Первую неделю я честно пытался дозвониться до него, затем — названивал Майклу каждый сраный день в надежде, что хотя бы он знает, где носит это лохматое недоразумение. Где-то на десятый день я даже наведался к нему домой, но там никого не оказалось — даже признаков того, что здесь вообще кто-то жил последний месяц.
Он словно сквозь землю провалился. И это пугало.
На десятый день я бросаю всякие попытки вызвонить его, но тут Джерард объявляется сам — всклоченный, бледный и виноватый. Он начинает нести какую-то чушь про то, что вёл себя глупо и что очень соскучился, но я не слушаю и половины. Я просто рад, что он вернулся.
Странно чувствовать радость и облегчение, когда другой человек возвращается в твою жизнь. Раньше такого не было, но ведь это Джерард, поэтому я уже ничему не удивляюсь.
Джерард пытается извиниться, смотрит в пол и бормочет несвязную чушь про то, каким он был ебланом, но я продолжаю пропускать его трёп мимо ушей. Я искренне не понимаю, за что он извиняется.
За то, что Я нажрался в драбадан? За то, что Я заблевал всю квартиру? За то, что Я — Я! — напоролся на шлюху с размалёванными губами и позволил ей тереться об меня, состоя при этом в отношениях? За что он извиняется?
— Джерард, — прерываю его я, делая шаг вперёд; он автоматически делает шаг назад и смотрит на меня глазами побитой собаки. — Тебе не за что извиняться, — стараюсь говорить медленно и понятно, чтобы донести до него, что он в этой ситуации виноват в последнюю очередь. Главный мудак тут я. — Это я должен извиняться.
Джерард сначала окидывает меня непонимающим взглядом, а затем, поняв, что я ни капли на него не обижен и не зол, лучезарно улыбается. Медленной поступью идёт ко мне, ласково обнимает за шею и, приподняв густые жёсткие брови в немом вопросе, мягко касается моих губ.
Не помню, как мы оказываемся в спальне, но Джерард уже вовсю елозит руками под моей толстовкой и целует в шею, нашёптывая что-то до омерзения пошлое и милое. Улыбается мне в ключицы и томно вздыхает, когда мои руки ложатся на его упругую задницу. Провожу ребром ладони по ложбинке между ягодиц и вовлекаю его в новый поцелуй.
Он ластится, словно кот: льнёт, трётся и едва не мурлычет мне в ухо. Весь такой ласковый, податливый и тёплый — родной.
Одежда с обувью быстро перекочёвывают на пол, а Джерард седлает мои бёдра и кусает тонкие губы. Соски твердеют и наливаются кровью, а я даже их не касаюсь. Провожу ладонью по плоскому животу, отчего мышцы пресса поджимаются и напрягаются, веду ниже, вдоль по дорожке коротких тёмных волос, и обхватываю наполовину вставший член; второй рукой крепко сжимаю ягодицу Джерарда — потом останутся либо следы от ногтей, либо синяки, либо и то, и это.
— Я скучал, — тихо выдыхает Джерард и улыбается уголками губ, зажимая моё лицо в узких ладонях.
— Я тоже, — улыбаюсь ему в ответ, ведя кулаком вдоль по его члену. Джерарда выгибает, и с влажных покрасневших губ срывается первый стон.
О стонах Джерарда можно рассуждать целый день: они каждый раз разные. Он может стонать не хуже подзаборной шлюхи или порно-актрисы; может стонать томно и страстно, возбуждая этим ещё больше; может сипло скулить в ладонь и краснеть, словно девственница во время первого секса. Он может менять тональность, частоту, громкость и насыщенность стонов. Он стонет так, словно был создан исключительно для этого, — так, как не сможет ни одна девушка.
Так, как не сможет вообще никто.
Мы неспешно целуемся, лаская друг друга руками, губами — всем, чем можем дотянуться. Десятидневная разлука — это тебе не шутки.
Джерард извивается на моих бёдрах: то трётся о них, то приподнимается и наклоняется к моему лицу, то прижимается так близко, что, казалось бы, ближе уже некуда. Его тело отзывается на каждое моё движение, на каждое касание губ к бледной коже, на неторопливые поглаживания его члена, на каждый вздох и полустон. Джерард вообще очень чувствительный — это я подмечаю ещё во время первого секса, когда он до крови прокусывал дрожащую губу и стонал в голос, даже не пытаясь сдерживаться.
Как-то он говорил, что со мной теряет контроль над собой, и мне это, чёрт возьми, нравится. Нравится до дрожи.
Сперма быстрыми сильными толчками выходит из дырочки на багровой головке Джерарда. Его трясёт — колотит мелкой дрожью, но он улыбается и наклоняется для поцелуя.
Целовать Джерарда всегда приятно: он становится мягким, податливым, а его ласковый рот хочется вылизывать до потери сознания. Но ещё лучше становится тогда, когда он — развязный, возбуждённый и _мой_ — насаживается на мой член, выстанывая моё имя.
Смазка лежит в верхнем ящике прикроватной тумбочки. Это Джерард её туда положил. С этими запасами лубриканта мы можем месяц не вылезать из постели — голову даю на отсечения, что он об этом и мечтал.
Скользкие пальцы легко входят в уже разработанное отверстие — готовился? Мило.
Джерард глубоко и тяжело дышит, оглаживая мою грудь узкими ладонями. Трахаю его сразу тремя пальцами, наблюдая за млеющим от подобной ласки Джерардом. Во время секса он настолько прекрасен, что мне не хочется делиться этим зрелищем ни с кем. Он — мой. Моё единственное наваждение. Моя единственная одержимость. Человек, который удерживает меня от совершения аморальных поступков. Он — мой самый аморальный поступок, но кого это вообще волнует, когда он так стонет и выгибается? Точно не меня.
Член входит до смешного легко. Словно и не было этой десятидневной разлуки, и мы только вылезли из постели после очередного секс-марафона. Джерард опирается руками о мои колени и начинает с остервенением насаживаться на стоящий колом член. Он смотрит из-под опущенных ресниц, похабно облизывая сухие горячие губы. Провожу кончиками пальцев по яркой вене на шее и веду ниже, к груди, а дальше — по животу и к напряжённому члену. Джерарда конкретно ведёт.
Я на секунду задумываюсь, кусая губы, и крепко сжимаю пенис Джерарда у самого основания, пальцами второй руки массируя полные спермы яйца. Он только что кончил, но уже готов ко второму раунду — хороший мальчик, ничего не скажешь. Ни одна девушка, с которой я когда либо спал — по пьяни, в основном, — не могла также. И это возбуждало ещё больше.
Для меня Джерард сродни афродизиаку — пробуждает плотские желания даже тогда, когда толком нет сил и на простые движения: встать, пройти десять метров и не упасть. Он умеет пользоваться свои телом и активно доказывает мне это в постели каждый раз.
Член под ладонью напрягается и дёргается от очередного резкого движения — Джерард насадился на меня до упора и очень чувственно задел простату, отчего по телу проходится стадо приятных мурашек. Джерард снова тянется к моим губам и стонет в поцелуй, когда я зажимаю налитую кровью головку между большим и указательным пальцами.
Джерард насаживается ещё несколько раз, чуть не прокусив мне губу от возбуждения, и кончает, пачкая мою руку и живот. Мышцы ануса сжимаются вокруг члена настолько плотно, что хочется закричать в голос от накатившего оргазма, и я изливаюсь следом прямо в его упругую задницу. Джерард глубоко дышит и, улыбнувшись, утыкается лбом мне в плечо.
— Я прощён? — сбивчиво спрашивает он, соскальзывая с моего члена и укладываясь рядом. Пальцы левой руки поглаживают мою грудь.
— Ты был прощён ещё до того, как мы поссорились, — улыбаюсь, утыкаясь носом в его волосы. — Кстати, — укрываю нас покрывалом и обнимаю Джерарда за талию, притягивая ближе к себе, — почему ты не отвечал на звонки?
Джерард морщится и отводит взгляд:
— Мне было стыдно за своё паскудное поведение.
— А первый зачем пришёл? — целую Джерарда в висок и закрываю глаза.
— Желание быть с тобой пересилило гордость и стыд, — он прижимается плотнее, и я чувствую его горячее дыхание на своей щеке. — Я просто не хотел разрушать наши отношения.
<b>Причина четырнадцатая:</b> Печётся о наших отношениях и не хочет их прерывать.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 53 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |