Следующая съемка у шалаша не состоялась. Из Уфы почему-то не прилетел нужный актер. Назначили подготовку эпизода из битвы между народом и воинами Черного бая.
Евгений Данилович уже не сердился на Анну Николаевну, увидел, что я понятлива и справилась с маленьким кусочком своей роли, отрепетировав перед самой съемкой. Он объяснил мне задачу следующего эпизода и отошел, чтобы обсудить с художниками, почему не хватает бревен и гвоздей. Потом он перешел на другой конец площадки, где с выкриками прыгали Хабир и Анвер. Около меня главного режиссера заменил Вадим, и я не отказала себе в удовольствии расспрашивать его о предстоящей завтра съемке.
Он подробно объяснил мне то, что я уже слышала от Евгения Даниловича, а его слегка запухшие ласковые глаза смотрели с откровенным восхищением.
Анна Николаевна смеялась:
— Боже мой, сколько психологии для того, чтобы пробежать два с половиной шага.
«Половину шага» она прибавляла всегда, когда считала работу ничтожной.
Впрочем, она была права. Я должна была служить только живым фоном для действий пастуха. В сценарии об этом эпизоде написано ровно две строчки:
«Пастух швыряет противника в реку и отскакивает. По инерции нападающие поражают друг друга, а пастух сбрасывает горбуна».
Когда на следующее утро Иван Дмитриевич привез в «козлике» меня, буфетчицу и шесть ящиков с лимонадом к месту съемки, там, казалось, уже все было готово.
Несколько наших «черных рыболовов» превратились наконец в «черных воинов» Черного бая. Они бегали по крутому берегу реки и с заметным удовольствием вертели в руках мечи, замахивались и с воплями кидались друг на друга. Их черно-красная бархатная одежда, как разгорающиеся угли, вспыхивала яркими красками то на фоне голубого неба, то среди зелени.
Конечно, все осветители тоже схватились за оружие и наскакивали на кого придется. Такого лязга железа и диких воплей река в этих местах, наверное, не слышала со времен сражения Салавата Юлаева и Пугачева.
Один Анвер, не обращая внимания на окружающих, что-то вымерял шагами у самого края берега, обрывом спускающегося к реке. Он озабоченно поглядывал на воду, плескавшуюся метрах в четырех ниже его ног, а ветер раздувал клочья его разорванной рубахи. Потом, приложив ладони ко рту, он крикнул, обращаясь к реке:
— Я готов!
Проследив за его взглядом, я увидела, что Анна Николаевна, операторы, режиссер и большинство киногруппы расположилось на плоту, неподвижно укрепленном метрах в двадцати от берега. Там, в тесноте, были особенно заметны всегдашние хлопоты у киноаппарата.
Когда я подошла к обрыву, от плота отделилась лодка, и я увидела, что Вадим торопливо гребет к берегу. Отойдя в сторонку, я немного пригладила распущенные по плечам приплетенные косы и подоткнула повыше юбку со специально разорванным краем, который мешал мне двигаться. Я стояла у дерева, подмытого весенним половодьем и повисшего над рекой почти вниз кроной. Нельзя было не поражаться силе его корней, которые, упрямо вцепившись в берег и переплетаясь с корнями других деревьев, сохранили жизнь упавшего гиганта.
Вадим словно вырос передо мной из этих корней.
— Доброе утро. Я жду вас давно…
Улыбаясь, он в упор глядел на меня о чем-то спрашивающими глазами.
— Да вот, пока грим, пока лимонад… — Я угадала, что говорю совсем не о том, чего он ждет здесь, вдали от всех, и, смутившись, совсем уже некстати заметила: — Как тут пахнет землей, около корней…
Из-за кроны дерева, снизу, показался Хабир, и тут только я увидела, что рядом, в глине крутого откоса, вырублены ступени от самой воды. Хабир, кивнув мне, сказал:
— Да, дерево как по заказу съемочной группы!
Он выбрался на травянистый берег и на ходу сказал еще что-то, но усилившийся лязг оружия заглушил его слова.
Вадим спрыгнул на толстую ветку дерева, которая оказалась теперь ниже корней, и протянул мне руки.
— Давайте сюда… Это ваше место.
Я старалась прыгнуть как можно грациознее, но, задев рваной юбкой за корень, свалилась на Вадима как мешок. Он рассмеялся:
— Ого! А я думал, что вы состоите из воздуха…
— Это не считая костей, мышц и крепких сухожилий! У балерин внешность обманчивая!.. — крикнул сверху Хабир и спросил: — Будем начинать? А?
Если бы мне было не восемнадцать, а лет восемь, я обязательно схватила бы комок глины и запустила в эту насмешливую физиономию.
— Да, да, — нахмурившись, бросил ему Вадим и улыбнулся мне, будто извиняясь. — Раечка, еще на ветку ниже.
Теперь я порхнула птицей и сама протянула руки Вадиму.
— Прыгайте!
Он повис на руках и, опустившись рядом, схватил мою руку.
— Осторожнее, там нет дна…
Мы оба помолчали, глядя сквозь зеленую листву на отливающую металлом воду.
— Вы плаваете? — спросил он.
— Ну-у… Как сказать…
— Слава богу, хотя бы что-то вы делаете плохо, а то даже страшно становится от такого совершенства, — пошутил он. — Садитесь осторожно, но не бойтесь… У берега лодка с дежурным… Здесь вас и будут снимать.
Сидеть на ветке было совсем нетрудно, потому что к дереву в нескольких местах прибили крепкие ременные петли, чтобы удобнее было держаться. Вадим, подстилая мне свою куртку, смотрел так упорно, будто хотел сквозь мои глаза разглядеть мысли.
— Товарищи «убитые и умирающие», слушайте внимательно! — прогремело из репродукторов странное распоряжение нашего режиссера.
Я от неожиданности расхохоталась. Вадим, не улыбаясь, склонился надо мной:
— Я должен ненадолго покинуть вас. Дайте мне слово сидеть тихо… Вы неосторожная, как ребенок.
Он опять о чем-то спрашивал меня взглядом.
— Даю слово, — прошептала я, будто речь шла о чем-то большем. — Но вы… вы сами…
Он встряхнул головой, словно что-то отгоняя, и улыбнулся.
— Я плаваю колоссально, как… гусь… — Пройдя по ветке, он спрыгнул на глиняные ступени и рассмеялся. — Должен же и я иметь какие-нибудь достоинства…
Я смотрела ему вслед и теперь уже не радовалась, как тогда у гримеров, что наш разговор прервали. Разговор… Разве это был какой-нибудь особенный разговор? Обыкновенные слова об обыкновенных делах… И все-таки, все-таки…
— Товарищи «убитые и умирающие», займите свои места! — опять послышался спокойный голос Евгения Даниловича, усиленный репродуктором. — Не вижу воина, убитого копьем!
— Он пошел купить лимонаду! — закричала с берега Лена.
— Повторяю: все «убитые» по местам!
Толстый сук, на котором я сидела, был выбран, вероятно, с большим расчетом. Я находилась на виду у всех, а сама видела и край берега, где стояли Хабир с Анвером, и крутой глинистый откос, подкрашенный желтой краской, на котором, цепляясь за траву, располагались «убитые». На плоту я тоже замечала каждое движение: и то, как солидно, словно прославленный мастер, шествовал вокруг аппарата толстый Валя, и как Анна Николаевна, заметив меня, приветственно помахала рукой, и как Евгений Данилович сердито схватил микрофон.
— «Убитые и умирающие», не устраивайтесь уютно, не подкладывайте ничего под голову! — послышался его глуховатый голос. — Разбросайте вокруг оружие и шапки!
Внизу, под моим сучком, завозился тоненький юноша, несмотря на приклеенные усы больше похожий на девушку. Он еще глубже нахлобучил меховую шапку.
— Булат! — крикнула ему сверху Лена. — Ты что, спать собрался?..
— Не все же должны потерять вместе с жизнью и шапку, — проворчал Булат и бросил рядом с собой алый узорчатый кушак. — У меня, например, пояс разорвался.
Он был в завидном положении, потому что лежал на естественном выступе обрыва. Другие приняли выразительные, но очень неудобные позы. «Убитому копьем», который только что напился лимонада, пришлось улечься на откосе вниз головой. Но никто не унывал. Они хохотали, что-то выкрикивали, задирали ноги, махали руками. Всего было четыре убитых воина и один умирающий, друг пастуха, который еще держался за куст и пытался встать. Наверное, это были самые молодые и сильные артисты, потому что задача их требовала выносливости. О тех двоих, которых Анвер должен был во время съемки сбросить с берега, я уже слышала, что они превосходно прыгают в воду и плавают.
— Вот так и будем «умирать», товарищи! — удовлетворенно сказал наш главный режиссер. — Все остаются на местах! Проверяем центральную группу. Фонограмму! — скомандовал он.
Над рекой грянула литаврами и барабанами суровая музыка боя. На фоне синего неба высокая фигура Анвера казалась еще крупнее, когда он поднял на вытянутых руках артиста с копьем. С обеих сторон на него бросились два здоровенных парня с короткими мечами, а справа, подняв копье и скрючившись, приготовился к броску приземистый артист в расшитой золотом одежде, под которой на спине был приделан горб.
— Стоп! — раздалось над рекой. — Воин слева, почему вы остановились? Что вам нужно?
— Мне нужно, чтобы он меня проткнул! — деловито объявил левый воин.
— «Убитые», не уходя с мест, лягте поудобнее. Центральная группа отрепетирует одна…
— Раечка, — взял меня за руку Вадим. — Я вернулся… Как вы тут? Не страшно?..
— Что вы!.. Тут очень удобно…
Он сел рядом со мной.
— Я смотрел на вас с плота. Колоссально! Среди зелени ваша хрупкость подчеркивается еще больше! Конечно, нежный рот и чистые черты вашего прекрасного лица… Осторожно! — воскликнул он и схватил меня за плечи, потому что я, перестав держаться, приложила руки к груди.
— Да, так что?.. — все еще обнимая меня, спросил он растерянно. — Что я говорил?..
Я не знала, как ответить.
— Ах, да! Крупные планы вашего лица снимут потом… А сейчас давайте порепетируем.
Он стал напоминать мне вчерашнюю репетицию, но я не могла сосредоточиться. Мне было неловко, хотя то, что он, обнимая, придерживал меня, сидя над водой, было вполне естественно. В голове все путалось, будто меня вызвали к доске, а я ничего не выучила.
— Понятно, понятно, — механически повторяла я, не понимая ничего.
Потом он помог мне подняться.
— Представляете?.. Увидев пастуха, вы хотите покинуть свое убежище, где спрятались от черных воинов… Сверху падают тела убитых, и вы опять невольно прижимаетесь к стволу.
— Понятно, — твердила я.
Спрыгнув на откос, он стал давать мне разные указания. Мы принялись опять репетировать эти «два с половиной шага», которые, если говорить точно, были всего-навсего одним шагом.
— Рая! — крикнула в рупор Анна Николаевна. — Подними ногу понаряднее, выгни подъем! И корпус скучный… Ты что, аршин проглотила? Оживи корпус изгибом!
Искоса взглянув вниз на воду, я освободила руки и стала в такую позу, словно подо мной был пол нашего школьного зала.
— Еще чуточку прогнись! — донеслось с плота. — Вадим Ефимович, помогите ей…
— Ничего больше не надо, Раечка! — сказал Вадим. — Вы и так словно орхидея в ботаническом саду!
«Подо мной нет дна, а я никудышный пловец», — мелькнула мысль, но я, не шелохнувшись, опиралась на ветку одной ногой, как аист, и только слегка касалась ствола откинутой рукой.
— Хорошо, Рая. Запомни позу и отдыхай, — одобрила Анна Николаевна. — Вадим Ефимович, вернитесь, пожалуйста, на плот.
Но он не ушел. Он опять подстелил свою куртку, помог мне сесть, а сам присел неподалеку на глиняную ступеньку.
— Представляете, как на экране перед зрителем заплещутся серебристые волны реки, а над ними прекрасная девушка, из-за которой идет сражение. И все зрители почувствуют, что из-за этой девушки стоит умереть…
На мое счастье, опять включили фонограмму, и под звуки барабанов и скрежет мечей я могла ничего не отвечать Вадиму.
Большой буксир, проходящий мимо, дал гудок, и капитан, перегнувшись с мостика, спросил в рупор: не нужна ли помощь и что случилось? На плоту-самосплаве из шалаша выскочили два парня в трусиках и окаменели рядом с рулевым. Зяма что-то прокричал им, успокоительно помахав руками.
Мне стало казаться, что я веду себя глупо, ничего не отвечая Вадиму. Я злилась на свою растерянность. Хотелось говорить весело и остроумно, будто не принимая всерьез его слов. Вместо этого я громко и деловито спросила:
— Всегда на съемках столько времени уходит?
— В общем, всегда, — ответил, улыбаясь, Вадим. Он старался перекричать музыку и шум. — Но, конечно, задача снимать балет в природных условиях все усложняет. В павильоне с декорациями много проще… Как на сцене…
— Это же замечательно! — перебила я его. — Только очень трудно! Конечно, и на сцене не легко, но здесь особенно… Даже образы героев как-то по-другому раскрываются! Правда?
— Да, да, — радостно согласился он. — Вы правильно заметили! На фоне настоящего неба и земли…
Музыка кончилась.
— Нет, товарищи, это не годится, — раздался голос Евгения Даниловича. — Кто там слева? Надо было пригнуться…
Хабир с разгоряченным, потным лицом выскочил к краю обрыва и, присев, как кошка перед прыжком, крикнул:
— Держи меч на уровне плеча и прыгай в длину, а не вверх… По-настоящему!..
Он прыгнул, расстилаясь в воздухе. Потом выпрямился и снова начал считать. К нему присоединились остальные, и под громкий счет всех пятерых «сражающихся» они повторили «бой» с начала.
Солнце стояло уже прямо над головой, и, наверное, миновал полдень.
— Хабир, скоро вы? — спросила в микрофон Анна Николаевна и добавила: — Вадим Ефимович, вы нужны на плоту!
Вася через ее плечо крикнул в микрофон:
— Пора закругляться!.. А то уйдет солнце!..
Вадим, вздохнув, поднялся, довольно грустно улыбнулся мне и скрылся за кроной дерева.
Хабир даже не оглянулся в сторону плота.
— Мальчики, давайте как следует! И-и, раз, два, три! Раз…
Анвер горячился и, прыгая, выкрикивал какие-то башкирские слова. Парень, которого он схватил своими ручищами, даже ойкнул. Левый и правый воины ринулись вперед с такой злостью, что я испугалась, не проткнут ли они друг друга своими тупыми мечами. Когда они упали, Анвер так и взвился, перепрыгивая через них. Он поднял над головой скорченного горбуна, прыгнул с ним в сторону, потом вперед и, почти швырнув его рядом с собой, выдохнул, как в бочку:
— Хо-а!
— Яхши! — сказал Хабир. — Теперь все вместе! «Убитые», перестаньте ерзать! Считаю для всех. Рая, приготовьтесь!
Я поднялась с куртки Вадима и, спрятав ее, прижалась к стволу.
— И-и, раз, два, три! Раз, два…
Как можно больше выгнув подъем вытянутой ноги, я откинулась и протянула руку к сражающимся.
— Что это с вами? — прервав счет, удивленно спросил меня Хабир. — Почему вы такой соблазняющей русалкой извиваетесь среди ветвей?
— Я… я… — Мне оставалось только хлопать глазами.
— Да ведь на твоего любимого четверо навалились! Чудо будет, если они его к аллаху не отправят! С чего тебе такие роскошные аттитюды и арабески[2] демонстрировать! — крикнул на меня Хабир.
— Так ведь я балерина! И это балет… — рассердилась я. — Потом, и Анна Николаевна, и Вадим Ефимович…
— Можешь поименно перечислить всю съемочную группу, но здесь изображается не дно морское, и чары русалок ни при чем…
На плоту, видимо, тоже шел спор. Вадим что-то горячо доказывал Евгению Даниловичу, но никаких распоряжений не последовало, и я молчала.
Хабир, опустившись на колени возле корней дерева, склонился ко мне:
— Покажите, как бы вы держались во время боя, когда вокруг раздаются стоны, льется кровь…
Я невольно сжалась комочком около ствола и закрыла лицо рукой.
— Э, нет, Раюша! — на всю округу разнесся через репродукторы спокойный голос Евгения Даниловича. — Невеста не такая трусиха! Она ведь пошла против всех, швырнула в лицо баю его подарки. Вы сами назвали ее революционеркой!..
— Надо встать прямее, — начал объяснять Хабир.
Я не могла слушать. Невольно сравнивала с тем, что придумал Вадим. Потом я увидела, как от парома оттолкнулась лодка и Вадим гребет к нашему дереву.
Карабкаясь по ступеням, он мрачно объявил:
— Решили, что невесте надо просто двинуться вперед, потом отступить…
— Попроще, Рая, все делайте! — поднимаясь с колен, сказал Хабир. — Честное слово, так будет лучше…
— Внимание! — скомандовал Евгений Данилович. — Отрепетируем все вместе!
Вадим был уже около меня.
— Они не понимают… — сказал он неприязненно. — Эх, была бы моя воля…
— Отведи ногу назад! — крикнула Анна Николаевна.
— А корпус вперед, — сказал сверху Хабир. — Вы должны вглядываться, волнуясь за судьбу жениха…
Меня начали муштровать и с берега, и с плота, и в микрофон, и через рупор, и просто так… Молчал только Вадим. Я же за всю свою жизнь, кажется, не проявляла столько бестолковости, невольно сопротивляясь всему, что отличалось от репетиции с Вадимом.
Анвер, прыгая по берегу, чтобы не остыли мышцы, кричал:
— Если так репетировать, то работы хватит еще года на два!
— «Убитым», наверное, можно пока поспать? — иронизировали из-под дерева.
Я видела, как Булат, который с развязанным кушаком лежал около моей ветки, вытащил из-за пазухи книжку и начал читать. «Убитый копьем», размахивая убившим его оружием, смеясь, предложил:
— «Убитые», давайте уползем на кладбище, сниматься вряд ли будем.
Но убитой чувствовала себя я, а не они и была готова разреветься от всех этих веселых голосов.
— Ребята, перестаньте хулиганить! Вы мешаете нам работать! — гневно воскликнул Хабир, а мне сухо сказал: — Ты не обижайся. В нашем деле обижаться не приходится… Нет на это времени. Надо работать! Давай. Живот в себя… Ребра не выставляй.
Все смотрели на меня и ждали, когда я втяну живот.
— Еще прямее! — требовал Хабир. — Корпус должен быть как сталь, а ручки легонькие! Пальцы не растопыривай, хотя бы два соедини, это выразительнее.
И все ждали, когда я сделаю кисть руки выразительной.
— Приготовиться к съемке! — раздалось наконец над рекой.
Хабир убежал к Анверу.
— Так не ценить прекрасного! — возмущенно сказал Вадим и спрыгнул с дерева на ступени. — Ну, Хабир… Я еще понимаю. Но Евгений Данилович!.. Я никак не ожидал.
У него был такой расстроенный вид, что я, несмотря на собственное огорчение, сказала утешающим тоном:
— Я ведь еще буду много танцевать… Еще сумеем сделать как лучше…
— Включить свет!
— Не волнуйтесь, Раечка! — каким-то невыразительным, почти официальным голосом сказал он. — Двигайтесь осторожно.
— Фонограмма! Мотор!
Над рекой понеслась грохочущая музыка боя. Я, шагнув вперед, попятилась назад, прижалась к стволу, потом опять шагнула…
Этот маршрут я проделывала почти до заката. Между съемками были большие перерывы. После каждого падения в воду артисты снимали мокрый костюм, надевали сухой и поправляли грим. Вадим то с мрачным видом сидел на ступеньке позади дерева, то отправлялся на плот, то помогал Лене исправлять позы «убитых» на откосе, то молча приносил мне лимонад.
Мы больше не разговаривали. Увлечение общей работой, так сблизившее нас сегодня, окончилось. Неудача отдалила его от меня.
Кажется, если бы ко мне еще раз подошел Хабир, я запустила бы в него чем попало, несмотря на то что мне уже не восемь, а восемнадцать лет.
— Фонограмма!
— Мотор!
— И-и, раз!..
Эти команды теперь раздавались для меня ежедневно.
Каждый раз, услышав звук включенного съемочного аппарата, похожий на строчку швейной машины, я на мгновение деревенела и с большим трудом ступала первый шаг. Потом дело шло легче.
Меня снова снимали у шалаша. Актер, игравший моего отца, наконец прилетел. В театре у него были ответственные роли, и он вырвался только на несколько дней.
Сначала снимали, как я развешивала сеть, которая в первый мой съемочный день была уже развешена. Потом я принимала эту сеть из рук старика отца, вернувшегося с рыбной ловли почти без добычи. Я утешала его и помогала прилечь у очага, около которого на первой съемке я горевала о смерти отца. Эпизоды снимали не в том порядке, как они пойдут в фильме.
Моего отца играл не балетный, а драматический актер, очень известный в Башкирии. Работал он с большим увлечением, и мне с ним было необычайно легко. Его походка на съемочной площадке делалась настолько усталой, что я невольно спешила взять сеть из его рук и как можно ласковее обнять его. Он смотрел на меня с такой любовью и грустью, что я чуть не заплакала, поддерживая его, когда он тяжело опускался на подстилку из мха. Мне казалось, что, если бы мой отец не умер, а до сих пор боролся с болезнями — последствиями ранений, он с такой же грустью и любовью принимал бы мою помощь.
И глаза у него были такие же голубые, как у меня. Даже еще прозрачнее, совсем как вода моей приятельницы-речки у самого берега. И, конечно, никто не осуждал его за это, не говорил, что он не похож на башкира. Правда, усы и бороду ему приклеивали тоже рыжеватые, только с сединой.
Последняя съемка у шалаша была самым началом моей роли. Я выбегала из шалаша, прислушивалась к любимой песне пастуха, которую он играл на курае, и, перепрыгнув через бревно, служившее диваном, бежала по тропинке. Собственно, самый бег по тропинке будет сниматься где-то совсем в другом месте. Здесь сразу же после прыжка Евгений Данилович кричал:
— Стоп!
Я уже не чувствовала себя ненужной: то готовилась к съемке, то снималась, но простоты в моих отношениях с людьми не появилось. Только одна Альфиюшка продолжала дружить со мной. Балерины вежливо отвечали на мои вопросы, но разговор не продолжали. Анвер, поздоровавшись, спешил пройти мимо. Работникам съемочной группы было не до меня. В часы отдыха я продолжала смотреть на реку, на пароходы, на плоты, на дальний лес.
Однажды, когда я рассматривала в окно плывущий совсем близко плот, чувствуя свежий запах леса, который исходил от мокрой древесины, кто-то тронул меня за плечо.
Зяма, виновато щуря близорукие глаза, сказал:
— Я стучал, стучал, а вы задумались… Там лошадей привели…
— Лошадей?
— Ну да. Ведь невеста во время свадьбы убегает, вскочив на чью-то лошадь…
— Так разве это буду я?..
— А кто же?
— Зямочка, я ведь и к лошади-то никогда близко не подходила… Что же будет?..
— Я не знаю, — сочувственно сказал он, — но все-таки идемте, там все собрались…
На берегу, левее сходней, все население нашего «Батыра» окружило двух лошадей. Вороной высокий жеребец тревожно косил глазом на шумливых людей и тянул повод из рук молодого человека, который держал обеих лошадей. А светло-серая, с густой белой гривой кобылка спокойно смотрела поверх наших голов. Уши, поставленные сторожко, были неподвижны.
— Какая красавица! — невольно воскликнула я, подходя ближе.
Евгений Данилович обнял меня за плечи.
— Правда, Раюша, она прекрасна? Зовут Ап-ак — «Белейшая» по-башкирски.
Услышав свое имя, лошадь вопросительно оглянулась. Большие черные в черных ресницах глаза, необычайно яркие на белой морде, взглянули на меня с веселым интересом. Тонкие ноздри ее слегка раздулись, и от этого Ап-ак казалась немного курносой и еще более милой.
Я погладила ее шелковистый лоб, а она, перебрав ушами, качнула головой, словно ответила на приветствие.
Евгений Данилович настойчиво потянул меня в сторону. Когда мы вышли из толпы, он, все так же обнимая меня, сказал:
— Раюша, дорогая, вот в чем беда: эту редкой красоты и очень кроткую лошадь мы можем держать только сутки. Завтра, как вы знаете, у нас большая съемка, и мы ничего не успеем…
— И мне надо скакать на ней сегодня? — как можно спокойнее спросила я.
Он рассмеялся.
— Нет, скакать на ней будет наездник в вашем платье и парике с длинными косами. Он же будет и вскакивать на нее с ходу. Это мы сделаем завтра, на рассвете.
— А что должна делать я?
— Тут два варианта. Или все, что связано с лошадью, будет снято издали. В конце, когда невеста отпускает лошадь на свободу и прощается с ней, попробуем снять покрупнее… Ну, снимем парня со спины… Или, если вы не боитесь, мы снимем вас на лошади крупным планом. Не на галопе, на рыси… И мы все будем бежать с вами рядом… Тогда и приласкаете лошадь вы сами… Это будет очень красиво. Наша картина много выиграет…
— Тогда мне надо скорее гримироваться и одеваться?
— Да, Раюша, надо спешить. Снимать будем на закате, на фоне красного неба. Завтра на рассвете, тоже на фоне красного неба, снимем парнишку, и все будет великолепно. Получится, как одно целое…
Одевание получилось сложным. Моя одежда должна быть разорванной в борьбе с баем и во время скачки, поэтому на мне стали резать и рвать одно из красных платьев. Мая-художница и Анна Николаевна выхватывали друг у друга ножницы и, споря, кромсали шелк до тех пор, пока я не осталась в каких-то лоскутках.
— Анна Николаевна, она же у нас полуголая! — наконец ужаснулась Мая.
— А что же, по-вашему, прекрасная молодая девушка должна все время сниматься в каких-то мешках из-под картошки?
От возмущения таким отзывом о костюмах ноздри художницы раздулись, и она еще больше стала походить на шахматного коня.
— Почему вы так уверены, что разбираетесь во всем лучше других? — сердито сказала она. — Сегодняшний Раин образ должен монтироваться с наездником, которого будут снимать завтра! Что же, мы парню начнем плечи оголять? Одна смехота!
— Ладно. — Анна Николаевна надела мне отрезанный рукав и затянула на плече. — Но при разлуке с лошадью я все равно оторву эту дрянь! Пошли! — скомандовала она мне, не слушая протестов художницы.
Киноаппарат и операторы были уже в кузове грузовика. Лошадь стояла в старинной нарядной сбруе так же спокойно, как раньше. Небольшого роста, худощавый молодой человек взялся рукой за стремя и ожидающе взглянул на меня.
— Пожалуйста!
— Я не умею!
В его глазах мелькнуло презрение, но он только сказал:
— Тогда нужна табуретка или стул.
Кое-как со стула взгромоздилась я в седло. Мне почудилось, что я уселась на гребень волны, вот-вот готовой рассыпаться в брызги, до того колеблющимся, неустойчивым показалось сидение верхом. Я закачалась из стороны в сторону и вцепилась в седло.
— Оставьте в покое луку! — прикрикнул худенький парень, мой учитель. — Держитесь коленями! Упирайтесь в стремя!
Ап-ак стояла так спокойно, что я решилась даже пошутить:
— Ох, нелегкая это работа — из болота тащить бегемота…
Все же я поняла, как держать равновесие.
Потом наездник стал водить лошадь под уздцы.
Я совсем развеселилась, хотя сидеть верхом было ужасно неудобно, и мне даже казалось, что все кости ног выгибаются дугой. Легкая рысь тоже оказалась нестрашной, когда наездник бежит, держа под уздцы лошадь, по бокам трусит еще несколько человек, а сзади пыхтит почти вся группа.
Впереди уже медленно ехал грузовик, и Валя с Васей хлопотали около аппарата.
Я, осмелев, гладила на ходу лошадь, расправляла ее длинную густую гриву. Мне было приятно чувствовать ее живую теплоту.
Наконец наездник передал мне поводья, и мы с красавицей Ап-ак метров пятьдесят протрусили самостоятельно.
— Рая, вам надо поправить грим! — подбежав ко мне, сказала Нэля.
Я дотронулась до своего потного лба и поняла, что надо сойти с лошади. Наездник, придерживая стремя, протянул мне руку. Вадим протянул обе, и я спрыгнула с седла как в воду.
— Осторожно! — испуганно крикнул Вадим, подхватывая меня еще в воздухе.
Нэля тут же начала орудовать растушевками, а Евгений Данилович стал объяснять Вадиму и Зяме, чтобы они бежали около меня с другой стороны.
— Здесь хватит опытного наездника, — сказал он, — а там, для страховки, будьте оба. Только осторожно, не влезьте в кадр.
— Я один справлюсь, — сказал Вадим и, улыбнувшись, поддразнил Зяму: — Ты без очков, как раз под лошадь попадешь! Гуси на озере осиротеют, плакать будут!
— Сам завещание напиши! — отпарировал Зяма. — Ты человек женатый, сыну наследство оставляешь!
— Сыну сиротство не грозит! — рассмеялся Вадим.
Мне показалось, что Нэля что-то сделала с моими глазами и ушами, потому что на мгновение я перестала видеть и слышать. Потом я почувствовала, что она взяла рукой мой подбородок.
— Одну секунду подождите, Рая, не дергайте головой, а то я не так сделаю…
Я постаралась ни о чем не думать, но два голоса раздавались в ушах, словно на испорченной граммофонной пластинке. «Ты человек женатый…» — весело говорил один. «Сыну сиротство не грозит…» — задорно отвечал другой. «Ты человек женатый…», «Сыну сиротство не грозит…»
— Рая, что же ты застыла? — тряхнула меня за плечи улыбающаяся Лена.
— Устали? — спросил Евгений Данилович. — Ну, еще чуточку! Сейчас будем уже снимать.
Я повернулась лицом к лошади и закрыла глаза. Мне нужно было что-то сообразить, а что, я сама не знала. Каким-то образом я все-таки оказалась в седле. Я кивала головой всем, не вникая в то, о чем идет речь. Потом я увидела, как грузовик стал потихоньку удаляться.
Кто-то больно схватил меня за щиколотку, и я, оглянувшись, увидела Хабира.
— Рабига! — сказал он. — Возьми себя в руки. Поколения башкир садились в седло, как только начинали самостоятельно ходить! Ну, Рабига, не трусь, ты ведь башкирка!
Он выпустил мою ногу. Я ударила пятками бока лошади и закрыла глаза.
Ап-ак рванулась. Я почти вылетела из седла, но все-таки, хоть и с трудом, удержалась, привстав на стременах и сжимая изо всех сил бока лошади своими коленями.
— Рабига! — раздавался сзади голос Хабира. — Возьми себя в руки, Рабига!
Так называла меня когда-то мама. Это мое полное башкирское имя. Оно неожиданно ударило меня ощущением чего-то прежнего, навсегда потерянного. Сегодня я потеряла только радость неясных надежд на любовь, но старая и новая боль смешались, и я не могла с собой справиться. Неожиданно для себя я пустилась вскачь, чтобы больше не видеть и не слышать никого. Не знаю, каким способом я цеплялась за кроткую Ап-ак, но она неслась все быстрее.
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 23 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |