- Тебе невыгодно со мной ссориться, - вальяжно продолжил Роман, - не то проболтаюсь Косте, как ты без него зажигаешь. Кстати, хахаля твоего засветил не только я, но и наши общие с Костей знакомые.
- Это мой школьный приятель, - соврала Ксюша.
- Потому вы так поспешно слиняли? Детка, на месте Кости я бы не поверил. Тем более что я уж постараюсь укрепить его сомнения.
- Подонок! Что тебе нужно? Нашел другую, так не лезь больше к Кате!
- С той девахой у меня ничего серьезного. Скажем, она... поддержала меня, когда любимая девушка меня отвергла. Так что будь умницей: не распускай язык и убеди Катю вернуться ко мне. Тогда и я...
Ксюша бросила трубку, потому что в комнату вошла Катя:
- Кто звонил?
- Ошиблись номером, - опустила глаза Ксюша.
- А... как прошло свидание?
- Отвратительно.
- Ну и хорошо, - обрадовалась Катя. - На глупости больше не потянет!
"Комедия!" - думал Владимир. Повторяющаяся картина "почти бездыханная собака" имела бы эффект, не услышь он однажды "замри!" и глухой удар об пол за миг до своего появления в комнате Олега.
Черныш скрючился, точно по-прежнему разбитый параличом. Тапок Владимира хрустнул по уликам - крошкам печенья на ковре. Олег напрягся, но отец промолчал. Уходя, оглянулся: пес облизнулся и ответил взглядом прожженного мошенника.
То, что его дурачат, больше забавляло, нежели злило Владимира. Бешенства и блох у Черныша не обнаружилось, потому вторжение пса на свою территорию Дремлев воспринял спокойнее, чем мог предположить. Кроме того, он очень быстро осознал, что уступив, не потерял, а преумножил родительскую власть: условие о том, что собака останется у них до выздоровления или до первого "залета", стало гарантией примерного поведения сына. Олег подтянулся в учебе, не прекословил, старался угодить и даже как будто оттаял к Елене Николаевне. При таком раскладе шалость с "припадками" якобы больного пса, который в доме был на редкость пристоен и незаметен, Владимира не смущала.
- Ну, как тебе? - потребовала его внимания Елена. Покружилась, прошлась по паркету, цокая шпильками сверкающих сапог с пузатыми желтыми розочками на голенищах. - Правда, шик? Кожа, последний писк моды, из Италии. Начальник из командировки жене вез: ей не налезли, а мне впору пришлись. Они, видишь, для моделей - на изящные, стройные ножки.
- Это да, - любуясь, подтвердил Владимир. - Ножки, что надо!
- Цена бешеная, даже без накруток и пошлин, но они стоят того. Согласись, вещь!
Елена красовалась, крутилась, завлекая Владимира, - довольная, соблазнительная. Конечно, не увернулась от объятий и поцелуя.
- После ужина кремом смажу, - сказала, ставя сапоги на коврик. - Свистать всех на кухню! Чур, ваша очередь мыть посуду!
Владимир сполоснул тарелку, передал ее стоящему наготове с полотенцем Олегу и подмигнул:
- Заканчивай и покорми своего... - он осекся, потому что из коридора донесся пронзительный вопль.
Посуда брякнулась обратно в раковину. Владимир и Олег бросились на звук. Елену сидела на корточках на половичке и, раскачиваясь, рыдала.
- Что? Что такое?!
- Гадкий пес! Боже мой! Насквозь!
- Да в чем дело?
- Смотри, что натворил этот мерзавец!
В руки Владимиру ткнулся сапог: лепестки желтой розочки осыпались на пол, в голенище зияла дыра.
- Это все ты виноват! Добренького изображаешь - пригрел разбойника! Я знала, что этим кончится! Варвар!
Олег опомнился первым и помчался в комнату, где затаился напуганный криками Елены Черныш. Секундой позже туда влетел Владимир.
