Карпат... В Малой Азии я должен буду заняться армянами - их нельзя оставлять под
турецким
игом... Я должен буду обеспечить моей империи свободный выход через проливы...
Австро-венгерский союз потерпел крах. Венгрии, лишенной Трансильвании, будет
трудно
удерживать хорватов. Чехия потребует, по меньшей мере, автономии - и Австрия,
таким
образом, сведется к старым наследственным владениям: к Немецкому Тиролю и к
Зальцбургской области... Франция возвратит Эльзас-Лотарингию и распространит
свою власть,
быть может, на рейнские провинции. Бельгия получит приращение в области Аахена.
Франция
и Англия поделят германские колонии. Шлезвиг, включая район Кильского канала,
будет
возвращен Дании. Воссоздав Ганновер между Пруссией и Голландией, мы бы укрепили
будущий мир". В ответ французский посол Палеолог сказал: "Это конец германской
империи".
Император Николай согласился: "Пруссия должна стать простым королевством".
Предусматривая кардинальное изменение карты Европы, русский император
предусматривал
будущее развитие России лишь в союзе с Западом. Этот союз должен сохранить
единство на
долгие годы вперед. Антанта и после войны должна остаться сплоченной.
Французская позиция была вчерне определена на состоявшемся в Бордо 20
сентября 1914
г. заседании совета министров под председательством президента Пуанкаре. Министр
иностранных дел Делькассе информировал посла Извольского об отсутствии у России,
Франции и Британии оснований для разногласий. Главная цель - сокрушение
лидерства
Пруссии в Германии. Шлезвиг и Гольштейн вернутся к Дании. Англия получит
германские
колонии. Россия - гарантии свободного прохода в черноморских проливах. Франция
возвратит
Эльзас и Лотарингию. Цели, преследуемые Россией и Францией, идентичны и будут
реализованы, как только французские и русские войска сомкнут руки в центре
Германии.
Извольский отметил симпатию Франции к Австро-Венгрии, основанную на "ложном", по
его
мнению, восприятии якобы имеющегося у нее стремления к независимости от
Германии.
Можно было предположить, что французы желали увеличить буфер между будущей
Восточной
Европой, возглавляемой Россией, и Западом.
В Британии с начала войны активно обсуждали возможности глобального
передела, в
ходе которого Россия получит сушу, а Британия - моря, когда двум империям,
русской и
британской, суждено будет править миром. Первым шагом двух империй навстречу
единству в
послевоенном мире стала видеться координация планов при разделе Оттоманской
империи.
Если Россия получит выход в Средиземноморье, а Британия укрепится в Персидском
заливе,
будут созданы главные условия их прочного союза. Как раздел Польши долгие годы
служил
русско-германскому согласию, так раздел Блистательной Порты послужит союзу
Петрограда и
Лондона в наступившем веке. 4 сентября 1914 года Грей послал Сазонову меморандум
о
решимости правительства Его Величества сражаться до победного конца. Британский
министр
отказывался детализировать британскую позицию, и русский посол - граф Бенкендорф
- в
конечном счете прислал в Петроград собственную оценку британских целей:
овладение частью
германских колоний; нейтрализация Кильского канала; передача Шлезвига (без
Гольштейна)
Дании; получение основной части германского флота Британией; компенсация Бельгии
за счет
Голландии, а той за счет Германии (Германская Фризия). На Германию налагались
тяжелые
репарации "для нейтрализации ее мощи". Франции предназначались Эльзас и
Лотарингия, а
также некоторые из германских колоний. России передавались польские провинции
Пруссии и
Австрии, а также русские (украинские) регионы в Галиции и на Буковине. Вопрос о
Турции
оставался открытым.
В целом Запад, хотя и вел достаточно активную политику на Балканах, отдавал
пальму
первенства здесь России. Дело было не только в территориальной близости России и
ее давних
связях с регионом, роли в славянских делах, но и в том, что гигантская
отмобилизованная мощь
России позволяла ей вмешательство здесь (в случае нужды), в то время как
французы
полностью задействовали свои ресурсы на Западном фронте, а Британия еще не
сформировала
сухопутную армию. Никто не смог бы диктовать России линию поведения на Балканах.
В то же
время позиции Запада были сильнее в подходе к Италии - здесь вступал в действие
фактор
британского морского могущества и французской близости.
Изоляция
Мировая война почти герметически закрыла России ворота в западный мир: она
оборвала
связи, которые всегда были для России живительными. Единственный путь между
Россией и
Западом проходил через Норвегию и Швецию - с пересечением Ботнического залива -
в
Финляндию. Но германская военно-морская блокада сделала этот путь опасным
(несмотря на
чрезвычайно смелые маневры русских кораблей и подводных лодок, а также закладку
мин у
Киля и Данцига, совершенные под талантливым руководством русских флотоводцев
Эссена и
Колчака). Ведущие русские политики и экономисты довольно скоро оценили
разрушительный
эффект русского изоляционизма. В январе 1915 года член русского кабинета М.
Харитонов
пришел к следующему выводу: "Изоляция нашей страны является одним из наиболее
болезненных и опасных аспектов текущей войны" {100}. Уже в начале войны царь
Николай
получил меморандум, созданный в недрах министерства внутренних дел и
министерства
юстиции, в котором говорилось о необходимости завершить военные действия на
фронтах в
ближайшее возможное время, поскольку союз с западными демократическими державами
представляет для России смертельную опасность {101}, как стимулирующий
революционно-прозападные круги. (Содержание этого меморандума в конечном счете
стало
известным в Думе.)
Министр иностранных дел Сазонов: "Изолированное положение наблюдалось с
растущей
тревогой правительством и общественным мнением по мере того, как становилось все
ощутительнее наше одиночество. На почве тревоги за исход войны легко развивается
и растет
чувство всеобщего недовольства и падает то обаяние властью, без которого не
может держаться
никакая государственная организация, достойная этого имени... Россия была лишена
главного
элемента успеха, давшего ее союзникам победу: тесное слияние и сплочение между
собой и
общность материальных средств" {102}.
Отчетливое понимание негативного влияния изоляции мы видим в дневнике посла
Палеолога: "До войны врожденная склонность к странствиям периодически толкала
русских на
Запад; высший круг раз или два в году слетался в Париже, Лондоне, Биаррице,
Каннах, Риме,
Венеции, Баден-Бадене, Карлсбаде. Более скромные круги - интеллигенты, адвокаты,
профессора, ученые, доктора, артисты, инженеры - ездили учиться, лечиться и для
отдыха в
Германию, в Швейцарию, в Швецию, в Норвегию. Одним словом, большая часть как
высшего
общества, так и интеллигенции, по делу или без дела, но постоянно, иногда
подолгу, общалась с
европейской цивилизацией. Тысячи русских отправлялись за границу и возвращались
с новым
запасом платья и галстуков, драгоценностей и духов, мебели и автомобилей, книг и
произведений искусства. В то же время они сами, возможно, того не замечая,
привозили с собой
новые идеи, некоторую практичность, более трезвое и более рациональное отношение
к жизни.
Давалось им это очень легко, благодаря способности к заимствованию, которая
очень присуща
славянам и которую великий "западник" Герцен называл "нравственной
восприимчивостью".
Но за время войны между Россией и Европой выросла непреодолимая преграда, какая-
то
китайская стена... Русские оказались запертыми в своей стране, им приходилось
теперь
вариться в собственному соку, они оказались лишенными ободряющего и
успокаивающего
средства, за которым они отправлялись раньше на Запад, и это в такую пору, когда
оно им
оказалось всего нужнее" {103}.
Немцы хорошо понимали значение изоляции России. Начальник генерального
штаба фон
Фалькенгайн пишет: "Если бы проливы между Средиземным и Черным морями не были
закрыты для прохода кораблей Антанты, надежды на успешное ведение войны
уменьшились бы
значительно. Россия освободилась бы от изоляции, которая давала более надежную,
чем
военные успехи, гарантию того, что рано или поздно колеблющиеся силы почти
автоматически
покинут этого Титана. Если такой строго дисциплинированный организм, как
Германия,
привыкший на протяжении столетий к сознательной работе и имеющий в своей
распоряжении
неистощимую мощь умелых, организованных сил своего народа, едва был способен
решить
огромную, заданную войной задачу, то было ясно, что русское государство,
значительно менее
сильное внутренне, не выдержит испытания. Насколько это было в человеческих
силах
предвидеть, Россия была не в состоянии ответить на запросы такой борьбы и в то
же время
осуществить реконструкцию всей своей экономической жизни, что стало необходимым
для нее
в свете неожиданной изоляции от внешнего мира" {104}.
Царь Николай - это была одна из не очень многих его удачных идей - еще в
начале
царствования запланировал создание порта и в районе Мурманска. Через несколько
месяцев
после начала войны (1 января 1915 года) через Мурманск был проложен кабель,
соединивший
Кольский полуостров с Шотландией, сделавший возможным информационный обмен между
Западом и Россией. Понадобились чрезвычайные усилия, чтобы завершить прокладку
железнодорожной магистрали Петроград-Мурманск, чтобы Россия и Запад создали
канал, хотя
и узкий, взаимного сообщения. Разумеется, этот канал лишь несколько смягчал
общий,
чрезвычайно негативный эффект изолированности России.
Подрывная стратегия немцев
На рубеже 1914-1915 гг. задача детализации германской политики на Востоке
была
поручена губернатору Франкфурта-на-Одере Ф. фон Шверину. Вырабатываются планы
Литвы
и Курляндии с заселением их германскими колонистами из Германии и России. В
Германии
сплачивается круг людей, чьей профессиональной целью стало "расчленение России и
отбрасывание ее к границам, существовавшим до Петра Первого с последующим ее
ослаблением" {105}.
Во главе этой подрывной деятельности становится энергичный заместитель
государственного секретаря Циммерман, направлявший основную работу из Берлина.
Украинская часть задачи была поручена балтийскому немцу Рорбаху, который еще до
войны
специально обследовал отдельные районы России на предмет раскольнической
деятельности.
Группы балтийских немцев, живших в Германии - Теодор Шиманн, Иоханнес Халлер и
др., -
профессионально занимались тем, как сокрушить Россию изнутри и вернуть ее в
допетровское
состояние. Украина называлась всеми ими целью номер один.
Конкретная задача мобилизации националистов и революционеров с целью откола
богатейшей части России - Украины - была поручена в 1915 г. Диего фон Берену.
Его
фаворитами были радикальные социалисты. Оценку другому активному
профессиональному
противнику российского единства - фон Визендонну - мы видим из письма лидера
"Лиги
инородческих народов России" балтийского барона Экскюля от 8 мая 1915 г.:
"Германский
рейх должен воздвигнуть два монумента в признание ваших заслуг: один - на
северной
оконечности Финляндии, другой - на крайней южной точке Кавказа" {106}. Тремя
конкретными руководителями подрывной работы против России были три карьерных
дипломата: Фрайхер фон Ромберг в Берне, граф Брокдорф-Ранцау в Копенгагене и
Фрайхер
Люциус фон Штедтен в Стокгольме. Национализм и неблагоприятные социальные
последствия
быстрой индустриализации в России были той питательной средой, на которой
империалистическая Германия строила свои планы.
Уже 3 августа 1914 г. Циммерман телеграфировал инструкции германскому
посольству в
Константинополе: следует поднять против России Кавказ. 6 августа канцлер Бетман-
Гольвег
инструктировал посла в Стокгольме фон Рейхенау обещать финнам создание
"автономного
буферного государства". То есть в течение первой недели после объявления войны
начался:
подрыв внутренних связей России на просторах от Баренцева до Черного моря. В
первые же
дни конфликта в Финляндии начали распространяться, согласно приказу Бетмана-
Гольвега,
брошюры с обозначением целей Германии в войне: "освобождение и обеспечение
безопасности
для народов, порабощенных Россией; русский деспотизм должен быть отброшен к
Москве".
Согласно инструкциям от 11 августа 1914 г., изданным министром иностранных
дел
Яговым, целями германской политики назывались следующие: "Очень важна реализация
революции не только в Польше, но и на Украине:
1. Как средство ведения военных действий против России.
2. В случае благоприятного для нас завершения войны создание нескольких
буферных
государств между Россией, с одной стороны, Германией и Австро-Венгрией, с
другой,
желательно как средство ослабления давления русского колосса на Западную Европу
и для
отбрасывания России на восток настолько, насколько это возможно".
Мы видим, что создание независимого украинского государства и прочее было
выдвинуто
германским руководством не в результате военного истощения и отчаяния, а уже в
первые дни
войны. Не некие эстремисты-пангерманцы, а официальное руководство Рейха
поставило перед
собой задачу раскола России. Уже на второй неделе войны выделение Украины было
названо
официальной целью германской политики - и это идет вплоть до Брест-Литовска.
Австрийский канцлер Берхтольд говорит 17 октября 1914 г.: "Наша главная
цель в этой
войне - ослабление России на долгие времена, и с этой целью мы должны
приветствовать
создание независимого украинского государства". Матиас Эрцебергер в сентябре
1914 г. ставит
цель: "Освобождение нерусских народов от московского ига и реализация
самоуправления
каждого народа. Все это под германским верховенством и, возможно, в рамках
единого
таможенного союза". Общая характеристика предлагаемой политики - "отрезать
Россию от
Балтийского и Черного морей".
Сэр Бернард Пейрс писал: "Неудивительно, что эта война является для России
религиозной войной". Война дала надежду неким чудом осуществить все дорогие
мечты, одним
ударом предотвратить всю прежнюю работу Германии в деле реализации задачи
доминирования в России". Русское правительство, начиная в октябре 1914 г. работу
по
ликвидации поместий, принадлежащих лицам враждебных национальностей, указывало:
"Война создает особо благоприятные условия для окончательного решения проблемы
германского влияния в России" {107}. Барон Б. Нольде вспоминает: "Всеобщим
принципом
стало: "Свобода от германского ига!" {108} Этот лозунг вскоре же стал очень
популярным".
Военные и военно-морские лидеры Германии быстрее, чем их гражданские
коллеги,
пришли к выводу о практической невозможности победы в войне на истощение. 15
ноября 1914
г. начальник германского генерального штаба Фалькенгайн в продолжительной беседе
с
канцлером Бетман-Гольвегом обосновал следующие идеи: "До тех пор пока Россия,
Франция и
Британия держатся вместе, у нас нет возможности добиться достойного мира. Более
вероятно,
что мы медленно начнем терять силы. Следует исключить из борьбы либо Россию,
либо
Францию". Итак, войну против троих выиграть невозможно, а если так, то нужно
сосредоточить усилия в одном направлении. Бетман-Гольвег полагал, что следует
сконцентрироваться на России: "Ценой того, что мы остановим с Россией те же в
своей основе
границы и условия, которые существовали до войны, мы сможем позволить себе
реализацию
тех условий на Западе, которые кажутся нам необходимыми. Одновременно будет
покончено с
Тройственной Антантой" {109}. Ради сепаратного мира с Россией канцлер был готов
отказаться от экспансионистской программы августа-сентября 1914 г.
Но в отличие от по-военному прямолинейного Фалькенгайна канцлер не мог
попросту
послать России мирные предложения - это могло иметь катастрофические последствия
в
самой Германии. Он вынужден был действовать осторожно и, помимо прочего, ждать
сигналов
из России. Пока таких сигналов не следовало. В целом, ориентация на сближение с
Россией
было ярким проявлением антибританских обертонов, и это сближало линию канцлера с
линией
военно-морского министра Тирпица. И пользовалась влиянием в меру популярности
антибританских эмоций.
Эта мера имела свои пределы. Одним из наиболее влиятельных противников
политики
примирения с Россией стал "сильный человек" министерства иностранных дел
Циммерман и
все те, кто считал ожидание сепаратизма России пустой тратой времени. Да и сам
канцлер
Бетман-Гольвег увлекся идеей сепаратного мира лишь на время. Новые ожесточенные
битвы и
стоическое молчание Петрограда ослабляли релевантность курса на поворот России.
В Берлине
начались поиски новых стратегических замыслов, у Германии действительно не было
роскоши
сколь угодно долгого ожидания.
Рассматривались различные варианты. Лидер сионистского движения в Германии
Макс
Боденхаймер предлагал создать буферное многонациональное государство между
Германией и
Россией, управляемое немцами и евреями. Нужно сказать, что такой германо-
еврейский союз
против славян не получил поддержки германского руководства - полное отчуждение
всех
славян не входило в планы Берлина. Да и само сионистское движение, после того
как осенью
1914 г. обнаружилось примерное равновесие противостоящих сил, объявило о своем
нейтралитете. Обращение к подрывной деятельности стало видеться все более
неизбежным.
В Прибалтике подрывная стратегия Германии значительно отличалась от
германских
подрывных усилии на украинском, транскавказском и еврейском (не говоря уже о
Польше и
Финляндии) направлении. Германия твердо полагалась на остзейских немцев, которым
и
предстояло реализовать миссию германизации Прибалтики. Литва абсолютно не
рассматривалась как поле возбуждения местного национализма. В ней немцы видели
уже
готовую часть будущего Рейха. Больше внимания уделялось Курляндии, Лифляндии и
Эстонии,
но, прежде всего, с точки зрения нахождения способа консолидации местного
населения под
руководством остзейцев. Курляндия (как и Литва) виделась частью будущей Великой
Германии.
Стабилизация фронта
Подавленность и безумные надежды быстро сменяли друг друга. Даже после
поражения
Самсонова и Ренненкампфа в Восточной Пруссии командующий британскими войсками
уверенно полагал, что русские будут в Бреслау (на полпути к Берлину) к 15
октября 1914 г. Мы
видим, что с самого начала войны Россия и Запад не имели адекватного
представления о
проблемах друг друга, о реальном положении дел на союзном фронте. Если бы
западные
союзники в полной мере оценили значение Танненберга, где погиб цвет кадровой
российской
армии, они не упрекали бы русских осенью 1914 г. в безынициативности (как это
делал,
скажем, Китченер, обращаясь к русскому послу в Лондоне Бенкендорфу). Впрочем,
неясность
на Восточном фронте была во многом результатом сознательного умолчания русских
властей.
Как часто бывало в русской истории, здесь строилась новая "потемкинская
деревня".
Среди союзников более всего беспокоились скептичные англичане. 4 октября
1914 г.
фельдмаршал Китченер телеграфировал послу Бьюкенену в Петроград: "Наиболее
важным
является получение достоверной информации относительно состояния боевых действий
на
восточной границе Германии - от этого будут зависеть критические решения,
которые мы
должны принять в отношении посылки войск". Тупик на Востоке приведет "к попытке
стремления германских войск осуществить высадку в Англии, что создаст для нас
ситуацию не
только критическую, но фатальную". Выживание Франции и Англии ставилось в
зависимость
от развития событий на Восточном фронте.
Испытывая сомнения в своих источниках, Китченер и Грей в октябре 1914 г.
обращаются
за более точной оценкой происходящего на Восточном фронте к французам. Но и те,
доверяя
русскому оптимизму и не имея собственной службы информации в России, ничем не
могли
помочь. Один из членов британского кабинета министров записал 14 октября 1914
года: "Или
наш атташе в России чрезвычайно некомпетентен, или русские не позволяют ему
сообщать нам
то, что он знает. В любом случае, и мы и французы пребываем в неведении".
В последние месяцы 1914 г. государственные деятели практически потеряли
контроль над
ведением войны, предоставив право решений профессиональным военным. На Западе на
огромном расстоянии - от границы Швейцарии на юге до Остенде на севере - осенью
1914 г.
были вырыты окопы, и колючая проволока вкупе с пулеметами остановила продвижение
войск.
Концентрация войск была необычайной: на каждые двенадцать сантиметров
фронта
приходился один солдат. Мобильность в движении войск исчезла, и надолго наступил
тупик.
Отныне более чем четыре года огромные армии стояли друг против друга, применяя
отравляющие газы, используя в массовом количестве пулеметы, увеличивая армады
аэропланов
и закопавшись в траншеях.
Последующие огромные битвы назывались сражениями, но, по существу, это были
осады
без особого перемещения линии фронта. Согласно статистике, в среднем в течение
одного дня
боев на Западном фронте с обеих сторон погибали 2 тыс. 533 человека, 9 тыс. 121
получали
ранения и 1 тыс. 164 человека исчезали безвестно. Черчилль описывал сложившуюся
ситуацию
следующим образом: "Случилось так, словно армии внезапно и одновременно объявили
забастовку и заявили, что должен быть найден какой-то иной способ разрешения
спора".
Политики как бы начали "уставать" от этой ситуации. Британский премьер-министр
Асквит
записал 30 декабря 1914 г.: "Я глубоко разочарован и ничего не ожидаю от
ближайшего
будущего. Война является гигантской тратой жизней и средств".
Более трезвое отношение к России
Посол Британии во Франции Берти отмечает 20 октября "жалобы на медленный
прогресс
русских". Только к концу октября 1914 г. в сознание западных союзников проникает
представление о том, что русские приложили огромные усилия и понесли
чрезвычайные
потери. Ожидать от них чего-то сверхъестественного в ближайшее время не стоит.
Китченер
стал более всего бояться концентрации России на более слабом противнике -
Австро-Венгрии,
что позволило бы всей превосходной германской мощи обрушиться на Запад. Весь
октябрь и
ноябрь 1914 г. он просит русских не ослаблять давления на германском
направлении. Но время
шло, и "русские, - как пишет английский историк Чемберс, - начали чувствовать,
что они
воюют не человек против человека, а умение против умения, и в глубине своего
сердца они не
могли забыть, что русские в своих знаниях и в своем вооружении не могут
сравниться с
западной армией. Успехи в Галиции против менее сильной державы не могли
компенсировать
губительную для морали беззащитность, которую русские стали ощущать после
каждого
крупного столкновения с немцами".
Как оказалось, напрасными были многие надежды России и Запада. С русской
стороны
иллюзия заключалась в безусловной вере в то, что Запад предоставит ей
практически
неограниченные военные припасы и необходимые займы. В конечном счете и Россия и
запад
пришли к взаимному глубокому разочарованию. Запад, действительно, был
технологическим,
финансовым и торговым центром мира, но различные обстоятельства помешали
рациональному
совмещению его возможностей с потенциалом России. Сказалось незнание России,
незнакомство с работой ее социального и индустриального механизма, с
менталитетом ее
правящего слоя. В конечном счете взаимное непонимание привело к взаимному
разочарованию
в ходе первых сорока месяцев конфликта между августом 1914 и декабрем 1917 г.
Проявлением выхода этого отчаяния на поверхность явилась суровая критика
союзного
Запада, обладавшего (в отличие от русской армии) превосходной артиллерией и тем
не менее
замершего неподвижно в иконах. Медленно, но верно в России получает все более
широкое
распространение ксенофобия. Недостатки внутренней русской организации начинают
объяснять происками немецких агентов или враждебных русскому делу скроен. С
каждым
месяцем войны создаются все более стойкие предпосылки пагубного изоляционизма
последующих десятилетий.
Внутреннее положение усложнилось. С одной стороны, с провозглашением
четвертой
Государственной Думой национального единства казалось, что "священный союз"
внутри
страны достигнут. Россия - не Австро-Венгрия. Основами союза были общие
экономические и
политические интересы, общая история, общие надежды на общее будущее. Всякий
сепаратизм
стал рассматриваться как не оправдавшая себя теория.
С другой стороны, индустриальная мобилизация требовала планомерного
перевода
промышленности на военные рельсы; она требовала, по выражению Г. Уэллса, "умения
вести
сражения, вооружившись наукой, эффективно используя экономику, вооружившись
машинами
и мыслью против разрушений и раскола" {110}. Но нигде Россия не была так слаба
по
отношению к центральным и западным державам, как в планомерной организации.
Проблема
транспорта и невозможность организовать огромную крестьянскую массу подрывали
мощь
России. Железнодорожная система страны - ее единственная транспортная надежда -
выдержала лишь первый год войны. В дальнейшем мастерские железнодорожного
ремонта
были превращены в фабрики по производству вооружений. Ее единственные в той или
иной
степени открытые внешнему миру порты - Архангельск, Владивосток, а позднее
Мурманск -
были недостаточно оборудованы для приема импорта. Отметим, что изгнание огромной
колонии немцев из промышленности и торговли привело к приходу на ключевые посты
малокомпетентного состава.
Как справедливо пишет барон А. Мейендорф, "наивно было ожидать, что русская
гениальность в деле самообороны и самоутверждения проявит себя таким образом,
что удивит
весь мир и будет достаточной для организации и координации деятельности на
просторах
половины континента... Военные вожди, будь то император или Временное
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 19 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |