в Западе
и не посчитала его списывающим ее со счетов, лорд Китченер в начале августа 1915
г. посылает
Грею пространный меморандум с детальной оценкой британских усилий по военному
снабжению России. В руки посла Бьюкенена были даны аргументы, отметающие
обвинения в
пренебрежении судьбой России. Грей поступил достаточно тактично, когда,
пересылая
Бьюкенену этот меморандум, он изъял из него ту часть, где говорилось, что
подлинной
причиной русского отступления является "неспособность русских официальных лиц
обеспечить необходимые военные припасы". В меморандуме довольно определенно
проводилась мысль, что Британия прежде не была связана обещанием снабжать Россию
и в
течение войны предоставила ей гораздо большую помощь, чем та, на которую она
могла
рассчитывать.
На Западе в этот трудный для России час образуется фракция политиков,
которые
осознают губительность поражения России. Среди них своей энергией начинает
выделяться
английский министр вооружений Ллойд Джордж. 18 августа 1915 г. он ставит перед
правительством двуединую задачу: создать британскую армию в 100 дивизий и
обеспечить
адекватную помощь России. Обе задачи одинаково приоритетны. Возник вопрос: как
помочь
России оружием в условиях возрастающей потребности в нем на Западе для
разворачивающейся многомиллионной британской армии? В предстоящем 1916 г. ее
нужды
едва ли не целиком покрывали возможности британской военной промышленности.
Американская промышленность также работала на военные заказы Запада, Поставки в
Россию
могли осуществляться лишь в случае сокращения Британией и Францией своих заказов
в США.
В конце сентября 1915 г. на Запад для участия в финансовой конференции союзников
прибыл
министр финансов России Барк. Он старался привнести в дело долю оптимизма. Так,
министру
вооружений Ллойд Джорджу он сказал, что русской армии для контрнаступления
необходимо
лишь стрелковое оружие. Выявилась необходимость создания единой союзнической
программы. Китченер в связи с этим заявлением пообещал осуществить поиск
требуемого
оружия в Италии и Китае. Ллойд Джордж также предлагал поставить на службу России
японскую промышленность, речь пока шла о 60 тысячах японских винтовок. Бальфур,
возглавивший адмиралтейство, выступал за передачу России всех возможных запасов.
Запад
выделил России 300 тысяч винтовок итальянского и совместного англо-японского
производства. Речь зашла о самых экзотических вариантах, одним из которых было
обращение
к Японии с просьбой мобилизовать свою военную индустрию. Именно на этом этапе
англо-французы договорились не конкурировать с русскими закупками в Америке.
При этом министр финансов Маккенна убеждал русских и французов в том, что в
сопоставлении со своими союзниками британская нация "прилагает большие
национальные
усилия". Финансы страны - результат столетних усилий - поставлены на службу
коалиции.
Для дальнейшего сохранения статуса банкира Антанты Лондон потребовал
предоставить
Английскому банку русское золото. Нежелание российского правительства платить
понятно:
русская финансовая система тоже зависела от наличного золотого запаса. Встал
вопрос: какую
часть золота Россия может передать своему банкиру. В конечном счете Барк
предложил
отправить в Лондон золота на 40 млн. фунтов стерлингов в обмен на увеличение
британского
кредита, идущего на закупку оружия. Согласно англо-русскому финансовому
соглашению от 30
сентября 1915 г. Британия предоставила России кредит в 25 млн. фунтов
стерлингов, а Россия
выпустила облигации министерства финансов, купила облигации Английского банка
(держа
наготове золота на 40 млн. фунтов для оплаты экспорта из США). Получаемые
Россией
кредиты полностью использовались для оплаты контрактов в сделках с Британией,
Соединенными Штатами, Канадой, а также, частично, с Японией. Россия обещала не
использовать в биржевой игре кредиты, полученные у Франции.
В ходе выработки этого соглашения англичане предприняли самую мощную за
военное
время попытку овладеть контролем над русскими финансами. Закупки России должны
были
производиться назначенной русским правительством группой экспертов, заседающей в
Лондоне и в обязательном порядке согласовывающей свои решения с английскими
коллегами.
В условиях ослабления России Барк не мог напаивать на иных вариантах.
Личностный момент всегда играл большую роль в отношениях России и Запада.
Мы уже
говорили, что в начале войны дипломатия Англии и Франции, как и их военные
руководители,
искренне преследовали цель глобального союза Запада с Россией. Тяготы войны вели
к
ослаблению позиций тех политиков, которые недвусмысленным образом
руководствовались
таким подходом. В сентябре-октябре 1915 г. ослабевает влияние благожелательного
по
отношению к России лорда Китченера. 22 сентября 1915 г. воссоздается противовес
военному
министру - генеральный штаб во главе с сэром Арчибальдом Мерреем. Оценки штаба
ставят
отношение к России в зависимость от планов немцев. Генштаб представил Военному
кабинету
программу, из которой следовало, что у Германии есть два выбора:
1) остановиться в своем восточном наступлении на Висле, зафиксировать
достигнутое и
быстро повернуть на Запад или 2) постараться продолжить наступление и достичь
стратегически важной Двины. Второй вариант отвлекал от Запада немецкие ресурсы
на
значительно более долгое время и объективно был более желателен Меррей был
категорически
против авантюр типа дарданелльской, против поисков "ахиллесовой пяты"
Центральных
держав - он был за концентрацию всех ресурсов на Западном фронте.
Китченер думал о будущем Британской империи и выступал за сохранение в
полном
объеме военного присутствия Британии на Ближнем Востоке, по всему периметру
глобальных
британских коммуникаций - а это обязывало искать благорасположение России.
События на
фронтах, напряжение, порождаемое внутренними усилиями, подгоняли Запад в выборе
главной
точки приложения усилий. Роскошь выбора сужалась. Германия сумела возобладать на
Балканах, и фортуна, как стало казаться, была на ее стороне. 14 октября Болгария
объявила
войну Сербии, отрезанной и от России и от Запада. Из России Блейр сообщал о
катастрофической нехватке вооружения, что практически исключало возможность
контрнаступления. Поднимаясь к более масштабным обобщениям, посол Бьюкенен писал
об
общем, проявившемся ко второму году войны, внутреннем напряжении в Российской
империи
Только Нокс "обнадеживал" По его мнению, к осени 1915 г. немцы выдохлись и в
текущем
году не смогут более продвинуться на Восточном фронте. Но такой оборот событий
возможен
лишь в том случае, если русские получат военную помощь. Именно в это время
русский посол
Бенкендорф снова просит Ллойд Джорджа о помощи военным снаряжением
Симпатизирующие
России чиновники Форин-оффиса рекомендовали своему правительству подождать с
вооружением британской армии, давая оружие уже сформированным, готовым к бою
русским
дивизиям.
Русский вопрос стал центральным во время заседания Военного кабинета 6
ноября 1915 г.
Премьер Асквит высказался в том духе, что России следует перенести центр усилий
на южный
фланг, на участок фронта рядом с Румынией. Для Ллойд Джорджа подобный обмен
идеями
носил академический характер. Для него вопрос был не в том, где русским
наступать, а где им
достать винтовки. Ллойд Джордж предлагал поставить этот вопрос на конференции
союзников
в Лондоне в конце ноября 1915 г. Подталкиваемая Западом Россия более точно
определила свое
военные потребности в артиллерии: 1400 гаубиц калибра 4.8 дюйма, 54 гаубицы
калибра 12
дюймов.
Запад не мог выполнить в полном объеме грандиозных пожеланий своего
восточного
союзника, и это порождало трения. При этом в дело вмешался и личностный мотив.
Ллойд
Джордж видел впереди пост премьера и знал при этом. что его карьера зависит от
успеха
возглавляемого им министерства военных снаряжений в деле экипировки именно
английской
армии. Это определило основную направленность потока британских вооружений.
Британия
вначале, союзники по том Англичане и французы, пораженные масштабом русских
запросов,
обещали предоставить 200-300 гаубиц к весне 1916 г.
В ноябре 1915 г. Россия и Запад пытались спланировать, по существу,
единственную
крупную совместную операцию. Речь шла о Южных Балканах. 22 ноября представлявший
Британию в русской Ставке Хенбери Уильяме предложил осуществить совместный удар:
англо-французов из Салоник в северном направлении, и русских из Бессарабии - в
южном.
Предполагалось, что в ходе этой операции англо-французы оккупируют Сербию, а
затем
совместно с русскими войдут в Венгрию. Это открыло бы итальянцам дорогу на Вену.
Этот
план был подорван окончательным поражением западных союзников на Галлиполийском
полуострове. Теснимые турецкими войсками, западные союзники решили полностью
эвакуировать Галлиполи. План захвата Константинополя провалился окончательно. Но
англо-французы не спешили уходить, потому что, как сказал лорд-хранитель печати
Керзон,
уход с Дарданелл "произведет самое неблагоприятное впечатление на русскую армию
и народ,
у которых и без того возникают подозрения в отношении нашей честности". Однако
маршал
Жофр и лорд Китченер не видели возможности восстановить здесь фронт, да к тому
же они
считали Дарданеллы и Салоники второстепенным театром военных действий. Они не
желали
распылять силы. 27 декабря британский кабинет эвакуировал последние силы,
остававшиеся на
Галлиполийском полуострове. Попытка захватить Проливы с Запада была отставлена
полностью.
Англичане, "создавая грандиозную наземную армию, реформируют военное
руководство.
19 декабря сэр Дуглас Хейг сменил сэра Джона Френча на посту главнокомандующего
британской армии во Франции. (В тот же день немцы применили против британских
войск
фосген, в десять раз более токсичный, чем применяемый прежде хлорин.) 23 декабря
1915 года
начальником британского генерального штаба становится генерал Уобертсон. С
наступлением
"века Робертсона" Китченер в значительной степени лишается своего всемогущества,
а Россия
теряет в его лице стратега, который всегда высоко ценил союзническое значение
России.
Робертсон был более жестким национальным стратегом, менее склонным к
союзнической
дипломатии, и это предопределило определенное обострение разногласий, связанное,
помимо
прочего, с уходом великого Князя Николая Николаевича с поста главнокомандующего
русской
армии.
В России горечь поражений питала "мысль, что союз с Британией и Францией не
дает
непосредственных и быстрых результатов. Разумеется, союз. с Западом еще не
ставился под
вопрос, лояльность союзникам преобладала безусловно, не за. поражения на фронтах
нужно
было по старой русской традиции искать виновника. Ничего удивительного, что стал
расти
критицизм в отношении адекватности существующего политического строя запросам и
нуждам
попавшей в тяжелую беду России. На Западе не без тревоги отметили этот факт;
здесь стали
задаваться вопросом: что думает о будущем России русская буржуазия, как
относится она к
исторической релевантности императорской власти? В дипломатических
представительствах
Запада всегда с большим интересом слушали одного из самых рассудительных (по
мнению
западных дипломатов) промышленников России - Путилова (у которого имелся и
государственный опыт - он был одним из четырех промышленников, заседавших в
Особом
Совещании по снабжению, учрежденному при военном министерстве). Его оценки
служили
контрастом неиссякаемому оптимизму ставки и дворянского слоя. Он одним из первых
указал
на закамуфлированный процесс постепенного упадка, подтачивающий здание России.
Летом 1915 г. в его прорицаниях появилась нота обреченности. 2 июня 1915 г.
он указал
представителям Антанты на неизбежность революционного взрыва. Поводом послужит
военная
неудача, голод или стачка в Петрограде, мятеж в Москве или дворцовый скандал.
Революция
будет исключительно разрушительной, ввиду того что образованный класс в России
являет
собой незначительное меньшинство населения. Он лишен организации и политического
опыта,
а главное, не сумел создать надежных связей с народом. Величайшим преступлением
царизма,
утверждала устами Путилова русская буржуазия, является то, что он не создал
иного очага
политической жизни, кроме бюрократии. Режим настолько зависит от бюрократии, что
в тот
день, когда ослабнет власть чиновников, распадется русское государство. Парадокс
заключается в том, что сигнал к революции дадут буржуазные слои, интеллигенты,
кадеты,
~думая, что спасают Россию. Но от буржуазной революции Россия тотчас же перейдет
к
революции рабочей, а немного позже к революции крестьянской. Начнется ужасающая
анархия
длительностью в десятки лет. Такая футурология казалась тогда сугубо
фантастической. Но
западные наблюдатели не могли игнорировать первостепенного носителя западного
сознания - успешного промышленника и финансиста. К тому же они были уверены, что
так
думает не только просвещенный фабрикант, не желающий носить розовые очки.
Запад в лице своих представителей в Москве и Петрограде стал отмечать, что
по вопросу
о войне оппозиция вызревает и в недрах самого правящего класса В июле 1915 г.
группа
влиятельных лиц - министр внутренних дел Маклаков, обер-прокурор синода Саблер и
министр юстиции Щегловитов - начала открыто доказывать императору Николаю, что
Россия
далее не может продолжать воину (только в ходе майских боев на реке Дунайце
число пленных,
захваченных немцами, составило триста тысяч человек). Но и те, кто стоял за
безусловное
продолжение войны, изменили тон. Теперь они считали, что войной должны
руководить другие
люди. 19 июня 1915 г. в Москве собрался съезд Земского союза и Союза городов.
Уже на
открытии князь Львов вынес приговор правящей олигархии: "Задача, стоящая перед
Россией,
во много раз превосходит способности нашей бюрократии. После 10 месяцев войны мы
еще не
мобилизованы".
То был первый удар грома, и Запад этот удар не расслышал. Была ли в том
вина его
дипломатов? Едва ли. Множество русских было уверено в незыблемости старого
порядка, в
несокрушимости пирамиды царской власти. Бьюкенен и Палеолог беседовали с
передовыми
умами русского общества, советовали не беспокоиться о конечной судьбе русского
монолита.
Так, издатель "Нового времени" Суворин характеризовал вызванные московским
съездом
ожидания абсолютно эфемерными: "Я знаю свою страну. Этот подъем не продлится
долго - и
мы вновь погрузимся в апатию. Сегодня мы нападаем на чиновников; мы обвиняем их
во всех
тех несчастьях, которые случились с нами, но мы не можем без них обойтись.
Завтра, по
лености, по слабости, мы опять отдадим себя в их когти". Посол Палеолог, ищущий,
где же
правда русской жизни, слышит такой комментарий: "Тургенев, знавший нас в
совершенстве,
пишет в одном из своих рассказов, что русский человек проявляет необыкновенное
мастерство
исключительно ради того, чтобы провалить все свои предприятия. Мы собираемся
взлезть на
небо. Но, отправившись в путь, o быстро приходим к выводу, что небо ужасно
высоко. Тогда
мы начинаем думать только о том, как бы упасть возможно скорее и ушибиться как
можно
больнее".
Но объективный анализ положения был все же возможен С исчезновением
представлений
о скоротечности войны, она (война) стала испытанием на крепость российского
государственного устройства, на степень солидарности народа, на способность
ставить перед
собой реалистические цели. Критически мыслящие русские в 1915 г., когда стало
ясно, что
война продлится долгие годы, справедливо усмотрели опасность в том, что перед
русским
народом, подвигнутым на жертвы, нет ясной цели. Если от русских мужиков в
шинелях
требуют жертв, необходимость которых они не понимают, их патриотический порыв
обречен.
Потеря к августу 1915 г. Польши сделала ощутимыми зачатки социального
разложения и
национального распада. Армия еще была полна героизма, и она все меньше верила в
победу,
ощущая, что ее приносят в неоправданную жертву. За упадком героического
воодушевления
стала видна грань, за которой наступал упадок духа, пассивная покорность судьбе.
На дальнем
горизонте встал вопрос о том, кто ответственен за пуск корабля в плавание, к
которому он не
был готов.
Важное движение мысли обнаруживается в русском руководстве по мере того,
как война
показала действительную силу могучей Германии. Первоначальная уверенность в
возможности
коренным образом ослабить Германию уступает место сомнениям. Сазонов и его
министерство
иностранных дел были последними в сомнениях о возможности европейской жизни:
"сейчас
она в будущем". После поражений 1915 г. Сазонов уже не тот, что прежде. В
мемуарах он уже
пишет, что Германия, ввиду своих ресурсов, индустриального потенциала,
образованности
населения и географического положения, в любом случае останется великой
державой. Союз с
Западом в свете этого становится не проблемой выбора, а делом абсолютной
необходимости.
Раненая Германия будет смертельно опасна - такова новая подспудная линия
размышлений
русских политиков. Сазонов с горечью признает в меморандуме императору в апреле
1916 г.:
"Мы должны быть готовы к тому, что германский вопрос будет актуален на
протяжении
многих десятилетий... Я не предвижу препятствий к достижению согласия, с
союзниками по
вопросу о демаркации русско-германской границы... Мы должны провести границу с
Германией правильно в политическом смысле, мы должны создать такую границу
Польши,
которую Европа могла бы успешно защищать от новы посягательств Германии на
установление
своей политической гегемонии" {161}.
Одним из инструментов, обеспечивающих надежный союз с Западом, по мысли
Сазонова,
должно было стать совместное управление Китаем. В Лондоне Э. Грей в конечном
счете
согласился с ним {162}. Учитывая интересы России в Европе Сазанов убеждал
председателя
Совета министров Горемыкин в необходимости договориться на Дальнем Востоке с
Японией
{163}.
Немцы ищут рычаг
Разумеется, немцы возлагали надежду на то, что неудачи войны, ослабят союз
России и
Запада. В Берлине надеялись, что у противников войны с Германией возобладает
следующая
логическая схема: цели России связаны с Турцией и Австро-Венгрией; зачем же двум
династиям, Романовым и Гогенцоллернам, вести яростную братоубийственную войну,
ослабляя
друг друга и радуя соседей? Такие ожидания становились все более обоснованными.
Впервые с
начала войны в среде правящего класса России получает хождение тезис, что мир с
Германией
является условием русского развития, что она не должна бросать свою армию на
германские
пулеметы, если все мыслимые национальные цели России связаны вовсе не с
поражением
Германии. В глубине России, старались не касаться огнеопасного вопроса
союзнической
лояльности, возникает оппозиция страшному и бессмысленному взаимоистре6лению
русских и
немцев. Было бы верхом наивности связывать возникновение оппозиции войне только
происками немцев. Но организованное германское воздействие на русские умы тоже
имело
место. В июле 1915 г. Альберт Баллин, известный судовладелец, сообщил Бетман-
Гольвигу, что
Россия готова заключить мир и что она сражается только под давлением Британии и
Франции.
Довольно неожиданно претендовать на роль примирителей России с Центральными
державами
взялись японцы. Их посол в Стокгольме Усида заявил, что в будущем его страна
будет
вынуждена пересмотреть систему своих союзов. (Речь шла, естественно, о японо-
британском
договоре, срок действия которого истекал в 1921 году) {164}. Инициативой
японцев
постарались воспользоваться прежде германские военно-морские круги. Адмирал
Тирпиц
предложил Бетман-Гольвегу подумать над идеей союза между Германией, Россией и
Японией,
главная направленность которого была бы против Британии и, возможно, Соединенных
Штатов
{165}. Германские представители Стиннес и Люциус предприняли попытку выяснить:
не
может ли японское правительство призвать русское правительство послать своих
представителей (тайно, возможно, лишь одного человека) на переговоры с немцами в
Стокгольме? Усида обнадежил своих собеседников: союз с Британией не представляет
собой
препятствия для переговоров о союзе между Германией, Россией и Японией. (В
качестве
предварительного условия он требовал отказа Германии от своих островов в Тихом
океане и от
зоны Киаочао в Китае.) Стиннес был давним сторонником союза с Россией против
Запада -
только этот союз обеспечит Германии необходимые ей границы на Западе и
гарантирует ей
конечное преобладание здесь.
Ключевой фигурой в данной игре оказался министр иностранных дел Ягов - но
он не
был настроен столь решительно решать германские проблемы на Западе при помощи
России.
Он позволил своему послу в Швеции Люциусу осторожно прощупать возникающие
возможности. (Собственно, фон Ягов хотел лишь договоренности о нейтралитете
России, а не о
союзе с ней.) Но Ягов вполне понимал глобальную значимость японских увертюр и
вполне
использовал предложенный японцами вариант в своих размышлениях о будущем. Ягов
объяснял свой скептицизм в отношении союза с Россией тем, что эта страна слишком
ослаблена
внутренними распрями и в качестве союзника значительного интереса не
представляет.
Германии нужна нейтральная Россия {166}. "Я не принадлежу к тем, кто хотел бы
союза с
Россией любой ценой лишь для того, чтобы нанести сокрушительный удар Британии.
Россия -
слабый партнер".
Более того, Ягов в сентябре-октябре 1915 г. был энергичным и откровенным
сторонником
аннексии русских территорий на северо-западе. Он послал тайного советника М.
Серинга с
инспекцией этих территорий. Доклад Серинга послужил основой для последующей
выработки
германской политики в отношении России на этом участке. В нем предлагалось
провести
границу между двумя государствами по линии - озеро Пейпус - Дрина - Ровно - река
Збруч (что почти буквально совпадает с установленными в 1920 г. границами
России).
Главными целями германского освоения должны были, по мнению Серинга, стать Литва
и
Курляндия. Серинг был уверен, что десяти процентов немецкого населения (уже
проживавшего
здесь) будет достаточно для германизации крестьян, рабочих и интеллигенции.
Экономические
меры и германские средние школы сделают свое дело, а там, где возникнут
трудности, поможет
поток германских переселенцев, которых следовало расселять на землях русской
короны, в
имениях крупных русских землевладельцев, на землях русской церкви. Серинг также
рассчитывал на два миллиона германских колонистов во внутренней России, которых
он
выделял как этническую группу с самым высоким уровнем рождаемости в Европе.
Через
два-три поколения Курляндия станет полностью германской.
Труднее будет проходить германизация Литвы - здесь Серинг верил в
привлечение на
сторону Германии наиболее производительных крестьян, которым допуск на
германский рынок
давал многое. Поляков отсюда следовало депортировать.
Наиболее видным идеологом раздела России в 1915-1916 гг. становится Т.
Шиман,
полагавший" что русское государство не является продуктом естественного
развития, а
конгломератом народов; удерживаемых вместе искусственно монархией, которая
дегенерировала в деспотию {167}. Первое же историческое испытание сокрушит
Россию. Он
требовал легитиматизации права каждого народа на сецессию. Его взгляды получили
значительное распространение среди военных и части германского общества;
Возглавляемая
Шиманом группа ученых, публицистов и идеологов (Я. Хадлер, П. Рорбах, Клас,
Лезиус)
требовало управления западными землями России "на римский манер". Такие историки
как Ф.
Майнеке, X. Дельбрюк, Д. Шефер выступили адвокатами колонизации России.
Административная система управления оккупированными русскими землями
получила в
ноябре 1915 г. обозначение "Оберост" - ее высшими руководителями стали
Гинденбург и
Людендорф {168}. Эта администрация проявила чрезвычайную энергию и подлинно
прусский
дух в осуществлении германизации восточных- земель. Официальным языком стал
немецкий,
система обучения вводилась немецкая. Людендорф изучал демографическую статистику
как
боевые сводки. В 1915-1917 годах в Берлине проводились конференции; по
колонизации
западных областей России {169}. "Фёлькиш - народные компоненты германской
политики
выделились очень явственно в процессе колонизации... Идея репатриации русских
немцев
возникла в рейхсканцелярии уже в декабре 1914 г. Если бы эти идеи были
реализованы,
результатом был бы "оборонительный вал" Германии против восточно-центральной
Европы
{170}.
Новый главнокомандующий русской армии
На Западе продолжали считать, что союз с Россией нерасторжим. Историк А.
Тойнби
указывал в 1915.г.: "Россия присоединилась к битве на стороне свободы наций.
Если ее усилия
в совместной с Западными державами борьбе решат ее исход в пользу нашего общего
дела и мы
осуществим столь желаемое переустройство Центральной Европы на национальной
основе за
счет германского и венгерского шовинизма, у России не будет ни воли, ни силы
далее
сдерживать процесс приведения в порядок собственного дома... Россия положила
свои руки на
плуг истории, и она уже не может избежать своей участи" {171}. В то же время
единство
Российской империи соответствует интересам почти всех национальностей,
составляющих ее".
Тойнби указывал и на главную угрозу: "Малороссийский элемент образует почти
треть всей
расы, и, если он будет оторван от основной массы и создаст собственную орбиту
притяжения,
это в критической степени ослабит всю систему... братоубийственная борьба
ослабит силу
обоих фрагментов и повредит концентрации их энергии". Результатом будет, в
худшем случае,
крушение Российской империи, в лучшем - продолжительный политический паралич.
Чтобы
избежать этой катастрофы, малороссы должны отставить свой партикуляризм и
абсорбироваться в неделимой общности "Святой России" {172}.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 24 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |