Тогда выступил Фалберд. Каждое своё слово он сопровождал мерным похлопыванием тяжёлой ладони по столу, словно подчёркивая его весомость:
— Выходит, нас провели. С помощью магии ввели в заблуждение наших агентов, заставив их поверить, что вся армия по-прежнему находится в казармах Гиллида…
И Насуада, чувствуя, как кровь отливает у неё от лица, подхватила:
— А единственный человек, способный противостоять столь мощным и продолжительным чарам, это…
— Сам Гальбаторикс, — закончил за неё Оррин. — Мы тоже пришли к такому заключению. Это свидетельствует о том, что Гальбаторикс наконец покинул своё логово и намерен действовать открыто. И по всей видимости, вражеская армия сейчас уже приближается к нам.
Ирвин, склонившись над столом, негромко, но отчётливо произнёс:
— Теперь главный вопрос — как нам следует реагировать? Угрозу, конечно же, следует пресечь, но как? Когда и где? Наша армия не готова к военной кампании такого размаха, тогда как твои воины, госпожа Насуада, уже имеют опыт ведения столь масштабных операций. Кроме того, вардены привычны к яростному грохоту битв, и я полагаю…
— Что ты полагаешь, господин мой? Ты полагаешь, что мы должны умирать за вас?
— Я просто высказал конкретное предположение. И ты, госпожа Насуада, можешь воспринимать его, как тебе будет угодно.
В их перепалку решительно вмешался Оррин:
— Одним нам не справиться. Наше войско так или иначе будет разгромлено — у нас ведь нет таких сил, как у Гальбаторикса. Нам необходимы союзники, и в первую очередь Эрагон со своим драконом, особенно если предстоит столкновение с самим Гальбаториксом. Насуада, ты можешь послать за ним?
— Я бы послала, если б могла. Но пока не вернётся Арья, у меня нет никакой возможности связаться с эльфами.
— Что ж, — подытожил Оррин мрачным тоном, — будем надеяться, что Арья успеет вернуться ещё до того, как будет слишком поздно. Боюсь, однако, что на помощь эльфов нам рассчитывать не приходится. Если дракон и сможет преодолеть сотни лиг, отделяющих Аберон от Эллесмеры, по воздуху, то эльфы в любом случае не сумеют собрать армию и преодолеть это расстояние прежде, чем на нас обрушится Империя. Остаются только гномы. Я знаю, Насуада, что у тебя сложились вполне дружеские отношения с Хротгаром. Не могла бы ты направить ему от нашего имени просьбу о помощи? Гномы всегда обещали нам поддержку в случае чрезвычайной опасности.
— Общество Дю Врангр Гата постоянно поддерживает связь с магами гномов, — сказала Насуада, — и благодаря этому они любую весть способны передать почти мгновенно. Я передам им вашу, нет, нашу общую просьбу. И попрошу Хротгара послать гонца в Ситхри, чтобы и эльфы узнали о сложившемся положении.
— Хорошо. Мы, конечно, находимся довольно далеко от Фартхен Дура, но если нам удастся задержать войска Империи хотя бы на неделю, гномы вполне успеют вовремя добраться сюда и прийти нам на помощь.
Последовавшее за этим обсуждение различных тактических приёмов носило чрезвычайно мрачный характер. За столом сидело сейчас немало знатоков военной стратегии и тактики; многим не раз доводилось с успехом противостоять куда большему по численности войску, но никто из этих воинов не знал, как победить Гальбаторикса и его чёрных магов, особенно при учёте того, что юный Эрагон значительно уступает старому королю и волшебнику в умении применять искусство магии. Единственное, что могло бы привести к успеху — это окружить Эрагона таким количеством магов из числа людей и гномов, какое только удастся собрать, и каким-то образом принудить Гальбаторикса в одиночку противостоять их объединённым силам. «Проблема, однако, в том, — думала Насуада, — что Гальбаториксу удалось одолеть и гораздо более могучих противников, сражаясь с Всадниками, которые в итоге оказались разгромленными, а с того времени могущество его постоянно росло. — Она была уверена, что и все собравшиеся думают примерно о том же. — А вот если бы с помощью эльфийских магов мы могли бы — пусть только зрительно! — увеличить численность нашего войска, тогда победа уже не казалась бы такой невозможной. А без помощи эльфов… Ведь если мы не сумеем одолеть Гальбаторикса, нам остаётся одно: бежать из Алагейзии за море, искать какие-то новые земли и начинать жизнь заново, ожидая, пока Гальбаторикса наконец не станет. Даже он не может существовать вечно. Это единственное, в чем можно быть вполне уверенным: ведь в итоге все на свете когда-нибудь кончается…»
Когда от вопросов тактики они перешли к проблемам логистики, споры приобрели особенно яростный характер. Варденский Совет Старейшин не находил общего языка с советниками Оррина ни по одному вопросу, касавшемуся распределения обязанностей и ответственности: кто должен платить за то и за это, кто обязан поставлять продовольствие для рабочих, выполняющих общие задачи, кто будет обеспечивать питанием солдат и так далее, и тому подобное.
В разгар спора Оррин извлёк из-за пояса свиток и обратился к Насуаде:
— К вопросу о финансах, госпожа моя… Не будешь ли ты добра объяснить мне один довольно любопытный момент, на который обратили моё внимание?
— Сделаю все, что в моих силах, государь.
— У меня в руках жалоба гильдии ткачей, в которой утверждается, что ткачи по всей Сурде терпят значительные убытки из-за того, что рынок завален чрезвычайно дешёвыми кружевами, которые, по их утверждению, плетут у варденов. — На лице Оррина была явственно написана обида. — Кажется, довольно глупо даже спрашивать тебя об этом, но все же ответь: обоснована ли их жалоба и если да, то зачем вардены так поступают?
Насуада даже не пыталась скрыть улыбки.
— Вспомните, государь: однажды вы отказали мне в дополнительной сумме денег для варденов и посоветовали поискать другие способы, чтобы как-то обеспечить себя.
— Да, я помню. И что с того?
— Вот мне и пришло в голову, что плетение кружев вручную занимает слишком много времени, и поэтому кружева так дороги; а если изготовлять их с помощью магии, то получается гораздо легче и быстрее. Вы как прирождённый философ в первую очередь должны положительно оценить подобную идею. Продавая свои кружева здесь и в Империи, мы сумели полностью себя обеспечить, и теперь вардены более ни в чем не нуждаются — ни в пище, ни в крыше над головой.
В жизни Насуады было не так уж много минут, когда ей довелось испытать такое удовольствие, как сейчас.
На лице Оррина было написано неподдельное изумление. Свиток замер в его руке, рот сам собой приоткрылся, на лбу собрались недоуменные морщины — у него был вид человека, который видит перед собой нечто такое, что выше его понимания. Насуада прямо-таки наслаждалась этим незабываемым зрелищем.
— Кружева? — переспросил король.
— Да, государь.
— Вы боретесь с Гальбаториксом с помощью кружев?
— А почему бы и нет, государь?
Он с минуту раздумывал, потом пробурчал:
— Потому что это… недостойно воинов, вот почему! Что впоследствии будут воспевать в своих песнях барды? Какие наши подвиги? Неужели плетение кружев?
— Но мы сражаемся вовсе не ради того, чтоб о нас потом сочиняли хвалебные оды!
— Хорошо, к черту бардов! А что мне ответить гильдии ткачей на их жалобу?! Продавая свои кружева так дёшево, вы причиняете моим людям ущерб! Вы причиняете ущерб всему хозяйству Сурды! Так дело не пойдёт. Нет, не пойдёт!
— Ах, государь! — сказала Насуада, ласково улыбаясь и в высшей степени дружелюбно. — Если вардены нанесли такой значительный убыток вашей казне, они готовы в любой момент предложить вам заём в ответ на ту доброту, которую вы проявили по отношению к ним. При соответствующей процентной ставке, разумеется.
Члены Совета Старейшин сумели сохранить при этом совершенно непроницаемые лица, а вот маленькая Эльва, сидевшая у Насуады за спиной, не сдержалась и издевательски хихикнула.
КЛИНОК АЛЫЙ, КЛИНОК БЕЛЫЙ
В тот момент, когда солнце поднялось над неровными вершинами деревьев, Эрагон задышал глубже, заставляя сердце биться быстрее, открыл глаза и вернулся к действительности. Он не спал, поскольку теперь — с момента своего чудесного превращения — вообще не спал, а когда чувствовал усталость и ложился отдохнуть, то впадал в странное состояние, напоминавшее сон наяву. И ему являлось множество чудных видений, он бродил меж неясных теней своих воспоминаний, одновременно сознавая и то, что в действительности происходит вокруг него.
Он смотрел, как разгорается заря, но думал об Арье. Впрочем, все два дня, миновавшие после праздника, он только о ней и думал. Наутро после Агэти Блёдрен он пошёл в Дом Тиалдари, собираясь немедленно извиниться за своё вчерашнее поведение, и узнал, что она уже отбыла в Сурду. Было совершенно неясно, когда они смогут увидеться вновь. Только теперь, при ярком свете дня Эрагон понял, насколько магия эльфов и драконов затуманила его сознание во время Агэти Блёдрен. Должно быть, он снова вёл себя, как последний дурак, будучи не в состоянии отвечать за свои поступки. «И все же это не только моя вина!» — думал Эрагон.
Правда, он и сегодня готов был повторить все, что сказал тогда Арье — все до последнего слова! — хотя давно уже запретил себе излишне раскрывать перед ней свою душу. К тому же её решительный отказ сильно охладил его пыл. Освободившись от опьяняющего воздействия волшебства, он был вынужден признать, что Арья, вероятно, права: разница в возрасте между ними слишком велика, чтобы можно было с лёгкостью преодолеть этот барьер. Смириться с этим он, правда, так и не смог и решил пока что принять это как данность, но осознание этого только усиливало его тоску.
Эрагон и прежде не раз слыхал выражение «разбитое сердце», но считал это просто выдумкой поэтов, чем-то, не имеющим отношения к обычным человеческим чувствам и переживаниям. Однако теперь он ощущал вполне реальную боль в груди — так болит порванная мышца, — и каждый удар сердца причинял ему страдания.
Единственным его утешением была Сапфира. В эти два дня она ни разу не упрекнула его в том, что он вёл себя неразумно и беспечно, ни разу не сказала, «что ты наделал?» и ни разу не оставила его одного более чем на пару минут. Она постоянно была рядом, поддерживая и ободряя его своим присутствием; она старалась развлечь его разговорами и вытащить из угрюмой задумчивости.
Чтобы отвлечься от мыслей об Арье, Эрагон взял кольцо-головоломку, подаренное Ориком, и стал катать его между пальцами, удивляясь тому, сколь остро чувствует теперь каждый изгиб кованого металла, каждую насечку. Посмотрев повнимательней, он вдруг увидел, какая подсказка таится в золотых полосках узора — ранее это ему и в голову не приходило, — и, доверившись неведомому инстинкту, стал складывать тонкие металлические полоски в том порядке, какого требовал этот узор. И, к великому его удовольствию, все восемь частей кольца довольно легко сложились, образовав единое целое. Эрагон надел кольцо на безымянный палец правой руки, любуясь тем, как играет свет в изысканной насечке.
«А раньше ты никак не мог с этой игрушкой справиться», — заметила Сапфира.
«Я теперь вижу многое, что раньше было от меня скрыто».
Эрагон встал с постели, тщательно вымылся и с помощью магии удалил щетину со щёк. Несмотря на то, что теперь он стал очень похож на эльфа, борода у него все же продолжала расти.
Когда они с Сапфирой появились на поле для ристалищ, Орик был уже там. Глаза его вспыхнули, когда Эрагон поднял руку, демонстрируя собранное кольцо.
— Значит, ты все понял! — воскликнул гном.
— Это заняло больше времени, чем я ожидал, — признался Эрагон. — Но я все-таки справился. Ты тоже пришёл потренироваться?
— Нет. Я уже помахал тут топором с одним эльфом, которому, видишь ли, доставляет удовольствие лупить меня по башке. Нет, с меня хватит. Я пришёл на твои успехи поглядеть.
— Так ты уже видел, как я сражаюсь.
— В последнее время не видел.
— Хочешь сказать, что тебе просто любопытно посмотреть, насколько я переменился.
Орик в ответ лишь пожал плечами.
С другой стороны поля появился Ванир.
— Ты готов, Губитель Шейдов? — крикнул он ещё издали. Его презрительное отношение к Эрагону несколько переменилось после их последней схватки как раз перед Агэти Блёдрен, но не слишком.
— Вполне готов.
И они вышли на открытое место, заняв позиции друг против друга. Стараясь ото всего отрешиться, Эрагон выхватил Заррок из ножен и с удивлением почувствовал, что меч кажется ему необычайно лёгким, точно ивовая ветвь. Он был так этим потрясён, что рука его дрогнула, и меч, вырвавшись из пальцев, отлетел ярдов на двадцать вправо и глубоко вонзился в ствол сосны.
— Ты что же, Всадник, даже клинок удержать не можешь? — усмехнулся Ванир.
— Прошу прощения, Ванир-водхр, — пробормотал Эрагон, потирая кисть, которую чуть не вывихнул. — Я неверно оценил собственную силу.
— Смотри держи меч покрепче, не то снова вырвется! — И Ванир, подойдя к дереву, ухватился за рукоять
Заррока и попытался выдернуть клинок из ствола. Но меч вонзился так глубоко, что неподвижно сидел в древесине. Брови Ванира сошлись на переносице — он явно злился, не ожидая этого неожиданного сопротивления. Собравшись с силами, он снова дёрнул меч. Дерево затрещало, и Заррок оказался у него в руках.
Эрагон с благодарностью принял меч у него из рук и для разминки слегка повращал им в воздухе над головой; его немного тревожило то, каким непривычно лёгким кажется ему теперь этот могучий клинок. Что-то тут явно было не так!
— В позицию! — крикнул ему Ванир и на сей раз первым пошёл в атаку. Одним прыжком преодолев разделявшее их расстояние, он сделал выпад, целя своим клинком в правое плечо Эрагона. Эрагону же показалось, что эльф движется гораздо медленнее обычного, как если бы быстрота его реакции снизилась до уровня обыкновенного человека. Он легко отразил выпад Ванира, и от скрестившихся клинков во все стороны брызнули синие искры.
На лице Ванира отразилось крайнее изумление. Он тут же нанёс ещё удар, и ещё… Эрагон отклонялся назад, как дерево под ветром, легко уходя от ударов, а Ванир продолжал рубить мечом, и удары его сыпались один за другим, но Эрагон все время уклонялся или парировал его, пользуясь и ножнами, и клинком и вовремя пресекая любую атаку Ванира.
Вскоре Эрагон понял, что тот волшебный, сверкавший всеми цветами радуги дракон, что явился ему во время празднования Агэти Блёдрен, не только невероятным образом изменил его внешность, но и одарил его физической силой и быстротой реакции эльфов. Теперь Эрагон в этом отношении не уступал даже самому лучшему эльфийскому атлету.
Понимая это, подстёгнутый желанием опробовать свои новые возможности, он взвился в воздух более чем на десять футов, и Заррок алым лучом сверкнул в солнечном свете. А Эрагон, словно акробат, приземлился у Ванира за спиной, ещё в воздухе развернувшись к нему лицом.
И громко рассмеялся, чувствуя себя уже не беспомощным искалеченным мальчишкой, но могучим воином, способным противостоять и эльфам, и шейдам, и любым творениям магии. Теперь-то уж никто не станет над ним насмехаться! Теперь ему уже не придётся полагаться на помощь Сапфиры или Арьи, чтоб справиться с таким врагом, как Дурза!
Он атаковал Ванира, и поле загудело от их топота и яростного звона мечей. Они то бросались друг на друга, делая выпады, то отскакивали назад, и от их могучих ударов поднимался такой ветер, что сосновые ветви над головой начинали раскачиваться и посыпать иголками спутанные волосы бойцов. Поединок продолжался долго, ибо и теперь Ванир оставался отличным спарринг-партнёром для Эрагона. Но в конце концов, обманув противника ложным выпадом, Эрагон пробился сквозь его защиту и нанёс эльфу страшный удар по плечу, явно сломав ему кость.
Ванир выронил меч; лицо его побледнело.
— Как быстр твой клинок! — воскликнул он, и Эрагон узнал строку из знаменитого «Лэ об Умходане».
— Клянусь богами! — вскричал Орик. — Это был самый лучший бой на мечах, какой мне когда-либо доводилось видеть! А ведь я был свидетелем твоего поединка с Арьей в Фартхен Дуре!
И тут Ванир проделал такое, чего Эрагон никак не ожидал: эльф прижал неповреждённую руку к груди и поклонился, словно вассал, присягавший на верность.
— Я прошу у тебя прощенья, Эрагон-элда, — торжественно сказал он, — за то, что так непочтительно вёл себя прежде. Я считал, что ты принёс моему народу одни несчастья, и, движимый страхом за будущее, обращался с тобой совершенно неподобающим образохм. Теперь, однако, я понял, что ни ты, ни твой народ не являются угрозой нашему общему делу. — Нелегка хриплым от волнения голосом Ванир воскликнул: — О да, отныне ты действительно достоин звания Всадника!
Эрагон поклонился в ответ:
— Твои слова — большая честь для меня, Ванир-водхр! Прости, что нанёс тебе такую рану, и позволь мне исцелить её.
— Не нужно. Положимся на природу, пусть она сама залечит её, а мне это будет памятью о том, что некогда я скрестил клинки с самим Эрагоном, Губителем Шейдов! Не беспокойся, это ничуть не нарушит наши планы: мы снова встретимся здесь завтра и продолжим наши поединки, я ведь так же хорошо владею и левой рукой.
Они ещё раз поклонились друг другу, и Ванир покинул ристалище.
Орик, хлопнув себя по ляжке, воскликнул:
— Вот уж теперь у нас точно есть шанс на победу! Печёнкой чую! Говорят, печёнка всегда первой такое чувствует, и сейчас она говорит мне, что все это здорово порадует и Хротгара с Насуадой!
Эрагон промолчал; он был занят тем, что с помощью магии вновь острил свой Заррок после учебного поединка. Лишь немного погодя он мысленно обратился к Сапфире:
«Если было бы достаточно одной лишь эльфийской быстроты и силы, эльфы давно бы уже сбросили этого Гальбаторикса с его трона!»
Однако же он и сам был страшно рад и обретённым возможностям, и, главное, тому, что наконец избавился от мучительных болей в спине. Страшные приступы исчезли, как не бывало, и разум Эрагона словно высвободился от окутывавшей его пелены, обретя способность мыслить ясно и решительно.
У них оставалось ещё немного времени до встречи с Оромисом и Глаэдром, и Эрагон, взяв лук и колчан со стрелами, направился к тиру, где эльфы упражнялись в стрельбе. Хотя луки эльфов и были гораздо мощнее, чем его собственный, но мишени оказались для него слишком малы, да и расстояние до них показалось ему слишком большим. И для начала он решить пострелять с половины дистанции.
Заняв позицию, Эрагон вложил стрелу и медленно натянул тетиву, радуясь, как легко у него это получается. Взяв прицел, он пустил стрелу, внимательно следя за тем, куда она попадёт. Стрела, как рассвирепевший шмель, с жужжанием понеслась к мишени и вонзилась прямо в центр. Эрагон довольно улыбнулся. Он стрелял снова и снова, постоянно наращивая скорость стрельбы, пока не достиг тридцати выстрелов в минуту.
На тридцать первой стреле он натянул лук чуть сильнее, чем раньше — точнее, чем раньше у него хватало сил, — и тисовый лук с оглушительным треском сломался пополам, оцарапав ему пальцы разлетевшимися во все стороны осколками. От внезапного рывка рука тут же онемела.
Эрагон уставился на обломки лука, страшно расстроенный. Этот лук ему на день рождения более трех лет назад подарил Гэрроу. С тех пор не проходило и недели, чтоб Эрагон им не воспользовался. Этот лук не раз помогал ему добывать пищу для всей семьи; если б не он, им порой пришлось бы голодать. Из этого лука Эрагон застрелил своего первого оленя. Из этого лука он убил и своего первого ургала. На этом луке он впервые испытал свои магические способности. Ему казалось, что он потерял верного старого друга, на которого всегда мог положиться даже в самой скверной ситуации.
Сапфира обнюхала обломки и сделала вывод: «Похоже, тебе понадобится новый метатель для стрел».
Эрагон только крякнул от неудовольствия и махнул рукой; беседовать настроения не было. Он собрал стрелы, и они с Сапфирой полетели к белым утёсам Тельнаира.
Когда они предстали пред Оромисом, старик, как всегда, сидел перед хижиной и любовался дальними отрогами гор.
— Ну что, Эрагон, — спросил он, — ты полностью освободился от магических чар нашего празднества?
— Да, учитель.
Оромис долго молчал, потягивая из кружки черничный чай и продолжая изучать синевшую вдалеке полоску древнего леса. Эрагон терпеливо ждал; он уже привык к таким паузам в разговорах со старым Всадником. Наконец Оромис промолвил:
— Глаэдр рассказал мне — по мере сил, разумеется, — что случилось с тобой во время Агэти Блёдрен. Такого ещё никогда не бывало за всю историю существования нашего ордена. Мда-а… Драконы снова доказали, что способны на такое, чего мы даже и вообразить себе не можем. — Оромис снова помолчал, прихлёбывая чай. — Глаэдр и сам ещё не до конца понял, какие превращения и изменения тебя ожидают, поэтому я хотел бы, чтобы ты подробно описал мне, что за это время успело произойти с тобой, включая и перемены в твоей внешности.
Эрагон быстро рассказал ему обо всем, подробно остановившись на повышенной реакции всех органов чувств — зрения, обоняния, слуха и осязания, — и закончил отчётом о схватке с Ваниром.
— Ну, и что ты после всего этого чувствуешь? — спросил Оромис. — Тебе не обидно, что кто-то манипулировал твоим телом, даже не спросив у тебя?
— Нет-нет! Совсем нет! Раньше я, возможно, и обиделся бы, даже, наверное, отказался бы от подобных «услуг» — до битвы при Фартхен Дуре. А теперь я безмерно благодарен хотя бы за то, что боли в спине у меня совершенно прекратились. Я бы с радостью согласился и на большие изменения, лишь бы снять с себя проклятие Дурзы. Нет, учитель, сейчас я не испытываю ничего, кроме благодарности!
— Я рад, что у тебя достало мудрости прийти к такому выводу, — кивнул Оромис, — ибо тот дар, который ты получил, дороже всего золота мира. И теперь я уверен, что мы наконец-то на правильном пути. — Он допил чай и решительно поднялся. — Итак, переходим к занятиям. Тебя, Сапфира, Глаэдр ждёт возле Камня Разбитых Яиц. А с тобой, Эрагон, мы сегодня начнём с третьего уровня упражнений Римгара, если не возражаешь. Я хочу посмотреть, на что ты теперь способен.
Эрагон прошёл на утрамбованную земляную площадку, где они обычно исполняли «танец змеи» и «журавля», но, заметив, что старый эльф остался на прежнем месте, удивлённо спросил:
— Учитель, а ты разве не будешь делать разминку?
— Сегодня нет, — по лицу Оромиса скользнула грустная улыбка. — Чары, необходимые для празднования Агэти Блёдрен, стоили мне слишком многих усилий, а ведь я уже… стар и болен. Сегодня у меня хватило сил только выползти из хижины наружу.
— Учитель, мне так жаль!..
«Может быть, он обижен, что драконы заодно не исцелили и его?» Но Эрагон тут же отбросил эту мысль: Оромис никогда не был мелочным.
— Не стоит сожалеть. Не твоя вина, что я стал калекой.
Пока Эрагон старался освоить третий уровень Римгара, он окончательно убедился в том, что ему все ещё не хватает той гибкости и умения сохранять равновесие, какими обладают эльфы, хотя эти упражнения даже от эльфов требовали долгой подготовки. Впрочем, Эрагон был доволен: если бы у него совсем не осталось никаких недостатков и все сразу стало бы получаться отлично, ему попросту не к чему было бы стремиться.
Однако последующие недели оказались для него неожиданно трудными. С одной стороны, он делал огромные успехи, осваивая один за другим такие предметы, которые ранее давались ему с трудом. Уроки Оромиса по-прежнему отличались большой сложностью, однако Эрагон уже не чувствовал, что тонет в море собственного невежества и неумения. Читать и писать он стал гораздо быстрее; он также обладал достаточными силами, чтобы использовать разом целых одиннадцать заклинаний, что требовало огромного расхода энергии, способного убить обычного человека. И, почувствовав в себе столь значительную силу, Эрагон понял также, сколь стар и слаб Оромис.
И все же, несмотря на все свои достижения и успехи, Эрагон не чувствовал себя счастливым. Как он ни старался забыть Арью, его с каждым днём все больше тянуло к ней; и тоска становилась просто невыносимой от осознания того, что Арья более не желает ни видеть его, ни говорить с ним. Но и это было ещё не все: Эрагона преследовало ощущение того, что где-то за горизонтом собирается страшная буря, и в любой момент может подняться ураганный ветер, сметая и уничтожая все на своём пути…
Сапфира разделяла с ним эти предчувствия. И однажды поделилась своими ощущениями:
«Мир кажется мне каким-то страшно хрупким, Эрагон, словно все вот-вот рухнет и вокруг воцарится безумие. То, что сейчас чувствуешь ты, чувствуют также драконы и эльфы. Таков, видимо, неотвратимый ход судьбы; приближается конец нашего мира, и можно уже заранее начинать оплакивать тех, кто неизбежно сгинет в том хаосе, что поглотит Алагейзию. Однако нужно все же надеяться, что мы сумеем победить в битве за светлое будущее — мощью твоего меча и щита и моих когтей и клыков!»
ВИДЕНИЯ БЛИЗКИЕ И ДАЛЁКИЕ
Однажды, отправившись в знакомую низинку за хижиной Оромиса, Эрагон устроился на отполированном до блеска старом пеньке, погрузив ноги в пушистый мох, и открыл свою душу для восприятия мыслей всех живых существ вокруг. Неожиданно он понял, что его восприятие настолько обострилось, что теперь он чувствует и понимает мысли не только птиц, зверей и насекомых, но и всех растений в лесу.
У растений сознание оказалось совсем иным, нежели у зверей: они все воспринимали более медленно, более целенаправлейно и отстраненно, однако же были в своём роде ничуть не менее восприимчивы и чувствительны ко всему окружающему, чем сам Эрагон. Едва ощутимая пульсация их многочисленных сознаний, сливаясь воедино, вызывала у Эрагона ощущение гигантских сверкающих мягким и вечным светом созвездий, где каждая крошечная звёздочка, каждая искорка света олицетворяет отдельную жизнь. Даже на самых бесплодных, казалось бы, участках земли разнообразная жизнь так и кишела. Да и сама земля, безусловно, была существом живым, разумным, чувствующим и весьма чувствительным.
Значит, разумные формы жизни существуют повсюду!
Теперь Эрагон в этом не сомневался и, по мере погружения в мысли и чувства различных живых существ и предметов, обретал все более глубокое внутреннее умиротворение, настолько глубокое, что временами, казалось, переставал существовать как отдельная личность. Он позволял себе превращаться в ничто, в пустоту, способную лишь воспринимать голоса всего мира. Ничего теперь не ускользало от его внимания, ибо внимание его уже более не сосредоточивалось ни на чем конкретном.
И он сам становился частью этого леса и его обитателей.
«Может, именно так мир вокруг воспринимают и чувствуют боги?» — размышлял Эрагон, приходя в себя после медитации.
Этот урок длился дольше обычного. Завершив его, Эрагон вернулся к домику, разыскал Оромиса, который сидел за столом и что-то писал, опустился перед ним на колени и сказал:
— Учитель, мне удалось выполнить твоё задание: я слушал до тех пор, пока не перестал слышать.
Оромис отложил перо и задумчиво посмотрел на Эрагона:
— Ну-ка, расскажи подробнее.
И Эрагон часа полтора в мельчайших подробностях рассказывал ему о различных сторонах жизни растений и животных на самой лужайке и её окрестностях, пока Оромис не остановил его, подняв руку.
— Да, теперь ты меня убедил. Ты действительно слышал все, что можно было услышать. Но все ли из этого ты понял?
— Нет, учитель, что ты!
— И это справедливо. Так и должно быть. Понимание придёт с возрастом… Отлично, Эрагон-финиарель! Просто отлично! Я тобой очень доволен. Если бы это происходило в Илирии — в те времена, когда Гальбаторикс ещё не успел захватить власть, — тебя прямо сейчас можно было бы назвать окончившим полный курс подготовки и принять в полноправные члены ордена. Я сам попросил бы о том, чтобы тебе были дарованы все права и привилегии, положенные лишь самым старшим из Всадников. — Оромис был явно взволнован. Он встал, но слегка держался за край стола и чуть покачивался. — Помоги мне, Эрагон, подойди ближе, и я обопрусь о твоё плечо. Я хочу выйти наружу, но тело моё что-то плохо мне повинуется.
Эрагон поспешно бросился к нему, приняв на себя невеликий вес престарелого Всадника. Они медленно прошли к ручью, весело бежавшему к утёсам Тельнаира, и Оромис сказал:
— Теперь, когда ты достиг достаточно высокого уровня познаний, я могу открыть тебе одну из величайших тайн магии, которая, возможно, неведома даже Гальбаториксу. С ней связаны твои — и мои — надежды на то, что ты сумеешь сравниться с ним в мастерстве владения магией. — Взгляд старого эльфа стал пронзительным. — Скажи мне, Эрагон, что составляет суть магии?
— Энергия. Магическое заклинание вызывает расход такого же количества энергии, какое потребовалось бы для выполнения той же задачи обычными средствами, то есть без применения волшебства.
Оромис кивнул:
— А откуда берётся эта энергия?
— Из тела мага-заклинателя.
— И непременно только оттуда?
Мысли Эрагона заметались; он понимал, что Оромис неспроста задал этот вопрос, и пытался отыскать все его скрытые значения.
— То есть ты хочешь сказать, что энергия может проистекать и из другого источника? — неуверенно спросил он.
— Именно это и происходит, когда Сапфира помогает тебе сотворить те или иные чары.
— Да, но между мной и Сапфирой существует необычная, неразрывная связь! — запротестовал Эрагон. — И благодаря этому я могу порой как бы заимствовать её энергию. А если я вздумаю заимствовать её у кого-то ещё, то должен буду проникнуть… — И он вдруг замолк, поняв, к чему клонит Оромис.
— Да, ты должен будешь проникнуть в мысли другого существа или существ — тех, кто передаст тебе свою энергию, — закончил за него Оромис. — Сегодня ты доказал, что способен на определённом уровне воспринимать даже самые мельчайшие проявления жизни. И теперь… — Он закашлялся, прижимая руку к груди, и продолжил: — Я хочу, чтобы ты сейчас извлёк из этого ручья водяной шарик, пользуясь лишь той энергией, которую сможешь почерпнуть в окружающем тебя лесу.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 28 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |