В комнате темно, но цветные пятна, всполохами мечущиеся под веками у Саши, добавляют ирреальности происходящему. Он не разбирает перед собой ничего, кроме размытого силуэта, все, что ему остается — это ощущать кончиками пальцев тепло чужого тела. В какой-то момент граница реальности смывается окончательно, он теряется в ощущениях, позволяя себе, отпуская себя.
Его толкают на кровать, наваливаясь сверху, не переставая гладить, сжимать в объятиях. Лихорадочные поцелуи, выпивающие воздух, судорожные объятия и ощущение своего-чужого тела. Саша чувствует себя пойманным в сети, опутанным ими с головы до ног. Он выгибается, целует в ответ, все глубже и глубже погружаясь в сумасшествие, теряя связь с реальностью.
В какой-то момент он понимает, что чужие руки скользят по его бедрам, он приподнимает их, ощущая чужое возбуждение, вжимаясь в него, трется, вздрагивая от искорок болезненного удовольствия. Скользя слепым взглядом по партнеру, он одновременно узнает и не узнает его. Ему важно знать, что он родной-чужой, а все остальное не имеет значения.
— Давай же,— разрывая поцелуй, хрипло бормочет Саша из последних сил, ему хочется, наконец, избавиться от этого жгучего возбуждения, забыться, раствориться в ощущениях, умереть. Удовольствие сейчас больше напоминает боль, и это внезапно правильно. Это заставляет ощущать.
— Ты уверен? – раздается в ответ спустя пару поцелуев и три удара сердца. Саша считает их, словно маньяк, цепляясь за эту ниточку, не давая себе забыться окончательно. Кирилл поднимает голову, встречаясь с ним взглядом, в котором почти нет осмысленности, только что-то такое родное в глубине, сродни той боли, что пронизывает Сашу. Дежавю. Черты склонившегося над ним лица теряют четкость, он опять видит совсем не того, с радостью окунаясь в обман.
— Ты уверен? – повторяет свой вопрос Кирилл, но Саша его не слышит. Он в другом месте и другом времени.
<center>***</center>
<i>— Ты уверен? – глупейший вопрос. И, наверное, самый последний, который бы хотелось услышать Саше в этот момент. Впрочем, он не считает нужным отвечать на него. По-крайней мере, словами.
Негромкий стон партнер засчитывает за положительный ответ и, хрипло выдохнув что-то неразборчивое ему в шею, легко кусает за плечо. Саше не интересно, совсем не интересно, что за милые глупости он шепчет ему на ухо, наощупь расстегивая пуговицы, стягивая рубашку и целуя обнажающуюся спину. И уж тем более совершенно безразлично, есть ли кто-то еще в здании. Безразлично все, кроме горячих губ и жаркого тела рядом.
Седьмой этаж. Десять кабинетов и никого, кроме них двоих. Любой, даже негромкий звук эхом разносится, сотни раз отражаясь от каждой стены, усиливая свое звучание, заставляя на мгновение замереть издавших его, чтоб уже спустя несколько секунд продолжить поцелуй. Наверное, ему должно быть стыдно, но Саша об этом старается не думать. Ему кажется, что все это нереально, что он сейчас проснется и окажется, что он умудрился заснуть прямо посреди банкета, выставив себя посмешищем перед кучей народу. Но язык, хозяйничающий у Саши во рту, реален, и он совершенно не способствует проявлению стыдливости. Как и пальцы, что пощипывают соски, слегка оттягивая их.
Хочется только одного, и, похоже, его прекрасно понимают и без слов.
Он и сам не знает, как так получилось. Логинов никогда не признается себе, что и не хочет знать, кто или что этому поспособствовало. Главное, что они тут. Вместе. И плевать, что ноги самым позорным образом подкашиваются, а в голове звенит алкоголь, и кажется, будто все происходит не с ним. Наверное, все же это была хорошая идея — выпить «для храбрости».
— Может, все же поедем ко мне? Тут немного… неудобно, – отрываясь от вылизывания ямочки между ключицами Саши, спрашивает мужчина. Хорошо, что он пьян, иначе мучительное взвешивание «за» и «против» могло бы затянуться надолго. Впрочем, пил он именно для этого – чтоб решиться.
— Поехали...
Рассматривая в окно сменяющий друг друга монотонный пейзаж из панельных многоэтажек, Александр невольно косится на сидящего рядом в кресле водителя вероятного любовника на эту ночь. Может, стоило отказаться? Нет, самому Саше этот вариант ой как не нравился, но что он будет делать утром, когда этот вероятно натурал очнется от такого приятного сейчас временного помешательства и будет… растерян и взбешен в одно мгновение? И будет в своем праве. Это же Саша его соблазнил. Или нет? Глядя на то, как рвано движется язык по потрескавшимся губам, когда он косится на него в зеркало заднего вида, и то, насколько неудобно тому в собственных брюках, Саша сомневается в этом. Он вспоминает те взгляды, от которых его бросало в жар, и улыбки, предназначенные ему одному. Он думает, что, возможно, все не так понял, что ошибся. Много чего приходит ему в голову, пока он едет неизвестно куда с совершенно незнакомым мужчиной. Впрочем, времени раздумывать уже тоже нет. Они приехали.
Он совершенно не нежен. Или это такая изощренная ласка – порыкивая от удовольствия и вбивая в матрас, оставлять свои следы на его теле? Ойкнув в ответ на очередную метку, Саша тут же забывает о ней и о своих переживаниях. Он слишком хорош, чтоб думать о таких мелочах. И секс, и мужчина. Или лучше наоборот?
Расслабленный и умиротворенный, он даже не находит сил, чтоб придвинуться к улегшемуся рядом мужчине. Но тот каким-то образом угадывает его желания и подтягивает к себе под бок. Они лежат, думая каждый о своем, а Саша вдыхает терпкий аромат смеси туалетной воды, пота и мускуса. Он просто счастлив. До неприличия счастлив, легко целуя плечо мужчины и ощущая на губах тот самый дикий коктейль его запаха.
Не говоря ни слова, Сашу переворачивают на спину. Поражаясь самому себе и своей внезапной покорности, он послушно разводит ноги в сторону, позволяя партнеру рассмотреть себя получше. Хотя это немного странно после того, как тот отымел его в их удовольствие. В том, что оно было обоюдным, сейчас никто и не сомневается.
— М-м-м?— лениво интересуется Логинов, не в силах воспроизвести что-то более внятное.
— Красивый,— хрипло отвечают в ответ, и больше вопросов, ровно как и ответов, этой ночью не звучит. Да и кому они нужны, эти глупости?</i>
<center>***</center>
— Так? Или… Я не знаю, как правильно…
Закусив губу, Саша нетерпеливо дергает бедрами, пытаясь сделать проникновение немного менее болезненным. Впрочем, особо ничего у него не получается. Слишком давно у него этого не было.
— Эй, полегче! Слишком узко, я же тебя порву…
Что? Да, правильно. Нужна смазка или что-то вроде этого. Не глядя, Саша протягивает руку в сторону тумбочки и пытается вытянуть полупустой тюбик. Его тут же отбирают, и спустя мгновение по комнате расплывается такой знакомый запах. Саша улыбается этому счастливой, безумной улыбкой. Его прошлое снова стало настоящим.
Он уже хочет спросить, почему так долго, когда первый, скользкий от смазки палец, оказывается внутри него. Саша сдавленно охает, и старается открыться еще больше. Он купается в этих немного неловких и чуть подзабытых ощущениях. Все настолько реально, что ожидание становится нестерпимым.
— Хватит.
- Но…
— Давай,— он выгибается, закидывая ноги на талию партнеру, притягивая того ближе. Тот шипит, стараясь сделать все по своему, но спустя несколько мгновений сдается, позволяя Саше буквально насадиться на свой член.
Ему кажется, что все не так, что все должно быть по-другому, что рядом должен быть кто-то другой, но… Яркие пятна перед глазами в который раз сливаются в шары, рассыпаясь фейерверками, и Саша забывает о том, что только что казалось ему неправильным. Он послушно выгибается навстречу партнеру, вбивающему его в матрас, кусает губы, пытаясь сдержать крики, и плавится от прикосновений, электрическим током пробегающим по коже. Его тело быстро вспоминает, как может быть хорошо, под каким углом лучше всего выгнуться, чтоб удовольствие стало еще острее, каким неожиданным и сильным может быть оргазм.
Он почти счастлив, когда его прижимают к себе сильные руки, и уже на грани между сном и явью Саша различает едва слышное бормотание, которому совершенно не придает значения.
— Только ты. У меня остался только ты.
<center>***</center>
<i>— Утро. Кофе?— звучит над головой не то приветствие, не то констатация факта. Но Саше по большому счету все равно, что это. Он внимательно следит за мимикой и движениями мужчины, пытаясь уловить тот момент, когда появится оно. Отвращение. К себе и тому, кого трахал ночью. Он рассматривает мужчину, а тот, в свою очередь, внимательно проходится взглядом по его едва прикрытому одеялом телу.
— Что-то не так? – наконец, спрашивает не выдерживающий переглядок хозяин, понимая, что от Саши просто так ничего не добьешься.
— М-м-м… Нет. Я жду,— полуоткровенно признается Логинов. Его потряхивает. Возбуждение, что с новой силой вспыхнуло, едва он увидел его снова, и страх мешают свой причудливый коктейль. Ему очень хочется облизнуть губы, вспомнить вкус поцелуев, но сейчас не время и не место. Сначала нужно понять его, а потом уже предлагать повторить ночные утехи. Ведь поцелуем дело не закончится.
— Чего? – удивленно распахивает глаза мужчина, придвигаясь ближе и практически укладываясь рядом с Сашей.
— Что дальше будет.
— Хм, тогда давай ждать вместе. Я тоже этого не знаю,— смеется в ответ тот.
И Александра отпускает. Напряжение, что сковало его с той минуты, как он открыл глаза и обнаружил, что ему все это не приснилось, уходит, оставляя вместо себя то самое ощущение полного удовлетворения и покоя, что накрыло его ночью.
— Давай,— улыбается Логинов, уже в свою очередь, любуясь полулежащим рядом мужчиной.
Ему не показалось. Тот и правда очень красив. Ну, на Сашин в какой-то мере притязательный вкус. Во всяком случае, Александру очень лестно, что он обратил на него внимание. Более чем просто обратил.
— Костя, почему? – все еще мучающий Логинова вопрос застигает Константина, идущего за обещанным кофе, уже около двери.
— Что именно тебя интересует? – приподнимает бровь тот, словно не понимая, о чем его спрашивает мигом покрасневший Саша. «Странно, а ночью не краснел, — думается ему некстати,— когда стонал «Еще» и «Пожалуйста, не останавливайся». Наверное, это алкоголь. Точно он. – Это не я такой… такой».
— Почему я?
— Шурик, ты действительно не понимаешь? Или таким образом намекаешь на продолжение? – полушутя улыбается мужчина, но, видя все тот же полурастеряный смущенный взгляд, со вздохом поясняет: – Ты бы себя видел там, а зале. Да от тебя за метров десять несло такой волной желания, что крыша ехала. Было бы странно, если бы я сдержался.
Исчезнуть. Раствориться или где-то спрятаться лет этак на двести. Пока все не забудут ту вечеринку. Саше казалось, что он просто горит. От смущения, что выглядел настолько распутным. И от бешеного жара внизу живота. Костя буквально раздевал его взглядом, несмотря на то, что на нем из одежды все еще было только одеяло.
— И, к тому же, мне понравилось ощущение тебя под собой еще тогда, в коридоре. Достаточно честно?
— Более чем,— с трудом выдавил из себя Александр, надеясь и боясь одновременно, что Костя заметит его эрекцию.
От желания уже сносило крышу и у него.</i>
<center>***</center>
Саша не понимает, о чем речь, но у него нет сил задумываться над смыслом слов. Уже окончательно погружаясь в туман, он замечает большую родинку на плече, в которое уткнулся. Откуда она? Её не должно там быть.
Нет, ему мерещится. Это все от переутомления. Но, в самом деле, откуда?.. Почему-то эта мысль кажется запретной.
Нет, нет, не думать. Лучше об этом не думать. Так спокойнее.
Всё правильно.
Саша утвердительно вздыхает и проваливается в сон.
========== Глава 8 ==========
Он желал бы забыть. А еще лучше – никогда не узнавать. Но память – коварная штука, поэтому Саша раз за разом прокручивает в памяти тот неловкий, да и чего уж скрывать – не самый лучший секс в его жизни. Точнее, те обрывки, что составляют его воспоминания.
Он сидит на подоконнике в кухне, задумчиво рассматривая с высоты пятого этажа ушлого воробья, что пытается утащить кусок булки размером с самого себя у стаи голубей, и курит. Бесперспективность действий птицы как-то подозрительно близка ему. Всё, чего бы он ни делал, не имеет значения. Больше не имеет. Он снова один, а ведь на краткий миг ему показалось, что… Показалось, всего лишь показалось.
Кирилл ушел, точнее, сбежал, едва услышал хриплое Сашино «Кот, прикинь, мне такой кошмар присни…ТЫ?!», а он не успел ничего сказать или сделать. Впрочем, особого желания общаться с ним не было. Скорее уж наоборот: хотелось отмотать назад киноленту.
Больно собирать себя из осколков. Он так и не понял мотивов, побудивших парня приехать к нему домой, и уж тем более он не хочет узнавать, что послужило предпосылкой к такому… ммм… нестандартному времяпрепровождению. Звучит глупо, но даже в мыслях Саша упрямо не называет вещи своими именами, пытаясь не детализировать происшедшее, хотя и понимает, что долго врать самому себе не получится.
Он старательно размышляет о чем угодно, но только не о том, что действительно заслуживает внимания. Пытается отвлечься, раз за разом вдыхая сигаретный дым, но ничего не выходит. Ощущение змеиного клубка, что копошится внутри, не пропадает. И Саше кажется, что яд растекается внутри, не оставляя шансов на спасение. Его кровь отравлена, и его уже ничего не спасет.
Воспоминания чуть стерлись, стали менее яркими, потеряли свою остроту, но боль никуда не делась. Она теперь будет с ним всегда. Снова один. У него больше никого нет.
Конечно, при живых родителях подобное звучит кощунственно, но... Но всё же он один. Словно оторвали кусок души, кусок того, что составляло его мир, его вселенную. Кости больше нет. И слабые искорки воспоминаний, что пробегают по векам, едва он закрывает глаза, ничто. Его нет. Он умер вместе с ним.
В какой-то момент Саша вспоминает то ощущение полета, что появляется, когда стоишь на краю крыши многоэтажки и смотришь вниз на суетливых прохожих, и ему до дрожи хочется вновь его почувствовать. Ощутить ветер, бьющий в лицо, почувствовать на губах снежинки, вспомнить, что там, за спиной, есть кто-то, кто держит, не давая сорваться вниз. Хочется умереть, сорвавшись с крыши. Упасть, прервав, наконец, эту полосу боли и отчаянья.
Но он делает еще одну затяжку и остается на месте.
<i>«Только ты. У меня остался только ты».</i>
Это безумие, и оно совсем близко. На расстоянии вдоха. На границе между завтра и вчера.
Прокушенная губа снова кровоточит, и Саша с маниакальным упрямством снова и снова прикасается языком к ранке, слизывая кровь. И вспоминает. Снова вспоминает, пытаясь забыть, пытаясь понять.
А если?..
Всего одно движение. Один шаг.
И все.
Он прикрывает глаза, делая глубокий вдох, и заставляет себя оставаться на месте.
Становится холодно. Нет, зима никуда не делась, просто раньше как-то не ощущалось того, что за окном минусовая температура, а он сознательно игнорировал этот факт. Внутри и так все покрыто коркой льда, так к чему же внешнее тепло?
Выкинув непослушными пальцами сигарету, он слезает с подоконника и закрывает окно. Еще не хватало простудиться. Хотя… кому какое дело?
<center>***</center>
В голове пусто. Ни единой мысли, ни тени желания, словно ему уже ничего не нужно в этой жизни. Взгляд мечется с одного предмета к другому, а он всё никак не может понять, что же он ищет. Что?
Маленькая девочка с двумя косичками, обнимающая плюшевого мишку, счастливо улыбается ему с фотографии. Он знает, что на обороте. <i>«Катя, три года».</i>
Очки, забытые Костей на тумбочке. <i>«Шурик, ты не видел мои очки? Я их где-то здесь оставлял».</i>
Потертый блокнот для заметок. <i>«Как это зачем? Надо. Могут же у меня быть умные мысли?».</i>
Пусто.
Снова бродит по пустой квартире, заглядывая в каждый угол, и всё еще не может понять, чего не хватает. Звук шагов эхом разноситься по углам, заставляя вздрагивать и прислушиваться к несуществующему. Может, ему приснилось? Может, всё неправда и он, такой родной и любимый, сейчас откроет дверь своим ключом, улыбнется и скажет: «Привет, я дома»?
Нечем дышать. Он судорожно хватает ртом воздух, захлебывается слезами, взявшимися непонятно откуда. Он… плачет?
Зажимая себе рот ладонью, Саша сползает по стене, старательно уговаривая себя дышать. Его трясет, слезы градом льются из глаз, и сердце, кажется, вот-вот пропустит удар.
Минута, ему нужна всего минута, чтоб прийти в себя.
— Спокойнее… Дыши… Давай же… Ты можешь, Саша, ты все можешь…— уговаривает он сам себя, вздрагивая от того, насколько громко звучит его собственный голос. Эхом разносится по комнате, разбиваясь о пустоту, и ему даже немного не по себе от всего этого, но ему просто необходимо его слышать. Слышать хоть что-то, чтоб не сойти с ума.
— Саша, ты можешь, ты все можешь. Сейчас ты встанешь и…— каждое движение, каждый шаг дается ему невероятно тяжело, словно он заново учится ходить. Так, наверное, чувствуют себя те, кто после долгой болезни, требующей постельного режима, пытаются ходить без костылей. Ноги дрожат, мир вертится вокруг, и неуверенность скользит в каждом движении. Вот и он потерял свою опору, и теперь лишь тонкая нить веры в то, что еще не всё потеряно, удерживает его от падения. Она паутинкой обвивает сознание, бьется о свои же путы в голове и всё никак не желает пропадать. Тонкая нить вопросов без ответа. Почему? Зачем? Зачем ему всё это? Кому он нужен? И нужен ли?
Саша сам не знает, насколько долго длилось бы это безумие и как далеко его завели бы подобные размышления, если бы тишину не прорезал прорезал неясный звук. Он замирает на полудвижении, прислушиваясь, пока не понимает, что это телефон. Это просто гребанный телефон звонит, а у него всё внутри замерло в ожидании чуда. Хотя, какое уж тут чудо? Долгие полминуты он решает, стоит ли поднимать трубку, и, собравшись с духом, тянется к телефону.
— Александр Николаевич? Это Оксана.
— Д-да-да, Оксаночка, я вас слушаю,— едва совладав с голосом, хрипит он в ответ. Совершенно не хочется посвящать секретаря в свои личные проблемы, и поэтому он старается говорить как можно естественнее, но даже сам понимает, насколько жалки эти попытки. В короткой приветственной фразе девушки звучит настолько явное любопытство, что Сашу передергивает. Он уже представляет, каким взглядом Оксана будет смотреть на него, когда он появится в офисе, и какие слухи будут бродить при этом по фирме. К тому же, неизвестно, что там наплел Кирилл, если, конечно, он вообще хоть что-то ей говорил. В том, что и стажер, и секретарь имеют отношение к данной ситуации, можно даже не сомневаться – кто-то же дал парню адрес начальника.
— Александр Николаевич, я тут хотела спросить… Ну, в общем, я дала вашему стажеру, Васнецову, ваш адрес и хотела узнать…
— Да, он … заходил,— «Да и не только заходил»,— хочется ответить Саше, но он сдерживается. В голову опять полезли непрошеные мысли о происшедшем вчера вечером. – А что-то не так?
— Да нет, я просто хотела узнать, как вы себя чувствуете? Кирилл сказал, что вы заболели, но…
Голос Оксаны чуть срывается, словно она и сама не знает, зачем звонит, но ему не до оценки адекватности собеседницы. Звонок отрывает его от важного дела – самокопания,— и он не особо желает погружаться в ее проблемы. К тому же, каждая минута разговора заставляет возвращаться во вчерашний день, вспоминать то, что хотелось забыть.
— Но что?..
— Я просто беспокоюсь, он был… ммм... несколько неадекватен, когда его требо... в смысле, когда просил ваш адрес.
Вялое удивление пробивается сквозь стену безразличия внутри него. Да уж. Это в духе Кирилла – требовать что-то, словно его желания – единственное, что имеет значение в этом мире.
— Не стоит беспокоиться, Оксана, все хорошо. Мы… поговорили и… и Кирилл уехал домой.
Да, пусть будет так. Они поговорили. Обсудили… Да какое, к чертям, обсудили?! Этот засранец разворошил старательно упрятываемое вглубь сознания горе, заставил вспомнить о том, что ЕГО нет, ощутить всю боль, что, казалось, успешно притупилась спиртным.
Сашу затрясло. Что-то хрустнуло в руках, обжигая болью. Рамка. Та самая, с фотографией улыбающейся девочки с плюшевым медведем в руках. Он прикрывает глаза, делая глубокий вдох, сосредотачиваясь на боли в ладони, отгораживаясь ею от воспоминаний. Как же больно. Он никогда не сможет забыть.
— Александр Николаевич? Вы… С вами все хорошо?
Что? Да, Оксана. Надо ответить, успокоить, сказать, что у него все хорошо, но… Нет сил держать маску.
Глубокий вдох. Сжатый кулак, струйка крови, текущая по запястью. Все хорошо. Он жив. Абсурд, но он ещё жив.
— Да, Оксана, все хорошо. Я просто неважно себя чувствую. Эта простуда совершенно некстати, но завтра я буду в офисе, так что смело можете перенести все встречи на завтра.
— Вы… уверены? Может, стоит отлежаться, сходить к врачу?
Он слабо улыбается. Врач? А что, уже выдумали врача, который может склеить разбитую жизнь? Который подарит новое сердце из прозрачного хрупкого стекла? Зачем ему новое сердце, если его так легко разбить?
— Нет-нет, со мной уже все в порядке,— сжимая ладонь еще сильнее, улыбается Саша. «Образец, блядь, для подражания». Он может, он все может. Даже летать со сломанными крыльями. Падение вниз – тоже полет. – До завтра, Оксана Сергеевна.
Он всё еще улыбается, рассматривая через стекло маленьких зимних бабочек и совершенно не обращает на лужицу крови, что скопилась у его ног.
<center>***</center>
Он идет по улице. Всё вокруг кажется другим, не таким. В чем именно проявляется это «не так», он и сам не знает. Просто всё другое. Хочется заорать, разбить тишину, разбросать вокруг разноцветное конфетти, добавить красок в белоснежное море снега вокруг. Сделать хоть что-то, чтоб вспомнить себя.
Двадцать метров от стоянки авто до крыльца офиса кажутся огромным расстоянием,и Саша сам не знает, как ему удалось его преодолеть. Люди, стоящие у входа, напоминают манекенов в магазине – фальшивые улыбки, словно приклеенные к равнодушно-обманчивым лицам, яркие одежды, маскирующие серость внутреннего мира, и полная пустота во взгляде. Он криво улыбается этому. Он сейчас и сам такой. Идеальный сотрудник, идеальный начальник. Маска, что плотно приклеена к лицу, маска, которую уже не отодрать. Впрочем, желающих это делать нет.
Слабая улыбка в ответ на приветствие коллег, отмахнуться беззаботным «Ну, что вы, это просто царапина. Так, порезался, когда разбил чашку», с силой сжать перебинтованную ладонь, напоминая себе, что он жив.
Оксана, едва завидев его в дверях, преувеличенно радостно реагирует, пытаясь одновременно расспросить его о самочувствии и ввести в курс дел за два дня. Саша кивает, пытаясь запомнить информацию, и нет-нет, да поглядывает на дверь кабинета, стараясь не задумываться над тем, зачем это делает.
Может, теперь он уйдет? Переведется, оставив его в покое? Исчезнет с глаз, дав возможность загнать боль поглубже? Это было бы очень кстати, но мечтам не суждено сбыться. Стоит только прервать речь секретаря спокойным «Оксана, жду вас у себя через две минуты с отчетом» и направиться к себе в кабинет, как дверь распахивается, и он лицом к лицу сталкивается с Кириллом. Первые пару мгновений он завороженно рассматривает такое родное-чужое лицо, с сожалением отмечая, что ему все же привиделось и они совершенно не похожи: у Кирилла более тонкие черты лица, другой цвет глаз, цвет волос, в конце концов, но все же Саша не может оторвать от него взгляда. Он настолько увлекается сравнением, что не сразу понимает, что к нему обращаются, потому что из уст парня не вырывается ни слова. Хотя это и не удивительно – привлечь внимание пытается Оксана, а сам Кирилл застыл напротив, так же молча рассматривая самого Логинова.
— Д-да, Оксана, я вас понял, – немного невпопад, но сейчас это не так важно. Ему приходится плотно зажмуриться, чтоб отвести взгляд от чужого, но все еще кажущегося неуловимо родным лица. – Я жду вас через пять минут. А вы, Кирилл, будьте добры, не стойте на пороге, мне необходимо попасть в кабинет.
Тот, все еще не говоря ни слова, сдвигается ровно настолько, чтоб дать пройти и, развернувшись, тут же следует за ним в кабинет, замирая на пороге.
Саша проходит к своему столу, включает компьютер, чуть лениво вводя пароль, и только после этого поднимает голову, вопросительно глядя на Кирилла.
— Что? Чего вы застыли на пороге, Кирилл Сергеевич? Не знаете, чем себя занять?
Выражение лица стажера не меняется, когда он, чуть нахмурившись, молча проходит к своему столу. Саша внимательно следит за каждым его движением, старательно маскируя интерес под равнодушие. Он ждет – и сам не знает чего. Взрыва эмоций, обвинений, ехидства, в конце концов. Щемящее чувство предвкушения поднимается откуда-то изнутри, но проходит минута, другая, а Кирилл остается все так же безучастен к его вниманию.
Саша выжидает еще пару мгновений и расслабляется, только сейчас почувствовав, насколько был напряжен. Сделать вид, что ничего не было, проще всего, но это «ничего», как ни странно, требует наибольших усилий. Впрочем, подобный вариант развития событий полностью его устраивает. Он криво улыбается сам себе и открывает ежедневник.
<center>***</center>
К тому моменту, когда раздается стук в дверь, он уже совершенно не помнит, что начало дня было несколько… необычным. Он полностью сосредоточен на том, каким задачам необходимо уделить внимание прежде всего и что стоит сделать после двухдневного отсутствия, а потому не сразу понимает, что нужно секретарю в его кабинете. Правда, стопка документов в папке быстро наводит его на правильные мысли, и он кивком предлагает Оксане вести его в курс дел. Секретарь начинает быстро тараторить о том, кто и сколько раз ему звонил, одновременно протягивая документы на подпись, пытаясь сделать все и сразу, будто боится, что он вот-вот исчезнет, оставив ее с неподписанными приказами, на что он едва заметно усмехается и отбирает папку, предпочтя ознакомиться с информацией чуть позже. Терпеливо выслушивает поток ненужной информации, когда что-то блестящее, прокатившись по полу, замирает у его ног.
Еще успев улыбнуться тому, насколько они с Оксаной синхронно вздрогнули, услышав этот негромкий звук, Саша наклоняется, стараясь рассмотреть, что это, и замирает на полудвижении, увидев пуговицу. Правда, долго любоваться ею ему не приходиться. Кирилл в одно мгновение оказывается рядом, быстро поднимая ее с пола, и снова усаживается за свой стол.
Оксана еще что-то говорит, Саша даже видит, как шевелятся ее губы, но все его внимание приковано к пуговице. Обычной перламутрово-белой пуговице. Он сам не понимает почему, но уже десять минут не может оторвать взгляда от рук Кирилла, который, словно в насмешку, вертит в пальцах оторвавшуюся от манжета его рубашки пуговку. Хочется заорать, выбить её из его рук, но он не делает ни единого движения. Он просто смотрит, видя перед глазами другую, абсолютно такую же, которая до сих пор лежит в ванной на полочке, ожидая, пока ее пришьют на место.
<center>***</center>
<i>— Хочешь попробовать глоточек? – Каждое движение – провокация.
Костя рывком притягивает к себе, целуя в приоткрытые губы и слизнув напоследок языком капельку вина в уголке.
— М-м-м… Вкусно.
— Даже не сомневался,— со смешком, переходящим в сдавленный стон, отзывается Саша, стараясь как можно скорее освободить его от такой ненужной сейчас рубашки. Пальцы, ставшие враз такими непослушными, все время соскальзывали с перламутра пуговиц, заставляя материться про себя.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 38 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |