Внизу продолжали о чём-то ожесточённо спорить. Да кто там пришёл, в конце концов?
Я резко схватила брошенный плащ. Вслед за ним что-то упало, издав глухой стук, и провалилось между сундуком и стеной.
Я наклонилась поднять.
Это оказался охотничий нож.
Повинуясь какому-то невнятному порыву, вытащила его из потёртых ножен.
Остро заточенное лезвие ярко блеснуло на свету. Нож был неровной формы, плавно изогнутый с одной стороны. Насколько мне было известно, что-то похожее используется для добивания дичи, хотя до конца не уверена.
Я осторожно погладила ладонью широкое лезвие. Металл был холодным и обжигал руки, словно только с мороза.
Снизу по-прежнему доносились приглушённые голоса.
- «Подожду ещё минут пять, а потом спущусь», -решила я, пряча нож за спину. За спину, но не в ножны.
Внезапно о происходящем подумалось с какой-то неясной грустью. А ведь лет Марте действительно совсем немного. Не знаю, но мне почему-то до боли не хотелось, чтоб она умирала, даже после всего произошедшего.
Бедная женщина, ей и так сейчас несладко, так нет же- пришёл ещё кто-то. Мне на секунду показалось, что вижу ту же комнату, только с померкшим светом, и осевшей пылью на полу. Здесь вряд ли кто-то будет зажигать свет по вечерам, а пыль будет метаться, как снег по насту в лесу. Почему-то я была уверена, что вряд ли у кого-то хватит смелости забрать что-нибудь из дома лесной ведьмы. Разве что поселится Нита, потому что здесь тепло.
Почему-то я была уверена, что со смертью Марты Залесская утратит долю своего волшебства.
Я тряхнула головой, словно желая отогнать видение затянутых паутиной углов. За окном шумел лес, как огромное чернильное пятно, расползшееся на снегу, сцепленное переплетениями ветвей и теней. Тонике оконные стёкла не были покрыты изморозью, поэтому можно было разглядеть каждую снежинку на подоконнике и каждую веточку на ближайших деревьях.
Почему они не замерзли, оставалось лишь гадать. С другой стороны, если здесь всему придавать значение, то можно просто сойти с ума. Похоже, здесь всё становится таким, каким хочет быть, или каким его хотят видеть.
На пушистых серебрящихся сугробах лежали блики от светлых окон, сплетшихся с синими тенями на снегу. За ними же, как в зеркале с подпорченной амальгамой, я увидела своё отражение. Высвеченное, бледное лицо, обрамлённое спутанными волосами. Я зажмурилась, не решаясь взглянуть в глаза своему отражению. Вернее, зная, что вместо глаз должны быть черные провалы.
А ведь мой дом тоже скоро опустеет. Только вряд ли кто-то заметит это. Как и мое вечное отсутствие. Заметят, конечно, но не скоро.
Скорее всего окажется, что бумаги бюрократов помнят людей лучше, чем что-нибудь иное. Кто-то кого-то где-то недосчитается. Обычно, именно так и догадываются о пропаже таких заплутавших и потерянных для мира сего, и вряд ли я стану исключением.
Смутно вспомнилось жёлтое пятно на потолке и стекающая по стенам вода, смешанная с побелкой, и длинные гудки по чужим номерам. Как из прошлой жизни.
Я прижалась лбом к холодному стеклу.
Пройдёт ещё несколько дней, прежде чем я совсем перестану в нём отражаться.
Положила ладони на холодный подоконник. И только сейчас увидела, что продолжаю держать в руках нож, сама того не чувствуя.
...Интересно, почему, чтобы омолодится, нужно столько крови? Неужели действительно дело только в количестве?
Наверное, всё-таки в том, что она забирается насильно. Самое искренне желание- последние, и проклятие, сорвавшиеся с губ с последним вздохом- самое действенное. А если подумать, сколько их прозвучало из уст погибших за эту самую кровь... Достаточно, чтобы свести на нет все действия чудесного вещества, это уж точно.
Тут в мыслях с оглушительным щелчком что-то вспыхнуло и так же мгновенно погасло.
Интересно, а если девушка добровольно отдаст свою кровь, то одной её жертвы окажется достаточно?
Ведь если так подумать, то да.
Внезапно в голове возникла шальная мысль. Меня не станет через несколько дней, Марте останется чуть дольше.
А есть ли смысл терпеть, глядя, как таешь в зеркале, сгнивая в живую? А так- быстро и почти без мучений. Так ведь просто...
Решение было внезапным и крайне неожиданным.
Я перехватила нож поудобней. Рукоять мягко легла в ладонь.
Несколько секунд я, не моргая, смотрела на отсвечивающий серым клинок. Перед глазами плыло отражение в оконном стекле, с терпеливым ожиданием в пустых глазах взирающее с другой стороны окна.
Слух обострился до предела. Похоже, сознание искало зацепку, чтобы остаться, остановится. Я слышала, как трещат от мороза деревья и воет в трубе ветер, как стрекочут втоптанные в каменную пыль часы, потерянные ещё в подземелье, отмеряя скользящие секунды. Мир обрёл тысячи до того неслышимых звуков, заплескавшихся вокруг осколками невнятных вспышек. Раздававшиеся снизу голоса превратились в неясные цветные пятна.
Внутренний голос предпринял слабые попытки разбудить уснувший рассудок, но безуспешно. Что-то настойчиво подсказывало, что о своих благих намерениях надо хотя бы предупредить Марту, тем более что не известно, когда она вернётся, а кровь из окоченевшего трупа потеряет свои свойства. Да и вообще, для таких ритуалов людей убивали не сразу, а наносили глубокие смертельные раны, чтобы кровь выходила постепенно, не вся сразу (это я запомнила хорошо).
В этот момент мне показалось, что кольцо стянуло палец сильнее, впившись в кожу острыми краями, словно соглашаясь с доводами.
Да чёрт с ней, с Мартой! Я не хочу больше мучиться.
Перед внутренним взором всплыла живая картинка, как острая металлическая пластина рассекает тонкую плоть сосудов, выпуская на волю с фонтаном крови остатки теплящейся души.
Отражение в стекле криво усмехнулось: никогда не понимала людей, которые пытаются вскрыть вены. Зачем? Чтобы дольше мучится? (вот кто бы мне сказал на милость, почему я об этом подумала?) От удара в сердце человек умирает за считанные секунды, быстро и без шансов на спасение.
Главное, не промахнуться.
Я приложила к груди ладонь, точно нащупав место, где глухо стучало. Почти точно по середине, чуть-чуть сдвинуто влево. И только тогда отвела руку с ножом.
Некоторое время я просто стояла, стараясь дышать ровнее, будто перед тем как прыгнуть в воду. Кривая улыбка растеклась по дрожащим губам сладковатым привкусом липкой тягучей патоки.
Звуки заметались вокруг всполохами тысяч обжигающих искр, и особенно отчётливо зазвучал изнеоткуда взявшийся скрип ступеней и мартин свистящий шёпот.
Медлить больше не имело смысла.
Пространство стремительно закружилось, и грудь обожгла резкая боль...
***
Пальцы разжались от чьего-то хлёсткого удара, и выпущенный нож со звоном упал на пол. Я прижала руки к груди, инстинктивно пытаясь зажать рану, и с тихим стоном сползла на пол.
-Совсем что ли умом тронулась? –в голосе говорившего слышался гнев.
Я с трудом подняла голову.
На фоне окна возвышался тёмный силуэт незваного гостя. Его лицо показалось смутно знакомым. Да, похоже, на книжном развале я видела именно его. Что же, бывает.
Он стоял, хрипло дыша и бессильно опустив руки смотрел на меня. В светлых глазах за бликами, которыми рассыпался отражённый электрический свет, замерли тревога и бессильный гнев.
В глазах потемнело, и я опустила голову на колени.
Через пульсирующую боль ощущалось, как по рукам струится вязкое тепло, покидая тело.
-Покажи, что у тебя там, -голос звучал уже значительно мягче.
Незнакомец опустился рядом, осторожно отняв от груди мою ладонь.
-Ничего страшного, жить будешь, -с этими словами он мягко коснулся раны, отворачивая лоскут порванного платья.
Я опустила глаза: на синей ткани стремительно расползалось бурое пятно. Ничего страшного действительно не случилось: клинок прошёл вскользь, оставив только глубокую ссадину. Я начала вспоминать, что делают в таких случаях, но на обожжённый болью ум, как на зло, ничего не шло. Повязки в таких случаях, вроде бы, не накладывают. Или накладывают? А как?..
Мысли кружились среди тёмных мушек и рассеивались.
Незнакомец подхватил меня под локоть и почти рывком поднял с пола. Тяжело опираясь на его руку, я кое-как дошла до кресла, куда и упала почти без сил.
Алхимик (позже в мыслях я стала называть его именно так и никак иначе, вспоминая подслушанный на рыночной площади разговор) быстрым шагом направился к журнальному столику, где стоял кувшин. На ковре остались комья грязного снега.
Небрежным жестом выплеснув из стакана белые цикламены, он налил туда свежей воды.
-Пей, -об зубы застучало тонкое стекло.
Вода оказалась слишком холодной, словно из-под речного льда, и обжигала горло. Я закашлялась.
Стоявший подле выхватил стакан из рук до того, как я успела его разбить, и поставил на подоконник.
-Я же ведь всё равно умру, - я старалась говорить отчётливей, но от холодной воды голос безбожно хрипел, -из меня ведь душу вынули.
-Глупости. Ты ещё даже тень отбрасываешь, -уверенно заявил он, всё так же глядя в темноту за окном и даже не обернувшись.
Я только вздохнула и закрыла глаза. Господи, когда же я устала.
-За какие же грехи ты мне послана, -мой безымянный собеседник обречённо прижался любом к оконному стеклу, и оно слабо звякнуло от прикосновения.
Через опущенные ресницы я отчётливо видела, как по ту сторону окна неясный силуэт, как две капли похожего человека, тоже прислонился к тёмному стеклу.
В первые минуты нашего странного диалога у меня создалось впечатление, что его лицо всегда неподвижно, как посмертная маска, а эмоции отражают только глаза и голос. Но сейчас на его губах цвела усталая усмешка.
Я только вздохнула. Пульсирующая боль в груди чуть стихла. Я взглянула на рану и не поверила своим глазам: к ткани прилип плотный сгусток крови, и порез почти не кровоточил.
Несколько секунд я молча рассматривала рану, пытаясь понять, в чём тут дело.
Хотя, если так подумать, то почему нет? Если окна могут не замерзать, то почему кровь не может сворачиваться быстрее?
Странный гость только многозначительно кивнул в ответ на мой немой вопрос, и наконец-то на шаг отошёл от окна.
В светлых глазах замерло странное выражение: «Я знаю что-то такое, чего ты не знаешь»,- это звучало у меня в мыслях, будто снова кем-то нашёптанное.
-Ты совсем ничего не помнишь? –спросил он вслух.
Я отрицательно покачала головой. Интересно, а что я должна была помнить?
-Так и думал, -он в очередной раз безразлично усмехнулся, хотя на лице проскользнула едва заметная тень сожаления.
-Знаешь, я иногда задумывался, что было бы интересно встретить тебя снова. Но никогда не предполагал, что это случится именно так.
Последняя реплика, судя по всему, была мыслями вслух.
-Знаешь ли, немного обидно, если кто-то из тех немногих людей, о ком иногда задумываешься, даже понятия не имеет о твоём существовании.
-Глупо обижаться на кого бы то ни было, за то что он не оправдывает твоих ожиданий, -заметила я. –И всё же, что такое я должна была помнить?
-Я знаю. Нет, ты как раз никому ничего не должна. Здесь вообще позволительно многое не помнить, -он улыбнулся. –Я, придя на Залескую, почти начисто забыл всё, что было до этого. Теперь помнится вроде как сны или ранее детство, не больше. И не сказать, что очень жалею об этом. Что-то, правда, запечатлелось слишком ярко, что уже никогда не забудешь, но такого мало.
-Интересно, а я здесь причём?
-А ты просто была радостным воспоминанием, сама того не ведая, -флегматично пожал он плечами, продолжая задумчиво мерить шагами комнату, прислушиваясь, как скрипят под ногами половицы.
Он презрительно пнул носком сапога окровавленный нож, который с металлическим звоном упал за порог.
Я судорожно дёрнулась, обернувшись на звук.
-Я останусь с тобой, пока Марта не вернётся, -ответил странный гость на мой очередной незаданный вопрос.
В ответ я только кивнула.
Внезапно мой собеседник резко обернулся, остановившись в дверях.
-Может быть, всё-таки попробуешь что-нибудь вспомнить?
Я непонимающе склонила голову, внимательно заглядывая в его глаза.
Наверное, только сейчас я заметила, что глаза у него были светлые, до странности светлые, какого-то непонятного, серовато-орехового оттенка. И такой же выворачивающий наизнанку взгляд, как у торговца тенями.
А ведь они действительно были чем-то неуловимо похожи...
Меня передернуло от одной этой мысли: это было бы уж слишком.
Несколько секунд мы смотрели друг другу в глаза, из упрямства никто не отводил взгляд первым.
А потом одновременно рассмеялись.
Я положила одну руку на грудь: рана снова вспыхнула жгущей болью.
Свет рассыпался в набежавших на пересохшие глаза слезах сотнями маленьких белых солнц, рванувшимися во все стороны, сжигая изображение. Я почувствовала, как пространство постепенно тает, будто рыхлый снег на сквозком мартовском ветру, пропадая в небытие.
Господи, когда же я перестану быть такой доверчивой?..
И ведь правда, они действительно были чем-то похожи...
***
...Под ветхими потолками грохотало восторженное эхо сотен голосов. Узенький коридор маленькой провинциальной школы по традиции тепло встретил многочисленных учеников облупленной штукатуркой низких потолков и цветными плакатами, шуршащими от сквозняка. Воздух, насквозь просвеченный потоками света, льющимися из вымытых окон, пронзительно звенел. В тёплом майском сквозняке витали запахи весенних цветов и белоснежного крахмала, от которого разве что не хрустел поднимающийся от ветра тюль.
Не знаю, откуда у нас появилась это традиция, но исправно, из года в год, мы провожали выпускников таким образом. Это называлось «живой коридор»: вдоль стен просторного холла строились младшие школьники, с букетами цветов и воздушными шариками (это обычно раздавалось идущим мимо выпускникам).
Под громкий беспрерывный треск звонка они шли мимо стройными парами, и в тот же момент воздух наполнялся гулом восторженны голосов и пестрым мельтешением.
-Поздравляем!
-В добрый путь!
И тихие, смущенные «спасибо». Они сами несколько лет подряд также провожали других, зная, что когда-нибудь пойдут той же дорогой.
Пары, во главе с учителями, ведшими колонну, одна за другой скрывались в настежь распахнутых дверях в конце холла.
Продираясь через толпу сверстников, в коридор выбежала девочка с огромной охапкой сирени: она поспешно оглядывалась в поисках своих, но в цветной круговерти разглядеть хоть одно знакомое лицо было не так-то просто. Похоже, опоздавшая.
Между тем колонна выпускников почти скрылась в дверях.
Девочка побежала следом. Маленькие лакированные туфельки звонко стучали, что было слышно даже за общей завесой шума.
Охапка мешала бежать, и из неё то и дело выпадали веточки: девочка наломала сирени ровно столько, сколько смогла унести.
С пышных фиолетовых кистей дождём сыпались цветы, застревавшие в коротко остриженных волосах и рюшках школьного платья.
Я не сразу поняла, что вижу саму себя много лет назад.
Бегущая фигурка догнала хвост колонны уже у самых дверей.
-Держи!
Она схватила замыкающего колонну за рукав пиджака.
Парень удивлённо обернулся. Судя по всему он не сразу понял, что зовут именно его.
Сирень посыпалась из охапки, шелестя листьями.
-Поздравляю! –её сбившийся голос звучал неожиданно звонко.
Девочка приподнялась на носочки, протягивая букет. В её глазах светился искренний, невыразимый восторг.
- «Не хватило, значит», -отметила я про себя.
Впрочем, замыкающие нередко оставались обделёнными: львиная доля цветов доставалась учителям и прочим, идущим во главе колонны.
Выпускник добродушно улыбнулся, забирая из её рук осыпающуюся сирень.
-Спасибо, -оглянувшись, он увидел, что все уже скрылись за дверями. И, подмигнув на прощанье, поспешил вслед за остальными.
Пространство вспыхнуло языками сиреневого пламени, плавно опадая в пустоту...
***
Звенящий в воздухе аромат сирени исчез, осыпавшись пылью, и волшебное ощущение свободного падения сменилось осязаемой теплотой натопленного дома. Только взгляд стоящего напротив приобрёл вполне осмысленное выражение.
-Вспомнила теперь? –похоже, вопрос был риторический.
Я вздохнула и подняла голову, словно очнувшись от долгого сна.
Как же давно это всё было.
Сложно было поверить, что там, в воспоминаниях, и здесь- это один и тот же человек. Похожи, пожалуй, были только глаза, посветлевшие с уходом воспоминаний.
Как интересно: мы столько лет жили в одном крохотном городке, ходили по одним и тем же улицам и даже учились под одной крышей, чтобы когда-то узнать друг друга, встретившись на забытом богом пересечении миров.
Увидев, что я пришла в себя, он снова отвернулся к окну.
-Можно нескромный вопрос? Зачем ты остался на Залесской? –не понимаю, зачем я это спросила. Слова слетели с губ раньше, чем были осмыслены.
-Книги, -ответ был лаконичный.
-Ты стал математиком или химиком, иначе и быть не могло (не спрашивай, почему, просто знаю и всё). Только вещества здесь каждый раз ведут себя, как им вздумается. И всё, что мы о них знаем, потому бесполезно.
-Это ты к тому, что я на пару с Нютой должен подметать окрестные дворы?
-И всё-таки, зачем ты остался?
-Книги. И не только.
Он замолчал, словно раздумывая, стоит ли говорить дальше.
Напряжённый взгляд был снова направлен куда-то в застеклённую темноту, наверное, надеясь что-то там найти.
-За десятую долю того, что известно здешним книгам, наши ученые бы душу продали. Пожалуй, если ещё поискать по сетке миров, можно найти действительно всё- думаю, ты оценила это, погуляв по ярмарке. Если бы не здешние особенности веществ и не лень... С другой стороны, меня это не интересует, -на этой фразе я заметила в его глазах лихорадочный блеск.
-Угу, именно поэтому ты не вернулся обратно, чтобы поведать непросвещённым о том, как делать из свинца золото, а из воды- вино, хотя наверняка знаешь. Тихо думаю, что ты и не такое знаешь. Но тебе это не надо.
-Не надо, -он согласился, -поверь, золото и вино никуда не уйдут, их всегда хватит. А вот с чем-то можно и опоздать.
-Подожди, дай угадаю: ты до сих пор мечтаешь жить вечно? –я внимательно заглянула в глаза его отражению.
Он обернулся.
-Как ты поняла?
-Поверь, догадаться было нетрудно. Уж что роднит нас всех, так это нежелание умирать.
-Чем дальше, тем больше ты меня удивляешь, -он слегка улыбнулся. -Кстати, давно хотел спросить, -он подошёл ближе, -как тебе удалось заполучить колечко?
Я вздохнула и сжала руку в кулак.
-И ты туда же. Почему-то все думают, что оно обручальное, и хоть кто-нибудь бы знал, что я выторговала его сегодня в метро, -я рассмеялась.
-Это ты так думаешь, а все как раз знают, -отрезал собеседник. –В том-то и дело, что такие вещи нельзя выторговать. Обычно такие дарили на память, насколько я знаю. Причём они были вроде почтовых голубей: если в пути придётся просить помощи, ты всегда можешь обратится к дарителю, в случае чего.
Я истерично засмеялась.
-Ну не издевайся, а? Торговцы тенями вообще никогда не трогали своих покупателей: им просто незачем этого делать. Очевидно, я представляла из себя настолько лёгкую добычу, что он счёл за лучшее даже поступиться этим принципом. И вообще, кстати, изначально я искала родственные души, а приобрела...
-Или ценную добычу, -без доли иронии заметил соискатель бессмертия. –Тогда это всё объясняет. Ты знаешь, какие формы обретает высвобожденная из тела душа? Ну ведь явно не кольца. Это только способ найти то, что ты искала. Как видишь, не всё можно купить, даже на Залесской, -он вздохнул и снова отвернулся к окну.
Похоже, он действительно кого-то ждал и постоянно там высматривал.
В воздухе повисла неловкая тишина.
Алхимик первым нарушил молчание:
-Дай руку.
-Зачем?- вопрос скорее из духа противоречии, нежели из любопытства, но всё же я протянула левую руку.
-В кого ж ты такая, -процедил он, сквозь зубы, и бесцеремонно схватил меня за правую руку, развернув её ладонью к себе.
Я безучастно смотрела, что будет дальше.
Алхимик осторожно снял стягивавшее палец кольцо. Странно, но металлический ободок, до того бывший тесным настолько, что впивался краями в кожу, послушно расширился, как приманенный теплом его рук, и послушно соскользнул в раскрытую ладонь.
Учёный безумец поднёс кольцо к свету, рассматривая на внутренней стороне гравировку в виде восьмёрки.
-Я так и думал, -устало изрёк он, положив кольцо в мою руку.
В приглушённом электрическом свете волокнистый металл сильнее отливал зеленоватым. Я увидела, что стенки кольца продолжали стремительно увеличиваться. Сначала думала, что это рябит в глазах, но нет: металл действительно разрастался, причём распухая, из плотного замкнутого листа становясь объёмным. При этом кольцо становилось заметно мягче и теплее, что по коже стали распространятся тёплые пульсирующие волны. Зеленоватые волокна металла выбивались из структуры, пушистыми лучами расходясь во все стороны. Они рвались где-то там, в глубине, и высовывались в воздух наэлектризованными зелеными ниточками, слегка дрожащими на невесомом сквозняке.
Наконец кольцо лопнуло, превратившись в пушистую круглую ленту.
Она зашевелилась, и, выгнувшись дугой поползла. Теперь на моей ладони лежала мохнатая зелёная гусеница.
-Боишься?- с усмешкой спросил алхимик, заглядывая через плечо.
-Нет, -только и прошептала я, заворожено глядя, как маленькое создание поползло вверх по руке. Многочисленные лапки оставляли на коже крохотные жгущие следы, как от прикосновения тончайших иголок. –Гусеницы- они симпатичные. И из них потом вылупляются бабочки, как их можно хотя бы из-за этого не любить? Я странная, да? –у меня было понимание, что несу сейчас что-то бессвязное, но облечь рваные мысли в нормальные фразы не получалось.
-Немного. Но из неё на самом деле выведется бабочка, которой найти то, что ты ищешь будет неизмеримо проще, чем тебе самой.
Я хотела ещё кое-что спросить, но он только покачал головой:
-Не спеши. Через несколько часов.
Гусеницу я посадила на одну из книжных полок большого шкафа, сколоченного из старых рассохшихся досок. Пушистое создание, радостно семеня маленькими лапками по неровной древесине, устремилось прочь от нас.
Впрочем, он прав: нам пока что спешить не имеет смысла.
-Знаешь, если тебя это утешит, могу пообещать вот что: после твоей смерти я выкуплю у торговца твою душу. В конце концов, мы оба будем заперты здесь, на Земле, только по-разному. Я не смогу умереть, а ты- упокоится.
-«Лёгкую добычу... Или ценную добычу. Или ценную...»- потихоньку шуршало в мыслях. Я отошла к окну, и, опершись о подоконник, прижалась лбом к замерзшему стеклу.
-А если торговец тенями решит оставить меня при себе? –вяло спросила я, не оглядываясь.
-Маловероятно. Впрочем, это будет видно, не к спеху. Но имей ввиду ещё вот что: не оставайся здесь на ночь. Ты не знаешь Марту: она внешне кажется чудаковатой и доброй, но это совсем не так. А ещё она никогда не отступается от задуманного. Поэтому пообещай... Ты вообще меня слушаешь?! –я слегка кивнула, -пообещай, что не останешься здесь на ночь. В противном случае, до утра ты можешь и не дожить. А я постараюсь что-нибудь придумать.
В этот момент на лестнице раздались неровные шаги.
Мы оба мгновенно обернулись к дверям. Я отметила про себя, что его лицо в этот момент снова приобрело прежнее бесстрастное выражение.
На пороге стояла Марта. Она крепко прижимала к груди какую-то истрёпанную книгу, но широкие рукава платья закрывали обложку, и прочитать название не получилось.
Непрошенный гость молча выхватил книгу из старческих рук. Марта не сопротивлялась, но в её ярких глазах вспыхнула непередаваемая горечь: она явно не хотела отдавать отобранное обратно, хотя и понимала, что это неизбежно.
-Не прощаюсь, ещё увидимся, -бросил он через плечо, и поспешно направился к лестнице.
Я заметила, что он всегда говорил отрывисто и передвигался быстро, словно куда-то опаздывал. Как сейчас.
***
Я снова осталась в комнате одна. Старуха не заметила ни липких следов на стенках шкафа, ни кровавых пятен на ковре. Или сделала вид, что не заметила.
Так или иначе, ненужных расспросов я благополучно избежала.
Я уселась в кресло и принялась терпеливо ждать.
Если этот безумный учёный (или учёный безумец, что подходит больше?) прав, то самым разумным будет сейчас же одеться и уйти. Хотя ещё разумнее будет подождать, пока Марта уснёт, и уйти только тогда. Наверное, именно так я и сделаю (хотя где-то в глубине души и понимала, что это всего лишь отговорка: я не хотела идти одна через ночной лес и просто тянула время).
Гусеница, плавно выгибая мохнатую спинку, мерила «шагами» книжную полку. От длинного тельца оставалась полоса отблёскивающей слизи.
Только сейчас я заметила, что от кольца на пальце остался красный след, как от ожога. Возвращаясь к вопросу о том, что в метро ничего хорошего не продают. Ни в каком метро.
В этот момент в коридоре раздались шаги, и в комнату вошла Марта, державшая в руках аккуратную кастрюльку, накрытую клетчатым полотенцем.
-Ты проголодалась наверное, милая?- ласково спросила старушка.
Обойдя кресло, она поставила кастрюльку на хромоногий столик. Через некоторое время я услышала шуршание ткани и звон тарелок.
Обернувшись, я увидела, что Марта расставляет тарелки на разостланную пёструю скатерть. (-«И откуда только она их достала?»- подивилась я про себя, оглядываю комнату в поисках места, подходящего для посуды).
-Садись, ужинать будем, -старушка разливала по тарелкам какую-то похлёбку, пахшую пряными травами. Из кастрюльки шёл тёплый пар.
Здравый рассудок подсказывал из Мартиных рук ничего не есть.
-Чего ты стоишь, как неприкаянная? –старушка выдвинула из-под стола пару низеньких табуреток. Я заметила, что вообще вся мебель в её доме была старая, но крепкая.
Если не считать дольки хурмы, у меня с утра во рту не было маковой росинки. -«Если отхлебнуть несколько ложек, ничего не будет», -подумала я, подходя к столу.
Марта молча придвинула полню тарелку, приглашая усаживаться рядом с собой.
Несколько минут мы сидели молча, ковыряясь в своих тарелках.
Похлебка оказалась вкусной, хотя и немного пересолена. Из чего она была приготовлена, я так и не смогла понять, но спрашивать не стала. Не удивлюсь, если Марту научили это готовить на одном из многочисленный перепутий миров, через которые она шла. Но я не стала её ни о чём спрашивать.
-Ты чего ешь так неохотно? –ласково спросила старушка, уже покончившая со своей трапезой. –Доедай пока, а я пойду на ночь тебе постелю. Спать ляжешь здесь.
Я кивнула в ответ. Спорить сейчас не хотелось.
На самом деле, не хотелось уже ничего: ни спорить, ни искать, ни ждать, ни боятся. Возможно, действительно был смысл не доверять Марте, но меня это уже не волновало.
- «Как только старушка уляжется спать, сразу же уйдём отсюда», -настойчиво уговаривал внутренний голос. Я мысленно с ним согласилась, понимая, что уже начинаю засыпать.
***
Через несколько минут Марта погасила свет и вышла, бесшумно притворив за собой дверь.
Не раздеваясь, я легла на диван и укрылась лоскутным одеялом. Свежие простыни пахли чистотой и морозом.
Я лежала, глядя в дощатый потолок, и считала сучки. Несмотря на усталость, не спалось.
Из незанавешенного окна лился прозрачный лунный свет, ложащийся на пол белыми полосами, блеклый как разлитое молоко. В стеклянном кувшине перламутрово поблескивали пятна отражённого света, оставшегося расплывшимися звёздами в тонком стекле.
В пронзительной тишине дома было слышно, как на книжных полках шевелится гусеница.
Старая позолота на корешках старых книг, стоявших на полках стройными рядами, в лунном свете ярко отблёскивала, и с края одной из полок спускалась длинная светящаяся шелковинка, закреплённая где-то между пожелтевшим страницами одной из книг. На краю клейкой нити, словно выплавленной из лунного света, болтался светящийся сгусток-гусеница. Она терпеливо тащила из своей утробы тонкую шелковинку, и обматывалась ею, обматывалась... А светящийся сгусток внутри мохнатого тельца всё не заканчивался, переходя в долгую нить.
Из этого кокона выведется бабочка, и освободится чья-то неприкаянная душа.
А я всё так же считала сучки на потолке и напряжённо прислушивалась, в глубине души чего-то ожидая.
Но в доме было тихо. Марта спокойно спала. А я продолжала её ждать, поминутно оглядываясь на дверь, думая увидеть в тёмном проеме сгорбленный силуэт. Но, скорее всего, напрасно: Марта решила больше не испытывать судьбу.
На окнах шевелились шторы, приподнятые легким сквозняком, чуть приоткрывая край неба, на котором проступил тонкий-тонкий серп месяца.
Через беспроглядную стену леса сочились гудки уходящих поездов, и на воде в кувшине всплывала подсвеченная рябь.
И снова комната до краёв наполнялась звенящей тишиной, цветущей в тёмных закутках блеклыми разводами пролившегося света. Он мешал уснуть, но подняться и занавесить шторы было выше моих сил.
Дата добавления: 2015-08-27; просмотров: 38 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |