В ответ она промолчала.
Голос Ионатана был зловеще приглушен и лишен всякого выражения, когда он спросил:
— Кто он?
— Один из старших, — сдержанно ответила она.
— Я так и думал. Проклятый мошенник!
— Ты не должен сваливать всю вину на него, — жалобно произнесла Мари, не осмеливаясь смотреть ему в лицо. — Во всем этом больше виновата я сама.
— Я в этом не сомневаюсь, — сердито ответил он. Она сжалась от его слов, как от удара.
— Ионатан, ты не должен сердиться на меня! Хоть ты-то не сердись, этого я не вынесу!
— А я и не сержусь, — прошипел он, злой, как оса. — Но только не надо мне говорить о том, что он здесь ни при чем. Мужчина никогда не может быть в таких случаях невиновным. Ведь у него всегда есть выбор.
— Да, тебе лучше об этом знать.
— Речь идет не обо мне, — пробормотал он, задетый ее замечанием, поскольку его собственный эротический опыт был пока нулевым.
— Ты поможешь мне? — жалобно пропищала она. На это Ионатан наставительно, желая скрыть свою растерянность, ответил:
— За это время, что я проработал здесь, я узнал кое-что о профессиональной этике. То, о чем ты просишь, совершенно недопустимо. Отказываюсь содействовать этому.
— Но что же мне тогда делать?
— Он должен жениться на тебе.
— Иос…
Она оборвала себя на полуслове.
— Ясно, это Иосиф, — холодно произнес Ионатан. — Этого следовало от него ожидать.
— Он не хочет жениться на мне. И я тоже не хочу выходить за него замуж.
— Ты не можешь этого не хотеть, Мари!
— Вовсе не требуется сыпать соль на рану.
Ионатан, до этого стоявший, наконец, сел на стул.
— Расскажи все по порядку, — уже более мягко попросил он.
— Все в деталях?
— Не хами, сейчас не время и не место делать это!
— Извини! Но о чем же мне рассказывать? Долгое время мы играли с ним в так называемые невинные словесные игры. Потом он пригласил меня на танцы. Там он бесстыдно флиртовал со всеми девушками подряд. И когда он, наконец, сказал, что нам пора домой, я была совершенно вне себя. Я боялась потерять его. Я старалась во всем угодить ему, чтобы остаться с ним. Ионатан, я сказала «нет» при его первых попытках сближения. Но он… Он рассердился! Он хотел уйти. А этого я не могла… перенести.
«Господи, как все банально, — печально подумал Ионатан, — проклятый оболтус! И бедная девочка!»
— Он, конечно понял, что мое сопротивление не слишком велико. Ведь я вбила себе в голову, что влюблена в него.
— Ты лжешь сама себе. Ты добивалась его любви. Тебе хотелось, чтобы он желал тебя. Разве не так?
— Ионатан, ты специально так жесток со мной?
— Да. Это должно послужить тебе уроком, несчастная искательница любовных похождений. Она удрученно опустила плечи.
— А потом он уехал обратно в Осло, — продолжала она. — В следующий раз, когда он приехал домой, он почти не смотрел на меня.
— Он уже получил от тебя, что хотел.
— Но около трех недель я жила просто в смертельном страхе. И мне пришлось сказать ему об этом.
Вынув носовой платок, Мари вытерла слезы и высморкалась.
— И он бросил мне в лицо самые жестокие слова.
— Могу себе представить. «Откуда я знаю, что это мой ребенок? Ведь у тебя было много других парней!» Это он сказал тебе?
— Да, — кивнула Мари, совершенно уничтоженная его словами. — Что-то в этом роде. Но только гораздо хуже. Я никогда не забуду его слова, Ионатан. «В чем ты пытаешься убедить меня, похотливая шлюшка? Стоит кому-то взглянуть на тебя, и ты уже ложишься на спину!» О, как мне было обидно! Ведь все это неправда! Да, я не была невинной, но у меня до него было только двое, и я всегда думала, что это и есть Великая Любовь! И я так боялась, что они меня бросят!
Ионатан обнял ее за плечи. В данный момент он чувствовал себя намного старше Мари.
— Дорогая сестренка, — мягко произнес он. — Ты в самом деле натворила дел. Мари, я не могу помочь тебе сделать аборт, я отказываюсь. Но я буду помогать тебе во всем остальном. И прежде всего мы должны поговорить об этом в семье.
— В какой семье? В нашей или в семье Кристы?
— В обеих. Пусть взрослые решают, что нам делать с Иосифом.
— Будут проблемы с Абелем, — сказала она. — И вообще, Ионатан, я не хочу выходить замуж за Иосифа. Ни при каких условиях.
— Значит, ты предпочитаешь стать матерью-одиночкой?
— Я ничего не предпочитаю, — всхлипнула она. — Мне страшно! Я не хочу умирать!
— Ну, ну! Все будет хорошо, — утешал он ее. — Все образуется.
Его беспокойство за сестру росло с каждой минутой. Он хорошо знал, как относятся люди к матерям-одиночкам.
— А не могла бы ты выйти замуж за кого-то другого? — Осторожно спросил он.
— За другого? Покажи мне человека, который захочет жениться на той, которая ждет ребенка от другого!
— Такое бывало в истории, — ответил он.
— Я вышла бы за кого угодно, — воскликнула Мари и всплеснула руками так, как может делать только француженка.
— Ты преувеличиваешь. Ведь ты же не хочешь выйти замуж за отца ребенка!
— Скорее, это он не хочет жениться на мне. Она снова заплакала.
— О, Ионатан, найди мне какого-нибудь парня, и я соглашусь выйти за него, даже если это будет горный тролль!
— Значит, для тебя не имеет значения его внешность?
— Стану я обращать внимание на подобные пустяки?
Ионатан скептически посмотрел на свою сестру.
— Разве я когда-нибудь гонялась за внешностью? — раздраженно воскликнула она — Нет, ты несправедлив ко мне! Ты же знаешь, что…
Она замолчала.
Ионатан закончил ее мысль:
— Что ты искала нежности, любви, я это знаю. И именно это привело тебя к несчастью. Ты будешь на правильном пути только тогда, когда перестанешь ждать чего-то от других.
— Теперь уже поздно, не правда ли?
— Нет, почему же? В воскресенье я свободен. Хочешь, поедем с тобой к отцу и матери? Или попросим их приехать сюда. Так даже будет лучше.
Он видел по ее лицу, что она хотела бы скрыть все от родителей. Но она тут же смиренно вздохнула и сказала:
— Да. Нам нельзя появляться там. Попроси их приехать сюда!
— Прекрасно, Мари! Все будет хорошо, вот увидишь!
— Легко тебе говорить так! Мне показалось, что ты знаешь… какого-то парня?
Он нетерпеливо покачал головой.
— Нет, я передумал, этот человек не подходит.
— Скажи!
— Нет, я видел его всего один раз. Сегодня. Он показался мне ужасно одиноким…
— О, я могла бы спасти его от одиночества.
— Но я ничего о нем не знаю.
— Он безобразен, да?
— Нет, не безобразен. Но, пожалуй, и не красив. Правда, у него добрые глаза. В них столько тепла и понимания!
— Он мне подходит, — тут же решила Мари. — Представь его мне, и я соблазню его в течение часа!
Ионатан захохотал.
— Хорошо, что ты не потеряла чувство юмора, Мари.
— Но я же серьезно!
— Ты просто не в своем уме, — ответил Ионатан. — Кстати, как я могу представить его тебе, если сам не знаю, встречусь ли с ним снова? Нет, забудь об этом, я знаю, что ты ни за что в мире не согласишься выйти за него замуж.
— О, ты плохо знаешь меня!
— Хорошо, Мари. К сожалению, очень хорошо! Внезапно Мари увидела себя как бы со стороны.
— Почему я такая, Ионатан? — жалобно произнесла она. Может быть, что-то произошло в моем детстве, может быть, меня мало любили, раз мне все время необходимо убеждаться в любви окружающих?
Семнадцатилетний Ионатан, впитывающий в себя больничные разговоры, глубокомысленно заметил:
— Нельзя все сваливать на родителей, на недостаток их любви или на окружающую среду, Мари. Ты же знаешь, твое и мое детство было просто замечательным. Много молодежи ступает на ложный путь. И в большинстве случаев люди сами во всем виноваты. Твое стремление понравиться всем обусловлено особенностями твоего душевного склада. Я не призываю тебя относиться ко всем наплевательски, зная, что все равно этого не сможешь сделать. Но тебе нужно работать над собой, Мари! Это лучшее, что я могу посоветовать тебе.
— Я становлюсь просто больной, когда слышу, как люди ссорятся. Ссора для меня — ненормальное явление.
— Многие чувствительные люди воспринимают ссоры именно так, как ты. Но у тебя все будет хорошо. И все-таки… Посмотри на Карине! Ты думаешь, она счастливее тебя?
— Нет, — задумчиво произнесла Мари. — Я совершенно не понимаю Карине.
— Кстати о ней… Мне нужно поговорить с ней. Нет, речь пойдет не о твоих неприятностях. Не могла бы ты попросить ее позвонить мне? Послезавтра в час дня, в мое отделение. Мне не разрешают самому звонить отсюда.
— Что у вас с ней за тайны?
— Никаких тайн. Но брат и сестра могут иметь потребность общаться друг с другом. Обсуждать, к примеру, дни рождения других…
Ионатан как раз вспомнил, что у Мари скоро день рождения. Догадавшись об этом, она просияла.
— Я передам это Карине.
— Прекрасно. И в воскресенье ты приедешь сюда, скажем… часов в пять. Идет? К этому времени приедут отец и мать, они должны мне звонить завтра.
Она вздохнула.
— Нужно ли это делать?
— Нужно! Они все поймут!
— Как хочешь… Но сначала дай мне шанс! Сведи меня сначала с этим твоим некрасивым и одиноким другом! Мне кажется, это просто здорово выйти замуж за уродца! Я буду так много значить для него, в его глазах я буду просто красавицей, я смогу всегда держать его при себе!
— Никогда не слышал более эгоистичных слов!
— Ты многого еще не слышал… — ответила со вздохом Мари.
Война продолжала свое мрачное шествие из страны в страну, независимо от того, были ли это союзники или противники Германии.
В Северной Африке продолжал свой разрушительный поход фельдмаршал Роммель, постепенно сломивший сопротивление англичан. В водах Атлантики шныряли подводные лодки и торпедировали все корабли, независимо от того, было ли судно военным или гражданским. На западном фронте ситуация была неустойчивой, на юге Греция и Югославия все еще пытались оказывать немцам сопротивление… А на восточном фронте Гитлер неожиданно напал на Советский Союз — вдоль всей его длинной границы.
Оккупированные страны страдали от немецкого гнета. Все продовольствие, все полезные ресурсы отправлялись в Германию. А того, кто оказывал сопротивление оккупантам, либо убивали, либо отправляли в концлагерь. Давно уже велось истребление евреев, и мир еще не знал о его катастрофическом размахе.
Хуже всех приходилось чехам, поскольку над ними стоял теперь совершенно бесчеловечный правитель, Райнхард Гейдрих. Он носил титул государственного протектора, и более неуместного титула для такого человека, как он, невозможно было придумать. Ведь слово «протектор» означает «защитник», тогда как у Гейдриха напрочь отсутствовали человеческие чувства. Еще в Германии он отличался неслыханной жестокостью, которая перешла всякие границы, когда он стал государственным протектором угнетенной страны.
На большом параде в Берлине, когда его назначили государственным протектором Чехословакии, присутствовали некоторые невидимые существа.
Там был Странник. Там были Тенгель Добрый и Суль, потому что они знали, что Тенгель Злой скрывается где-то в Берлине, оставаясь для них по-прежнему неуловимым. Странник время от времени проверял, не вернулся ли он на место своего прежнего успокоения в пещеры Постойны.
Нет, они чувствовали, что он находится здесь! Но они никак не могли понять, как ему удается быть совершенно незамеченным.
Невидимые для глаз окружающих, они стояли и наблюдали с любопытством, презрением и озабоченностью все эту показуху и самовосхваление гитлеровского рейха. Фюрер, как обычно, раздавал награды — ордена и медали, которые его сподвижники принимали с бесстыдной гордостью.
Суль, никогда не упускавшая случая позабавиться, решила проучить одного высокого, жирного офицера, у которого одна половина груди и большая часть второй половины были увешаны орденами. Офицера этого звали Геринг, и он просто сиял в свете всех своих наград.
— Нет, вы только посмотрите, ему сейчас повесят еще одну такую штуку! — сказала она своим спутникам. — Он ведь сейчас упадет от такой тяжести!
Сказав это, она дьявольски сверкнула глазами и пробормотала короткое заклинание.
— Суль, не надо! — сказал Тенгель Добрый.
— Пусть позабавится, — усмехнулся Странник.
Гитлер наклонился вперед, чтобы нацепить орден на гигантскую грудь Геринга — или, скорее, на живот, потому что вся грудь его была уже покрыта разноцветными звездами.
Действие заклинания Суль превзошло все ожидания. Во-первых, булавка вкололась прямо в тело Геринга, и он не смог сдержать испуганного крика, резкого и пронзительного, как сопрано в операх Вагнера. Во-вторых… после того, как Гитлер, извинившись, приколол орден на нужное место и вытянул вперед руку для приветствия, Геринг тоже поднял руку, но приветствия у него не получилось, потому что корсет из орденов неумолимо тянул его вправо, пока он с грохотом не повалился на мраморный пол. Некоторое время он лежал так, уставясь на мрамор под самым своим носом, и размышляя о причинах такого позорного падения, но потом кое-как поднялся. И его новый орден уже не был таким тяжелым, каким показался ему в первый момент.
Присутствующие при этом многочисленные зрители с трудом сохраняли серьезный вид.
Тенгель Добрый тоже улыбнулся.
— Ну, хватит, Суль, — сказал он. Стиснув зубы, она спросила:
— Вы чувствуете то, что чувствую я? То, что Тенгель Злой находится здесь — рядом с нами?
— Да, — ответил Странник — Он знает о нашем присутствии и старается скрыться от нас. Мы можем ощущать его присутствие — но не более того.
— Я осмотрела все углы и закоулки, — сказала Суль. — Но его нигде нет.
— Придет день, и мы найдем его, — пообещал Странник. — Только бы не было слишком поздно!
— Почему он пребывает в бездействии? — спросил Тенгель Добрый.
— Это пока открытый вопрос, — ответил Странник.
Церемония закончилась, все разошлись.
Гейдрих отправился в Чехословакию, где чувствовал себя как рыба в воде. В этой угнетенной стране он разрушал все, что было ему не по вкусу. Сопротивление было подавлено самыми жестокими репрессиями, от которых пострадало много невинных людей; но куда хуже всякого кошмара были концлагеря, и никто из жителей страны не чувствовал себя в безопасности. Многие считали его самим дьяволом.
А в Норвегии люди страдали от недоедания и вечного страха, никто не был уверен в завтрашнем дне. Страну раздавил тяжелый кулак, в жизни людей не осталось радостей, потому что никто не верил в будущее своих детей, люди страшно обносились, повсюду были изменники, любой мог перебежать и донести немцам на соседа, если тот чем-то ему не угодил.
А того, кто высказывал вслух свои мысли, немедленно хватали и увозили неизвестно куда.
Однако движение сопротивления набирало силу. Немцам приходилось вести борьбу против этого пассивного сопротивления: полицейские отказывались делать гитлеровские приветствия, те, кого выбирали членами Национального Собрания, просили об отставке…
Учителям вменялось в обязанность воспитывать детей в духе новых принципов Национального Собрания, но они этого не делали. Спортсмены и спортсменки отказывались участвовать в соревнованиях, организованных Национальным Собранием, актеры отказывались выступать в спектаклях и радиопостановках.
В своем стремлении онемечить Норвегию Национальное Собрание оказывалось просто бессильным.
В марте 1941 года норвежцы с помощью англичан совершили налет на порт Лофотен. Были уничтожены немецкие военные корабли и укрепления, 215 немцев и десять квислингеровцев взяли в плен. Когда английские войска вернулись на родину, они прихватили с собой большой контингент норвежцев, чтобы делать набеги на захватчиков с территории Англии. Это было первым открытым нападением на немцев.
Ионатан не мог понять, какая радость и польза от оккупации чужой страны. Ведь никто из оккупантов, стоящих у власти, заведомо не мог быть популярен. И ради чего происходила оккупация? Чтобы забрать кое-какие материальные ценности? И вызвать к себе ненависть всего населения! Захватчикам приходилось использовать все свои силы, чтобы держать народ в повиновении. Нация была подобна прижатой к земле соломе — она гнулась, но не ломалась.
Ионатан видел, что немцам приходится туго, и прикладывал все усилия для того, чтобы им стало еще труднее.
— Ты хотел поговорить со мной, Ионатан?
Он услышал в телефонной трубке радостный, беспечный голос Карине. У Карине всегда бывал такой голос, и это помогало ей скрыть от окружающих свои проблемы. И Ионатан знал, что проблемы у нее имелись.
Он никогда не понимал свою младшую сестру. Он всегда помнил ее такой. Странной, сдержанной… Но она всегда была приветливой, охотно обсуждала с другими их трудности. О ней же самой никто ничего не знал. И если кто-то у нее спрашивал о чем-нибудь, она неизменно отвечала: «У меня все прекрасно, а у тебя?»
У нее не было все прекрасно, и это можно было иногда прочитать по ее глазам. Брак, влюбленность, домашний уют… все это вызывало в них грусть.
Отвечая на ее вопрос, он сказал:
— Да, я хотел поговорить с тобой. Ты свободна до самой осени? Или ты устроилась на работу?
— Нет, я только помогаю Кристе по дому. А что? Он медлил. По телефону не все можно было говорить.
— Мне… мне нужна твоя помощь. Ты могла бы заняться каким-нибудь важным делом? Подумав, Карине спросила:
— Есть работа в больнице?
— Да, я могу устроить тебя. Можно найти и комнату. Летом — отпуск.
Понимает ли она, что речь идет вовсе не о работе в больнице? Судя по всему, она понимала это.
— Да, я могла бы найти время. Но что я должна буду делать?
— Не могла бы ты приехать сюда, чтобы все обсудить? Я объясню тебе все, в двух словах об этом не скажешь.
— Я приеду вечером. Здесь ходят автобусы. Буду у тебя часов в семь.
— Хорошо! Приезжай! Добро пожаловать!
— Спасибо за приглашение, Ионатан! Хоть слова «добро пожаловать» и используют как формальность, это все равно согревает!
«Да, в твоем внутреннем мире даже эти слова звучат тепло…», — озабоченно подумал он, вешая трубку. Что происходило с Карине? В ее вежливой манере разговора трудно что-то уловить. И все-таки что-то у нее не так. За всем этим кроется какая-то тайна.
Когда Карине приехала, Ионатан снова заметил в ней странную отчужденность от всего, словно все ее существо говорило: не подходи ко мне близко! Однако в поведении Карине ничто не бросалось в глаза, она была самой обыкновенной молодой девушкой ординарной внешности, хотя и недотрогой. Довольно темные волосы, неопределенного цвета глаза, довольно выразительный рот. Она всегда плотно сжимала рот, так что лет через десять-двадцать у нее появятся морщины возле губ.
Но сложена она была хорошо. Такой грудью, как у нее, гордилась бы сама Рита Хэйворт, а талия у нее была на редкость тонкой. Она никогда не использовала выгодные стороны своей внешности, и ей было совершенно все равно, как она одета. Она одевалась опрятно и нарядно, но без всякой фантазии. Казалось, что она хочет скрыть от посторонних глаз свои прекрасные формы. И это было так глупо с ее стороны, ведь она могла бы иметь бешеный успех у парней, если бы захотела.
Ах, как мало понимал во всем этом Ионатан!
Он съел кусочек зачерствевшего, плохо пропеченного военного хлеба без масла и без всякой приправы. Он уже привык к этому. Шторы были спущены. Лампа давала очень мало света, и в комнате был полумрак.
Он рассказал Карине о своей работе в группе сопротивления, не называя имен, кроме имени Руне, поскольку это он просил привести в их организацию девушку.
Карине просияла, узнав обо всем. Впервые Ионатан видел в ее глазах настоящую радость и оживление, и впервые он обнаружил, что его младшая сестра красива!
— О, Ионатан, как это увлекательно! Мне в самом деле позволят принимать во всем этом участие?
— Дело не в том, увлекательно это или нет, Карине, — ответил он. — Ты должна вложить всю свою душу в сопротивление немцам. И ты должна быть надежной на все сто процентов.
Она горячо кивнула.
— Почему ты выбрал меня? Почему не Мари?
Ионатан ответил не сразу.
— Мари не обладает нужными качествами, — сказал он.
— Какими качествами?
И он перечислил ей те качества, о которых говорил Руне:
— Девушка, которая нам нужна, не должна быть ни с кем связана. Она должна быть выносливой и стойкой, даже если ее будут пытать. К тому же она не должна быть влюбчивой.
На лице Карине появилось печальное выражение, когда он произносил последние слова. Не обращая внимания на это, Ионатан продолжал:
— И она должна быть смелой. Лично я не уверен, что ты обладаешь этим качеством, я думаю, ты скорее равнодушна к происходящему, и это плохо.
Карине торжественно произнесла:
— Думаю, что я достаточно смелая. Но ведь этого нельзя знать наверняка, пока человек попадет в соответствующую ситуацию, не так ли?
— Именно так. Думаю, что ты справишься. При условии, конечно, что это не опасно для жизни. Я запрещаю тебе соваться в опасные дела!
— Запрещай себе на здоровье, — ответила Карине с какой-то новой уверенностью в голосе.
— Когда ты сможешь приступить к делу? Я имею в виду больницу.
— Понедельник подходит?
— Вполне. Я переговорю с начальством.
Мари приехала уже в четверг — чтобы взглянуть на Осло, как она выразилась. Но из этого ничего не получилось, потому что Ионатан получил известие из группы: Руне выполнял какое-то задание и теперь его нужно доставить домой. Ионатан должен встретить Руне в лесу, неподалеку от Колбота, на грузовике. Груз обещал быть большим.
Мог ли Ионатан взять с собой сестру? Да, если ничего ей не скажет. Так Мари получила возможность взглянуть на Руне.
— Ты, разумеется, не должна строить никаких планов на замужество, — предупредил ее Ионатан. — Он ничего не знает ни о тебе, ни о твоей маленькой проблеме.
— Маленькой? Ладно, я буду молчать.
— Ты уже смирилась с мыслью о том, что нужно рассказать обо всем родителям?
— Вовсе нет! Я боюсь этого, как провинившаяся собака.
— Это все равно, что сходить к зубному врачу. Быстро пройдет.
— Идиотское сравнение! Иметь ребенка — это жизненно важная проблема! О, Ионатан, я не справлюсь с этим, я еще не созрела для этого.
— Созрела, — убежденно произнес он. — Созрела!
— Нет! Этот Руне — моя единственная надежда теперь. Если он сойдется со мной, я смогу сказать, что ребенок его — и точка. Иначе будет скандал на весь мир!
— Не думал, что ты такая пустышка, Мари, — пробормотал Ионатан.
— Я вовсе не пустышка! — огрызнулась она. — Просто я в отчаянии!
Они приехали в колботский лес в сумерки. Ионатан легко нашел место, где должен был найти Руне. Но Руне там не было. Выйдя из машины, они огляделись по сторонам. Вокруг них был смешанный лес, жилья поблизости не было.
— А вот и он, — тихо сказал Ионатан.
Руне стоял чуть поодаль среди деревьев. В сумеречном освещении он напоминал какой-то пень, срубленное дерево. Он был одет в светло-коричневый замшевый пиджак, темные брюки и большие резиновые сапоги.
Ионатан заметил, как Мари замерла на месте. Он почувствовал ее отвращение еще до того, как услышал ее тихое: «Нет!». Но он и до этого знал, что все мысли о Руне, как о спасителе — пустая затея. Мари держалась от него на таком расстоянии, что это сразу бросалось в глаза.
Ионатан предупредительно толкнул ее в спину, и она взяла себя в руки, когда Руне, прихрамывая, подошел к ним.
— Это моя сестра Мари, — дрогнувшим голосом произнес Ионатан. — Моя старшая сестра.
Он надеялся, что Руне вспомнит, что помогать им должна была его младшая сестра.
С большой неохотой Руне протянул ей свою изуродованную руку. Мари удалось без дрожи пожать ее.
Она молча наблюдала, как они грузили в кузов какие-то длинные предметы и прикрывали их мешками с углем. Мелкие дрова в мешках назывались «шишками». При случае использовали древесный уголь — чаще всего для легковых автомобилей. В грузовиках аппарат газового генератора монтировался рядом с кабиной. В легковых автомобилях часто имелся специально оборудованный прицеп с аппаратом, а дрова в мешке хранились на крыше автомобиля. Весь бензин был конфискован немцами.
Обратно возвращались в молчании. В конце концов Ионатану показалось это невыносимым и он сказал:
— Мари переночует у меня. Ей некуда больше пойти. Надеюсь, ты не против, если она поможет перетащить твои дровишки?
— Нет, не против, — неохотно ответил Руне. Ионатан заметил, что они друг другу не понравились. Несмотря на то, что им приходилось находиться в одной кабине, они держались отчужденно.
Мари сдержанно произнесла:
— Как это прекрасно, нарубить в лесу дров! Не каждый себе может это позволить.
— Я использую их в качестве столбов для забора, — неохотно ответил Руне.
Ионатан не знал, что у него есть сад. Он вообще ничего не знал о Руне, да и не должен был знать.
Но потом он понял, что вряд ли это вообще были дрова. Эти удлиненные предметы имели несколько иную форму.
— Где тебя высадить? — спросил он.
Руне тут же назвал ему знакомый адрес: там жил член другой группы сопротивления.
Они свернули с дороги, и Руне дал Ионатану понять, что хочет поговорить с ним наедине. Поэтому Ионатан вышел из машины, чтобы помочь ему выгрузиться на тихой ночной улице.
— Ты уже говорил со своей второй сестрой?
— Да. Она согласна, — тихо ответил Ионатан. — С понедельника она начинает работать в больнице. То есть, с послезавтра.
— Хорошо. Следующая встреча должна состояться в среду, нужно определить срок новой поездки. И она поедет с нами.
Ионатан кивнул. После этого они с Мари вернулись в больницу. Сначала они ехали молча. Все слова были излишни.
Наконец, Мари вздохнула и сказала:
— Я не достигла желаемой цели, Ионатан. Я оказалась более легкомысленной, чем думала.
— Свои антипатии можешь оставить при себе.
— Я совсем не об этом. У него в самом деле фантастически добрые глаза. Но на всю жизнь…
— Я понимаю. Но… давай не будем говорить об этой поездке! Ему не разрешается самому разгружать машину.
— Я никому ни о чем не скажу. Ах, Ионатан, я так много думала о завтрашнем дне!
— Все будет хорошо, вот увидишь, — сказал он со своим обычным наигранным оптимизмом.
— Легко тебе говорить, — невнятно пробормотала Мари. — Вы, мужчины, всегда легко уходите от ответственности. От вас только и слышишь громкие фразы по поводу воинской обязанности и ежедневного бритья. И вам не стыдно болтать об этом! Вы и понятия не имеете о том, что такое стыд!
— Аминь, — произнес Ионатан, терпеливо выслушав ее.
Разумеется, разговор с родителями был не из приятных. Но с помощью Ионатана Мари смогла, по крайней мере, сказать все, что было необходимо. Она была совершенно уничтожена тем, что теперь еще и родители были недовольны ею.
Ханне подняла крик, чего и следовало ожидать от нее в подобной ситуации. Но Ионатан заранее подготовил к этому сестру. К тому же шторм быстро улегся, так что Мари могла вздохнуть спокойно.
— Разве вы не понимаете, что после всего этого должны пожениться? — вопила Ханне. — Иначе это просто немыслимо, неприлично!
Ветле бросил на свою жену укоризненный взгляд, напомнивший ей о ее собственной юности, далеко не белоснежной и не безупречной. И Ханне замолчала.
Ветле был бледен, главным образом, из-за того, что его беспокоила судьба дочери. Сев рядом с плачущей Мари, он обнял ее за плечи.
— Ты уверена в том, что не хочешь выйти замуж за Иосифа? — спросил он. — И ты уверена в том, что он не хочет взять тебя в жены?
— Он просто законченный идиот, — прогнусавила Мари.
— Сейчас вопрос не в том, что вы, сопляки, думаете друг про друга, — сказала Ханне. — Ваши желания никого не интересуют. Единственное спасение для вас теперь — это брак.
— Дорогая Ханне, Люди Льда имеют обыкновение жениться по любви, — напомнил ей Ветле. — Этим мы всегда отличались от остальных людей. И многие наши женщины вынуждены были воспитывать своих детей в одиночестве. Вспомни гордую Ингрид и ее сына, получившего языческое имя Даниэль Ингридссон!
— Но я не хочу, чтобы моего сына звали Мариссоном! — зарыдала Мари.
— Нет, конечно, нет, — миролюбиво заметил Ветле, — твоего ребенка будут звать Вольден, и мы с мамой во всем будем поддерживать тебя. Мне кажется, тебе следует сейчас переехать домой, невзирая на Тенгеля Злого. Тебе уже девятнадцать, ты не ребенок. А когда ты родишь, мы, возможно, уже разыщем нашего проклятого предка и снова вздохнем свободно.
— Но нам нужно переговорить с Кристой и Абелем, — сказал Ионатан.
Ветле явно этого не хотелось. Абель был хорошим парнем. Но у него были свои принципы, свои понятия о порядочности.
— Конечно, поговорим, — сказал Ветле. — Но лучше всего — в том числе и для Кристы — будет, если ты переедешь домой. Ведь она тоже несет за тебя ответственность, Мари.
Девушка несколько раз кивнула.
— Мы должны также поговорить с этим пройдохой, — со всем жаром своего французского темперамента сказала Ханне. — Так обесчестить девушку!
Ионатан воздержался от комментария по поводу того, что Иосиф вовсе не лишал ее невинности.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 28 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |