Жанетт Уинтерсон
Книга Силы
Пегги Рейнольдс с любовью
торговец языком
Чтобы остаться в тайне, я иду вперед. Чтобы раскрыть тайну, я иду вперед.
Ночь. Я сижу за компьютером. Приходит сообщение. Открываю – Свобода, только на одну ночь.
Пару лет назад ты бы пришла ко мне в магазин в конце дня, сказав маме, что участвуешь в благотворительной акции.
Под звон дверного колокольчика ты стояла бы в полном одиночестве, глядя на рыцарские доспехи, апостольники, колодки и парики, развешенные по стенам, будто насмехающиеся головы.
На вывеске написано VERDE, ничего больше, но все знают, что внутри происходит что-то странное. Люди приходят сюда и уходят уже совсем другими. Говорят, здесь бывает сам Джек Потрошитель.
Ты стоишь в пустом магазине, я появляюсь из-за спины. Чего желаете?
Ты говоришь, Свободу на одну ночь. Только на одну ночь – возможность побыть кем-то другим.
Кто-нибудь тебя видел?
Нет.
Тогда я опускаю шторы и зажигаю лампу. Тикают часы, но все в свое время. С улицы видно лишь движение теней – голова медведя, нож.
Ты говоришь, что хочешь превратиться.
Вот тут все и начинается. Здесь, в этих длинных нитях ДНК. Берем хромосомы, двадцать три пары, и меняем твой вес, цвет глаз, зубы, пол. Это придуманный мир. Ты свободна только на одну ночь.
Раздевайся.
Сними одежду. Сними свое тело. Повесь их за дверь. Сегодня мы не просто маскируемся.
Ты скажешь, это всего лишь сказка. Ну да, как и вся жизнь – фэнтази, любовный роман, триллер, детектив, чуднАя история о тебе и обо мне.
В алфавите моего ДНК зашифрованы слова, но не история. Историю я должна рассказать сама.
Что же я говорю себе снова и снова?
Что всегда есть новое начало, разный финал.
Я могу менять историю. Я и есть история.
Начнем.
OPEN HARD DRIVE
Я хочу начать с тюльпана.
В шестнадцатом веке первый тюльпан был привезен в Голландию из Турции. Я знаю – я сама его привезла.
К 1634 году голландцы настолько свихнулись на этих цветах в форме рыбьего рта, что коллекционеры давали тысячу фунтов сыра, четырех коров, восемь свиней, двенадцать овец, кровать и целый шкаф одежды за одну луковицу.
Что такого особенного в тюльпане?
Попробуем так… Когда тюльпан перестает быть тюльпаном?
Когда это Попугай или Причуда. Когда он пестрый или карликовый. Когда он называется Награда Красавицы или Целитель Сердца. Когда он называется Ключ Удовольствия или Мечта Любовников…
Тюльпаны, все – сотни, тысячи – разные, каждый имеет свою особенность. Свойство изменчивости присуще как людям, так и тюльпанам.
В 1591 по поручению Сулеймана Великолепного я везла в Лейден Ключ Удовольствия и Мечту Любовников. Точнее, они болтались на ремне в моих штанах…
- Попробуй так.
- Нет, я раздавлю их во сне.
- Попробуй так…
- Нет, я раздавлю их во время молитвы.
- Попробуй одну сюда, другую сюда…
- Нет! Это будет похоже на опухоль.
Ну вот куда бы вы поместили бесценную пару луковиц?
То же самое пришло и мне в голову.
Туда же, куда и бесценную пару яиц.
Да! Да! Да!
С самого рождения мать одевала меня как мальчика, потому что не могла позволить себе кормить еще одну дочь. По загадочным законам рода и экономики крестьянину невмоготу было дать своей дочери полплошки фиг, тогда как его сын мог сожрать целое дерево, пустить его на дрова и написать на пень и все равно считался божьим благословением.
Когда я родилась, отец хотел утопить меня, но мать убедила его переодеть меня мальчиком и посмотреть – может, я принесу в дом богатство.
Ну я и принесла.
Я была так стройна и легка, что могла проскользнуть под дворцовыми дверями, между грязью и полом амбара и не оставить следов.
Волосок, случайное слово, капля кофе, горошек перца – вот и все необходимое мне пространство.
Я стала шпионкой.
Сам Сулейман выбрал меня и по его указу я должна сесть на корабль и доставить подарок его друзьям, голландцам. Подарок, который любой подлый капитанишка или проклятый торгаш попытаются стянуть.
Как же его спрятать?
Попробуем так…
Мать принесла толстую нить и связала ею верхушки луковиц. Потом она пришила их к тонкому кожаному ремню и закрепила на моих бедрах.
- Они так и должны висеть?
(Мать пошла посмотреть у отца.)
- Поправь влево.
- Отлично, но кое-чего не хватает.
- Чего?
- Штуки посередине.
Я пошла на холмы, где тюльпаны растут такие же жирные, как здешние мошенники. Я отыскала себе хороший толстый стебель с крепкой красной головкой и закругленными лепестками. Я срезала его под корень, и сок залил мне пальцы.
Дома мать забальзамировала цветок, и через несколько дней он был готов.
Он и стал моей «серединой». Около восьми дюймов в длину, округлый, достаточно тяжелый. Мы прикрепили его к моим бедрам и внимательно осмотрели. Существует множество легенд о мужчинах, превратившихся в животных, и о женщинах, обернувшихся деревьями, но ни одной, по крайней мере до сего дня, о женщине, которая превращается в мужчину путем садовой прививки.
Мать наклонилась и понюхала.
- Ты пахнешь как сад.
Встало солнце. Корабль подал сигнал к отплытию. Я подняла руки и долго махала. А потом, поправляя свой тюльпан, пошла вниз.
По-моему, мне снились буйволы, месившие грязь по берегам прозрачных ручьев, омывающих заросли жерушника. И на столе солнечные апельсины, и чашечки сладкого кофе, и уютные мастерские и ткацкие сарайчики нашего городка.
По обочинам дороги женщины продавали сваренные вкрутую яйца и домашние голубцы, в то время как их дети трясли циновки, а мужья разгружали уголь, паковали табак, или просили денег у ростовщика Николауса.
Мне снилось, что я пашу поле, и аист следует за мной попятам и внимательно осматривает вывороченные пласты вдоль болота в поисках лягушек.
Базар, где в тележках свалены кучей медные лампы. Жадные руки заворачивают их в накидки, полируя до блеска. На всех лампах надпись – содержит джина, ведь ни один турок не захочет иметь лампу без джина.
Ничтожное или великое, сделанное должно хранить в себе память о том, что сделано быть не может. В куске грубой ткани, в выброшенном горшке, в разбитом чайнике и серебряной шкатулке присутствует Аллах – дух божий в земных вещах.
Атом и мечта.
Я проснулась от стука. Единственным источником света в моей каюте был фитилек в масляной лампе. Я сняла ее с полки над койкой и посмотрела вниз. В деревянной бадье с водой для мытья и питья болталась из стороны в сторону прикованная цепью металлическая кружка. Движущей силой, придавшей ей ускорение, оказалась пившая из бадьи волосатая крыса.
Утром меня, как единственного платного пассажира на корабле, пригласили позавтракать с капитаном. Он предложил мне жареного цыпленка и испеченный его женой хлеб с тыквенными семечками.
Он был человеком мира и мировым человеком, зарабатывал на торговле с Англией, обменивая жемчуг и всякую роскошную ерунду, которую так обожали англичане, на олово, крепкую одежду и снаряды для армии Султана.
Если обмен золота на олово и рубинов на снаряды кажется вам странным – вините Папу. Папа, все они вместе взятые, гипер-мега-бесконечный Папа без начала и конца, запретил своей пастве торговать с язычниками, а поскольку к его пастве относилась вся Европа, Оттоманская Империя испытывала трудности с военным снабжением. Потом, в 1570 году, Папа наконец отлучил королеву Елизавету и ее подданных от церкви. Теперь мы все были язычниками и Британия начала торговать с Востоком.
Капитан вырос в Стамбуле. Его воспитали купола и минареты. Он относился к себе с удивительной легкостью – он был сам себе проповедник.
- Будь уверен, - советовал он мне. - Будь уверен даже в своих ошибках. Аллах не пошлет тебя по неверному пути. Есть только одна дорога, которой ты должен следовать.
- А если дорога ведет в никуда?
Он пожал плечами.
- Обрати свое Никуда в Куда-то.
Он улыбнулся.
- Ты молод. У тебя полно надежд и страхов, но нет никакого опыта. Ты не ведаешь, что золотые дворцы и базары на самом деле не существуют. И так и должно быть. Ты будешь жить в этом мире, как будто он настоящий, до тех пор, пока он не перестанет им быть, и тогда ты узнаешь, как знаю я, что все твои приключения и все твои богатства, все твои потери и все, что ты любишь – золото, хлеб, зеленую гладь моря – все это такой же сон, как и буйвол в зарослях жерушника.
- Я всегда сплю?
- Ни спишь, ни бодрствуешь. Только тело спит и бодрствует. Дух живет сам по себе.
- А когда я умру?
- Только тело живет и умирает.
И выбросил скелет цыпленка в море.
Зверь прячется, чтобы обезопасить себя. Пока капитан самоотверженно сливал за борт, я, сославшись на морскую болезнь, затаилась за канатными мотками.
Я знаю, как прятаться. Я прячусь от хищников. Прячусь от обстоятельств. Мой камуфляж продуман до мелочей, но я-то о нем знаю. Даже мое тело сегодня спрятано.
Но что если мое тело и есть камуфляж? Что если кожа, кости, печенки-селезенки это всего лишь способ прикрытия? Я надела их на себя и не могу снять. Что это – плен или свобода?
- Али!
Это был капитан.
- Я расскажу тебе об Антиохе…
- Никто из тех, кто сегодня приезжает в Антиох, не может представить себе те времена, когда мужчины читали книги в мраморных библиотеках и спорили о пределах сущего на площадях у фонтанов.
Тем не менее, все так и было.
Никто, погоняя своего осла в красной пыли обветренных камней, не может представить себе времена, когда женщины здесь купались в бассейнах глубоких как свет, и рыба плескалась в прохладе акведука.
А все так и было.
Иногда, пересекая долины столь безжизненные, что не выживет и орел, я видел корабли красного порфира из Египта и каменные саркофаги, в которых теперь пастухи держат своих козлов. Печальнее всего видеть разорение Писидана, бывшего когда-то центром науки и торговли, а теперь негодного даже под кладбище.
В Антиохе был водопровод. Его каменные дуги обеспечивали и холм, и долину водой из отдаленного горного ручья. Этот источник жизни перетекал по каналам и питал посевы и горожан, пока и те и другие не расцветали. Говорят, воды Антиоха могли излечить слепого и искусить девственницу. Пальмы были выше башен.
Все так и было.
Цивилизация, создавшая акведук, в опасности. Пока ее жители едят и пьют, читают и спорят, кто-то должен защищать каменные каналы жизни. Если они будут повреждены и если они остановятся – один единственный варвар с топором может погубить Разум.
Никто не может думать без кружки воды. Мечты умирающих нельзя оросить. Мир умирает, и ты вместе с ним, чтобы вновь найти пристанище в Божьем духе.
Варвары разломали мраморные улицы и построили из плит загоны для скота. Величественные колонны, привезенные на кораблях и доставленные на волах для украшения дворца, были повалены и использованы как опоры для стен. Птицы вили гнезда в иссохших чашах фонтанов. Варвары поставили свои шатры и бросились пить воду, прямо из рук. Этого было достаточно. За этим они и пришли.
В разрушенном акведуке Антиоха заключена вся история падения Эфеза, Милета, Пергама и других Великих городов Малой Азии, которая когда-то была жемчужиной мира.
Я спросила:
- А кто были варвары?
Капитан сказал:
- Вы. Турки уничтожили акведук Антиоха.
Я разозлилась и сказала:
- Турки не варвары.
Он посмотрел на меня с издевкой.
- Всегда есть город. Всегда есть цивилизация. Всегда есть варвар с секирой. Иногда ты город, иногда – цивилизация, но чтобы стать городом и цивилизацией, ты однажды взял секиру и уничтожил то, что ненавидел, а ненавидел ты то, чего не мог понять.
- Антиох был роскошью, утонченностью, свободой, высокомерием, мыслью. Его жители одевались в шелка, в то время как туркам редко перепадала и козья шкура. К чему нам были их библиотеки и храмы?
А теперь Стамбул роскошнее Венеции, и Аллах торгует со всем миром. Мы даем нашим детям рубины на забаву, а ставни сералей украшаем золотом. Мы непобедимы, - сказала я.
- Ты думаешь? – спросил он. - Лет через триста турки могут вернуться к своим козлам.
- Невозможно! – вскричала я. – И если, как ты говоришь, ничего не существует, тогда не существует и будущего. (Я была довольна своим ответом.)
Капитан засмеялся и легонько толкнул меня.
- Будет будущее. Мы слишком верим в свою нереальность, чтобы отказаться от этого.
Я притихла. Его толчок выбил меня из колеи, и моя собственная нереальность начала давить на меня. Мне дико хотелось почесаться.
- Жизнь это счастье, Али, но смерть это шанс.
Как мог Али философствовать, когда его луковицы вызывали страшный зуд? Он бы с радостью променял вселенную на возможность запустить обе руки себе в штаны, и именно этим он и занимался, когда пираты из Генуи вломились на корабль.
Они были черными как хлеб в огне, а их глаза горели как огонь. Они расправились с командой, обезглавили капитана и почти порезали Али на кусочки, когда один из них заметил, как тот держится за свои луковицы – то есть яйца.
- Ты что, описался? – спросил главарь.
Али был так напуган, что ответил правду.
- Защищаю свое сокровище, - сказал он, и ответ был таким глупым, что пират расхохотался. Он достал свой член и сунул его Али под нос.
- Вот сокровище. А ты и гроша не стоишь.
Али взял. Что еще оставалось делать? Никогда раньше он этого не делал, но отчаяние хороший учитель и скоро его язык стал столь же быстрым, как у базарной шлюхи.
Пират довольно замычал.
- Зачем убивать, когда мы можем продать тебя?
Вот так Али оказался в апартаментах Итальянского посольства.
Дрожащий, голодный, грязный и одинокий, Али сел на пол и стал гадать, что будет с ним дальше. Вошли двое слуг. Один наполнил медную ванну, а другой принес еду и чистую одежду. Ни тот, ни другой не заговорил с Али, пока не закончил работу. Тогда один сказал:
- Тебе нужно поесть, помыться, одеться и быть готовым к закату.
- Готовым к чему?
- К Принцессе.
Я разделась и легла в ванну. Мне надо было снять с груди тяжкий груз тайны, хотя моя грудь была в общем-то ни при чем. Как женщину – что меня ждет? Смерть или пощада?
Как юноше мне нечего было ждать, кроме разве что…
- Уроки секса, - сказала Принцесса.
Она ходила вокруг меня, будто я фонтан, останавливаясь время от времени, чтоб зачерпнуть воды. Она была красива, юна, надменна.
- Через месяц я выхожу замуж, и мой муж хочет, чтобы я научилась искусству любви. Он выбрал тебя мне в наставники.
- Но я ничего не знаю, - сказала я.
- Именно поэтому тебя и выбрали. Ты всего лишь мальчик и не причинишь мне зла. Ты будешь нежным. Мягким. Если ты мне не понравишься, я тебя обезглавлю.
- Собственноручно?
- Нет, конечно.
- Леди, - сказала я, - в вашем королевстве, должно быть, тысячи мужчин, подготовленных лучше меня.
- У них нет твоего сокровища, - сказала она. - Мы наслышаны, как ты больше смерти боялся за свой член.
- Мое сокровище не в том, что вы думаете.
- Я ни о чем не думаю. Поцелуй меня.
Я ее поцеловала. Не так уж плохо.
Шли дни, шли ночи. Я целовала ее губы и шею. Я целовала ее грудь и живот. Я целовала ее ниже живота и открыла для себя невиданное удовольствие. Она была вкусная и сладкая, как чашка инжира в солнечный день.
Мы приближались к неизбежному, но еще не приблизились.
Дни и ночи. Дни и ночи, соединенные удовольствием. Огонь нашей любви раскалял время и спаивал раздельность часов, так что время, как и предсказывал пророк, стало бесконечным, непрерывным.
Для меня эти дни никогда не закончатся. Я всегда там, в той комнате с ней, и если не я, то мой отпечаток – моя окаменелая любовь, и ты найдешь ее.
- Сними свои штаны, я хочу тебя видеть.
Вот он, момент истины. Али будет раскрыт. Мне было уже все равно. Смерть ли, жизнь, нужно сыграть свою роль, вот и все.
Неуверенно я сняла голубые с золотом шаровары. Повисла тишина. Тогда Принцесса сказала…
- Я никогда раньше не видела мужчину.
(Ты и сейчас не видишь.)
- То, что я слышала… плоть, набухание… но ты же похож на цветок.
(Что правда, то правда.)
Она коснулась моих луковиц.
- Они похожи на сладкие каштаны.
(Тюльпаны, солнышко, тюльпаны.)
Она погладила восковую оболочку, которой я покрывала их для защиты. Кончики ее пальцев заблестели.
- Как это называется?
- Это Ключ Удовольствия, а это Мечта Любовников.
Я не лукавила, ведь так оно и было.
- А как называется это?
Ее пальцы соскользнули к центру. Думать нужно было быстро.
- Я зову это Побегом Весны.
Она восхищенно рассмеялась и поцеловала красный цветок, лепестки которого были крепко связаны друг с другом. К счастью, моя мать достаточно позаботилась о крепости, так что Принцесса могла играть с ним сколько угодно.
И тогда случилось странное. Принцесса целовала и ласкала тюльпан, и чувства мои обострились, но каково же было мое изумление, когда я почувствовала, что ложь становится правдой. Тюльпан поднялся.
Я посмотрела вниз. Вот он, наготове, вытянулся мостом от моего к ее телу.
На мне все еще была туника, и Принцесса не могла видеть кожаный пояс, на котором все держалось. Все, что она могла видеть, все, что она могла чувствовать, это пыл моего стебля и луковиц.
Я встала на колени, тюльпан развевался передо мной как в тот день на поляне, где я его срезала.
Очень осторожно Принцесса села на меня, и я почувствовала, как твердая красная головка и бледный стебель вошли в ее тело. Нежный светло-зеленый сок стекал по ее коричневым бедрам.
Мы трахались весь день.
издевательство над цветком
Ночь. Сижу за компьютером. Приходит сообщение. Открываю –
Это же издевательство над цветком.
Я пишу «Когда ты вышла на связь, ты сказала, что хочешь превратиться».
«В цветок, трахающий Принцессу?»
«Ну ты же назвалась Тюльпаном».
«Это не мой идеал романа».
«А ты хотела романа?»
«Как и все».
«Загрузи Ромео и Джульетту».
«Секс для подростков».
«Wuthering heights».
«Погода отвратная, а я ненавижу одежду».
«Жара и Пыль».
«У меня аллергия на пыль».
«Страсть».
«Никогда не слышала».
«А, ну…»
«Ну же, это твоя работа. Ты называешь себя писателем. Напиши мне историю».
«Ты сказала, Свобода на одну ночь».
«Да».
«Хорошо, но если я начну эту историю…»
«Да?»
«Она может измениться сама по себе».
Экран потускнел. Воздух потяжелел. Ты и я, разделенные пространством братья по разуму, ждали. Чего мы ждали – с пальцами, лежащими на клавиатуре, как на спиритической доске?
Ты спросила «Кто ты?»
«Зови меня Али».
«Это твое настоящее имя?»
«Вполне».
«Мужчина или женщина?»
«Имеет значение?»
«Для ориентировки».
«Это же виртуальный мир».
«ОК, OK – но просто на заметку – мужчина или женщина?»
«Спроси Принцессу».
«Это была только сказка».
«Это и есть только сказка».
«Я называю это реальностью».
«Откуда ты знаешь?»
«Знаю, потому что я в ней».
«Теперь мы в ней вместе».
Пауза – потом я написала «Начнем. Какого цвета волосы ты хочешь?»
«Рыжие. Всегда хотела рыжие волосы».
«Цвета тюльпана?»
«Вспомни, чем это кончилось».
«Без паники. Это другой маскарад».
«В чем я одета?»
«Тебе решать. Combat или Prada?»
«А сколько я могу потратить?»
«Может, 1000$?»
«На все или на одну вещь?»
«Ты пишешь роман или идешь на распродажу?»
«Ты мой писатель».
«Это твоя история».
«Что случилось со всеведущим автором?»
«Стал интерактивным».
«Слушай… это, конечно, моя идея, но, может, мне лучше выйти».
«В чем дело? Это же искусство, а не секс по телефону».
«Я знаю, и я сказала, что хочу свободы быть кем угодно – на одну ночь».
«Ну так давай».
«Мне завтра рано вставать. Мне нужно вымыть голову. Мне правда кажется…»
«Уже поздно».
«В каком смысле поздно?»
«Мы уже начали. Мы уже здесь».
«Но где?»
«Ты мне скажи. Где мы?»
«Париж. Мы в Париже. Там Эйфелева Башня».
«Да, я ее вижу. Вечер, солнце заходит…»
«И мы в Париже…»
NEW DOCUMENT
Мы шли вдвоем вдоль Сены по широкому тротуару, вымощенному булыжником. Позади нас в предвкушении выходных машины выстроились в бесконечную очередь ярких огней и выхлопных газов – жажда домашнего очага.
Мы шли, свитер наброшен на твои плечи, гибкие спортсмены – быстро – лавировали, избегая нас, а влюбленные парочки – медленно – останавливались, чтобы прикурить друг другу сигареты или поцеловаться.
Мы не были влюбленными.
Тогда.
Вечер растягивался. Дневные мускулы расслабились. Девушка в лайкре договаривалась по мобильнику о свидании. Мужчина в спортивном плаще улыбался прохожим, не обращая внимания на свой телефон, который надрывался как пожарная сирена.
На причалах парочки томились в ожидании плавучих ресторанчиков, залитых неоновыми огнями, а на соседних лодках – баржах – у дымящейся трубы умывалась кошка, и женщина с замотанными шарфом волосами выплескивала в воду кофейную гущу.
Так много жизней, и наши в том числе, связаны воедино с этой ночью, с этими незнакомцами. Мы и сами незнакомцы.
Самые незначительные события меняют мир.
Мы остановились в одном отеле. Мы приехали вчера и столкнулись в фойе, и наши спутники вдруг бросились друг другу в объятия как старые друзья. Неудивительно – они и были старыми друзьями.
Мы никогда раньше не встречались. Мы отступили, мило улыбаясь, немного раздраженные этим радушием, которое не могли разделить. А потом возникла идея поужинать в ресторане, и возможно ли – да, это будет забавно – если эти двое продолжат вечер воспоминаний, а мы с тобой пойдем в ресторан вдвоем, познакомимся поближе.
Просто. Легко.
Да.
Не зная тебя и зная, что светская болтовня не моя стихия, я стала рассказывать тебе о Джордже Мэллори, покорителе Эвереста. Я собираюсь написать о нем в своей новой книге, а людям несведущим часто интересно узнать, как писатели пишут свои книги. Это избавляет их от необходимости читать.
- Так ты писатель?
- Да.
- Никогда о тебе не слышала.
- Наверное.
- Ты когда-нибудь издавалась?
- Да.
- И я могу купить твою книгу в магазине?
- Да.
- Что, прямо здесь, в Париже?
- Да.
- На французском?
- Да.
- И на английском?
- Да.
- Серьезно?
(Я же говорила, что светская болтовня не моя стихия.)
- Значит, ты писатель?
- Да.
- И что ты пишешь?
- В основном беллетристику.
- То есть выдумываешь всякую чепуху?
- Да.
- Я предпочитаю реальную жизнь.
- Почему?
- Нет сюрпризов.
- Не любишь сюрпризы?
- Ненавижу с тех пор, как на мое пятилетие мне подарили взрывающийся торт.
- И его можно было есть?
- Вместо свечек в него напихали петард, в результате крем и бисквит разлетелись по всей комнате.
- И что ты сделала?
- Соскребала остатки со стен. Пыталась реагировать нормально.
- Сложно…
- Да уж.
(Она замолчала. Потом сказала…)
- Для меня вся жизнь – это торт с петардами.
- Не похоже на жизнь без сюрпризов.
- Но так оно и есть. В этом вся суть. Понимаешь, я знаю, что он взорвется у меня под носом.
Я исподтишка разглядывала ее, пока мы шли. Она казалась мне уверенной и сильной в своих черных джинсах, белой рубашке, с помадой на губах и сумочкой, рассчитанной на кредитную карточку и пудреницу. Кашемировый свитер с высоким воротом, небрежно и изящно завязанный.
Просто.
Дорого.
- Для чего ты приехала в Париж? (Светская болтовня, неплохо.)
- Посмотреть на Башню.
- Любишь башни?
- Люблю голые конструкции.
- Отличный девиз.
- Люблю, когда проступают линии. Не на лице, конечно, но вообще. В работе, в жизни, в моем теле.
(И вдруг мне страстно захотелось увидеть ее тело. Я подавила мысль.)
- Жизнь без помех?
- Вряд ли.
- Что тогда?
- Свободное пространство. Самая простая вещь в мире – упаковаться с головы до ног и приклеить к заднице табуретку.
- Не очень удобно.
- Наоборот, очень даже удобно. Поэтому люди так и делают.
- Но не ты.
(Она вдруг взяла меня за руку.)
- А у меня все чувства здесь.
(Она провела моей ладонью чуть выше пояса своих джинсов.)
- Возбуждение, опасность…
(Положила ее себе на живот.)
- Секс. И чтобы продолжать чувствовать, мне необходимо свободное пространство.
(Она отпустила мою руку. Я посмотрела на нее с сожалением.)
Она сказала:
- А ты? Ты что делаешь в Париже?
- Пишу книгу.
- О Париже?
- Нет, но Париж присутствует.
- О чем она?
- О рамках. О желаниях.
- А о чем другие твои книги?
- О рамках. О желаниях.
- Ты не можешь писать о чем-то еще?
- Нет.
- Зачем тогда Париж?
- Другой город. Другая декорация.
Мы вышли на деревянный мостик и встали, облокотившись на железные перила. В программе был заявлен единственный фильм с живописным видом на реку, с его любительским представлением о влюбленных и о собаках, об электрических фонарях и стихийном движении людей, шатающихся взад-вперед, меняющих направление, останавливающихся, исчезающих из фокуса, приближающихся слишком близко. Река, как кинопленка, трепетала и развертывалась и проецировалась на открытое небо и давку Ile de la Cite.
Кадр за кадром та пятничная ночь была показана, продемонстрирована и выброшена, унесена рекой, временем, сохранившись только в памяти, но сама по себе – каждой сценой – совершенна.
Я подумала: «Это все, что у меня есть, все, в чем я могу быть уверена. Все остальное ушло. И ничего другого может уже не быть».
Рядом со мной стояла женщина и с сакраментальной энергичностью поедала мороженое. Выражение ее лица, ее одержимость были достойны алтаря.
Мужчина наклонился и одел своего скотч-терьера в шотландку. Мимо него проходили чьи-то ноги. Его пальцы замешкались с застежками.
Ребенок, цепляясь за материнскую руку, плакал из-за лопнувшего шарика в форме Микки Мауса, чьи сдувшиеся уши и черный нос взлетели над перилами и упали мягко на воду.
Все ушло – маус, собака, мороженое, сейчас. Уже было другое сейчас, и закат постепенно рассеивался.
- Где ресторан? – спросила ты.
- Я не знаю. Я думала, ты знаешь.
- Нет – я думала, ты знаешь.
- Так, как он называется?
- У Али. Турецкий ресторан.
- Точно?
- Можно позвонить в отель. Консьерж должен знать.
- Мы опоздаем.
- У нас куча времени.
Она улыбнулась и обняла меня за плечи. Я пыталась сохранять спокойствие.
- Ты всегда так дружелюбна с незнакомцами?
- Всегда.
- Есть причина?
- Незнакомцы безопасны. Незнакомцу можно рассказать все, что угодно.
- А если я вставлю это в свою книгу?
- Ты же пишешь романы.
- Ну и?
- Ты не можешь придерживаться фактов.
- Но я могу написать и правду.
- Факты никогда не говорят правды. Даже очевидные факты вводят в заблуждение.
- Как расписание поездов.
- А сколько у тебя было любовников?
Я посмотрела на нее с любопытством. К чему это все приведет?
- А у тебя?
- 9:48, - ответила она так, как объявляют прибытие поезда.
- Это предыдущий или теперешний?
- Теперешний не заявлен в расписании.
- То есть?
- То есть, я замужем, но не за ним.
- А за кем?
- За мужчиной, похожим на вагон-ресторан – крепкий, радушный, всегда готовый накрыть стол.
- Тебе это не по душе?
- Бывают ночи, когда я бы предпочла просто спальное место в вагоне.
- Поэтому ты в Париже?
- А бывают ночи, когда вообще ничего не хочется.
- Голая структура.
- Становишься старше, и свободное пространство начинает сужаться.
- Тебе, похоже, удалось проскользнуть.
- Я становлюсь беспечной. Рискую больше, чем следует.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 29 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |