Харриет тихо отступила еще глубже в тень акации. Страшно даже представить себе, что будет, если Кертис ее заметит!
Зашуршали шины, и во двор плавно въехал роскошный перламутрово-серый «шевроле-линкольн», принадлежавший мистеру Дайлу. Харриет еще больше удивилась: он-то что здесь делает? Мистер Дайл вышел из машины, по-хозяйски небрежно захлопнул дверцу и направился к стоящим у грузовика мужчинам.
— Юджин? — позвал он, и потом громче и настойчивей: — Юджин!
Старший мужчина вздрогнул и обернулся. Выражение его лица нельзя было назвать радостным.
— Здравствуйте, мистер Дайл, сэр, — пробормотал он.
— Как хорошо, что я вас застал, — с довольным видом сказал мистер Дайл, потирая руки. — Да, мистер Юджин, вас сложно застать дома, а у меня к вам небольшой разговор.
Мужчина обреченно вздохнул и повернулся к Харриет лицом. Она невольно вздрогнула и отшатнулась, увидев, что половина его лица обезображена уродливым багровым пятном.
— А это кто, Юджин? — мистер Дайл окинул незнакомца благожелательным взглядом.
Молодой человек испуганно вскинул голову.
— Лойял, — он подал Дайлу руку. — Лойял Риз.
— А вы, наверное, не местный?
«Да уж, точно подмечено, — язвительно подумала Харриет, — у него такой акцент, будто он с луны свалился…».
— Что ж, Лойял, приятно познакомиться, — продолжал Дайл, — вы у нас в гостях? Потому что, — он поднял руку, — у нас с Юджином есть маленькая договоренность. Правда, Юджин? Никаких гостей. Но для вас мы сделаем небольшое исключение. Правда, Юджин? Кстати, как тебе понравилась новая дверь, которую я для тебя поставил?
Юджин вымученно улыбнулся и пробормотал:
— Спасибо, мистер Дайл, теперь она закрывается лучше, чем раньше…
— А колонка с горячей водой? — продолжал Дайл. — Как она тебе? Теперь можно мыться хоть каждый день, правда? И воду не надо экономить…
— Э, мистер Дайл, сэр…
— Что ж, Юджин, нашим отношениям пойдет на пользу, если у нас с тобой не будет друг от друга секретов, ты согласен?
Юджин выглядел несколько озадаченным.
— За последние два дня ты два раза не пустил меня на мою собственную территорию, хотя прекрасно знаешь, что я имею право инспектировать ее в любое время, — говоря это, он теснил квартирантов к входной двери.
— Мистер Дайл, что я сделал, сэр? У меня все в порядке, я исправно плачу за квартиру…
— Я скажу прямо, Юджин, ко мне поступили жалобы от соседей. На вонь. И когда я был у вашей двери вчера, я тоже ее почувствовал.
— Так вы пройдите в квартиру, мистер Дайл, посмотрите сами.
— Пройду, пройду, Юджин, не беспокойся…
— Хат!
Харриет даже подскочила от испуга — на другой стороне улицы Кертис изо всех сил размахивал руками над головой. Его лицо расплылось в восторженной улыбке, глаза были закрыты.
— Слепа! — крикнул он.
Мистер Дайл обернулся и посмотрел на Кертиса с выражением легкого отвращения.
— А, Кертис, и ты здесь. Осторожнее, пожалуйста. — Он бочком обошел мальчика и решительно направился к парадной двери.
Кертис вытянул руки вперед, зажмурил глаза и бросился через улицу к Харриет, сделав страшное лицо. В горле у него булькало и клокотало.
— Я монстр, — рычал он. — Уу-ууу, монстр!
Харриет в ужасе оглянулась, но, к счастью, мистер Дайл ее не увидел. Не прекращая разговора с Юджином, он подхватил его под руку и увлек за собой в дом. Кертис затормозил прямо перед носом Харриет и открыл глаза.
— Шнурки, — сказал он.
— Кертис, у тебя завязаны шнурки, — твердо ответила ему Харриет.
Это было их извечным ритуалом. Кертис не умел самостоятельно завязывать шнурки, поэтому в школе он всегда просил детей ему помочь. В результате он так привык повторять одно и то же, что теперь всегда начинал разговор одинаково.
Внезапно Кертис протянул к Харриет руку, схватил ее за запястье и поволок за собой на другую сторону улицы.
— Прекрати! — возмущенно закричала Харриет. — А ну отпусти меня! Сейчас же!
Но Кертис был очень крепок физически, у Харриет не хватало сил освободиться от мертвой хватки его мясистых, влажных рук. Она изловчилась и изо всех сил лягнула его по лодыжке. Кертис затормозил посреди дороги и, не отпуская ее руки, развернул Харриет лицом к себе. Его темные бусинки-глаза, утонувшие в щеках, смотрели на нее без всякого выражения, что было довольно страшно, а потом он свободной рукой погладил ее по волосам.
— Сильная Хат, — сказал он.
Харриет вырвала руку и отступила от него на пару шагов, потирая запястье.
— Не смей так больше делать, — сердито сказала она. — Чего ты хватаешь людей на улице?
Кертис расплылся в улыбке.
— Кертис, добрый монстр, — проворчал он своим «игральным» голосом. — Добрый! Не кусает, ест только печенье. — Он похлопал себя по круглому животу. — Смотри!
Таинственно улыбаясь, он проковылял к грузовику и приподнял брезент, занавешивающий кузов сзади.
— Зачем? — неохотно спросила Харриет, но вдруг насторожилась. Этот запах нельзя было спутать ни с чем. — А что там?
Кертис ухмыльнулся и потащил на себя брезент, закрывающий ближайшую корзину. Господи Боже! Змеи! Да сколько! Всех мастей и размеров — щитомордники и гадюки, маленькие гремучки и здоровенные змеюки наподобие удавов. Все это месиво кишело, шипело, извивалось, переползало друг через друга, то там, то сям над общей массой вдруг поднималась белая треугольная головка со слепыми глазами и, шипя, высовывала острое жало. Харриет в испуге отпрянула.
— Не добрая змея, — сказал Кертис за ее спиной. — Нельзя трогать. Змея кусит! — Он собрал в горсть пальцы и несколько раз ткнул в сторону Харриет, показывая, как именно змея будет ее кусать. Харриет застыла перед корзинами, не в силах поверить своим глазам. На корзинах были прикреплены куски картона, испещренные странными символами: кресты, черепа, солнце, луна, звезда Давида. На других были наклеены выцветшие фотографии: гробы в окружении печальных семейств, сельские мальчики со змеями в руках на фоне костров. На одной фотографии была изображена прелестная девочка, стоящая на коленях, молитвенно сложив руки. На ее голове лежала свернувшаяся в кольцо гадюка, хвост которой свисал ей на плечо. Над фотографией красовалась надпись из букв, вырезанных из газетной статьи:
Спи с ИисуСом
Риизи ФОРД
1935–1952
В стоящей отдельно вертикальной корзине, распустив капюшон, покачивалась настоящая королевская кобра. Глаза ее, древние глаза рептилии, смотрели на Харриет не мигая. В них отражались джунгли, разрушенные храмы инков, тайные ритуалы, равнодушная, практичная жестокость и мудрость, идущая из глубин веков. Харриет знала, что на обратной стороне капюшона изображены слова Брахмы, начертанные им, когда Первая Кобра мира распустила над ним свой капюшон и защитила его от солнца.
Со стороны дома раздался невнятный шум — хлопнула входная дверь. Харриет вздрогнула и перевела взгляд на окна второго этажа. В первый раз она заметила, что они затянуты изнутри какой-то металлизированной пленкой. Почему-то это вызвало у нее такой же необъяснимый страх, как и кобра. Пока Харриет завороженно глазела на окна, Кертис подошел к ней совсем близко и теперь водил перед ее носом рукой, изображая змею. Очень медленно он раскрыл собранные горстью пальцы и зловеще прошептал:
— Монсссстр… — а потом быстро собрал пальцы вместе, изображая бросающуюся змею: — Кусь! Кусь!
Со стороны дома опять послышался шум — не иначе, мистер Дайл спускался вниз. Харриет оглянулась, ища путь к отступлению, но тут Кертис опять сжал ее запястье железной хваткой и потащил к двери в дом. На секунду Харриет растерялась, но быстро пришла в себя и попыталась вырваться — тщетно. Она извивалась, лягалась, пыталась упираться, но с Кертисом ей было не справиться. Внезапно ее осенило:
— Кертис! — взвизгнула она. — Гляди, у тебя шнурки развязались!
Кертис остановился как вкопанный, ослабил хватку и невольно взглянул вниз, а Харриет собрала все силы и бросилась бежать.
— Они путешествуют вместе с карнавалом, — сказал Хилли своим раздражающе авторитетным тоном, как будто он знал все обо всем. Они с Харриет сидели у него в комнате, закрыв дверь. Почти все предметы здесь были или черного, или золотого цвета — цвета «Святых Нового Орлеана», любимой команды Хилли.
— Не думаю, — с досадой проворчала Харриет, расчесывая комариный укус на колене. Через закрытую дверь доносились приглушенные ритмичные удары — это Пембертон у себя в комнате слушал музыку.
— На змеиной ферме тоже висела куча фотографий и все стены были разрисованы, так что они точно оттуда!
Харриет с сомнением покачала головой. Ей сложно было это объяснить, но она нутром чувствовала, что загадочные знаки и картинки на корзинах не имели отношения к грубо намалеванным изображениям змей, которыми славилась змеиная ферма.
— Ну а кто же они такие, по-твоему? — с вызовом спросил Хилли. Он раскидал по полу наклейки от жвачек и теперь сортировал их по сериям. — Может, они мормоны? Там, у Дайла, снимают квартиру мормоны.
— Мммм.
Мормонские мальчики, что жили на первом этаже в доме мистера Дайла, были довольно бесцветной парочкой. К тому же они существовали совершенно изолированно от общества, у них даже работы не было.
Хилли сказал:
— Мой дедушка говорит, что мормоны верят, что они живут на другой планете и отправляются туда после смерти. А еще у них может быть больше одной жены.
— У тех, что снимают у мистера Дайла квартиру, вообще нет жен.
Однажды они пришли к Эдди, когда Харриет была у нее в гостях. Эдди налила им лимонада, подала печенье, внимательно выслушивала в течение двух часов и отправила восвояси с миром. Потом она заявила Харриет, что эти мормоны — «вполне симпатичные молодые люди, только верят в ужасную чепуху».
— Эй, а давай позвоним мистеру Дайлу, — вдруг сказал Хилли.
— Это еще зачем?
— Ну, типа притворимся, что мы — жильцы, спросим, что у них там происходит.
— Какие еще жильцы?
— Ну не знаю какие. — Он бросил ей наклейку — зеленый монстр с налитыми кровью глазами за рулем машинки для гольфа. — Тебе нужна такая? У меня две одинаковые.
— Нет, спасибо. — Глупо, подумала Харриет, что Хилли заклеил все окна этими идиотскими наклейками. У него в комнате всегда темно — солнце вообще туда не попадает. Умереть с тоски можно в такой комнате.
— Ну ладно, тогда позвони Эдди. Она наверняка знает что-нибудь про мормонов.
Внезапно Харриет поняла, почему Хилли разобрала такая охота звонить всем подряд: на столе красовался новый телефонный аппарат — трубка была спрятана в черном с золотом шлеме «Святых».
— Если они думают всякие глупости про свою собственную планету, — сказал Хилли, кивая на телефон, — кто знает, что еще они могут воображать? Может, они и змей для чего-то используют?
Поскольку собственных идей у Харриет не было, она взяла трубку и набрала номер Эдди.
— Алло? — Эдди ответила после второго гудка.
— Эдди, — сказала Харриет в шлем, — что мормоны думают о змеях?
— Харриет, это ты?
— Ну, может быть, они их держат дома, как домашних животных? Или разводят, как коров?
— С чего ты это взяла, милочка?
После неловкой паузы Харриет сказала:
— По телевизору показывали про них передачу.
— Вот уж не знала, что ты увлекаешься змеями! Помнится, кто-то вопил: «Спасите меня, спасите!», завидев крохотного ужика у себя во дворе.
Харриет пропустила этот низкий выпад мимо ушей.
— Знаешь, — продолжала Эдди, — когда я была девочкой, мы много слышали о лесных проповедниках, которые дрессировали змей. Но они не были мормонами, просто жили в лесах — странноватые люди. Кстати, Харриет, ты можешь прочитать «Этюд в багровых тонах» сэра Конан Дойла, там немало сказано о мормонах и их обычаях. По-моему, после папиной смерти все собрание сочинений Конан Дойла осталось у Тэт. А может, у меня на чердаке, в той коробке, где Коран и Конфуций?
— Эдди, я бы хотела побольше узнать об этих людях со змеями…
— Харриет? Я не слышу тебя. Откуда ты звонишь?
— Я у Хилли в комнате.
— Странно, а кажется, будто ты разговариваешь из туалета.
— Нет, просто здесь телефон такой странной формы… Эдди, где можно найти этих людей?
— В лесах и горах и заброшенных местах, вот все, что я знаю, — с пафосом произнесла Эдди.
Как только Харриет повесила трубку, Хилли воскликнул:
— Я вспомнил! Эти мормоны живут на первом этаже! Значит, второй этаж снимает кто-то другой.
— А кто?
Хилли возбужденно ткнул пальцем в телефон, но Харриет отрицательно покачала головой — снова звонить Эдди она не собиралась.
— Эй, там же был грузовик, верно? Ты запомнила номера?
— Господи, а ты прав, — простонала Харриет, — нет, мне даже в голову не пришло.
— Ну, они хотя бы были из Александрии? Думай, Харриет, думай, — мелодраматично подняв бровь, произнес Хилли. — Ты должна вспомнить.
— Давай просто съездим туда и посмотрим. Если мы сразу же поедем… Эй, прекрати, что ты делаешь? — Харриет с раздражением взглянула на Хилли, который методично покачивал перед ее носом пальцем, имитируя действия гипнотизера.
— Тебе оучень хоучится спааааать, — проговорил Хилли низким, замогильным голосом. — Оучень… оучень…
Харриет стукнула его по руке, тогда он зашел с другой стороны, тыча пальцами ей прямо в лицо:
— Хоучится… Оучень…
Харриет хорошенько ткнула его кулаком в живот. С воплем «Господи Иисусе!» Хилли согнулся пополам.
— Боже, Харриет, ты меня по нерву ударила!
— Я же тебе велела прекратить!
Внезапно на лестнице раздался сердитый топот и голос у двери произнес:
— Хилли! Твоя подруга еще там? Открой дверь сию же минуту!
— Эсси! — раздраженно заорал Хилли, падая на кровать. — Мы ничего не делаем!
— Открой сию же минуту дверь.
— Сама открой.
В комнату влетела Эсси Ли, новая домработница, которая служила у Халлов только несколько недель и даже не знала Харриет по имени. Впрочем, Харриет подозревала, что Эсси знает гораздо больше, чем показывает, ну и, конечно, больше, чем ей следует знать.
— Что это вы тут расшумелись, орете как оглашенные да имя Господа поминаете всуе? Постыдились бы такой шум поднимать! — закричала она. — Еще и дверь закрыли! Чтоб эта дверь всегда была открыта, вы меня поняли?
— А почему Пем закрывает дверь, и ничего?
— А у Пема, между прочим, никакая девчонка не сидит в гостях, — сказала Эсси, поворачиваясь к Харриет и пронзая ее таким взглядом, будто она была лужицей кошачьей блевотины, которую Эсси предстояло убрать. — И Пем не орет на весь дом, и черта не поминает, и не ведет себя как черт-те что…
— Не надо так говорить о моих гостях, — выкрикнул Хилли. — А то я все маме расскажу.
— Ой-ой, «я сейчас все мамочке расскажу», — передразнила его Эсси. — Давай, рассказывай, ты же любишь небылицы — например, как я съела то шоколадное печенье, которое на самом деле ты сам и слопал! Что-то ты теперь напридумываешь?
— Убирайся из моей комнаты!
Харриет поежилась и молча уставилась на ковер. Она никак не могла привыкнуть к шумным скандалам, разворачивающимся у Хилли дома, когда родители были на работе: Хилли против Пема (подбор отмычек и тайное проникновение на чужую территорию, срывание плакатов со стен, изымание драгоценностей, порча домашних заданий) или, чаще, Хилли и Пем против постоянно меняющихся домработниц. Все предыдущие, по мнению Харриет, были действительно довольно противными, а впрочем, она не могла их в этом винить — ведь им приходилось жить под одной крышей с двумя полными отморозками.
— Вы только посмотрите на это, — презрительно сказала Эсси, обводя взглядом комнату. — Какая гадость, все так уродливо. Я бы сорвала все эти плакаты да и сожгла их…
— А, она грозит, что сожжет дом! — завопил Хилли, немедленно багровея. — Ты слышала, Харриет? У меня есть свидетель! Она только что угрожала…
— Я ничего такого не говорила. А ну прекрати сейчас же выдумывать небылицы…
— Говорила, говорила! Правда, Харриет? И я все расскажу маме, — торопливо продолжал Хилли (Харриет поняла, что ей лучше молчать), — и она позвонит в агентство и скажет, что ты совсем сошла с ума, и больше тебя никто никогда не возьмет на работу…
За спиной Эсси появилась голова Пембертона. Он с веселым удивлением посмотрел на брата, выдвинул нижнюю челюсть, скривил губы и проговорил детским голосом:
— Смотлите, какие у нас неплиятности…
Увы, это было сказано в самый неподходящий момент. Эсси Ли обернулась и двинулась на Пема, сжимая кулаки.
— Да как ты смеешь так со мной разговаривать? — завопила она.
Пембертон, наморщив лоб, лишь ошеломленно помигал.
— Ты, лентяй из лентяев! Целый день в кровати валяешься, ни дня в жизни своей не работал! А я должна зарабатывать себе и дочке на пропитание…
— Да что это с ней? — спросил Пем, обращаясь к Хилли.
— Эсси грозила поджечь дом, — самодовольно заявил Хилли. — Харриет — мой свидетель.
— Я ничего такого не говорила! — Круглые щеки Эсси ходили ходуном от распиравших ее чувств. — Это ложь, вранье!
Пембертон из коридора подал Хилли знак рукой — горизонт чист. Хилли без предупреждения схватил Харриет за руку и потащил в ванную, соединявшую его комнату с комнатой брата. Они влетели туда, задвинули защелку, выскочили с другой стороны (Харриет по дороге чуть не свалилась на кровать Пема), пролетели вниз по лестнице и выбежали из дома через заднюю дверь.
— Чума какая-то, — сказал Пем. Все трое сидели за пластиковым столиком в дешевой местной забегаловке «Джумбо». На полу валялись забытые детские игрушки — слон в цирковой попоне и выцветший пластиковый утенок. После стремительного побега из дома они загрузились в «кадиллак» Пема и минут пятнадцать бесцельно кружили по городу, пока машина не раскалилась настолько, что они в ней чуть не поджарились. В конце концов Пем привез их в «Джумбо».
— Может, стоит заехать на корты и рассказать маме, — сказал Хилли. Сегодня братья как-то особенно сердечно общались друг с другом — видимо, их сблизила совместная борьба против Эсси.
Пем допил свой молочный коктейль и швырнул высокий пластиковый стакан в урну.
— Мама родная, — сказал он. — Эта женщина абсолютно ненормальная. Я испугался, как бы она чего вам не сделала.
— Эй, слышите сирену? — Все трое прислушались к затихающей вдали пожарной сирене. — Наверное, к нам поехали, — мрачно сказал Хилли.
— Скажи мне еще раз, что там произошло? — спросил Пембертон. — Она что, просто так на вас накинулась?
— Вообще без всяких причин. Эй, дай-ка и мне сигарету, — добавил Хилли, видя, как Пем выложил на столе пачку «Мальборо» и спички.
Пем закурил, затем отодвинул сигареты подальше от Хилли. Дым показался Харриет ужасно зловонным — наверное, от жары и от близости к шоссе.
— Вообще-то я это предвидел, — произнес Пем, глубокомысленно качая головой. — Я и маме говорил. Эта женщина страдает слабоумием. Наверняка сбежала из дурки.
— Вообще-то она ничего такого не говорила, — выпалила вдруг Харриет. Она была настолько потрясена всем случившимся, что и двух слов не произнесла с тех пор, как они стремглав выскочили из дома.
Пем и Хилли разом повернулись и уставились на нее до смешного похожими глазами.
— Чего? — сказали они хором.
— Ты на чьей стороне, подруга? — болезненно сморщившись, спросил Хилли.
— Ну, просто она не говорила, что сожжет дом.
— Нет, говорила!
— Она сказала, что сожжет, но не дом, а плакаты Хилли и его наклейки, ясно?
— Ах вот что? — растягивая слова, произнес Пембертон. — Сожжет плакаты? То есть ты считаешь, что это в порядке вещей?
— А мне казалось, Харриет, что ты мой друг… — обиженно сказал Хилли.
— Да нет, не в этом дело, просто она… Не то имела в виду… То есть я хотела сказать, — торопливо добавила Харриет, видя, как Пем и Хилли закатывают глаза, — что ничего страшного-то не произошло.
Хилли демонстративно отодвинулся от нее на самый край скамьи.
— Просто она была не в себе, — пробормотала Харриет, чувствуя себя все более неуверенно.
— О да, она все время не в себе.
— Ну а вы ведете себя так, будто она бегала за вами с ножом.
Хилли презрительно фыркнул:
— Ну так что, будем ждать, когда она спятит окончательно и помчится за нами с ножом? Я лично не хочу больше ни минуты проводить с ней под одной крышей. Я устал все время дрожать за свою жизнь.
Обратная поездка через город не заняла много времени — Александрию даже с натяжкой нельзя было назвать большим городом. Основной городской достопримечательностью считалась река Хума, что в переводе с языка индейского племени чокто означало «Красная», хотя на самом деле большую часть года река была грязно-желтого цвета. Широкая, неухоженная и неприветливая, она делила город на юг и север. Жилые кварталы около реки занимала беднота — там, среди груд мусора и пунктов по сбору утильсырья, ютились кое-как сколоченные домишки с жестяными крышами и на дороге среди грязных луж возились детишки и бегали тощие, голенастые курицы. Немного лучше дела обстояли в районе Марджин-стрит и Хай-стрит, где среди заброшенных сараев для хранения хлопка да старых депо Хилли и Харриет облюбовали себе несколько интереснейших игровых площадок. Ну а на Мейн-стрит дома стояли высоченные, старинные, привольно раскинувшиеся на просторных участках, отгороженных от улицы высокими заборами.
— Эй, Пем, а ну-ка притормози около мормонского дома, — сказал Хилли.
— Зачем это? — спросил Пем, но притормозил.
Кертиса не было видно, на площадке перед домом стоял грузовик, но Харриет сразу же заметила, что это другой грузовик. На улице не было ни души.
— Боже, а это еще что? — вскрикнул Хилли, на секунду прервав поток своих жалоб на Эсси Ли.
— Черт возьми, там что, окно завешено фольгой? — произнес в пространство Пембертон, останавливая машину посреди улицы.
— Харриет, расскажи ему, что ты видела…
— Я даже знать не хочу, что там происходит. Может, они там порнушку снимают? Да уж, — продолжал Пем, качая головой. — И какому извращенцу понадобилось занавешивать окна фольгой?
— Слушай, Пем, давай поскорее уедем отсюда.
— Ну чего ты теперь испугался, трусишка?
— Посмотри сам.
В центре окна появился черный треугольник — невидимая рука оттянула фольгу, очевидно чтобы выглянуть на улицу. Взревев, машина с воем понеслась по улице.
Юджин проводил взглядом удаляющийся автомобиль и тихо опустил фольгу на место. У него начиналась жуткая мигрень. По щекам непроизвольно текли слезы, и когда он отступил от окна, то случайно задел батарею банок с тоником и звон падающей жести отозвался пронзительной болью в левой части головы.
Мигрени, или, как их называли в Александрии, «рвотные боли», были наследственным бичом семейства Ратклиффов. Рассказывали, что их дед, Ратклифф (слава богу, давно почивший), во время особенно сильного приступа выбил корове глаз битой. А отец Юджина так сильно стукнул маленького Дэнни, что тот пролетел через всю комнату, ударился головой о холодильник и выбил коренной зуб.
Головные боли приходили внезапно, а эта так вообще налетела ниоткуда. Конечно, в последнее время Юджину пришлось поволноваться — чего стоили одни змеи, да еще не знаешь, когда этому уроду Дайлу придет в голову наведаться с инспекцией. Просто чудо, что они успели тогда вынести всех змей наружу! Но кому понадобилось сейчас следить за ним?
Услышав на улице шум работающего вхолостую двигателя, Юджин бросился к окну, ожидая увидеть полицейскую машину или даже самого шерифа. Однако этот вызывающий светло-голубой автомобиль с откидным верхом никак не мог принадлежать полиции. Он не разглядел его марки (Юджин вообще плохо понимал в машинах), зато ясно увидел три белых лица на переднем сиденье, — один из сидевших в машине показывал рукой на его окна. Вот так штука! Может, это люди Фариша? Трясущимися пальцами он набрал номер брата, сел на табуретку и опустил голову на руки. После пятого или шестого звонка Фариш поднял трубку. Он что-то очень шумно жевал и не остановился, слушая Юджина.
— Я тебе одно скажу, — заявил он, громко рыгнув, когда Юджин замолчал, — это точно не копы и не репортеры. Никто из них не станет так тупо тормозить прямо напротив дома. Может, это ребята из синдиката с побережья? Долфус с ними немного поцапался в свое время.
— А от меня-то им что надо?
— Откуда я знаю? Может статься, у них на тебя что-то есть?
— Не может быть, сам знаешь, я — агнец невинный.
— Ну, не знаю, верю тебе на слово. А с чего ты взял, что они ищут именно тебя? Вдруг их интересует твой дружок Лойял? Черт его знает, он мог где-то наследить.
— Слушай, Фарш, давай начистоту. Ты хочешь меня во что-то втянуть, и я думаю, что это связано с распроклятыми наркотиками. Не спрашивай меня, откуда я это знаю, — просто знаю, да и все. Так скажи мне, для чего ты пригласил Лойяла к нам…
— Я его не приглашал. Долфус мне сказал, что малец едет на какой-то там праздник…
— Ну да, в Восточный Теннесси, это как раз по дороге!
— Знаю, знаю, но он никогда раньше в наших краях не бывал, и я подумал, что, может статься, вы с ним подружитесь. Я решил, что ты у нас только начинаешь проповедовать, а у них там уже огромный приход, вот и все, понял?
По тому, как Фариш дышал, Юджин мог ясно представить себе издевательскую усмешку на его лице.
— Однако ты прав в одном, — продолжал Фариш. — Старый Долфус замешан во всех делах и делишках, какие только могут в голову взбрести, за это я должен попросить у тебя прощения.
— Не надо мне твоего прощения, просто оставь меня в покое.
— Чего у тебя с голосом? — спросил Фариш. — Голова болит, что ли?
— Да, немного.
— Ну так пойди ляг и проспись. Кстати, вы сегодня вечером будете проводить службу?
— А что? — с подозрением спросил Юджин. После вторжения Дайла Лойял извинился и обещал немедленно забрать змей и спрятать их в надежном месте, чтобы больше не подвергать Юджина опасности.
— Мы с Дэнни хотели бы приехать посмотреть на вас, — неопределенно протянул Фариш. — Где вы будете?
— Незачем вам приезжать.
— А когда Лойял отбывает?
— Завтра. Слушай, Фарш, оставь мальчишку в покое. Он в этих делах не замешан.
— А ты-то чего вдруг так всполошился?
— Не знаю, — сказал Юджин, надавливая на левый глаз.
— Тогда пока, увидимся вечером. — Фариш так быстро повесил трубку, что Юджин ничего не успел ему сказать.
— Ласточка моя, я не знаю, что происходит в этой квартире, — сказал Пембертон, поворачиваясь к Харриет, — но снимает ее у Дайла старший брат Кертиса и Дэнни Ратклиффов. Он проповедник.
Хилли повернулся к Харриет и уставился на нее широко открытыми глазами.
— Этот проповедник — законченный псих, — продолжал Пем. — И еще у него что-то с лицом. Он стоит на дороге, трясет перед проезжающими Библией и занудно несет какую-то лабуду.
— Это что, тот самый, что подошел к нам, когда папа остановился тогда на перекрестке? — спросил Хилли. — С таким ужасным лицом? Харриет, ты слышишь? Я знаю, кто это! Он каждую субботу произносит проповеди на центральной площади. У него есть такая черная коробочка, а к ней приделан микрофон, и он… Знаешь что? — спросил он брата, пораженный новой мыслью. — Может быть, он дрессирует змей?
Харриет сильно ущипнула его за ногу.
— Каких еще змей? Совсем с ума сошел, змеи не поддаются дрессировке, — авторитетно заявил Пембертон.
— Не стоило говорить Фаришу о машине, не стоило. — Юджин беспокойно заворочался в кресле. За последние два часа Фариш дважды позвонил, выспрашивая, не видел ли Юджин на улице людей, одетых как рабочие, или почтальона, обходящего дома в неурочный час, и не было ли за его машиной «хвоста».
В конце концов Юджину удалось задремать, примостившись в широком кресле, набитом бобами, но посреди беспокойного сна он вдруг почувствовал, что над ним стоит Лойял и смотрит на него.
— Лойял? — спросил он, едва ворочая языком, пытаясь понять, где он находится и что происходит вокруг.
— У меня плохие новости, Юджин, — молодой проповедник выглядел очень уставшим. — Кто-то сломал замок. Я не смог туда попасть.
Юджин сел, пытаясь понять, о чем идет речь, — в его сне дело тоже было в ключах, в ключах от машины, они остались внутри, а он сидел на грязном пустыре и никак не мог попасть домой.
Лойял сказал:
— Мне говорили, что я могу оставить змей в охотничьей избушке в округе Вебстер. Но в замке торчал сломанный ключ, и я не смог туда попасть.
— Ах ты черт, — растерянно сказал Юджин, — так это значит…
— Да, мне пришлось привезти их назад.
Последовала долгая пауза. Потом Юджин произнес:
— Понимаешь, у меня голова просто раскалывается от боли…
— Понимаю, но я не могу оставить их там на жаре. Не беспокойся, я сам притащу корзины. Обещаю, что завтра же утром я их вывезу. Я понимаю, тебе пришлось не сладко со мной, — вдруг сказал Лойял, глядя на Юджина с сочувствием и симпатией, — ты уж не сердись на меня.
— Да ладно, это не твоя вина.
Лойял провел рукой по вздыбленным волосам.
— Я хочу сказать, что мне приятна наша дружба, — произнес он церемонно. — А если Господь не хочет, чтобы ты проповедовал со змеями, так на то его воля. Иногда он и мне не дает этого делать.
— Понимаю. — Юджину было стыдно, что он никогда не сможет объяснить этому невинному мальчику истинную причину своей неудачи со змеями — что он сам от природы нечист и кровь его заражена пороком, что Господь презирает его и не хочет принимать его дары, как Он когда-то отверг дары Каина.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 28 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |