Эфраим встал со своего места и незаметно вышел.
— Карине пошла в свою комнату пару часов назад, — сказала Криста. — Она что-то не форме.
И тут как раз домой вернулся Натаниель.
По его виду Криста сразу поняла, что что-то случилось. Взгляд у него был встревоженный, было заметно, что он торопился.
— Что случилось, Натаниель?
— Где Карине?
— Думаю, в своей комнате. А что?
— Нам нужно немедленно пойти туда!
Йоаким вскочил с места. По виду своего десятилетнего сводного брата он понял, что дело серьезно.
Все быстро побежали наверх — Криста, Йоаким, Натаниель и Давид.
Она лежала на кровати в совершенно безжизненном состоянии.
— Господи, — прошептала Криста. — Что случилось? Неужели она…
— Снотворное, — сказал Давид, беря с тумбочки пустой пузырек.
Приподняв Карине, Йоаким принялся трясти ее.
— Карине! Карине! Ты слышишь меня?
Она безжизненно повисла у него на руках, словно тряпичная кукла.
— Давид, заводи машину, — взволнованно произнесла Криста. — А я тем временем позвоню в больницу, чтобы они были готовы принять ее.
— Боюсь, что уже поздно, — в отчаянии произнес Йоаким. — Мы не успели…
— Подождите, — прошептал Натаниель, подняв руку, — подождите! Кто-то идет на помощь!
Все замерли на месте. На лестнице послышались легкие, торопливые шаги.
— Это ты, Эфраим? — крикнула Криста.
Но это был не он. Прибыл Ионатан — грязный, оборванный, израненный и тощий, как скелет, а вместе с ним — молодой, незнакомый мужчина, в котором все сразу узнали потомка Марко и Имре.
Схватив Ионатана за руку, Криста прошептала:
— Как хорошо, что ты появился! Мы все так беспокоились о тебе!
Торопливо кивнув, Ионатан сказал:
— Это Ганд. Он сказал, что нам нужно спешить.
— Да. Карине… Она приняла большую дозу снотворного.
Ганд сел на край ее постели, положил руки ей на грудь.
— Она выдержит, — сказал он. — Силы сопротивления у нее есть. В больницу ее везти не следует, лучше вызвать врача.
Криста побежала звонить жившему поблизости врачу, и тот обещал тут же приехать.
Затаив дыхание, все наблюдали за действиями Ганда.
— Я поддерживаю в ней жизнь, пока не придет врач, — пояснил он. — Снотворное уже впиталось в кровь, но совместными усилиями мы сможем спасти ее. Натаниель, положи сюда свою руку! Да, вот так. И ты тоже, Криста!
Прошло несколько секунд, и Карине медленно открыла глаза.
Ее мутный взгляд блуждал по лицам присутствующих. Она удивленно посмотрела на Ганда, назвала Ионатана по имени, взглянула на Йоакима и остановила свой взгляд на Давиде.
— Почему ты позволил ему сделать это? — невнятно произнесла она.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Давид. Карине медленно отвернулась к стене.
— Ветеринара, осмотревшего Шейна.
— Но… я ничего не понимаю, Карине. Ты же сама хотела сделать ему прививку!
— Да, но не… Почему ты позволил ему убить мою собаку?
Голос ее напоминал беспомощный писк, но плакать у нее не было сил.
— О чем ты говоришь? — удивился Давид. — Убить? Но ведь Шейн здесь! Он стоит возле кровати и пытается забраться к тебе!
Карине прерывисто вздохнула, попыталась повернуть голову. Йоаким поднял на руки Шейна.
— Он здесь! Здесь! Посмотри! Откинувшись на подушке, она неуверенно произнесла:
— Но Эфраим сказал…
— Эфраим? — сурово произнес Давид. — А где, кстати, Эфраим?
— … он сказал, что Шейн… уже заражен… Сознание снова покинуло ее. Все переглянулись.
— Все ясно, — угрожающим тоном произнес Йоаким и вышел в коридор. — Эфраим! Эфраим!
На первом этаже кто-то подошел к лестнице.
— Что тебе надо? Что ты орешь?
— Ты говорил Карине, что ветеринар умертвил Шейна?
После некоторой паузы Эфраим сказал:
— Это была всего лишь шутка!
— Это была на редкость неудачная шутка. Ты же знаешь душевную неуравновешенность Карине.
— Она просто истеричка. Мне хотелось просто проучить ее.
— Она пыталась покончить с собой, — сухо заметил Йоаким, в свою очередь желая проучить Эфраима. Помолчав, Эфраим сказал:
— Она просто дура. В дверь позвонили.
— Открой, это доктор, — крикнул ему Йоаким.
— Доктор? Значит, ты наврал мне, что она…
Но Эфраим все же открыл, и врач быстро поднялся наверх, где его встретил Ганд и все рассказал. После этого все, кроме Натаниеля, вышли из комнаты.
— Она в надежных руках, — сказала Криста. — Доктор, Натаниель и Ганд. Лучшего состава и не придумаешь.
— Мне есть о чем поговорить с Эфраимом, — сквозь зубы процедил Давид. Криста вздохнула.
— Как мне объяснить все это Абелю?
— Предоставь это дело мне, мама, — сказал Давид, и Криста с благодарностью посмотрела на него.
Не все сыновья Абеля называли ее мамой. Иосиф, Арон и Эфраим так ее не называли. Но остальные называли ее так, и она очень это ценила.
— Ионатан, ты должен рассказать нам о себе, — попросила она. — Твои родители знают, что ты вернулся?
— Нет, мы направились прямо сюда.
Ему не хотелось говорить, как все это было, но Криста понимающе посмотрела на него. Она сама была черным ангелом в третьем колене, фактически, так же, как Ганд. Конечно, между ними огромная разница! Но в понятливости ей не откажешь.
Все родственники Кристы удивились, что она перестала использовать свои способности. Выйдя замуж за Абеля, она решила жить его жизнью. Он был глубоко верующим человеком и не хотел, чтобы его жена летала на метле или встречалась с давно умершими людьми. И она понимала, что библейская вера несовместима с представлениями о черных ангелах.
По той же самой причине она держала в узде своего сына Натаниеля, не позволяя ему без необходимости использовать свои способности. Ведь было совершенно очевидно, что он был намного одареннее ее. К тому же он многое умел скрывать.
— Пойду позвоню Ветле и Ханне, — сказала Криста. — Они должны знать, что ты вернулся домой. Ионатан остановил ее.
— Может быть, подождем немного? Я имею в виду Карине…
— Да, конечно. Но ведь им тоже захотелось бы ухаживать за своей больной дочерью.
— Ты права. Но все-таки давай подождем, что скажут врач и Ганд.
Они увидели в окно, как Эфраим уезжает куда-то на велосипеде. Наверняка он надеялся, что за время его отсутствия страсти улягутся.
Наконец, их позвали в комнату к больной.
— Она выживет, — коротко сказал врач. — Каким-то странным образом. Могу поклясться, что на нее подействовали какие-то силы извне! Тем не менее, нам придется отправить ее в больницу, там она придет в себя и будет находиться под контролем врачей.
— Да, конечно, — сказала Криста. — Спасибо вам всем!
— Она очень хочет поговорить со своим братом Ионатаном.
Он тут же вошел в комнату, а Криста пошла звонить родителям Карине. Врач сказал также, что, по мнению Ганда, Ионатан заразился в концлагере туберкулезом.
Вид у Карине был несколько лучше, когда Ионатан вошел в ее комнату. Подойдя к ней, он сел на край постели, обнял ее и долго сидел так, не говоря ни слова.
Когда он, наконец, отпустил ее, она слабо улыбнулась.
— Смотри, не сделай такую глупость, Ионатан, не пей столько снотворных таблеток! Промывать желудок — штука малоприятная.
— Понимаю. В мои планы это не входит. Она испуганно посмотрела на него.
— Недавно я узнала, что Руне схватили. Ты слышал об этом?
Он кивнул, глаза его стали печальными.
— Я встретился с ним в Германии. Он и там помогал мне, но…
— Нет… — еле слышно произнесла она.
— Да. Они расстреляли его. После этого я стал холодным и жестоким, Карине, ничто больше не трогает меня. Единственное, чего я хочу, так это отомстить за него. Но когда я вернулся сюда и увидел, что ты при смерти… я понял, что еще не окончательно потерял чувствительность. Снова я обычный, мягкий и ранимый человек.
— Это хорошо. Человек должен быть ранимым, Ионатан, иначе он потеряет свою человеческую ценность.
— Да, я понял это. Хотя это и далось мне нелегко.
— Еще бы! Я это сразу заметила.
— А у тебя чудесная собачка, — сказал он.
— Правда?
Они продолжали болтать. Ионатан не знал, что Ганд уже покинул дом, сказав Кристе, что задача его выполнена. Он исчез так же загадочно, как и появился.
Абель выпорол своего младшего сына Эфраима, но не ремнем, как он это обычно делал, поскольку в глазах Абеля проступок сына был из ряда вон выходящим. Седьмой сын седьмого сына… Таких не следовало пороть. Но Абель был ужасно огорчен, упрекая своего сына за ложь, которая чуть не стоила жизни Карине.
С упреком глядя на своего сына, Абель даже не подозревал о том, что печаль в его глазах нисколько не действует на самодовольного, лишенного всякого чувства юмора Эфраима.
Ионатан вернулся домой в дом Вольденов и в Липовую аллею.
Всем казалось, что они никогда не переживали такой радости, — Ханне, Ветле и Мари, которая с гордостью показала ему свою дочь Кристель и представила своего мужа Уле Йоргена. Ионатан был в восхищении от всего этого, был счастлив снова оказаться дома, в безопасности, так что целую неделю ничего не делал, ходил по дому и по двору и наслаждался жизнью. Врачи исследовали его. Оказалось, что он в слабой форме болен туберкулезом. К счастью, против этой болезни уже было лекарство.
Он часто наведывался в Липовую аллею и беседовал со старым Хеннингом о Германии, Чехословакии.
Он чувствовал себя в надежном укрытии от немцев и нацистов.
И самое главное: он мог сообщить всему семейству, что Тенгель Злой схвачен и обезврежен — до тех самых пор, пока какой-нибудь идиот не сыграет на флейте его «побудку». Все надеялись, что этого никогда не произойдет. Во всяком случае, пока не повзрослеет Натаниель.
Однажды вечером все собрались в Липовой аллее, чтобы обсудить именно это. Карине к тому времени уже вернулась домой, поскольку не было больше никакой угрозы со стороны Тенгеля Злого, а Рикард и Винни стали приводить туда Туву. Шейн тоже был там, и хотя у Ханне был непрерывный насморк, она не жаловалась. Все были в сборе, кроме Ганда, который, как обычно, находился в своем потайном месте.
Обняв за плечи Натаниеля, Криста сказала:
— Я никогда толком не понимала, что должно произойти, когда Натаниель станет взрослым. Что ему предстоит совершить? Ведь не может же он убить бессмертного?
— Разве вы ничего не поняли? — сказал Хеннинг. — Мне давным-давно говорил об этом Марко. Натаниель единственный, кто обладает достаточной силой, чтобы противостоять духу Тенгеля Злого в долине Людей Льда и найти котел с водой Зла. Если ему это удастся, мы нейтрализуем воду Тенгеля ясной водой Ширы. И тогда с его властью будет покончено. А лишившись власти над человечеством, он не сможет сохранить и свою собственную власть.
— Значит, добро все же сильнее зла? — спросил Ионатан.
Повернув к нему свое сморщенное лицо, Хеннинг сказал:
— Глядя на сегодняшний день и на прошлые времена, трудно поверить в это. Часто, слишком часто зло выходило победителем. Но мы должны верить в победу добра, иначе просто не стоит жить.
— Я не хочу отпускать моего сына в долину Людей Льда, — сказала Криста, покрепче обняв Натаниеля. Абель не присутствовал при этом разговоре, поскольку Криста считала, что ему лучше не знать о таких вещах. Напротив, Йоаким и Давид были здесь. Давид — потому, что сидел за рулем автомобиля, а Йоаким — потому что хотел увидеть Карине. Он соскучился по ней.
— Но ведь Натаниелю предстоит отправиться туда не сейчас, — сказала Бенедикта. — Сейчас это было бы безумием. Ему нужно сначала возмужать.
— Да и потом ему тоже не следует ходить туда… — тихо сказала Криста.
— Знаете, мне не раз приходила в голову одна мысль, — сказал Кристофер Вольден, которому было уже шестьдесят восемь лет. — Хорошо ли мы храним чистую воду Ширы? Не добрался ли до нее Тенгель Злой?
— Он не может даже близко подойти к ней, — объяснил Хеннинг. — Так сказал мне Марко. Мы с Марко примерно одного возраста, поэтому он доверяет мне многие свои тайны. Нет, Тенгель Злой никогда не посмеет прикоснуться к ясной воде. Это для него чистый яд!
— Он-то, возможно, и не прикоснется к ней, — сказал Ветле. — Но он может послать за ней кого-то из своих помощников.
— Они не в состоянии уничтожить ее, — ответил Хеннинг. — Для этого потребовалась бы куда более могущественная сила.
— Мы понятия не имеем о союзниках Тенгеля Злого, — мрачно произнес Рикард.
— На прошлой неделе я провела осмотр реликвий Людей Льда, — сказала Бенедикта. — И все было на местах. Футляр, в котором хранится сосуд, и пробка — все нетронуто.
— Приятно слышать об этом, — сказал Рикард.
— Да. Ясная вода — наша единственная надежда. И еще Натаниель.
— И еще наши многочисленные помощники, — добавил Хеннинг.
Все кивнули, зная, что в случае необходимости, смогут собрать мощные силы.
В последующие дни Хеннинг много беседовал с Ионатаном. Старик заметил, что юношу что-то угнетает.
Наконец он узнал, в чем дело. Мысль о смерти Руне не давала Ионатану покоя. Этот несчастный, смиренный и терпеливый калека закончил свои дни в такой бесчеловечно-жестокой обстановке, погиб от руки подлых палачей. Он пытался спасти Ионатана — и сам лишился жизни.
Эта история потрясла Хеннинга. Он не был, мягко выражаясь, в восторге от оккупационных властей в Норвегии, хотя в Липовой аллее они жили, вопреки всему, в определенной безопасности.
— Я хочу занять твое место в группе сопротивления, — сказал Хеннинг. — Если только они не прочь иметь в своих рядах такого старика, как я.
Ионатан был смущен его словами: вряд ли была какая-то польза от старика, которому уже был девяносто один год, в группе сопротивления! Но как он мог сказать об этом своему любимому родственнику, старейшине семьи?
Хеннинг был не только старым, но еще и мудрым.
— Я все понимаю, — мягко сказал Хеннинг. — Я не гожусь для того, чтобы бегать по лесу и по горам, чтобы стрелять по врагам. Давай забудем об этом, я сказал это не всерьез.
Но он говорил все это всерьез. Когда Ионатан ушел, он подошел к окну и долго смотрел ему вслед.
Он тяжело сожалел о том, что не может участвовать в борьбе. Он ненавидел захватчиков, он с ненавистью смотрел на то, как они хозяйничали в стране, им не принадлежащей, как они грабили норвежцев, лишая их даже самого необходимого, увозили их в Германию, унижали их национальное достоинство.
Хеннинга переполнял гнев. Чтобы хоть как-то успокоиться, он вышел из дома, прихватив с собой молот и кувалду. Ведь из окна он смотрел как раз на большой каменный блок, лежащий на пахоте.
Теперь этот каменный блок был для Хеннинга очень кстати. Он представил себе, что это немецкая оккупационная власть или же сам Гитлер, или тот, кто нес ответственность за плачевное положение Норвегии.
Он шел прямо к камню; на его ботинки налипла грязь, но он не обращал на это внимания. Несколько столетий этот камень символизировал борьбу Людей Льда против своей судьбы. И эта борьба сливалась с борьбой всего норвежского народа.
Он ударил по камню с такой силой, словно от этого зависела его жизнь. Посыпались искры и осколки камня, Хеннинг почувствовал себя богатырски сильным, потому что гнев всегда усиливает физические ресурсы человека.
На самом же деле богатырской силы в нем больше не было. Несмотря на то, что он был необычайно выносливым для своего возраста, он все же переоценил свои силы.
Что-то затрещало у него в груди. Резкая, невыносимая боль в спине, в плечах вынудила его упасть на колени.
Хеннинг, последний из тех, кто носил фамилию Линд из рода Людей Льда, не хотел сдаваться. «Нет, нет, — говорил его внутренний голос. — Я пока не хочу умирать! Я хочу увидеть, как будет подрастать Натаниель, как он будет вести свою борьбу!»
Он упал на землю. Боль была настолько сильной, что у него помутилось в глазах. Но он заметил, что кто-то бежит к нему из дома.
Подбежавший Андре склонился над ним.
— Что ты наделал, дедушка! Тебе нельзя было… Эй, Ионатан, помоги мне перенести его в дом! А ты, Ветле, берись с этой стороны! Осторожнее!
— Отец… — печально воскликнула Бенедикта. — О, Господи! Мари уже позвонила доктору, сейчас он придет… ты выздоровеешь!
Хеннинга осторожно перенесли в дом. Да, его несли по его полю, в его дом в Липовой аллее. Боль немного отступила, но он инстинктивно понимал, что его дочь Бенедикта была не права: надеяться на выздоровление было нечего.
И ему стало так грустно! Хотя в глубине души он и понимал, что слишком стар, чтобы увидеть борьбу Натаниеля за спасение их рода и всего человечества, он цеплялся за призрачную надежду. Ему хотелось дожить до этого.
И вот он сделал такую глупость! Ради того, чтобы унять свой гнев на захватчиков! Какое ребячество! Какое недомыслие!
Врач сделал ему болеутоляющий укол. Но в больницу его не отправили. «Слишком поздно, — сказал врач Бенедикте. — Пусть он доживает свои последние дни дома! К тому же речь идет не о днях, а о минутах…»
Бенедикта сидела возле отца.
Он нетерпеливо повернул к ней голову.
— Что тебе, отец? — спросила она. — Ты что-то хочешь сказать?
— Имре. Мне бы очень хотелось поговорить с Имре. Как ты думаешь, это возможно?
— Ты же знаешь, что на смену Имре пришел Ганд, его сын.
— Да, — ответил Хеннинг, закрыв свои усталые глаза. — Это так. О, как бы мне хотелось поговорить с Марко, мы с ним почти ровесники. Мне так не хватает его! Но его не было здесь так давно, так давно…
Он погрузился в свои мысли.
— Если ты хочешь поговорить с Гандом, я попытаюсь это устроить.
— Да, спасибо.
Выйдя в смежную комнату, Бенедикта сказала своему сыну Андре:
— Он хочет поговорить с Гандом. Я попробую вызвать его, хотя никогда и не встречалась с ним.
Она была единственной в Липовой аллее, кто мог устанавливать связь с удивительными потомками Саги и Люцифера.
Через полчаса кто-то трижды постучал в дверь. Бенедикта открыла. И, увидев статного юношу с медно-рыжими волосами, она приветливо улыбнулась.
— Ты, должно быть, сын Имре? Добро пожаловать, Ганд! Мой отец ждет тебя.
Ганд кивнул и вошел в комнату. Сидящий возле двери Андре встал и поклонился прибывшему.
В глазах Андре вспыхнули искорки. Они с Гандом смотрели друг на друга, пока Бенедикта была в комнате отца.
Наконец Ганд мягко произнес:
— Тебе ведь это известно, не так ли?
— Да.
— Ты единственный, кто знает об этом. Ты всегда об этом знал.
— Да. Но я никому не скажу об этом.
— Прекрасно. Так будет лучше для всех остальных.
— Мой дед… — неуверенно произнес Андре. — Хеннинг Линд из рода Людей Льда?..
— Да, — кивнул Ганд. — Он должен быть спасен, он этого заслужил.
— Спасибо, — взволнованно ответил Андре.
В дверях показалась Бенедикта и помахала Ганду рукой. Тот вошел в комнату, и их с Хеннингом на время оставили одних.
Ганд взял в свои руки старческие ладони Хеннинга и сказал:
— О чем ты хотел спросить меня, Хеннинг? Старик вздохнул.
— Я знаю, что хочу слишком многого… Но мне так не хочется умирать именно теперь. Я прожил долгую жизнь. Мне было всего одиннадцать лет, когда черные ангелы передали на мое попечение твоего деда Марко и его брата Ульвара. Я был свидетелем прихода в мир нескольких поколений. Знаешь, что Тува моя праправнучка? На моих глазах протекала жизнь стольких Людей Льда!.. Но мне бы так хотелось… О, я знаю, что это очень нескромно с моей стороны, ведь я не меченый и не избранный, я самый обычный… Но, как ты думаешь, смогу ли я присутствовать… в качестве какого-то духа… при схватке Натаниеля с Тенгелем Злым? Мне бы так хотелось быть свидетелем этой борьбы! Понимаешь?
Ганд улыбнулся.
— Дорогой Хеннинг, — сказал он, — если кто-то и заслужил того, чтобы присутствовать при этой схватке, так это ты. Ты ведь знаешь, что наши предки причисляют тебя к величайшим представителям рода?
— Нет, об этом я не знал. И я очень тронут этим.
— Среди так называемых «обычных» Людей Льда есть свои великие. Силье, ты сам, еще некоторые… Хеннинг, я учту твое пожелание. В число меченных или избранных духов ты не попадешь, но…
Глубоко вздохнув, Хеннинг торопливо заметил:
— Но я на это и не рассчитываю! Мне бы только взглянуть краем глаза… и этого для меня достаточно.
— Я сделаю все, что в моих силах, — засмеялся Ганд. — Духом ты, конечно, не станешь. Но в судьбоносный день Людей Льда ты проснешься от вечного сна и увидишь все, что произойдет.
— Спасибо, дорогой мой друг! Ах, глядя на тебя, я вспомнил твоего отца Имре. С ним я встречался не так часто, но твоего деда Марко я знал хорошо. Менял под ним пеленки, провожал его в школу, скорбел вместе с ним о его брате Ульваре… Ах, как быстро бежит время, Ганд. Хотя я и прожил такую долгую жизнь…
Действие морфия заканчивалось. На лице Хеннинга появилась гримаса боли. Взгляд его снова затуманился.
— Твой внук Андре очень проницателен, — осторожно заметил Ганд. — Он понял кое-что из того, о чем другие даже не задумывались. И он хотел, чтобы ты узнал об этом — прямо сейчас.
Старик удивленно посмотрел на него.
Ганд сказал ему все.
По щекам Хеннинга покатились слезы радости и грусти.
— Спасибо… — прошептал он. — Спасибо, что ты сказал мне об этом!
Потомок Люцифера приподнял его голову. Хеннинг умер, тихо и безболезненно, чувствуя, что засыпает.
Ионатан не мог, конечно, вернуться работать в больницу. Как норвежский борец сопротивления, сбежавший из немецкого концлагеря, он должен был тщательно скрываться. И он начал работать в мастерской Андре в Липовой аллее, хотя эта работа и была не для него, и ему поручали лишь самые простые вещи. Но он был рад, что у него есть хоть какое-то занятие.
Он сдержал свое обещание, данное немецкой девушке. Он послал ей деньги со счета своего отца — со своего счета он посылать не решался, боясь, что его обнаружат. Он надеялся, что она получит эти деньги, но не слишком был уверен в этом.
Он тайком навещал своего старого друга по группе сопротивления, доктора Хольмберга из больницы Уллевол. Ионатану очень хотелось помочь хоть как-то семье Руне, сказать его родственникам, каким хорошим парнем он был и как сложилась его судьба.
Но врач не располагал сведениями на этот счет.
— Если говорить честно, Ионатан, в группе никто не знал, кто такой был Руне. Мы как-то разговаривали о нем, и оказалось, что кроме его имени никому о нем ничего не известно. Он неожиданно появился среди борцов сопротивления, чертовски сообразительный и немногословный. Лучшего борца среди нас не было.
— Тем не менее, его схватили.
— Да, и это нас очень удивило. Создавалось впечатление, будто он… будто он сам хотел попасть в Германию, узнав о том, что тебя увезли туда. Та же знаешь, как он был привязан к тебе. Он держал тебя под своим крылом.
— Да, — задумчиво произнес Ионатан. — Он и в Германии так поступал. Он умер, защищая меня.
— Я полагаю… — врач сделал неопределенный жест рукой, — я полагаю, что… Ионатан улыбнулся.
— Я понимаю, что вы имеете в виду. Нет, могу поклясться, что он был не из тех. Просто он… заботился обо мне. Поэтому я так тяжело воспринял его гибель.
— Я понимаю. Да, нам так не хватало этой зимой вас обоих! И мы так обрадовались, узнав, что тебе удалось бежать. Это просто какое-то чудо!
— Да, — смущенно улыбнулся Ионатан. — Это и есть чудо.
Многие, многие сельские жители покидали родные места и тянулись в город. Но потом приходили к мысли, что покидать деревню было все-таки глупо. Они тосковали о цветущих летних лужайках, о деревенских улицах, где все знали друг друга, о более человечном устройстве общества.
Так было и с Уле Йоргеном, мужем Мари. Его отец умер, и ему по наследству досталась усадьба в Гудбрандсдалене.
Они с Мари решили уехать туда. И в 1944 году они переселились из Аскера в свою усадьбу. Мари это вовсе не испугало. Во время войны, чтобы сэкономить средства, в Липовой аллее держали кое-каких домашних животных, и она часто ходила туда помогать по хозяйству. Так что перспектива стать женой фермера ее не пугала.
И вот, с тремя детьми и с четвертым на подходе, они покинули родовое гнездо Людей Льда. Больше всех печалился по этому поводу — за исключением родителей, брата и сестры Мари — Абель. Маленькая Кристель была его первой внучкой. Отец Кристель, Иосиф, совершенно не интересовался своей дочерью, он переехал в Осло и жил там своей жизнью. Но дома он побывал и «простил своего отца» за нанесенные ему обиды. Абель регулярно переводил деньги на счет в Сбербанке на имя своей маленькой внучки Кристель. Они прекрасно ладили друг с другом. И вот теперь он утешал себя тем, что Гудбрандсдален — это все же не Конго, и если времена станут полегче, он, возможно, сможет навестить их…
Мари и Уле Йорген охотно приглашали его приехать.
Со временем Мари обзавелась пятью детьми, но поскольку четверо младших не имели особого отношения к роду Людей Льда, они останутся для нас безымянными.
После возвращения Ионатана из Германии его судьба складывалась нормально. Весной 1945 года, когда война, наконец, закончилась, он покинул мастерскую, в которой никогда не чувствовал себя на своем месте, и снова вернулся в больницу. Закончил училище при больнице, где встретил будущую медсестру, красавицу Лизбет. В 1946 году они поженились, и у них родилось трое детей. От туберкулеза Ионатан вылечился.
И, подобно многим другим норвежцам, он вовсе не считал всех немцев чудовищами.
Что же касается Карине…
Йоаким продолжал оставаться ее преданным другом. Они писали друг другу письма, навещали друг друга.
Когда война закончилась, Карине взяла Йоакима за руку, чтобы набраться мужества, и они вместе пошли к шефу полиции в Осло. Там Карине рассказала, наконец, историю о мертвом человеке в лесу, о его нападении на нее, о ножевых ранах, нанесенных ему. И тут Йоаким вмешался в разговор и рассказал о ее детских переживаниях, потому что Карине сама не осмеливалась это сделать. Он рассказал шефу полиции о двух пережитых ею изнасилованиях и о том, что ей удалось выбросить это из своей памяти, хотя эти жуткие воспоминания снова вернулись к ней после нападения на нее человека в лесу. Он ничего не скрыл, и Карине молча слушала то, что он говорил. Никто не знал, чего стоило ей сохранять спокойное выражение лица.
Никто не знал о том, что два года назад она пошла в библиотеку и прочитала в одной газете о человеке, который бесследно исчез в округе Аским в 1941 году. После этого она нашла адрес его родственников и написала анонимное письмо: «Не ищите больше своего родственника! Я очень сожалею, но он мертв!»
Ей казалось, что это письмо чем-то поможет его родне. По крайней мере, они не будут пребывать в неведении.
Шеф полиции оказался человеком понятливым. Он не стал возбуждать против Карине судебного дела. Время было военное, и человек, напавший на нее, был ее врагом. Вместо судебного разбирательства Карине прошла курс лечения у психиатра, что позволило ей, наконец, освободиться от мучивших ее воспоминаний.
Но ей пришлось отправиться вместе с полицейским в лес и показать то место, где был зарыт пропавший без вести человек. Пришлось рассказать и о Руне, который закопал труп, и о его смерти в стане врага.
При извлечении из земли трупа она не присутствовала. Она бы этого не вынесла, и это понимали все, кто видел эту закомплексованную девушку с беспокойно двигающимися руками и коротко обкусанными ногтями.
Потребовалось время, чтобы Карине обрела, наконец, душевное равновесие. И Йоаким — и Шейн — терпеливо ждали этого.
Карине стала необычайно привлекательной девушкой. Дело было не столько в самой внешности, сколько в ее глазах и улыбке, немедленно покоряющих каждого. Ее взгляд и улыбка были одновременно застенчивыми и сияющими.
С каждым годом Йоаким все больше и больше влюблялся в нее.
Наконец, они смогли пожениться. Это произошло жарким летом 1947 года. Карине исполнился двадцать один год, она стала к тому времени спокойной, уверенной в себе. Она была влюблена и счастлива. Свадьба происходила в такой спешке, что невесте забыли даже подарить цветы. Но куда хуже было то, что за год до этого бабушка Марит и дедушка Кристофер умерли. А она так хотела, чтобы они присутствовали на ее свадьбе.
Пророчества по поводу того, что ветвь, идущая от Ветле, будет самой многодетной, тут не оправдались.
Карине Гард, как ее теперь звали, родила в 1948 году сына. Это был ее единственный ребенок. Его назвали Габриэлем в честь Абеля, который считал его своим внуком, хотя Криста знала, что это не так. Но она никому ничего не говорила, не желая осквернять память его первой жены из-за этой случайной ошибки. В семье Абеля детям всегда давали библейские имена, и Карине не хотелось нарушать эту традицию.
Назвав мальчика Габриэлем, она преследовала еще и другую цель. Это было данью уважения к роду Оксенштерна, с которым на протяжении нескольких столетий были связаны Люди Льда. Теперь эта связь оборвалась. Оксенштерн так много значил для Людей Льда и так часто помогал им, что Карине считала себя обязанной окрестить своего сына фамильным именем шведского дворянского рода: Габриэлем.
Но, но, но… Очень скоро Карине поняла, что не может отделаться от своего прошлого.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 23 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |