Он оказался в кабинете высокого начальства. Большинство из присутствующих вышли.
Человек, сидящий за столом, посмотрел на него холодными рыбьими глазами.
— Вы говорите по-немецки? — спросил он.
Ионатан ответил утвердительно.
— В имении вас держать больше не хотят, вы им не нужны, — презрительно произнес он. «Слава Богу», — подумал Ионатан.
— Поэтому Вы переводитесь в Заксенхаузен, — с нескрываемым злорадством произнес начальник. — Так что вы теперь поймете, что значит отказываться от тех благ, которыми вас осыпали в имении. А теперь прочь отсюда!
Двое солдат повели его к другому грузовику. Ионатан оказался в грязном кузове, к его виску приставили дуло автомата.
«Лучше уж так, — подумал он. — Во всяком случае, это будет настоящая тюрьма. Это куда лучше, чем осуществлять низменную гитлеровскую идею „очищения“ расы. Никто не заставит меня насильно делать детей. Детей, которых я никогда не увижу и которых ждет жуткое, да, просто мрачное будущее. Будущее элитарных солдат в армии рехнувшегося военачальника!»
Летом 1941 года Ионатан прибыл в концлагерь Заксенхаузен, расположенный к северу от Берлина. Тех, кто был молодым и сильным, сразу же посылали на тяжелую работу в большое хозяйство, расположенное поблизости.
Да, он был молодым и сильным. Но когда он увидел своих товарищей, пробывших в концлагере уже долгое время, он ужаснулся.
Неужели этого никто не видит? Почему власти не вмешаются и не прекратят это издевательство над ослабевшими людьми.
Плохая еда, смехотворно маленькие порции, в бараках болезни.
Каждый день на работу гнали старых, изможденных людей, которые на самом деле не были стариками, просто из них выжали все соки.
До Ионатана доходили слухи о газовых камерах и тому подобных ужасах, но он отказывался в это верить.
Почему никто не сообщает властям о том, что здесь происходит? Власти должны вмешаться!
Ах, каким наивным был Ионатан! Много дней прошло, прежде чем он понял, что все происходит с разрешения и под покровительством властей.
Он замечал, как силы постепенно покидают его. К постоянному голоду он привык, но никак не мог привыкнуть к дьявольской радости охранников, мучающих пленных.
Лично он подвергался преследованиям за свой юный возраст, красивую внешность и откровенную неприязнь к охранникам.
Он не желал становиться на колени. Но однажды вечером, когда человек, с которым он работал и уже подружился, умер от потери крови после жестоких побоев, юноша не мог больше сдержаться: лежа на нарах, он приглушенно рыдал от скорби и бессилия.
Вдруг он услышал грохот подъезжавших к лагерю грузовиков.
Новая порция несчастных.
Уже через полчаса пленные были распределены по баракам. И на место только что умершего приятеля Ионатана поступил новый человек.
В бараке было темно, лампа, висевшая у входа, не освещала дальние углы. Смертельно уставший, Ионатан видел перед собой смутные очертания вновь прибывшего.
Внезапно Ионатан сел на нарах.
— Но…
Человек обернулся к нему.
— Этот голос… — произнес он с характерной каркающей интонацией. — Ионатан, неужели это ты?
На глазах юноши снова появились слезы. Уже от радости.
Перед ним стоял Руне, угловатый, хромой Руне с растрепанными волосами.
Его лучший друг из Норвегии.
Руне сел на край постели Ионатана. Они говорили шепотом, потому что после отбоя разговаривать не разрешалось.
Ионатан смеялся и плакал одновременно.
— Мне не следовало бы радоваться, увидев тебя здесь, — сбивчиво говорил он. — Меня должно было это опечалить. Так оно, конечно, и будет, когда я соберусь с мыслями. Но в данный момент я безумно рад видеть тебя!
— Ты одинок здесь? — мягко спросил Руне.
— Да. Только теперь я понял, каким бездонным было мое одиночество. Но рассказывай! Значит, они схватили тебя?
— Да. Я всегда считал, что это невозможно, что я смогу вывернуться в любой ситуации, но… Я вел себя слишком безрассудно.
— Еще одна поездка?
— Нет, они схватили меня в доме, находившемся под подозрением. Одного моего появления там оказалось достаточно.
— Руне, — прошептал Ионатан. — Мне так жаль, что ты попал сюда. Здесь… ужасно! Ты не представляешь себе, что тут творится, я мог бы рассказать тебе много такого, во что ты просто не поверишь. Но все это правда, все до последней детали. Но теперь я хочу послушать новости из Норвегии. Как там дела?
— Неважно. Страна в железных тисках.
— А моя семья? Ты что-нибудь знаешь о них? Как там Карине?
Руне улыбнулся в темноте.
— Карине купили собаку. Это самое лучшее лекарство для ее израненной души. А твоя сестра Мари живет, насколько мне известно, дома у родителей. Не так давно я разговаривал с одним из парней, живущем в одном доме с Карине. Думаю, его зовут Йоаким.
— Да, Йоаким хороший парень. По-моему, он немного влюблен в Карине. Но ей всего пятнадцать лет, так что это ни к чему не приведет. А жаль!
— Проблемой для Карине является не возраст. Ей нужно, чтобы кто-нибудь вытравил все дурное из ее памяти — и основательно, чтобы в подсознании у нее не осталось ничего такого, что доставляет ей мучения.
— Да. Ты говоришь, собака приносит ей пользу?
— Огромную!
Кто-то подошел к ним, и Руне тут же забрался под одеяло.
Когда человек прошел мимо, Ионатан прошептал:
— Руне, мне так не хватает моих близких! Я постоянно тоскую по дому. И постоянно гоню эти мысли прочь. О, Руне, как я хочу домой!
— Я понимаю, — ответил его товарищ.
Дальше продолжать разговор они не решились.
Только теперь Ионатан начал понимать ту опасность, которая подстерегала здесь Руне. Он был оригинален по характеру, по внешности. А с такими в Заксенхаузене обращались бесчеловечно. Таких, как он, считали неполноценными. Такие, как он, подлежали уничтожению, чтобы не испортить чистую нордическую расу, которой предстояло утвердиться в Великой Германии.
Спрятав лицо в тощую подушку, Ионатан заплакал. Но на этот раз он плакал не о себе. Он оплакивал Руне.
Ионатан и Руне пробыли в Заксенхаузене всю зиму.
Юноша был прав в своих страшных предчувствиях: Руне стал настоящим заморышем, которого с радостью мучили все без исключения охранники.
Тем не менее, Руне всегда находил слова утешения для Ионатана, когда они возвращались в барак после изнурительной работы. Эта зима была необычайно холодной. Таких мало было в этом столетии. В Советском Союзе и в Финляндии снегоочистители сгребали множество окоченевших трупов солдат, лежащих вдоль железнодорожных путей, в Ботническом проливе замерзла вода, в Центральной Европе солдаты замерзали на полях сражений.
Пленные, содержавшиеся в концлагерях, не имели зимней одежды. И Руне озабоченно наблюдал за тем, как его молодой друг бледнеет и худеет день ото дня, как по ночам его мучает кашель.
Руне, которого били и презирали охранники, делил с юношей свой скудный паек, залечивал его израненные руки и ноги после работ в каменоломнях и на строительстве дорог, а также после долгих переходов пешком в рваной обуви. Ионатан старался хоть как-то предотвратить нападения охранников на Руне, утешал его и предавался бессильной ярости, когда его друг лежал, избитый, на нарах и молча страдал, не в силах пошевелиться.
Руне был удивительно выносливым. «Мне пришлось этому научиться, — сказал он. — Жизнь закалила меня».
Ионатан понимал это. Он знал, что Руне настолько крепко сложен, что может выдержать любое физическое насилие. Но вот как с его психикой, он толком не знал. В некоторых случаях, когда Руне особенно мучили, в его глубоко посаженных глазах появлялось опасное свечение.
Руне был настоящим уродом. А Ионатан просто обожал его. Лучшего друга ему было не найти.
Вокруг них умирали люди. От дизентерии, от тифа, паратифа, от истощения и обилия паразитов, от скудного питания и увечий… Ионатан пытался не отупеть и сохранить чувствительность, пытался скорбеть о каждом, кто погибал в бараке или на работе. Он считал, что все они заслуживают какого-то внимания, он взвалил на свои плечи всю скорбь лагеря. В Заксенхаузене содержалось несколько десятков тысяч пленных.
Ходили слухи об экспериментах над людьми, ходили слухи, что много грузовиков с евреями отправили в другой конец лагеря, откуда люди уже не вернулись. В самом начале Ионатан сомневался в правдивости подобных слухов. Но теперь у него не было никаких сомнений в их справедливости.
Он видел, как пленные в отчаянии пытались перелезть через немыслимо высокие заборы, видел, как их расстреливали, видел, как они сгорали заживо, когда по проволоке пускали электрический ток, видел…
Нет, его мозг отказывался принимать все это. Чтобы хоть как-то отгородиться от этих ужасов, они с Руне придумали свой собственный жаргон на основе самого черного юмора. Это все же было лучше, чем плакать или оставаться равнодушным.
Самым удивительным было то, что им удалось пережить зиму. Весной же произошло одно событие…
В лагере часто бывали инспекции. Они проводились вовсе не для того, чтобы проверить, как обращаются с пленными. Высокопоставленные господа интересовались техническими сооружениями, лабораториями и административными новшествами.
Так что было просто случайностью, что Ионатан и Руне прошли мимо них в длинной колонне пленных, направлявшихся на работу. На площадке перед административным зданием стояли черные, роскошные автомобили, окруженные со всех сторон подтянутыми офицерами в высоких фуражках и начищенных до блеска сапогах.
Внезапно Ионатан почувствовал озноб, и Руне остановился.
Один из высокопоставленных господ остановил свой взгляд на Ионатане и указал на него плетью.
— Вот этот! — скомандовал он. — Приведите его сюда!
Ионатан ничего не понимал. Хотя в бараке и не было зеркала, он знал, что имеет жалкий вид. Волосы потеряли свой цвет и блеск, лицо бледно-серое от истощения и перегрузок. Он так исхудал, что вынужден подвязывать штаны веревкой. Весь покрыт грязью и ссадинами; даже его родители вряд ли узнали бы его.
Его тут же подвели к элегантному, представительному офицеру, в облике которого было что-то леденяще-волчье. На лице этого человека не было ни малейших следов доброты.
Краем глаза Ионатан заметил, что Руне тоже подошел и стоит поблизости. «Нет, не подходи, — хотелось сказать Ионатану. — А то они заберут и тебя. Ты же знаешь, они тебя не пощадят!»
Однако вопрос был теперь в том, пощадят ли они Ионатана. Было похоже, что нет.
— Как тебя зовут? — спросил человек с холодным лицом.
— Ионатан Вольден.
— Норвежец?
— Да.
Другой офицер тут же поправил его:
— Ты должен говорить: да, господин государственный протектор.
Ионатан повторил без всякого энтузиазма.
— Имя твоего отца?
— Ветле Вольден.
На тонких губах государственного протектора появилась презрительная усмешка. Он не считал, что таким именем можно хвастаться.
Господа стали говорить о чем-то между собой. Потом начальник лагеря повернулся к Ионатану и сказал:
— По просьбе государственного протектора Гейдриха вы переводитесь в лагерь в Чехословакию.
— Но… почему? — вырвалось у Ионатана. Он был в полном недоумении.
Государственный протектор посмотрел ему прямо в глаза.
И тут Ионатан весь задрожал. И не потому, что от этого высокопоставленного господина веяло леденящим холодом. В глазах этого офицера юноша увидел нечто такое, что наполнило его неописуемым страхом. Нечто …
Нет, он не мог дать этому название. Просто у него появилось ощущение крайней опасности. Опасности, касавшейся не только самого Ионатана, но и всех окружающих.
Он почувствовал, как тело его обмякло, еще немного, и он потерял бы сознание.
Шагнув вперед, Руне сказал:
— Господин государственный протектор, этот юноша серьезно болен, и я единственный, кто может вылечить его. Позвольте мне быть с ним!
«Нет Руне, нет! Разве ты не понимаешь, как это опасно?»
Гейдрих медленно перевел взгляд на Руне. Глаза нациста превратились в узенькие щелки.
— Расстрелять его, — приказал он своим помощникам.
— Нет! — закричал Ионатан и заслонил собой Руне. Охранники оттащили его в сторону.
— Расстрелять этого урода! — завопил фальцетом Гейдрих.
— Нет! — снова закричал Ионатан.
Его грубо швырнули в кузов одного из грузовиков. И в тот же миг он услышал выстрел, прозвучавший поблизости, от которого у него чуть не лопнули барабанные перепонки. Он в отчаянии пытался повернуть голову, но один из охранников обхватил его затылок и прижал к деревянным планкам.
Ионатану все же удалось увидеть на миг своего друга — в тот самый момент, когда его пронзила пуля. В этот миг в самом Ионатане что-то умерло.
Мягкий, преисполненный чувства юмора и любви ко всему живому юноша превратился в ненавидящее, безжалостное существо, обладающее огромной, леденящей силой.
Но те, кто увозил его из лагеря, об этом не знали.
Ионатан был переведен в лагерь Марен. Это название немцы дали оккупированной чешской области. Он заметил, что охранники относятся к нему с удивлением и настороженностью. Было ясно, что они тоже не понимали, почему Гейдрих велел перевести его туда.
Этот лагерь был в десять раз хуже Заксенхаузена, снискавшего себе жестокую славу. Он находился на оккупированной территории. Все заключенные были враждебно настроены к оккупантам. Это был лагерь уничтожения населения. Здесь открыто проводились казни. И в первую очередь страдали чешские евреи.
Для начала Ионатана заставляли делать мелкую работу для господ. Это продолжалось до приезда в лагерь Гейдриха.
Он целый час стоял у окна и наблюдал, как Ионатан сжигает мусор возле помещения для хранения одежды умерших. Пальцы Гейдриха медленно отбивали ритм похоронного марша на рукояти плети.
Его адъютант с удивлением смотрел на него.
Зачем понадобился этот парень? Неужели он вожделел к нему?
Наконец Гейдрих отвернулся от окна. Адъютант немедленно вытянулся в струнку. Странные глаза были у протектора! Никогда он не обращал раньше внимания на то, что в глазах его был желтоватый блеск. Но блеск ли?.. Скорее всего, это был какой-то налет мертвечины, чего-то устрашающе древнего, восходящего к тем доисторическим временам, когда за право владения землей боролись только духи и демоны.
Что за абсурдная мысль! Просто в глазах государственного протектора отражалось пламя печей крематория, расположенного напротив. Вот теперь глаза его снова стали нормальными.
— Позовите ко мне коменданта лагеря, — приказал Гейдрих.
Комендант явился. Это был прирожденный садист.
— Возьми этого парня к себе на месяц, — пронзительно-звонким голосом произнес Гейдрих. — И в течение этого месяца все вы должны по очереди пытать его самыми различными способами. Напрягите всю свою фантазию, придумайте самые мучительные и изощренные пытки! Пытки должны быть жестокими, но медленными. Никакое наказание не может быть достаточным для таких, как он. Но пока он должен жить. Пытайте его так, чтобы он пожалел, что родился на свет, чтобы он, в конце концов лишился последних проблесков разума!
— Слушаюсь, господин государственный протектор! Этот парень плохо вел себя по отношению к вам?
— Плохо?
Взгляд Гейдриха снова стал странным, но несколько в другом плане. Забыв о присутствующих, он снова посмотрел на Ионатана.
— Это ничтожество… И все остальные… На протяжении столетий…
Тут он очнулся от своих мыслей. И снова стал немецким офицером, прошедшим административный путь от шефа байернской тайной полиции, лидера Гестапо, руководителя Охранной полиции до рейхпротектора Богемии и Моравии. Это была поистине блестящая карьера, если только можно было назвать такого рода карьеру блестящей.
— Подайте автомобиль! Мы возвращаемся в Прагу.
***
— Мы нашли его, нашли! Он выдал себя!
— Да. Все так и оказалось на самом деле. Вот почему мы никак не могли найти его. Он укрылся в человеческом теле.
— Значит, это все-таки Гейдрих! Наш курьер был прав.
— Тенгель Злой выбрал для себя самого подходящего человека. Лучшего убежища и не придумаешь.
— Сам он не может обрушиться на юного Ионатана. Но он передал Гейдриху свои мысли, а тот уж поручил другим проделать черную работу.
— Значит, Тенгель Злой еще недостаточно силен. Поэтому ему пришлось внедриться в человека, чтобы переждать.
— Но теперь мы нашли его! А теперь скорее в Прагу!
***
Ионатан не мог понять, почему все охранники вдруг стали проявлять по отношению к нему особую ненависть. Они беспрестанно ходили за ним по пятам, унижали, оскорбляли, мучили его. В первый день — осторожно. Но потом стали позволять себе все. К примеру, они могли заставить его раздеться на глазах у пленных женщин, говоря при этом такие гадости о его мужских достоинствах, что стало бы не по себе даже закоренелым преступникам.
Но им никак не удавалось сломить Ионатана. Его ненависть к ним давала ему такую холодную силу, что они ничем не могли вывести его из себя. Все его мысли были сосредоточены на том, чтобы отомстить за Руне, чтобы убить. И это было опасное умонастроение для восемнадцатилетнего, и вдвойне опасно оно было для мягкого, открытого, добросердечного Ионатана.
На третий день его мучители придумали еще более рафинированную пытку, им хотелось заставить этого твердокаменного юношу сдаться. У них впереди было еще двадцать семь дней, и он пока не должен был умирать.
Охранникам очень нравилась их затея.
Они привели его в газовую камеру и заставили смотреть, как умирают маленькие дети, как беспомощные старики с длинными седыми бородами входят туда, в полном сознании того, что их ждет смерть. И мучители Ионатана изучали его лицо, злорадно ожидая его реакции, надеясь, что дух его будет сломлен.
Лицо Ионатана оставалось каменным.
О чем он думал, они так и не узнали.
Наступил четвертый день.
Предки Людей Льда переместились в Прагу.
Вскоре они узнали, что произошло с государственным протектором Райнхардом Гейдрихом, потому что прогерманские господа из Праги были возмущены и озабочены, если не сказать разгневаны. Дело в том, что в мае 1942 года Гейдрих был серьезно ранен в результате устроенного на него покушения.
— Он находится в больнице, — сказал Тенгель Добрый.
— Мы должны немедленно отправиться туда, — сказал Странник. — Ведь если Гейдрих умрет, Тенгель Злой может покинуть его тело. Он не может последовать за мертвецом в могилу, это бессмысленно и к тому же рискованно для него, потому что ему потребовалось бы много сил, чтобы снова восстать из мертвых.
— Но, с другой стороны, мы не можем схватить его, пока он пребывает в теле Гейдриха, — сказала Суль. — Так что нам следует улучить удобный момент, не так ли?
— Вот именно, — ответил Странник. — Идемте, нам надо спешить.
Очень скоро они были уже в больнице, где лежал Гейдрих. Очень важный пациент. Его палата усиленно охранялась немецкими солдатами, находящимися внутри и снаружи. У входа в больницу тоже стояло двое солдат.
Но предки Людей Льда без всяких проблем проникли внутрь.
Они стояли и разглядывали больного, в то время как медсестра брала у него на анализ кровь. Гейдрих был без сознания.
Суль усмехнулась.
— Знала бы она, что берет на анализ давно превратившуюся в прах кровь Тенгеля Злого! — сказала она.
— Во всяком случае, он знает, что мы здесь, — сурово улыбнулся Странник. — И он в ярости.
— Могу себе представить, — заметила Дида. — Ради себя самого он сделает все, чтобы Гейдрих остался в живых.
— Но в живых он не останется, — сказал Тенгель Добрый. — Как старый, опытный врач, я могу уверить вас в том, что конец уже близок.
Они ждали. Приходили и уходили врачи. Туда-сюда бегали медсестры. Неподвижны были только странники.
— Он не может покинуть тело мертвеца, пока здесь люди, — сказал Странник. — Дух его невидим, но это не дух, а Тенгель Злой собственной персоной. Он должен ждать, пока все уйдут, независимо от того, живой Гейдрих или мертвый.
— Вряд ли он покинет тело Гейдриха, пока тот жив, — сказала Суль. — Лучшей оболочки этому старому дьяволу для себя не сыскать на всей земле!
— Тише! — предостерегающе произнес Тенгель Добрый. — Ему становится хуже.
— Черт побери, — прошептала Суль. — А здесь толпится столько людей! Мы должны что-то предпринять.
— Мы ничего не можем сделать, — сказала Дида. — Прогнать этих людей может только живое существо.
— О, Имре, помоги нам! — пробормотала Суль.
— На смену Имре теперь пришел его сын Ганд, — напомнил ей Странник. — И ты не должна говорить о них здесь.
— Да, конечно, прошу прощения!
Но Ганд слышал ее слова. Он следовал за ними в Прагу, незаметно и на расстоянии, потому что Тенгель Злой ничего не должен был знать о существовании Марко, Имре или Ганда. Ганд, подобно своим предшественникам слышавший все, что говорили Люди Льда, живые или мертвые, немедленно приступил к делу.
Больничный персонал заметил в коридоре высокого мужчину, торопливо идущего в особое отделение больницы. Он привлекал к себе всеобщее внимание, шокируя всех своей красотой, равной которой не было в мире. Волосы у него были темно-рыжие, одежда настолько простого покроя, что ее даже никто и не замечал, лицо поразительно напоминало лица Марко и Имре, но не точно такое же. И если бы больничный персонал узнал, что он принадлежит к роду черных ангелов, то никто бы этому не удивился, поскольку во внешности этого молодого человека было что-то неземное.
И никому не приходила в голову мысль остановить его, даже охранникам, которые просто уставились на него во все глаза.
Ганд шел в то помещение, где находился координационный пункт всей электрической сети. Это помещение можно было бы назвать сердцем больницы…
Состояние Гейдриха было критическим. Было совершенно ясно, что он умирает. Все кричали и суетились. Решили снова отправить его в операционную, чтобы попытаться спасти эту «сверхценную» жизнь. Положив умирающего протектора на каталку, санитары выкатили его в коридор, следом направились врачи, медсестры и охранники.
И тут завыла сирена воздушной тревоги.
Вся процессия в страхе замерла.
Воздушная атака? В центре Праги?
Англичане? Или налет с востока?
Здесь люди были непривычны к воздушным атакам. Никто даже не заметил, что это был внутрибольничный сигнал тревоги, всех на миг охватила паника. Кое-кто сразу побежал в убежище, остальные кричали: «Что же нам делать с государственным протектором?»
Спустить каталку в бомбоубежище по ближайшей лестнице было невозможно. Проход к лестничной клетке был блокирован кроватью на колесах. На ней-то и решили спустить его вниз.
— Кладите его на другую кровать, — лихорадочно командовал врач. — А пациента уберите куда-нибудь. И поживее!
На человека, освободившего место для государственного протектора, никто больше не обращал внимания.
Тенгель Злой был в ярости.
«Проклятые недоумки, — думал он. — Что это они надумали?»
Но слова его относились не к людям.
Нет, его беспокоили те, другие… Те, что выследили его. Он давно уже ощущал их присутствие. Его переполняла бессильная ярость.
И даже не они сами доставляли ему беспокойство. Был еще один. И он находился совсем рядом, интуиция подсказывала ему, что это был один из тех Людей Льда, существование которых ему никогда не удавалось обнаружить.
Это существо было крайне опасным.
Он должен убраться отсюда. Должен!
Но как это сделать?
Эти проклятые людишки, истерично тащившие его куда-то… Он должен убить их всех…
Нет, он не мог терять на них время, он должен сконцентрироваться на своих подлинных врагах, на духах Людей Льда — и том неизвестном, который присутствовал здесь и которого он не видел.
Думай, Тенгель, думай!
Санитары быстро поменяли местами пациентов.
— А ну-ка, посторонитесь! Здесь слишком тесно! Не забывайте, что речь идет о жизни государственного протектора! Но что это?..
— Да, отойдите все подальше… Но, Боже мой, он мертв! — воскликнул врач. — Он умер!
Все были парализованы этим известием. А сирены выли и выли…
Взяв себя в руки, врач сказал:
— Мы ничего не можем поделать. Отвезите его обратно в палату! Да, и другого тоже, развезите их по палатам. У нас нет времени мешкать. Возле палаты протектора поставьте охранников! Все остальные — в бомбоубежище. Скорее!
— Но я… — начал было охранник, боявшийся бомбовой атаки.
Все только замахали на него руками и побежали прочь, переправив тело мертвого Гейдриха обратно в палату. Оставшийся у дверей охранник в страхе прижался к стене. А люди бежали мимо него в убежище, пациентов — на носилках и своим ходом — тоже переправляли туда. Охранник остался совершенно один. Он, мертвый протектор и находящийся без сознания пациент в соседней палате.
Ганд спокойно покинул больницу.
Мертвый Гейдрих лежал один в палате.
Но совершенно один он все-таки не был.
Вокруг него стояло четверо духов. Они ждали. Ждали в полном молчании. Никаких звуков, никаких движений не должен был ощущать Тенгель Злой.
Ведь Гейдрих был мертв, и Тенгель должен был покинуть его тело — прямо сейчас!
Все полагали, что это должно было произойти с минуты на минуту, пока не вернулись люди.
Время, текущее незаметно для живых людей, казалось им густым и тягучим.
Духи ждали.
Окинув взглядом остальных, Тенгель Добрый спросил:
— Вы что-нибудь замечаете?
— Да, — ответил Странник. — Атмосфера в палате изменилась.
— Я тоже чувствую это, — сказала Дида. — Знаете, что я подозреваю?
— То же самое, что и я, — ответила Суль. — Его здесь больше нет!
— Я тоже это понял, — сказал Тенгель Добрый. — Он улизнул от нас. Но как? Он ведь видим теперь не только для нас, но и для людей. Как же он смог?..
— Я знаю, как, — тихо сказала Дида. — Думаю, я знаю, когда это произошло. Когда тело лежало на носилках…
— Да, — сказал Странник. — Конечно! В коридоре. Один из санитаров спросил: «Что это такое?» Это могло произойти, когда пациентов меняли местами.
— Конечно! — согласился Тенгель Добрый. — Гейдрих умер в коридоре или по пути сюда. И Тенгель Злой не мог больше оставаться в его теле.
— Не мог ли он тогда внедриться в этого санитара? — спросила Суль.
— Нет, санитар стоял не так близко, это было бы заметно для всех остальных. Есть только одно место, куда он мог скрыться. Идем!
И они вошли в другую палату, оставив мертвого Гейдриха одного. Он больше не представлял для них интереса.
— Да, прошептала Суль, когда они подошли к другому пациенту. — Он здесь! Вы чувствуете?
— Да, — ответил Странник. — Но нам нужно вести себя тихо. Он не должен заметить наше присутствие.
— Вот именно, — сказал Тенгель Добрый. — Потому что этот пациент тоже при смерти. Наш предок просчитался.
Им не пришлось долго ждать. Они стояли и молча наблюдали, как умирает человек.
Все трое посмотрели на Тенгеля Доброго. Ведь среди них только он был врачом. И вот он кивнул. Жизнь пациента оборвалась.
Вот теперь! Скорее, пока не вернулись люди!
Но медперсонал наверняка сначала направился бы к протектору. Что же касается этого пациента, то он мало интересовал их.
Тенгель Злой попал в жуткие тиски.
Проклятые, жалкие твари, ни на что не способные!
Откуда ему было знать, что тело, в которое он внедрился, было никуда не годным? Но выбора у него не было, в его распоряжении были считанные мгновенья. И ему пришлось перейти в тело умирающего, которое было от него ближе всего.
Проклятие! Проклятие!
Ему нужно выйти из этого мертвого тела, пока его самого не охватил сон.
Разумеется, гибель ему не грозила, ведь он был бессмертен. Но он мог оставаться в таком положении долгие века. Ведь он уже ничего не видел и не слышал, он потерял всякую чувствительность. Тело, в которое он внедрился, было уже ни на что не годно. Для него очень рискованно оставаться слишком долго в мертвом теле, да ему и не хотелось жить в трупе, который зароют в землю и который будет разлагаться. Разумеется, Тенгель Злой нашел бы выход из такой ситуации, но это потребовало бы от него большого напряжения сил. А этих сил у него пока не было.
Полная сумятица, полный хаос!
Проклятый флейтист! Все они проклятые недоумки!
Четверо духов ошиблись в одном: он вовсе не боялся людей, ему было совершенно наплевать, видят они его или нет. Разумеется, они перепугались бы до смерти, но то, что все они перемерли бы со страху, было совершенно несущественно, по крайней мере, здесь, в больнице. Он мог сделать так, что о нем не просочилось бы наружу никаких сведений, достаточно было только умертвить всех находящихся здесь людей.
Нет, не люди, а его незримые преследователи беспокоили его. Они и этот неизвестный. Но Тенгель Злой больше не ощущал его присутствия. Хоть это-то хорошо!
Кстати, он смог обмануть своих четверых преследователей. Они по-прежнему находились в палате государственного протектора, потому что присутствие их ощущалось теперь слабо.
Если бы он только мог видеть! Но глаза того, в кого он вселился, были мертвы уже тогда, когда он потерял сознание. Так же, как и глаза протектора. Так что Тенгель Злой давно уже ничего не видел.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 28 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |