— Он их полил керосином и поджег. — Харриет передернулась, слишком неприятно было вспоминать, как заледеневшие гадюки внезапно ожили, то ли от огня, то ли действительно вернулись к жизни, и пытались высунуть свои острые головы из огненной ловушки. Но их тела накрепко примерзли друг к другу, и все они сгорели прежде, чем смогли оттаять и расцепиться. Бррр! До конца зимы на этом месте оставалась маленькая кучка жирной золы и клубок обгоревших позвонков.
— Но все было напрасно, — сказала она, рассеянно ковыряя торт. — Честер сказал, что от этих змей никогда в жизни не отделаться. Уж если им захотелось здесь жить, так они тут и останутся.
А Хилли с дрожью подумал о том, что он всегда прыгал через изгородь в этом самом месте. Босиком. Но вслух сказал:
— А ты знаешь заправку на старом шоссе? Ну, ту, где владелец — такой жуткий урод с заячьей губой? Он еще устроил себе этот, как его, «Приют рептилий»?
Харриет обернулась и уставилась на него не мигая.
— Ты что, был там?
— Нуда.
— Ты хочешь сказать, что твоя мама там заправляется?
— Да нет, конечно нет, — смущенно поправился Хилли. — Просто мы возвращались домой, когда уже стемнело, и бензина у нас было совсем мало, вот и пришлось там остановиться. А там такое! Даже крутой Пембертон примолк и вжался в спинку своего сиденья. Бог мой, Харриет, тот мужик, он был такой страшный, настоящий леший. Весь покрыт татуировками, изображающими змей, и шрамами, как будто его сто раз кусали. И у него совсем не было зубов — я чуть дуба не дал со страха, когда он на меня ощерился своими розовыми деснами. А на шее он держал настоящего удава и мне говорит: «Давай, погладь его».
— И что, ты погладил?
— А то! — Хилли до сих пор помнил ощущение холода в желудке, он не посмел возразить страшиле-лешему и тронул пальцем холодную кожу удава.
— Ну и как там, в «Приюте рептилий»?
— Противно, воняет рыбой. И знаешь что — он держит своих змей в аквариумах, их там штук двадцать расставлено вдоль стен. А еще больше змей просто валяются на земле как попало. Но самое удивительное, что они не уползают! Лежат себе смирненько, греются.
— Может, они больны? Нам не нужна больная змея.
Хилли вдруг охватило странное чувство. Вот эта девочка, его кумир, воинственная Харриет задумала отомстить за смерть брата и готова пожертвовать чуть ли не жизнью для достижения своей цели. А если бы Робин не умер? Он тогда был бы возраста Пембертона. Наверно, он дергал бы ее за волосы, или рылся в ее вещах, или смеялся над ней… И она бы вовсе не боготворила его, а может, даже ненавидела иногда, как Хилли ненавидит Пема…
Он собрал волосы в пучок на затылке и обмахнул рукой липкую от пота шею.
— Уж лучше пусть лежат себе смирненько, — заявил он. — Я тут видел по телику передачу про черную мамбу, так эта гадина вырастает до трех метров в длину, прикинь! А когда она завидит добычу, так поднимается вверх метра на два и чуть не летит по воздуху на своем хвосте, а когда настигнет, кусает прямехонько в лицо.
— А у твоего друга-лешего такая есть?
— У него всяких тварей полно, уверен, что и такая тоже имеется.
— Понятно. — Харриет замолчала, обхватив колени руками, и склонила голову. Черные волосы упали на бледное лицо, почти полностью закрыв его. Сейчас она была похожа на малолетнего китайского пирата.
— Знаешь, что нам еще нужно, — сказала она чуть позже. — Машина.
— Да, точно! — подхватил Хилли, но про себя выругался, — зря он когда-то хвастался ей, что умеет водить машину. Он искоса взглянул на подругу, потом перевел взгляд на звезды. «Нет», «не могу», «не получится» — таких слов Харриет не признавала в принципе. Он не раз видел, как она бросается в бой с яростью одержимого — наскакивает на парней вдвое выше себя, прыгает с крыш и заборов, кусается и лягается до последнего, даже если ее уже серьезно прижали. Но потом он подумал о змеях, что копошатся и извиваются в «Приюте рептилий», представил себе их красноватые, покрытые пестрым рисунком мускулистые тела, и ему стало не по себе.
— Харриет, — тихо пробормотал он, — а не легче все же предоставить это дело полиции?
— Намного легче, — не поворачиваясь к нему, отчеканила Харриет. Вот за это он любил ее больше всего — в ней не было ни капли сонной дремоты, она всегда была сосредоточена и сжата как пружина, казалось, напой ей любую мелодию и она тут же повторит ее за тобой такт в такт не моргнув глазом.
— Ну, тогда, может быть, так и сделаем? Позвоним из автомата, скажем, что знаем, кто убил твоего брата. Я умею говорить в точности как старуха.
Харриет посмотрела на него так, будто он лишился рассудка.
— Почему я должна позволить чужим людям убить его? Это мое дело. — Ее лицо стало таким неприятным, что Хилли поспешно отвернулся. По правде говоря, он был готов сделать все, о чем бы она ни попросила, и они оба прекрасно это знали.
Гадюка была маленькая, не больше полуметра, самая маленькая из пяти змей, которых Хилли и Харриет обнаружили утром следующего дня. Она лежала не шевелясь, изогнувшись буквой S, среди сухой травы в самом конце нового, строящегося квартала «Дубовая роща» недалеко от Загородного клуба.
Самому старому из особняков, построенных в «Дубовой роще», было от силы лет семь. Этот квартал застраивался, когда традиционный стиль совсем вышел из моды, поэтому архитектурные решения домов выбирались под влиянием модных тенденций: фазенда, гасиенда, имитация стиля Тюдор, и, хотя отделка фасадов говорила о том, что деньги вложены большие, они получились какими-то примитивными, грубо слепленными, неприветливыми. Многие дома были еще не достроены и угрюмо смотрели пустыми глазницами окон. А участки, полностью очищенные от любых признаков растительности, завалены грудами строительного мусора — все эти доски, куски изоляции и гипсокартона, железные детали непонятного назначения, может, в другое время и заинтересовали бы детей, но сегодня предмет их интереса неподвижно лежал прямо перед ними на красной глинистой земле.
В отличие от старого района, где находилась Джордж-стрит с ее тенистыми, раскидистыми деревьями, домами в колониальном стиле, построенными еще на рубеже двадцатого века, в этом квартале застройщики начали с того, что пустили под пилу и топор все деревья, которые имели наглость там вырасти. В результате прекрасная дубовая роща, в честь которой изначально был назван этот квартал, погибла в одночасье. А ведь некоторые из дубов, по сведениям местных лесоводов, росли здесь еще во времена Ла Саля,[3] когда он приплыл по Миссисипи в эти места в 1682 году! Застройщики не подумали о том, что корни деревьев удерживали полезный слой земли от выветривания и вымывания — в этих местах он был достаточно тонок, — поэтому, когда бульдозеры перекопали и выровняли участки, вместо земли на них осталась лишь кислая глина, на которой практически ничего не росло. Попытки новых жильцов посадить у парадных входов магнолию и глицинию ни к чему не привели — деревья сначала увядали, потом сбрасывали листья и сразу засыхали. Зато змеям тут было самое раздолье: глинистые почвы не впитывали воду, и после дождей она гнила неделями в лужах и канавах, вызывая у пресмыкающихся полный восторг. Сюда сползались все виды местных змей — и те, что жили в воде, и те, что предпочитали греть бока на солнышке. В жаркие дни специфический змеиный запах, который Ида Рью сравнивала с запахом рыбьих потрохов, поднимался от земли и застоявшейся воды, скапливавшейся в следах, оставляемых строительной техникой. Все местные жители безошибочно различали этот запах — правда, каждый описывал его по-разному. Эдди, например, уверяла, что определяет близость змеиного гнезда, если, окапывая кусты азалий у себя на участке, вдруг почувствует слабый запах гниющей картошки. Харриет и сама прекрасно знала его — острый, густой, кисловатый, дышащий опасностью.
Джинсы Харриет и ее рубаха с длинными рукавами были насквозь мокрыми от пота. Надеясь хоть как-то защитить себя от солнца, она надела соломенную шляпу с широкими полями, но это не спасало. Солнце било в Харриет свирепыми белыми лучами яростно и беспощадно, словно обрушивало на ее голову весь гнев Господень. У девочки уже давно кружилась голова, во рту пересохло и звенело в ушах. Все утро она с трудом сдерживалась, чтобы не взорваться и не послать Хилли ко всем чертям — он, не закрывая рта, уже который час болтал всякую чушь, то рассказывая ей бессвязные подробности очередного фильма про Джеймса Бонда, то излагая еще более идиотские сюжеты про гадания на ядовитых змеях и описывая страшные происшествия, связанные с ползучими гадами, которые он почерпнул из бесконечных мультфильмов и дурацких воскресных шоу.
— Тебе надо было это видеть! — восклицал он, подпрыгивая от возбуждения и отбрасывая желтые волосы с красного, покрытого потом лица. — Джеймс Бонд, о, бог ты мой, он взял да и спалил эту гадюку. Прикинь! У него был баллончик с дезодорантом, что ли? И вот, он видит в зеркале эту змеюку, он разворачивается вот так — cмompu! — и подносит сигару, и вдруг — бабах! — из баллона пламя как вылетит прямо через всю комнату!
Он зацепился пяткой за кочку и чуть не свалился на руки Харриет. Она оттолкнула его, молча разглядывая дремлющую гадюку и обдумывая план действий. Они вышли на охоту, вооружившись пневматическим ружьем Хилли, двумя обструганными рогатинами, «Справочником рептилий и амфибий юго-восточных районов Соединенных Штатов», парой садовых перчаток, позаимствованных у Честера, жгутом, перочинным ножом и мелочью для телефона на случай, если кого-нибудь из них укусит змея. Харриет еще прихватила с собой розовую коробку для завтраков, принадлежавшую Алисон, в которой она с большим трудом провертела отверткой несколько дырок. Первоначально их план был прост — потихоньку подойти в змее, дождаться, когда она бросится на них, и пригвоздить ее голову к земле рогатиной. После этого схватить ее за туловище чуть выше головы, чтобы она не смогла обернуться и куснуть их, бросить в коробку и закрыть ее.
Однако на деле все оказалось не так просто. Первые обнаруженные ими змеи — три юные гадюки, ярко-рыжие, блестящие, греющиеся бок о бок на плоском камне, — напугали детей так, что они сначала решили к ним вообще не подходить. Хилли бросил в их сторону камень. Две гадюки прыснули в разные стороны и в мгновение ока скрылись из виду, но третья рассвирепела и стала атаковать, яростно, методично жаля воздух, камни, землю и все, что привлекало ее внимание.
Хилли и Харриет опешили от ужаса. Они попытались было приблизиться к змее, но разозленная рептилия удвоила скорость нападения и стала бросаться то на одного, то на другого с такой быстротой, что у Харриет закружилась голова и противно заныло под ложечкой. Хилли попытался стукнуть змею рогатиной, и после этого гадюка выпрямилась во весь свой метровый рост и бросилась в его сторону. Хилли заорал во весь голос. С придушенным криком Харриет кинулась на змею и придавила ее рогатиной к земле прямо за головой. Гадюка извивалась, корчилась и била хвостом по земле с силой и яростью одержимой. Харриет непроизвольно отшатнулась в сторону, чтобы хвост змеи не ударил ее по ногам, и тут гадюка выскользнула из-под рогатины и немедленно скрылась в засохших кустах, а дети уставились друг на друга, открыв рты и медленно приходя в себя.
Харриет оглянулась вокруг — тишина и пустота. Если бы на Джордж-стрит какой-нибудь ребенок заорал так же громко и с таким ужасом, как только что орал Хилли, через секунду все соседи, включая миссис Фонтейн, миссис Годфри, Иду Рью и еще с десяток домохозяек, проводящих свой день на кухне, высыпали бы на улицу, чтобы прекратить очередные детские шалости: «Дети! Немедленно оставьте змею в покое! А ну, расходитесь по домам!» Но в «Дубовой роще» было тихо, как в мавзолее. Харриет подумала, что этот район — идеальное место для маньяков: тут можно душить, резать и терзать своих жертв до полного удовлетворения собственных потребностей, все равно никто не появится. Самое удивительное, что соседние участки вообще-то были обитаемые. Из окон ближайшего дома доносился идиотский смех и крикливые шутки очередного шоу, но больше никаких признаков жизни дом не подавал — темные окна, парадная дверь закрыта, только ярко-красный «бьюик» стоит у входа.
Наконец Хилли отряхнулся, как щенок, выбежавший на берег из воды, и, энергично размахивая палкой, пошел прочесывать сухую траву. «Ах, деточка, скорей иди сюда, — гнусаво напевал он, — ползи сюда, моя деточка…»
Довольно быстро они обнаружили четвертую змею, на этот раз щитомордника — желтовато-коричневого, как будто намазанного воском, такой же длины, как и гадюки, но гораздо более толстого — чуть не с руку Харриет. Хилли едва не наступил на него в кустах. Свернувшийся кольцом щитомордник развернулся, как пружина, и попытался укусить Хилли за икру, но Хилли оказался проворнее — он отпрыгнул, выхватил рогатину и одним ударом пригвоздил змею к земле. «Ха!» — вскричал он победным голосом.
Харриет нервно засмеялась, трясущимися руками она попыталась открыть защелку приготовленной змеиной переноски. Эта змея была не такой быстрой и нервной, как гадюка; она медленно извивалась на земле — видимо, проверяя рогатину на прочность. Но, с другой стороны, она была гораздо толще — поместится ли она в коробке? Хилли, от страха и возбуждения издающий тонкие, хихикающие звуки, растопырил пальцы и наклонился, чтобы схватить ее…
— За голову хватай! — взвизгнула Харриет, с грохотом роняя коробку.
Хилли отпрыгнул назад. Палка выпала у него из рук. Щитомордник неподвижно лежал на земле. Затем мягко и неторопливо он поднял голову и холодно, оценивающе осмотрел детей своими узкими зрачками, прежде чем броситься на них с быстротой молнии.
Хилли и Харриет кинулись прочь, не разбирая дороги, натыкаясь друг на друга и беспомощно визжа от ужаса. Они промчались через кусты и заросли чертополоха, оставляя на одежде колючки и репьи, и пришли в себя только перед широкой канавой, отделяющей их от асфальтовой дороги. От застоявшейся воды поднимался тухлый запах, а сама канава кишела головастиками на разной стадии отращивания ножек. Дети бросились вниз, перебежали по противно-мягкому, шевелящемуся дну канавы и на четвереньках выбрались на асфальт. Лица их были свекольно-красными от жары, из глаз непроизвольно текли слезы, обоим казалось, что они вот-вот потеряют сознание. Нарушая неписаный школьный этикет — никогда не приближаться к существу противоположного пола ближе чем на метр, если только не хочешь толкнуть или ущипнуть его, — они прижались друг к другу, расширенными от ужаса глазами глядя на проложенную ими в сорняках широкую тропу. В первый раз Харриет не думала о том, что может показаться трусихой, а у Хилли их близость не вызвала желания ни поцеловать, ни напугать ее. Вонь, исходившая от их одежды, заставила Хилли согнуться в приступе тошноты и зажать кулаком рот.
— Ты в порядке? — только и сумела пробормотать Харриет, и тут ее саму чуть не вырвало, когда она заметила на асфальте бледно-зеленые ошметки раздавленного головастика.
Дети уселись верхом на велосипеды, чтобы немного отдохнуть и решить, что делать дальше. Придя в себя, глотнув тепловатой воды из фляги, которую взял с собой Хилли, они решили продолжить охоту, вооружившись на этот раз пневматическим ружьем. Правда, Харриет пошла на это с большой неохотой — голова у нее разламывалась от боли, в глазах кружились темные точки, и голос Хилли, рассказывающего бесконечные байки про Джеймса Бонда, подобно жужжанию назойливого комара, проникал ей прямо в черепную коробку и выедал в мозгу дыры. Хилли, напротив, казалось, весь был накачан адреналином — его лицо пылало, дыхание было частым и неглубоким, но он скакал по кочкам, показывая Харриет, что он сделает со следующей змеей — как он растопчет ее ногами, разрежет на куски, проедет по ней велосипедом, — сопровождая рассказ тренировочными выстрелами по сорнякам.
— И вот если бы у меня был такой чемоданчик, как у Бонда, ну, тот, что выпускал слезоточивый газ и пулями тоже стрелял, я бы этого щитомордника так уделал, он бы враз потерял все щиты на своей морде…
Харриет, теряя терпение, негромко сказала:
— Ты хотел схватить его слишком низко — он бы укусил тебя…
— Заткнись! — после короткой злой паузы воскликнул Хилли. — Это ты виновата, он уже был у меня под колпаком. Если бы не ты со своим дурацким криком..
— Осторожно! Сзади!
— Еще одна гадючка? — Хилли осторожно присел и обернулся. — Где она?
— Вот там, — Харриет сделала шаг вперед, чуть нагнулась, показывая — да вот же она!
Острая головка поднялась, змея, не открывая глаз, секунду помотала головой в воздухе, затем опять плавно опустила ее на землю.
— Эй, да она совсем маленькая, — разочарованно пробормотал Хилли, садясь на корточки, чтобы получше рассмотреть гадюку.
— Это не важно… Ах! — Харриет неловко отступила на шаг, когда слепая голова внезапно ожила и метнулась в ее сторону.
Первый шарик, выпущенный из ружья, безобидно ударился о кроссовку Харриет, но второй попал ей в ногу, и Харриет ойкнула от боли. Она отпрыгнула от целой россыпи шариков, взрывающих пыль у ее ног, и завертела головой, стараясь не упускать змею из виду. Гадюка, казалось, пришла в настоящий азарт от обстрела и решила во что бы то ни стало настичь свою жертву — она уже два раза укусила кроссовку Харриет, а теперь метила выше.
Плохо соображая, что делает, Харриет нырнула в придорожную канаву, упала на четвереньки и выскочила на асфальт. Она тяжело осела на горячую дорогу, размазывая грязь по лицу, и обернулась. Сквозь комариный звон в ушах и сероватую дымку перед глазами она увидела, что гадюка бесстрастно рассматривает ее с расстояния примерно полутора метров. Ружье Хилли заело, он бросил его и помчался за палкой.
— Сиди смирно, я сейчас! — крикнул он на бегу.
Харриет взглянула в ледяные глаза гадюки, чистые, не замутненные эмоциями глаза прирожденного убийцы. «Что это со мной? — пронеслось у нее в голове. — Неужели у меня солнечный удар?»
— Хей! — донесся до нее далекий голос Хилли. — Харриет?
— Сейчас, подожди. — Язык стал таким огромным, что не помещался во рту. Харриет зашевелилась на асфальте, пытаясь подняться, но не смогла вспомнить, где у нее верх, а где низ.
— Эй, дурилка, ты в порядке?
— Отстань, — сумела пробормотать Харриет.
Солнце выжигало огненные круги за ее веками. Даже с закрытыми глазами она продолжала чувствовать на себе змеиный взгляд — узкие черные полоски зрачков, кислотно-желтая радужка. Она попыталась дышать ртом, но поднимающаяся от джинсов вонь была такой густой, что оседала мерзким привкусом на языке. Внезапно Харриет поняла, что сидеть опасно, и попыталась подняться, но тут же тяжело рухнула на асфальт, ударившись о дорогу головой.
— Харриет! — голос Хилли совсем отдалился и звучал будто с облака. — Да что с тобой? Вставай, мне страшно…
Но Харриет ничего не могла ответить — как парализованная, она неподвижно лежала на спине, глядя в бессердечно синее небо, и вдруг что-то темное наклонилось над ней, что-то липкое скользнуло по щеке. В панике она попыталась отвернуться, но липкая субстанция продолжала скользить по ее лицу, по шее… И вдруг что-то холодное, невыразимо гадкое коснулась ее губ — и Харриет открыла рот и заорала так, как не кричала никогда в жизни.
— Ну, вы двое — полные придурки! — озабоченно проговорил Пембертон. — Совсем обалдели? Кто это из вас додумался поехать в эту глушь, да еще в такую жару? Да на улице, наверное, градусов сорок, не меньше.
Харриет лежала на заднем сиденье машины Пема и глядела в окно на проносящиеся мимо верхушки деревьев. Судя по их листве и размерам, они уже выехали из «Дубовой рощи» и приближались к старым районам. Она закрыла глаза. Несмотря на прохладу в машине, голова у нее по-прежнему страшно болела, а в глазах подозрительно мелькали и кружили красные пылинки.
— Все корты стоят пустые, — продолжал Пем. — И в бассейн никто не ходит. Наверное, народ у теликов сидит, смотрит этот дурацкий новый сериал «Прожитая жизнь», или как его там.
Мелочь, которую дети взяли с собой, в конце концов пригодилась. Хилли, героически преодолевая страх, усталость и судороги в ногах, больше мили ехал на велосипеде, пока не нашел работающий телефон-автомат. Харриет, которую Хилли оставил поджариваться на асфальте в полубессознательном состоянии, эти сорок минут показались самыми длинными в жизни. Она понимала, что должна быть благодарна ему за помощь, но сейчас ей было не до этого.
— И чего вас вообще потянуло туда? Ты что, знаешь кого-нибудь в этом районе?
— Нет, — односложно ответил Хилли.
— Так что же вы тут делали?
— Охотились на змей… Ой! Прекрати! — заорал Хилли, когда Харриет с силой дернула его сзади за волосы.
— Ну да, если вы хотели поймать змею, тогда вы, конечно, пришли по адресу, — лениво проговорил Пем, поднимая бровь. — Этого добра здесь навалом. Вейн, который убирает территорию в Загородном клубе, рассказывал мне, как его наняла одна местная дамочка бассейн почистить, — так он убил пятьдесят тварей за один раз, понятно?
— Что, ядовитых змей?
— Какая разница? Я бы и за миллион долларов не согласился жить в этой дыре. — Пем откинул голову назад, изображая презрение. — Этот же Вейн мне рассказывал, что под одним домом они нашли триста змей. Под одним домом, представляете!
— А я поймал щитомордника, — сказал Хилли.
— Ага, поймал, как же! И куда ты его дел?
— Я его отпустил.
— Так я тебе и поверил. — Пембертон искоса взглянул на брата. — Он что, бросился на тебя?
— Нет. — Хилли поерзал на сиденье.
— Я не верю всем этим сказкам, что змеи, мол, боятся людей и тому подобное. Водяной щитомордник, например, никого не боится — такая лютая тварь! Один такой плыл за нами через все озеро, прикиньте! Хорошо еще, что мы были на байдарке! И все равно, время от времени он подплывал к лодке и бился в дно головой, вот так: бам, бам. — Пембертон сначала рукой изобразил изящные, гладкие движения плывущего щитомордника, потом несколько раз ударил кулаком в плечо Хилли.
— И что вы сделали? — спросила Харриет. Она уже пришла в себя настолько, что смогла сесть прямо.
— А, тигрица, очнулась наконец. Я уж думал, что придется везти тебя прямиком к врачу. — Лицо Пема, которое Харриет увидела в зеркале заднего вида, поразило ее — нос и щеки были белыми как мел. Наверное, намазался кремом от загара.
— Значит, у тебя новое хобби — охота на змей? — спросил он отражение Харриет.
— Нет, — резко сказала она, рассерженная и расстроенная его насмешливым тоном. Она откинулась назад так, чтобы ему не было видно ее лица.
— Эй, тут нечего стыдиться.
— А кто сказал, что я чего-то стыжусь?
Пем усмехнулся.
— Ну, Харриет, все знают, что ты крутая, — сказал он примирительно. — Я только хотел сказать, что вы идиоты, если охотитесь на змей с помощью рогатин. Так вам их не поймать. Вам надо достать алюминиевую трубку и приделать на нее петлю из бельевой веревки. Тогда все просто — набрасываете змее на голову петлю, затягиваете — и она ваша. А потом вы сможете отнести ее в ваш зооуголок и всех поразить по-настоящему, так? — Он больно щелкнул Хилли по лбу.
— Заткнись! — заорал Хилли, сердито потирая лоб. Пем никогда не упускал случая подразнить Хилли за ту историю с коконом бабочки, который Хилли готовил для своего биологического проекта. Бедный Хилли тогда потратил шесть недель, выхаживая куколку, прочитал тонну книг по биологии, делал записи, грел ее под лампой и в результате, когда из куколки никто так и не появился, принес ее в школьную лабораторию. Каково же было его отчаяние, когда оказалось, что никакая это не куколка, а просто засохшая кошачья какашка.
— Может, тебе показалось, что ты поймал щитомордника? — Пембертон расхохотался, повышая голос, чтобы перекричать Хилли, который изрыгал на него град проклятий и ругательств. — Может, это был совсем не щитомордник, а? Большая, свежая собачья какашка, когда она лежит в траве свернувшись, выглядит совсем как..
— Как ты! — проорал Хилли, осыпая ближайшее к нему плечо брата ударами.
— Ну ладно, хватит уже, закрыли тему, понятно? — произнес Хилли в десятый раз.
Они с Харриет висели на бортике бассейна с глубокой стороны. Шел уже пятый час, тени деревьев постепенно удлинялись, частично нависая над водой. С противоположной стороны орали и плескались пять или шесть малышей, а их толстая мамаша бегала вдоль бортика, тщетно призывая детишек вылезти из воды. Около бара на шезлонгах расположилась стайка девочек в узеньких бикини, они хихикали и жеманно потягивали лимонад со льдом.
Хилли побрызгал водой горящее лицо. Не помогло. В бассейне было полно хлорки или еще какой-то гадости, от нее обожженная на солнце кожа горела еще сильнее.
— Придурок, — прошипел он, думая о Пеме. Он все еще не мог прийти в себя от оскорбления, которому подвергся в машине. И когда Пем перестанет наконец доставать его этой несчастной историей?
Харриет взглянула на него без выражения, явно думая о своем. Волосы у нее прилипли ко лбу, лицо покрывали рваные солнечные блики, от которых глаза ее казались маленькими, а рот перекошенным. Хилли злился и на нее тоже — она-то смеялась над какашкой не меньше других (впрочем, над этой историей потешалась вся школа без исключения), а у Хилли до сих пор от стыда и смущения потели ладони, стоило ему вспомнить об этом.
Она все еще смотрела на него. Хилли зло прищурился.
— Ну, а ты на что уставилась? — спросил он.
Харриет оттолкнулась от борта и демонстративно сделала кувырок назад. Хилли так не умел. Подумаешь! — подумал он презрительно; может она еще предложит ему посидеть под водой и сосчитать до двухсот? Харриет преуспела в задержке дыхания, а у него этот трюк никак не выходил.
Она вынырнула, и он решил сделал вид, что вообще ее не замечает.
— Где ты, бедный мертвый Ровер? — запел он сладким голоском, который она ненавидела. — Песик умер, где же он? Ножка тут, Ножка там.
— Ладно, можешь не ходить со мной завтра. Я сама поймаю эту змею.
— Хвост уехал в Роттердам, — пропел Хилли, глядя вверх, открыв рот и изображая из себя идиота.
— Мне наплевать, пойдешь ты или нет.
— По крайней мере, я не падаю на землю и не воплю, как сопливая девчонка. — Он захлопал ресницами. — Ой, ой! Хилли, спаси меня, Хилли! — в притворном ужасе закричал он таким тонким голосом, что девочки на противоположной стороне бассейна дружно рассмеялись.
В лицо ему ударила струя воды.
Он увернулся, ловко пустил в Харриет широкого «слона» и нырнул, чтобы избежать ответного удара.
— Харриет, а Харриет? — вынырнув, прокричал он издевательским детским голоском. — Давай поиграем в лошадку! Я буду передней частью, а ты будешь самой собой.
Довольный, что ему удалось ее рассердить, Хилли повернулся и изо всех сил погреб на середину бассейна, шлепая по воде руками и ногами. Пять огромных стаканов кока-колы, которые он выпил за день, наполняли его живот приятной прохладой, а концентрация сахара в крови была настолько высока, что в ушах звенела трель.
На середине бассейна он оглянулся, ожидая погони, но вдруг понял, что Харриет рядом нет. Завертевшись на месте, он заметил ее вдалеке — она быстрым шагом уходила в сторону женской раздевалки, оставляя за собой цепочку мокрых следов.
— Харриет, стой! — заорал он и тут же наглотался воды — он совершенно забыл, что находится еще на глубоком месте.
Небо было голубино-серым, вечерний воздух душным, мягким. Обернув плечи полотенцем, Харриет быстро шла по направлению к дому.
Из-за угла с визгом вывернула машина, битком набитая девчонками из класса Алисон. Это были «элитные» девчонки — те, что всегда выигрывали разные призы и побеждали на конкурсах красоты. Их вечно выбирали королевами балов, благотворительных базаров и футбольных матчей. Тоненькая, хрупкая Лиза Левитт, Пэм МакКормик со своим темным конским хвостиком, Джинджер Херберт, это она выиграла последний школьный конкурс красоты, а рядом с ней Сисси Арнольд, вовсе не красавица, но такая же заметная, как и ее подруги. Их лица, сияющие, юные, почти совершенные в своей красоте, с умело наложенным макияжем, с вечными улыбками, промелькнули в полуметре от Харриет. Они были похожи на кукол, которых нарядили в мини-шортики и открытые маечки и посадили в машину. На нее они и не взглянули, и от этого Харриет почему-то стало очень стыдно. То же самое произошло с ее мамой — после смерти Робина их старые друзья, которые раньше каждую неделю приходили в гости к Кливам играть в бридж, почему-то исчезли и больше не появлялись. Когда Шарлот встречала их в церкви по воскресеньям, они с преувеличенной сердечностью жали ей руку и спрашивали, как идут ее дела, но в лицо не смотрели. Впрочем, сама Шарлот вряд ли это замечала.
Харриет шла, глядя под ноги, как вдруг услышала над ухом знакомый булькающий звук. Бедный дурачок Кертис Ратклифф — летом он целыми днями шлялся по улицам Александрии со своим водяным пистолетом, расстреливая кошек, собак и чужие машины, — направлялся к ней через дорогу. Когда он понял, что Харриет его заметила, его широкое монголоидное лицо расплылось в улыбке.
— Хат! — Он замахал толстыми руками так, что все его тело заходило ходуном, а потом запрыгал, грузно приседая на обе ноги. — Холосо? Все холосо?
— Привет, Аллигатор, — сказала Харриет, чтобы немного его посмешить. Довольно долго Кертис всерьез считал, что все вокруг можно описать одним словом — аллигатор.
— Холосо? Хат, все холосо?
Он не успокоится, пока не получит ответа, решила Харриет.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 25 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |