Пегги Рейнольдс с любовью 7 страница

Мир это отражение богатства сознания

RESTART

Карта. Сокровище.

Не существует системы Поиска, которая помогла бы мне найти верные дороги в жизни. Я должна делать это сама, и помощники у меня всегда неожиданные и странные. Конечно, я могу пойти проторенной дорогой, ориентируясь на указатели на шоссе, говорящие, куда ехать. Есть множество организованных туров и экскурсий. Как я могу пропустить Памятники Древности или тур по Семи Чудесам Света. Я могу даже свернуть с главной дороги, при условии, что буду следовать придорожным знакам. Если я захочу поехать на сафари, я без проблем могу наслаждаться видом из безопасного джипа, но ни в коем случае, ни в коем случае, не выходить, чтобы поглазеть на львов.

Почему нет?

Они съедят меня.

Совсем недавно лев задрал туриста. Льва потом поймали и пристрелили, а когда его вскрыли, то нашли в желудке целую ногу, обутую в кроссовку. А еще буклет, предупреждающий туристов об опасности львов.

Львы опасны. Это правда.

Львы живут в Пустыне. Это правда.

А как еще я собираюсь добраться до Земли Обетованной, если не через пустыню со львами?

Нет никаких гарантий, что я найду то, что ищу. Должно ли это меня останавливать? Все мы хотим гарантий – на банковские счета, стиральные машины, компьютерное обеспечение, семейный статус, пятновыводитель, брак и пальчиковые батарейки. Потому ли, что жизнь изначально не дает нам никаких гарантий?

Гарантий нет. Нужно просто рискнуть.

Однажды, много-много лет назад, я пыталась убежать из Мусорного Дома. Я взяла лестницу и приставила ее к высокой стене, что ограждала нас от мира и мир от нас. Я была в трех ступеньках от вершины, когда почувствовала, что кто-то трясет лестницу. Не нужно было смотреть вниз, чтобы понять, что это моя мать пытается стрясти меня с нее как яблоко с дерева.

- Слезай оттуда!

Я спустилась, и как только ступила на землю, мать дважды ударила меня по лицу.

- Что это ты задумала?

- Я хотела увидеть Пустыню.

- Там ничего нет. Ты же знаешь.

- Если там ничего нет, то нечего и бояться.

- Ничто это самая опасная вещь в мире.

- Почему?

- Если ничего нет, ты можешь что-то придумать. Ты не сможешь вынести пустоту. Она по-прежнему будет пустотой, но ты убедишь себя в обратном.

- То, в чем я убеждаюсь, правда.

- То, в чем ты себя убеждаешь всего лишь глупые сказки.

- Это и так сказка – ты, я, Мусорный Дом, сокровище.

- Это реальная жизнь.

- Откуда ты знаешь?

- Никто никогда не заплатит, чтобы на нее посмотреть.

Она направилась к дому. Потом обернулась.

- А я заплатила бы сколько угодно, чтоб в ней не участвовать.

- Так измени ее.

- Ты не понимаешь, да?

- Не понимаю чего?

- Это реальная жизнь.

И я думала о нас, много-много лет спустя – ты и я, в Париже, и как ты всем своим видом говорила, что все в наших руках, нужно только рискнуть. Ты казалась свободной, но оказалась платежным требованием. И я платила, чтобы посмотреть. Я смотрела на твои пальцы, на твои губы. Смотрела, как ты раздеваешься. Я не видела, как ты ушла.

Я платила и потом и никогда не считала цену. Ты стоила этого. Снова и снова ты стоила этого. У меня щедрое сердце. Пользуйся. Спусти все. Пусти меня к себе. Сколько? Все? Отлично.

Сверкающая река и мягкий вечер скрепили обещание. Мир только что родился. Он прожил лишь день. День, когда мы встретились. Обещание состоит в том, что мир всегда рождается заново. Никакой багаж прошлого его не удержит. Другой день. Другой шанс.

Неужели никто в это не верит? Ты не верила. Что бы я ни предложила, я не могла освободить тебя, потому что ты сама не могла освободиться. Ты сбилась с пути, но упрямо хотела ему следовать.

Я думала о нас – тот день в Париже, когда мы спасались от ливня. Выглянуло солнце, и тротуары заблестели. Словно улицы вдруг стали зеркальными, и мы видели здания и статуи и собственные лица, размноженные стеклянной пирамидой и гладким зеркалом дождя.

Это случилось после потопа. Прошлое утонуло, но мы уцелели. Из множества отраженных зеркалом возможностей мы могли выбрать любую.

Капли дождя катились с наших плащей и с кончиков твоих волос. Каждая была маленьким миром, хрустальным шаром, предсказывавшим наше будущее. Пусть падают. Их было так много, так много возможностей, так много будущего. Когда я стряхнула капли с твоего лба, вечности снова впали в воду, из которой когда-то вышли. Мы были вселенными и капали мирами. Нам нужно было только выбрать.

- Ной, наверное, чувствовал себя так же.

- Промокшим?

- Свободным.

Представь.

Воды отступают, и ковчег устраивается на вершине горы Арарат. Голубка возвращается с оливковой ветвью в клюве.

Представь. Прошло много-много лет, земля давно суха и плодородна, а лодка все еще там, насажена на горную вершину как знак памяти.

Я оглядываюсь на нее в изумлении. Я с трудом верю своим глазам – абсурдное, невероятное доказательство того, чего никогда не было.

Но ведь случилось. Случилось с нами.

Потоки воды не могут охладить любовь, наводнения ее не потопят.

Ты и я, рука в руке, идем по улицам словно пара близнецов, спустившихся с зодиакального круга.

До нас была только земля. День не омрачен ни прошлым, ни будущим. Нет решений, напоминаний, только день и мы.

Два буддиста в оранжевых робах пели и танцевали перед небольшой ракой.

- Живи мгновением, – сказала ты.

- Что?

- Буддистская философия.

Я засмеялась. Я знала, что ты права. Ты потратила весь день, чтобы убедить меня в своей правоте, и то, что мы переспали, точно вписывалось в доктрину мгновенности, сиюминутности.

Ты и я, идем по улицам, и наши следы будто горят в воде. Пар поднимается вокруг нас, словно нас только что подковали.

Подковали или заклеймили? Ты прижгла меня в тот первый день, и ничто не охладит рану.

SAVE

Ночь.

Я дома в Спиталфилдс. Я живу над магазином. На вывеске написано просто VERDE, и никто не может увидеть, что там внутри. Шторы на огромных окнах в старых деревянных рамах опущены до конца. Тикают часы, но все в свое время. По потолку бродят тени – голова медведя, нож.

Через минуту я спущусь в магазин и начну сочинять историю, заказанную на завтра. Надеюсь, она подойдет.

В это время городские мальчики с деловыми лицами ослабляют галстуки, забывая о цене закрытия на интернетовских торгах, и жаждут выпивки. В индийской лавке по соседству все еще режут Дика. Спускаясь по лестнице, я слышу жужжание лезвия.

Беглый взгляд на улицу – Хоксмурский собор, ABN банк, уличный продавец кофе собирается домой. На опустевшем рынке торговцы играют в футбол.

Я захлопываю дверь как раз перед носом у очередной экскурсии по Местам Джека Потрошителя. Мой дом входит в список, и многочисленные студенты, пенсионеры и важные американцы толпятся перед магазином, читая древние объявления на ставнях, изумленно пялясь на входную дверь, почти что веря, что сейчас оттуда выйдет Джек Потрошитель в образе акушерки, медсестры, продавца устриц или каком-то еще обличии, выбранном из представленного ассортимента.

Через дорогу разминается группа из Тура Дракулы. Откуда они здесь, ума не приложу. Спиталфилдс и рядом не лежит с Трансильванией или Уитби, и даже во времена Романской империи никогда не выходил к морю.

Но это очень старый дом.

Первую ночь здесь я провела в подвале. Где-то посреди ночи я услышала шаги на лестнице. Я села и громко позвала – «Кто там?»

Никакого ответа. Я снова легла, уверенная, что не одна в комнате, а потом чья-то рука осторожно обхватила мою, над запястьем, где бьется пульс. Через мгновение, будто удостоверившись, кто из нас жив, рука отпустила меня, и что бы это ни было, оно стояло у моей постели и громко дышало.

Это очень старый дом.

Если бы вы захотели прийти сюда, забыв о времени, ближе к вечеру, и позвонили в колокольчик, вы бы увидели магазин таким, каким он был всегда – хранящим свои секреты, предлагающим вам то, чего нельзя купить ни за какие деньги – свободу, только на одну ночь.

Вы бы стояли в одиночестве, глядя на рыцарские доспехи, апостольники, колодки и парики, развешенные по стенам, будто насмехающиеся головы. Потом появилась бы я, улыбаясь вам, выжидая. Выжидая нужный момент, чтобы начать.

Вы говорите, что хотите превратиться.

Вниз по лестнице, и я включаю экран, и смотрю, как знакомое пустое пространство медленно заполняется. Пустые пространства это мои владения.

Вот история…

Дождь был плотным как стекло. Много дней я ел, пил, спал и шел, заточенный в это стекло. Чувствовал себя святыми мощами. Восточной диковинкой. И я смотрел на льющиеся стены своей клетки, способный бегать, неспособный убежать.

В лесу каждая твердая вещь превращалась в свой жидкий эквивалент. За что бы я ни взялся – корень, ветка, камень – все оборачивалось водой. Пальцы ловили пустоту. Усеянная листвой земля ускользала из под ног коричневой водой. Деревья стояли водяными столбами. В жидком лесу я был единственным твердым телом, но и мои очертания начинали сливаться с другими, не моими линиями. Я снова и снова повторял свое имя – «ОРЛАНДО! ОРЛАНДО!»

Я надеялся, что имя удержит меня, но и сам звук словно стекал с языка и буква за буквой падал в озеро у моих ног. Я попробовал снова, но когда опустил руку в озеро, имя уже исчезло.

«Что я здесь делаю?»

Женщина, которую я люблю, была похищена и увезена этой дорогой. Если я не найду ее, я никогда не найду себя. Если я не найду ее, я умру в этом лесу, вода к воде.

Что это там впереди, за деревьями?

Я прибыл во дворец. Не было ни собак, ни часовых, и путь был открыт. Я провел рукой по глазам, смахивая дождь, уже не такой сильный и вполне переносимый. Стоя в нерешительности у железных ворот, я услышал, как она зовет меня – «ОРЛАНДО! ОРЛАНДО!». Не колеблясь больше ни минуты, я ворвался во дворец с обнаженным мечом, готовый умереть, готовый жить, вновь ощущая себя, зная свое имя.

Дворец был пуст. Я взлетел по лестнице, толкая все двери, крича, оборачиваясь, останавливаясь, прислушиваясь. Ее похитители, должно быть, бросили ее здесь. Опасности не было. Мне нужно было только найти ее.

Комната за комнатой. Конюшня, двор, лоджия, темница, башня, кухня, буфетная, оружейная, библиотека, кладовые, винные погреба, склепы, часовня, склад ружей, склад инструментов, амбары, зимние запасники, летний дом, комнаты слуг, подвал.

Я потерял представление о том, где комнаты начинались и где заканчивались. Я будто гнался за самим собой. За каждой дверью я сталкивался с пустотой. В некоторых комнатах была мебель. В некоторых не было. Все были пусты.

Были ли?

Спустя какое-то время я заметил и другие фигуры с мечами наголо, полные такой же решимости, какой был полон я на пути ко дворцу.

Там был человек, срывавший гобелены – все гобелены ежедневно – к одним он подкрадывался и брал двумя пальцами за краешек, другие брал приступом, с криком и воплями. Каждый третий день я проходил мимо него, в полдень, на третьей лестнице. Он ни разу на меня не взглянул.

Вскоре я понял, что каждый из нас создал собственную систему, придуманную во время беспокойного обеда или сна. Каждый из нас, одинокий и полный решимости, превратил дворец в личный лабиринт. Мы знали его лучше, чем тело возлюбленной. Мы знали его лучше, чем самих себя. Он и был нами. Для каждого дворец нес тайный смысл, непонятный другим.

И скажу вам странную вещь: когда кто-то из нас сдавался, измученный и отчаявшийся, потому что все двери были открыты, но за ними никого не было – он видел, на мгновение, то, что искал – свою любимую, своего сокола, лошадь, банду разбойников, разоривших его дом. Он слышал голос, умолявший, просивший, поддразнивавший, так что когда он приходил в себя, он возвращался снова, возбужденный, убежденный, с твердым намерением обыскать все кладовые, лоджии, буфетные, подвалы…

Говорю вам точно: дворец был пуст. Именно, пуст – в нем не было искомого, только ищущие.

Однажды во дворец пришел человек. Как и всех нас, его привлекло видение его желания. Он искал деревенского мальчишку, укравшего его лошадь. Когда задыхающийся Астольфо ворвался во дворец, он сразу понял, что тот заколдован. Куда бы он ни глянул, он видел людей, занятых только собой, не замечавших всех остальных, которые как сумасшедшие беспорядочно носились по коридорам.

Астольфо поднял мраморную ступеньку у парадной двери, и дворец исчез. Исчез окончательно.

Вы наверное думаете, что Астольфо стал после этого героем, но колдовство так просто не проходит. Мы стояли, изумленно оглядывая голые поля вокруг нас, и вдруг в Астольфо мы обнаружили все то, что так долго искали. Одни пытались заняться с ним любовью, другие жаждали убить. Бедняга, он был едва жив, когда наконец сумел достать свисток и издать пронзительный вопль.

На этом все кончилось. Звук разбил наши последние иллюзии, и мы увидели все, как было. Мы ничего не сказали. Мы едва взглянули друг на друга, расходясь каждый своей дорогой, кто-то на восток, кто-то на запад, кто-то в горы, кто-то домой.

Я ушел последним.

Я протянул руку и нащупал пропавшие стены. Дворец исчез, или скорее, он больше не существовал вне меня. Лестницы, коридоры, залы, комнаты, свечи на столах, даже горчичница, которую я выбросил из окна столовой, все это заполняло потаенные глубины сознания.

Я был один. Атом и мечта.

Экран потускнел. По комнате бродили тени, с улицы доносились звуки, но я не различала их. Мир снова наполнился, и мне казалось, мы снова у реки, смотрим на огни пятничных машин. Я видела коричневую воронку и серый камень, попавший в нее под причалом. Воронка всегда глубже, чем кажется. Никто оттуда не выберется, лишь иногда, после отлива, находится пистоль или меч, или сережка, или кусочек римской мозаики, или история.

Да, всегда история, выловленная из речных глубин.

Пару лет назад я спускалась к Темзе посмотреть на отлив века. 19 января 1998 года. Широкая река превратилась в тоненькую металлическую ленту. Я шла там, где должна была быть вода, и мне казалось, что невидимая река накрывает меня. Ощущенье, будто я шла внутри нее.

Под ногами, с каждым шагом, я слышала резкий хруст. Я опустила руку в ил и достала пригоршню шариков, чем-то похожих на глаза. Это были пробки от бутылок, в девятнадцатом веке мраморными шариками закупоривали бутылки. Я положила их в карман – маленькие капсулы прошлого – и пошла дальше.

Возможно, так все и происходит – жизнь медленно течет по памяти и истории, прошлое возвращается в зависимости от приливов и отливов. История это коллекция найденных безделушек, омытых временем. Какие-то мы подбираем, какие-то игнорируем, и с изменением формы меняется и содержание. Мы не можем полагаться на факты. Время возвращает все измененным.

Необычный отлив, подобный этому, обнажает больше, чем мы договаривались. Объяснения не прилагаются. Жизнь это то, что она есть – бардак, удача, перевернутая вверх дном комната сумасшедшего. В ней я вижу холодильник со снятой дверцей, моток колючей проволоки, торговую тележку, которую кто-то приволок с моста. Я вижу тяжеленные якоря, покрытые ржавчиной и украшенные лентами. Еще там есть трухлявые деревянные сваи из старого Лондона – раньше к ним привязывали лодки. Теперь сваи похожи на окурки, коричневые, сырые, разваливающиеся.

Под ними наверняка окажется сломанный револьвер и склад ракушек. А еще гончарная труба и биллиардный шар, и связка старой одежды. Конец одной сущности, начало другой.

Объяснения не прилагаются. История это музей сумасшедшего. Я думаю, что знаю. Думаю, что понимаю, но все подчиняется приливам и отливам.

Ночь. Хотела бы я погрузиться в спящий режим как и мой компьютер. Но я надеваю пальто, выхожу на улицу и иду к Темзе.

Скоро отлив.

Посреди реки горит свет. Мне кажется, я смогу добраться до него, минуя больничные койки с утками, минуя трубопровод, выходящий в реку, еще запертый на замок. Минуя детскую кроватку и охапку пивных кружек. Вот она я, договаривающаяся с дешевыми суперобложками и ухмыляющимися битыми кружками. Вот она я, вхожу в воду, не зная броду.

Свет горит, но свет не слепящий, а мягкий, таинственный. Он в иле, на дне реки, поднимается оттуда на поверхность.

Это грязная река. Туда сбрасывались целые века. Это само прошлое, сброшенное сквозь время и унесенное в открытое море. Еще мамонты паслись здесь на мелководьи. Это романская река, река Елизаветинской эпохи. Это дорога к Куполу Тысячелетия.

Я опустила руки в воду. Жидкое время.

И я подумала, «Иди домой и напиши все заново. Пиши, потому что однажды она это прочтет».

Ты можешь изменить историю. Ты и есть история.

Никакие даты, никакие меридианы, никакие звезды или движение планет, земной ли орбиты или солнечной системы, не скажут точного времени. Любовь – хранительница часов.

Я сняла свои часы и бросила их в воду.

Время, забирай.

Твое лицо, твои руки, движение твоего тела…

Твое тело это моя Книга Времени.

Открой. Прочитай.

Это правдивая история мира.

Дата добавления: 2015-08-28