Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АрхитектураБиологияГеографияДругоеИностранные языки
ИнформатикаИсторияКультураЛитератураМатематика
МедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогика
ПолитикаПравоПрограммированиеПсихологияРелигия
СоциологияСпортСтроительствоФизикаФилософия
ФинансыХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника

10 Мая. Светлое утро. Проснулся я возле Данилова в поезде, окруженном бревнами. 6 страница



<На полях:> Дал тему Панкратову: топор и пила.

 

22 Июня. Все по-прежнему ясно, только ветер завер­нул несколько с севера, и стало прохладней вчерашнего. В 7.20 у. мы выехали на катере в Бобровскую запань.

Один из студентов, приехавших на запань, узнав, что я — Пришвин, писатель, сказал: — Надо взять пропуск, а документы в порядке? — Личное письмо самого нарко­ма. — Здесь не нарком хозяин, — ответил студент, — а за­вед. запанью. — Если бы такому студенту сказали, что Пушкин приехал, то он смешался бы только на одно мгно­венье и сказал бы: «А разве он еще жив?» Драма не в том, что он это не знает, а что он студент: простого лесоруба никто не спросит о Пушкине, а студенту всегда это грозит. И если он не знает Пушкина, будучи студентом, то он как человеческая единица гораздо ниже лесоруба-колхозника и в общем напрасно учился: небольшие задатки в себе быть человеком, сознать себя, творить жизнь хоть как-нибудь по-своему он убил, заполнив свободные промежутки в се­бе знанием механизированных запаней.

Сортировочный аппарат на запани хотя и в увеличен­ном виде, но такой же, каким видели мы его на Леже. Ходи­ли по бонам и станкам, и в местах разрывов было трудно­вато: глядящие со всех сторон обезьяны хохочут заранее. (Рассказ о бухгалтере, который при этом обезьяньем сме­хе «погиб и со всем своим образованием».)

Видели три рода станков: 1) В. К. Л. (Волжско-Касп. лес) переваливает через себя лес в пучки.

2) Лан 3 (Лебед. Александ. Никол.) собирает пучок це­пями.

3) Блокстад: наезжает, счетчица шевелит губами (170 бревен), берет и метит пучок проволокой.

Очень просто, сокращает работу на 2/3, но главное, лю­ди работают с сухими ногами.

И опять необыкновенная простота.

«Тело запани» дедовское, но хорошее (а то есть за гра­ницей по-новому). Борьба с наркомводом за моль. Между тем ведь дело все в буксирах: буксиры как средство меха­низации сплава.

Четвертый год действует Бобровская запань, и четвер­тый год сидит, заведует ей хороший человек, партизан Жилин Василий Дмитрич.

На запани сейчас около миллиона кубом, леса с Пине-ги + Выга + аварийный... всего пропустит около 3 милли­онов.

По пути заезжали на р. Мечку посмотреть Сульфит-строительство (Мечкастрой). Но завед. не застали, а стро­ить собираются только еще жилые дома для служащих.

<На полях:> Моль — это бревна сами плывут.

 

23 Июня. В пользу охраны Чаши.



Погода продолжается летняя, но жар спал. И так всегда на севере: при всякой жаре чувствуется некоторая угроза. Нам достали билеты на 24 вечер 9г/2. Значит, 26-го утром мы будем в Загорске, и всего путешествия с 9-го Мая по 26 [Июня] = 48 дней <приписка: 7x7 = 49> = шесть с по­ловиной недель, т. е. трех дней не хватает до Великого поста.

Двести-триста лет, и северному лесу конец: он умирает, гниет; а на юге и полторы тысячи — все еще здоровый лес. А сколько нетронутых лесов на Кавказе (не дают). Вот хо­рошо бы после севера посмотреть лес на Кавказе и, может быть, какой-нибудь холеный лес в лесокультурной базе.

<На полях:> солнце одевается.

Были в местном музее. Там Заведующий, вероятно, из бывших людей кокетничал английским языком и всяки­ми познаниями, адресуясь к пожилой, когда-то очень кра­сивой даме, тоже, вероятно, сотруднице музея, и оба они, интеллигентные люди старого умершего мира, были са­мыми яркими экспонатами в этом музее. Чисто и акку­ратно в музее, но это скорее музей для средней школы, чем краевой музей: от всего взято по диковинке и схема­тизировано, и все; но ни один отдел не охватывает мест­ного материала и не живет, переменяясь вместе с жизнью и пополняясь.

Солнце переодевается.

К ночи на р. Пинеге: оагеркнуто: солнце на небе и на воде между темными лесами оставило вместо себя боль­шое малиновое пятно;> Солнце, как актеры в театре, на самые короткие минуты ушло в глубину сцены за кулисы, чтобы переодеться к новому выходу, и вместо себя на небе и на воде оставило <приписка: бросило> большое малино­вое пятно...

<Приписка:> Роль гисленно малых велигин в ландшафте — лист­венница ближе к солнцу, на солнце указывает, а бе­реза на геловека.

Лиственница = «листва». Если подсчитать, какой про­цент лиственницы в отношении ели и сосны, то он будет ничтожен, но если ехать по рекам и смотреть на леса, то везде будет лиственница: это потому, что она везде выде­ляется и очень высокая и любит опушки и берега, высоты, часто определяющие характер ландшафта. И по-другому несколько, но в смысле художественного значения малых в проценте величин то же самое и береза: ничтожная при­месь березы, но ее появление обыкновенно свидетель­ствует о человеке: побывал человек, повозился с лесом, и после него вырастает береза... Всегда, встречая березу, чувствуешь, что жизнь стала как-то полегче.

К рассказу о том, как при смехе обезьян утонул бухгал­тер «со всем своим образованием». Рассказчик, объясняя станки, повторяет излюбленную фразу: «так вот, значит, Лан 3, станок с таким содержанием». При переходе через разрыв бона дает оагеркнуто: шест> багор: «бревно бу­дет утопать, но вы не бойтесь и [не] спешите, соблюдайте багром равновесие и с таким содержанием переходите». На всех высотах смеются, только предвосхищая возмож­ность какой-нибудь ошибки, но если действительно оши­биться и погрузить одну только ногу в воду, то смех будет оглушительный. Не смеется только одна женщина, от­считывающая 170 бревен, собираемых блокштадом: ей нельзя смеяться, потому что она не может считать, не ше­веля постоянно губами.

Официант привел своего мальчика пообедать и пода­вал ему блюдо за блюдом, как всем. Мальчик ел, сидя на стуле, с висящими в воздухе ногами. Но когда подали ки­сель, <приписка: — серьезная пища!> он соскочил со стула и ел стоя.

Не нравится мне Петин роман с «Морошкой», первое, тем, что первичная основа его есть желание «нужду пото­чить», и на этом базисе он подходит к солидной замужней женщине, навертывая «идеализм»: разговоры о книгах... В этом случае хороший крепкий муж с успехом бьет мор­ду. Я бы и сам побил. Главное, плохо, что простая цель требует короткого времени и правды: иду к женщине — знаю, зачем иду. А тут мление, мудьюга. Красивый, инте­ресный парень, а вот... брат Сергей был вроде этого...

Нет больше никакого сомнения, что в Архангельске люди чувствуют себя гораздо свободнее, чем в других городах, и много гуляют на улице. И еще, что здоровых, высоких людей, даже гигантов здесь много. И это все, я думаю, делает море. Люди гуляют, потому что дорожат солнечными днями.

На Бобровской запани часами стоят люди за пропус­ком, а никто потом — ходи по всей запани! — не спросит этого пропуска.

На Бобровской запани с едой так поставлено дело, что инженерно-техническая часть не выделяется, хотя в об­щей столовой впереди для инженеров поставлены четыре столика с синей, а не с рыжей, как для рабочих, клеенкой. Кроме того, рабочие покупают марки, а на этих столиках прямо дают. За два рубля нам дали обед из четырех блюд: рисовый суп, треску, гуляш и манную кашу. — Обед под­ходящий! — в один голос сказали рабочие, а между тем и эта устроенная запань обходится только с 70% рабочих.

 

24 Июня. Сильный западный ветер, буря... Перебе­ремся ли на другой берег Двины? Встреча со Щукиным и Поповым — два пьяненьких коммуниста, Щукин Алек-санд. Николаевич, директор кинотреста, Попов — преде. Союза писателей (Арх. Северное краевое издательство). В вагоне знакомство: Матвеев, начальн. политотдела под Вологдой. Разговор о Пинеге, что она раньше текла в Ме­зень (остался канал, которым можно пользоваться вес­ной).

 

25 Июня. От Архангельска на 200—300 километров все болота, а с Нёнаксы быстро начинается перемена в климате, и весь день до вечера — до звезд! — мы спуска­емся к чудесно украшенной земле. Прекрасны казались речки в твердых берегах, на которых луга цвели и рожь волновалась. И какое торжество березы, этого человече­ского дерева: высокие березы, пышные, белые. Там и тут между березами и елочка, но какая нарядная, широкая, сытая. Как чудесно думать, что в таком лесу можно идти в любом направлении сухой ногой, и если даже встретит­ся болото, можно легко обойти его. Сколько труда, сколь­ко жизни положено только на то, чтобы обжить это место, и лес ужасный, непроходимый стал таким доступным и радостным.

Есть в этом чувстве к лесу и полям культурным общее с тем, что чувствует голодный человек, достигающий ку­сочка черного хлеба: это чувство открывает в вещах пер­воначальную ценность их, утраченную, стертую ежеднев­ным довольством. Так путешествие оказывается, главное, не тем так ценно, что дает знание другого края, а тем, что открывает завесу для понимания близ тебя самого лежа­щих вещей. (В этом и есть сущность творчества, и если мы требуем от учеников школ данного края знания своего края — мы требуем слишком многого...)

Представитель Северного края в Москве т. С и л и н, Мясницкая, 13, 2-й этаж (рядом с Книжн.) Он может датьсведения о московс. партизанах, литературе и т. п. Лите­ратуру может подобрать и Попов.

Беседа с Матвеевым. Вопрос о зарплате в лесу: вопрос решается умелой организацией труда в лесу: подбором хороших десятников: хорошие десятники — народ пере­ходящий. Вопрос о тесноте в бараках и пр. житья рабочих решается механизацией: в Бобровской запани работают с сухими ногами, едят хорошо, одеты, живут мужчины и женщины отдельно. Еще объясняется теснота скучен­ностью труда: собрать на лесозаготовки удается только после января.

Борьба белых и красных: весь север от Урала до Фин­ляндии. Если этим заняться, то начать в Москве, и потом в Архангельске. Почему красные победили? Два типа пар­тизан: из интеллигенции] Павлик Виноградов и Хаджи Мурат.

 

26 Июня. В три ночи сошли в Александрове (наш по­езд в Загорске не останавливается) и ждали местного по­езда до 5.55 у т.

Райский день. В Архангельске зацветает черемуха, у нас под Москвой доцветает сирень и начинается сенокос.

По всему видно, по широким листьям, по густоте и си­ле зелени, по высоте цветущих трав, что жили они тут без нас очень хорошо.

Пока мы ждали на Пинеге, когда распустится береза и зацветет черемуха, у нас отцвели сады, и мы, увидев цветущую черемуху в Архангельске, приехали домой к отцветшим садам. Но зато мы поняли... (Вот это и есть главная тема всего моего путешествия: Чащи = Лосино­островский заповедник.)

 

27 Июня. Утром при солнце гремел гром. Здесь сере­дина лета, расцвет трав, самое счастье.

Наши дела: 1) Ремонт машины. 2) Отчет. 3) Палатка. 4) Фото.

Лева пишет свой очерк, как самая медленная черепаха ползет, и кончится тем, что никуда не приползет: не напе­чатают. Удивительно, что такой извне как будто необык­новенно энергичный человек изнутри оказался до край­ности ленивым.

Петя или переутомленный, или от природы вечерний человек: утренний человек встает бодрым, рвется к рабо­те, а вечером клюет носом; наоборот, вечерний человек встает сонным и разгуливается только к вечеру.

Щукин, дир. кинотреста, пьяненький коммунист, хо­тел сказать мне комплимент: — А сын — Петя, — пожалуй, еще умнее тебя. — Хороший сын, — ответил я, — так и должен быть умнее отца. — А чего же ты смеешься? — Очень доволен. — Нет, ты недоволен. — На этом разговор оборвался. Мы переправились через Двину, дождались поезда: прошло часа два. За это время он еще выпил и на­думал поправиться: — Нет, я ошибся, — сказал он, глядя на Петю, — сын твой не умней тебя, он только более в ы-держанный. (Я-то с ним пил немного, а Петя не пил: выдержанный.)

Приехали Чувиляевы. Бывш. губернаторша из шаровар своего персидского костюма, шелкового ярко-малиново­го, сделала теперь себе платье: последний ресурс! — все хорошо, если бы только она была бы хоть лет на десять помоложе...

 

28 Июня. С утра «из облака» теплый крупный летний дождик брызнул и перестал. Из этого рая теперь видится страшный северный лес...

В Архангельске много еще сохранилось семенных лю­дей, потомков морских зверей, великанов, и мелкий, по­рослевой человек еще не так бросается в глаза.

В нашем маленьком купе мы, четверо, сжились за ночь от Архангельска, в Вологде один из нас выбыл, и мы со страхом думали о возможности неприятного четвертого пассажира. Вошла необычайной толщины старая седая <еврейка испр. на: женщинам Села важно, и все мы мол­чали, не зная, с чего бы начать. Приписка: Такая полная женщина — важная> Вдруг оагеркнуто: еврейкг> момен­тально бросила глаза, что-то заметила в окне и быстро выбежала. Мы увидели, как она там быстро сторговала известные дешевизной вологодские яйца и купила вместе с плетеной корзиночкой и вернулась к нам. — Почем яй­ца? — спросил один из нас. — Три рубля, — ответила она очень охотно. — Это недорого! — сказали мы все. Она вся просияла и ответила: — В Вологде яички всегда дешевые, два десятка яичек — и в Москву приехать уже хорошо!

<Приписка:> Не от важности места, а от пищи толстая.

После этого стена неизвестности между нами руши­лась, мы купили себе все по десятку яиц, каждый раз по­вторяя: 10 яичек — и уже хорошо.

 

29 Июня. Дождь с ночи, теплый... Уехали Чувиляевы. Кончено проявление.

Тропа: Человек шел — тропа, по бревнам следная трава вырастала. Медведь шел по путику — трава вырастала. Олень пришел и три медведя съели оленя. — И ничего!

 

30 Июня. Ходил гулять с Ладой. Много было цветов на лесных полянах. А на тропинке люди редко ходили. Не успевали люди замять траву. Поднималась трава, но не так высоко росла, как рядом. Зато густо росла трава на тропе, и все клевер. И так было в лесу, что где ступала тя­желая нога человека, там гуще росла трава и слаще...

<Приписка:> Тропа: Человек шел — тропа по бревнам сладкая трава вырастала Медведь шел по путику — трава вырастала Олень пришел к траве Медведь съел оленя — И ничего!

Путик.

Весною выхожу на свой путик

Мой путик достался мне от отца

Моему отцу Осипу он достался от деда Александра

Деду Александру достался от прадеда Осипа

Прадед Осип говорил деду о пожаре в этом лесу

Большой пожар. И вот теперь видко!

Весною на путике очищаю гуменца

Посыпаю гуменца желтым песочком

Оглаживаю маленькой лопаточкой...

Показал нам на гуменце

...Заметил возле ручья на зелени след медведя.

И я выбираю гуменце светлое

Чтобы птице было видко

И сядет на верхушку дерева —

Видко

И полетит на землю, и здесь Все видко

И когда пролетает мимо, на всем лету Все видко

И солнышко сверху смотрит на гуменце И от солнышка всем видко Сядет птица на верхушку дерева Видко

И падает птица на землю

Все видко

И по тропе идет

Все видко

И пролетает мимо, на всем лету Все видко

Птица любит гуменце и проч.

<На полях:> Рассказ поэтигеский о медведе прерывается хором охотников, вроде толкования (проза).

Я хожу по своему путику

И медведь ходит по моему путику

Весной еще на снегу мне было видно:

Медведь вышел из берлоги и идет по путику

Возле маленького ручья поднялась трава

И на травке [зеленой] я увидел след медведя,

А там, где ступал человек и медведь, сильней зеленело

И далеко было видко

Когда возле маленького ручья поднялась трава

Много было цветов по сторонам путика А на путике трава была много ниже Зато густо росла трава на путике и была сладкой Так было в лесу, что где ступала тяжелая нога медведя и человека

Там гуще росла трава и была слаще.

<Приписка:> Сюда же в хоре: как медведь меряется. — Это бы­вает!

Медведь.

Рассказ поэтический прерывается прозой Осипа, рас­сказами о лесе, но он возобновляется по сюжету: медведь взял на траве оленя — ничего! Медведь на путике брал птицу — ничего! А вот когда медведь сломал клеть и вы­нес муку — тут он — петлю (две елки уступали тропинку, одна елочка говорит: тебе идти, другая: тебе).

Березовый лес.

Ничего не могу сказать вам о том, как мне после севера показалось в нашем березовом лесу с высокой цветущей травой: это счастье пришло. А когда счастье приходит — уходят слова.

К Чаше.

Довольно елкам потеснее сойтись, чтобы между ними началась ссора и другим, засыхающим в тесноте нижним веткам становилось сыро, темно, неуютно. А у сосен чем чаще, тем радости больше: и суха, и модна, и румяна: де­рево приветливей.

 

1 Июля. Люблю лес, но лес, особенно северный, лю­бить невозможно: наш любимый лес и настоящий лес — это все равно как пойнтер и волк, — можно ли дикого вол­ка любить.

И так вот в понятии «лес» ютятся два разные существа: один старинный славянский лес-бес, с которым у земле­дельца идет вековечная борьба, другой лес — наша радость, счастье, средство восстановления истраченных в городе сил.

И еще есть третий лес <приписка: круглый>, исчисляе­мый на кубометры, источник нашей валюты. Обе проти­воположности, и дикий лес-бес, и поэтический, как бы там ни было, имеют какое-то общее основание, но ничего общего не имеют между собой у нас лес поэтический, это рай нашего счастья, и лес, исчисляемый на кубометры.

И вот все-таки случилось так, что хозяйственники поз­вали поэтов описать лес, и я, приглашенный в числе дру­гих писателей включить лесную тематику в план работы 1935 года, задумался крепко над этим двойственным по­нятием «лес».

Если в моем опыте скопляется много такого, о чем не­обходимо рассказать, то прежде всего мне хочется расска­зать точно, как это было. Я бываю так уверен в присут­ствии поэзии как силы, или еще лучше, как субстанции в моем опыте, что — представляется мне — если вернее, точнее описывать свой опыт, то и моя поэзия будет дейст­вительней. Вот почему любимейшая моя форма — это дневник, записки. Не раз, однако, мне случалось перехо­дить через эту форму, писать повесть от третьего лица, и тогда оказывалось, что это ложно и что я обманываюсь в чем-то, когда ревниво держусь рамок моего непосредст­венного художественного восприятия.

 

2 Июля. Знаешь ли ты ту любовь, когда тебе самому от нее нет ничего ни теперь и не будет, а ты все-таки любишь через это все вокруг себя и ходишь по полю и лугу и под­бираешь красочно, одно к одному, синий василек, пахну­щий медом, к голубой незабудке.

Качаются высоко стебли ржи в облаках

Облака маленькие и [легкие], но плотные

Густеет рожь светло-зеленого цвета

В густоте васильки и незабудки

Синие и голубые, и есть еще колокольчики

И ромашки, колокольчики фиолетовые

Ромашки белые

Летают пчелы, поет летняя птица

Летняя птица дергач-подкрапивник

Есть еще стрекоза возле ржи, разные бабочки

Есть бабочки желтые, и есть бабочки красные

Есть черные. И есть еще кузнечики большие Серые с треском летят и раскрываются красным Другие раскрываются синим А есть большие зеленые усатые Муху дашь — съест.

Есть молодые люди, которым надо сказать: не учитесь, хорошие строки сами приходят, а есть другие люди, кото­рым надо сказать: не марайте бумагу, — учитесь!

Борис Иванович Беляев, — учитель: Калуга. Мой чита­тель. Называет мысль мою о прочности вещей и вечности гениальной. Правда ли? Не знаю и неважно: важно сохра­нять в себе вечно вопрос...

 

3 Июля. В те годы, когда рушились «незыблемые» права собственности, вопрос часто бывал не в самой собст­венности, а в силе личности: сумей отстоять свое право, и ты по-прежнему будешь хозяином своего добра. Так вот пришли одного раскулачивать, а он в лес, да с Пинеги тропами-путиками пробрался на Уфтюгу и спустился на струже к Вычегде, и оттуда на Котлас и в Москву. Назад явился с правами, вернул себе все отнятое и посейчас живет хо­рошо, в колхозе. Другой оробел и пропал, вон там в зарос­лях догнивает его домишко. Время переходило, и люди отбирались по силе беспощадно, как на войне.

А в лесах Белоруссии, в садах Украины, в степях Дона, Кубани разве не то же самое было, разве тоже не могло быть так, что человек чуть не сумел и пропал. Что значит пропал? Ну, скажу, потерял свою родину, и вот в северном лесу где-нибудь, в том страшном лесу у полярного круга, где медведи, олени да журавли клюкву собирают, — поя­вились в числе других: казак с Дона и белорус, чтобы вместе с другими колонизовать пустынный край. Пусть оба чувствуют себя невинными и действительно попали случайно... Перед каждым стоит не-обходимость, которую каждый по-своему должен обойти. И пусть казак, степной человек, решится бежать из леса и убежит, а белорус, лес­ной человек, станет на место... Мало-помалу лесной чело­век не лес отдаляет от себя, а людей, следящих за ним: лю­ди уважают его, люди больше не глядят, издали кланяются ему. И так человек создал себе новую родину. Кто же выше из этих двух людей: степной казак, оборовший «судьбу» побегом, или этот лесной человек, не ногами, а внутрен­ней силой оборовший этот страшный северный «лес-бес»? Так ведь было с испокон веков в русской истории: казак в степи воевал с басурманом, а на севере стоял человек на месте и строил. (К пекарю пришли белорусы, я спросил: — Казаки воры и так легко и проч.... Так, очевидно, я верно понял. — Но... Вот еще пример: — А что убежали... всякий ли достиг... Один убежал и не мог не заглянуть домой, а дом свой: «Детские ясли» — и в [бега] и опять...)

В 9 у. вышел на свой круг и вернулся в 1 ч. д. — Забыл книжку и мысли какие-то не мог записать и забыл по воз­вращении. Не почувствовал, но вспомнил тоску и что око­ло двух месяцев путешествия ее не было: значит, в пути ее не бывает, и вот почему Онегин так много странствовал.

<Наполях:> синие реки

тонкие тропинки охота

 


Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 34 | Нарушение авторских прав







mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.023 сек.)







<== предыдущая лекция | следующая лекция ==>