- Пап! Он не нарочно, он нечаянно! - лепетал сын, заслоняя Черныша. - Не надо, пожалуйста!
- Я предупреждал!
- Он не хотел! Он не знал!
- Отойди!
- Нет, папочка! Он больше не будет! Не трогай его! Я все для тебя сделаю! - Олег полз от Владимира по ковру, пихая Черныша и загораживая его собой. - Или выгони меня вместе с ним! - мальчик обхватил пса за шею.
Владимир остановился. "Черт знает что!" - сплюнул в сердцах.
- Лен, - вернулся он к плачущей женщине, - не убивайся ты так. С собаки - какой спрос, а сапоги слезами не починишь. Куплю я тебе такие же, даже еще лучше. Ну не реви...
- Он купит! - она дико захохотала. - Помалкивал бы! Что ты можешь на свою зарплату? Сам пальто до проплешин сносил, ботинки каши просят... И у сына рукава на локтях, как у детдомовского. Тоже мне, отец называется!
Владимира словно тряхануло ледяным током. Он замахнулся... Но занесенная рука дрогнула. Судорога стянула ее в кулак, затем разжала и с гулом впечатала в стену. Звякнула висячая подкова.
- Заткнись! - прохрипел Владимир, на щеке его дергался нерв.
Елена, понимая, что переборщила, окоченела от ужаса. Очнувшись, кинулась за ним, хватая за одежду, пытаясь удержать:
- Прости, прости меня! Я - дура! Ляпнула сгоряча! Совсем не то имела в виду! Володя!!!
Сильно, но аккуратно он отстранил ее и выбежал вон.
Снаружи его хлестнул по лицу промозглый ветер.
"Дожил! От бабы такое унижение... Языком, а ровно под дых дала. И сам, как с катушек слетел, едва не ударил ее... Тошно, - без шапки, нараспашку Владимир резал непогоду. -- Неудачником, значит, считает... Да мне только захотеть... - он споткнулся о развязавшийся и промокший в луже шнурок, нагнулся и рывком затянул его так, что чуть не оторвал. --Ботинки не меняю, потому что удобные. Пальто новое смысла нет брать - в конце сезона. А рукава у сына короткие стали - так растет пацан. Дура!"
По носу хлопнул мокрым не то снег, не то дождь. Еще. И еще. Зачастил, заморосил - словно небо расплакалось. Владимир запахнулся, уткнул подбородок в воротник.
"В кабак бы зарулить. Эх, до получки - как до Китая. К Мишке заглянуть? От него потом не отделаешься... Серега дома, с детворой. Это ж надо! Впервые реально назрело душу излить, а не с кем, - посетовал он возле прилавка со спиртным и поспешно отошел. -- Чудно! Один жил, тоски не ощущал. Сейчас сын рядом, женщина под боком, а взвыл бы от одиночества. С матушкой, пока жива была, никогда не откровенничал, а теперь хотел бы - да поздно. - Мысль о невосполнимой потере прожгла сердце, но Владимир списал все на хандру. - Да что это со мной? Старею? А что, как-никак четвертый десяток, - с горечью признал он. - А в сухом остатке что имею? Диплом получал - планы строил, казалось, вот мир узнает, оценит, наконец, стану своим на этом празднике жизни. Все могу, все интересно! И что? С профессией не угадал, спросом не пользуется. На работе отсиживаю, штаны протираю: ничего не требуют и не платят. Держат на привязи, обещая квартиру. И ведь не верю уже: сопьешься быстрее, чем дождешься, а соскочить не могу..."
Ботинки Владимира, шлепнув по очередной луже, хлюпнули.
"Жизнь уходит из-под ног. Неудачник, так и есть... Никому не нужен. Хуже пса-бродяги. Того хоть есть кому пожалеть... -- И вдруг Владимир одернул себя: -- Не раскисай! Другие - разве не так? Тоже по инерции трепыхаются, только у каждого свое беличье колесо. Это я без халтуры приуныл. Вот грянут заказы на курсовые, дипломы - с деньжатами повеселее будет. Гардероб поправим, сапоги Ленке красивые куплю, чтоб не дулась".
Воодушевленный, он вновь заглянул в продуктовую палатку. Купил два сникерса к чаю, вспомнив рассказ Сереги о том, как под Новый год тот добрую часть тринадцатой зарплаты истратил на эти батончики, развесив их на елке, и привел жену и отпрысков в неописуемый восторг.
Странный снег-дождь не унимался, и остаток пути к дому Владимир преодолел бегом. В подъезде, пока ждал лифт, заметил белеющий в почтовом ящике уголок бумаги. "Опять рекламой до упора завалили", - решил Владимир. Но, когда открыл, на ступеньки лестницы шмякнулось письмо.
Конверт без марок и штемпелей, надписанный строгим почерком. Владимир перечитывал имя отправителя. С кончиков волос по его шее и спине струились холодные капли.
Он надорвал конверт, все более мрачнея, пробежал по первым строкам. Сгреб письмо в кулак, собираясь скомкать, но в последний момент передумал и сунул за пазуху...
В три дня невероятное для апреля тепло взлохматило деревья салатовым пухом, выпорхнуло из-под земли шелковистыми травинками и сдуло с прохожих зимнюю кожуру. Чудесная погода, суббота манили горожан на природу, и они охотно следовали зову, кроме тех несчастливцев, кому, вроде Катерины, выпало провести этот день на работе.
Солнечный свет лился на Катю из окон кабинета, дразня, играя со стеклом наручных часов, прыгая зайчиками по раскрытым тетрадям. Но одинокое дежурство по кафедре не было ей в тягость. Сказывалась закалка: со школьных лет весенний расцвет совпадал по срокам с годовыми контрольными и экзаменами, и вместо прогулок Катя корпела над учебниками, гордясь, что воспитывает силу воли. На этот раз внутренней борьбы не намечалось, поскольку все определял служебный долг. Вынужденная занятость даже успокаивала Катю, поскольку спешить ей все равно было не к кому...
Нахальный молодой тополь кивнул девушке, улегся махровой лапой на подоконник, шепча о проказнике-ветре, нехотя отклонился, в надежде вызволить узницу. Катя встала из-за стола, отворила окно, впуская запах клейкой смолки, проклюнувшихся листочков и воспоминаний...
В эту пору два года назад началась их с Романом история. На вечеринке у Костиного приятеля, куда ее затащила Ксюша. Роман был первым, на кого в большой задорной компании Катя обратила внимание, и единственным, кого она весь вечер сторонилась. Смазливый, выпендривается - абсолютно несерьезный, не в моем вкусе, озвучила она Ксюше. А через несколько дней, не умея отказывать в помощи, согласилась натаскать его по алгебре и геометрии для поступления в институт. Конечно, на занятии она раскусила его, и хотя Роман признался, что искал только возможности чаще ее видеть, рассердилась и прогнала.
А он не отступил и стал творить для нее сказку. Цветы, бесконечные сюрпризы - Рома удивлял, не повторяясь. То притащит полное ведро роз: длинноногих, с широкими бутонами, бархатных - Катю будто снова окунуло в их пьянящий аромат... То закажет футболку с ее портретом на груди и надписью: "I love you, Kate! You drive me mad! Do you love me too?" Бесповоротно он растопил ее сердце за ужином в ресторане при Академии наук, когда на смотровой площадке, откуда вечерняя Москва, как на ладони, блистала симфонией огней, сыграл на губной гармошке "Историю любви".
Никогда ей не было так легко, весело, как в те дни рядом с ним. И, наверное, уже не будет...
Они виделись два-три раза в неделю. Чаще не получалось из-за пресловутого квартирного вопроса и ненормированного рабочего дня Романа. Постепенно они привыкли к такому ритму встреч, шутили, что не успевают надоесть друг другу. Катю это устраивало и потому, что позволяло сосредоточиться на учебе.
Перед глазами Кати сгустилась комната, которую ей выделили после поступления в аспирантуру. Она увидела, как сидит на кровати, поджав ноги, как Рома склонил голову на ее бедро, как мерцает экран телевизора. Комната медленно поплыла в ее воображении, отдаляя ту Катю от теперешней. Картинка поворачивалась, и в какой-то момент Катя оказалась напротив самой себя и Романа. И та, прежняя она, посмотрела прямо ей в глаза...
И тотчас ожившие краски и ощущения того, одного из многих вечеров из прошлого, померкли. Остался только этот взгляд: взгляд-вопрос, послание и... откровение. "Нет, этого не могло быть, - пробормотала Катя, отвернувшись от окна, с трудом отделываясь от наваждения, - ерунда какая-то".
Поверить в увиденное было немыслимо - все равно, как поверить явной клевете. "Померещится же, - нашла она силы улыбнуться. - Так, забудь об этом. Думай о хорошем. Вон, отец устроился на работу, хоть и вахтером, но все-таки снова при деле. Студенты порадовали: очень прилично контрольную написали". И Катя вернулась за стол, к тетрадям вечерников, напоминая себе, что их надо будет похвалить.
Молодцы, правильно оценили, что данных для разработки решения недостаточно (еще бы! она ради этой задачки целую диссертацию задумала), и те коэффициенты, что можно было вывести, рассчитали верно. Колодин же... Вообще, предложил план спасения предприятия: "... сдать в аренду... сократить... переоборудовать за счет инвесторов под заказы и запасы..." Сложно, спорно, но конкретно и, похоже, жизнеспособно. Смелее, чем приходило в голову ей, и лучше, чем придумали на том самом реальном заводе, лишив работы стольких людей, в том числе ее отца. Да, у Колодина - задатки хозяйственника-стратега, но вслух отмечать их не стоит, достаточно красноречивого плюса к пятерке в тетради. И просьбу его о дополнительной литературе она тоже выполнит, не создавая любимчика: посоветует всей группе те книги, что можно найти в библиотеке.
С дежурства Катя уходила с легким сердцем и с чувством выполненного долга.
Заспанный сторож в полутьме проходной лязгнул за ней засовом, выдворив в институтский скверик, к парочкам влюбленных, семейных с колясками, детишками, к компаниям юношей и девушек, которые разбрелись по лавочкам и газонам вдоль мачт елей, кленов и лип. Она снова загрустила, ощутив себя посторонней на этих дорожках с островками счастья.
- Мисс, как вы думаете, понравятся такие цветы моей возлюбленной? Самой лучшей девушке на свете? - тронули ее сзади за локоть.
Она угадала голос, но все же обомлела, увидев сказочный букет, а за ним Романа. К белоснежной рубашке под черным кожаным пиджаком он прижимал молочные, с нежно-фиолетовой сердцевиной розы и веточки, унизанные бледно-пурпурными пушистыми шариками.
- Розовые мимозы! - ахнула Катя. - Откуда?
- Это тебе. Сегодня - годовщина нашего знакомства, помнишь?
- Да, - Катя покраснела, - спасибо! Я обмолвилась однажды, а ты не забыл и нашел их...
- Конечно. Я помню все, - с нажимом сказал Роман. - Знаешь, я стал бояться рассветов, - волнуясь, продолжил он после неловкой паузы. - Они воруют тебя из моих снов. Убивают мыслью, что я тебя теряю. Что все было, но ничего нет... Давай мириться. И больше не расставаться, - Роман протянул Кате перламутровую, в тех же тонах, что и цветы, ракушку-гребешок и разомкнул створки - внутри блеснуло колечко. - Будь моей женой, выходи за меня!
Стих шепот листьев, смолк щебет птиц и детей - мир остановился и прислушался, созерцая красоту и нежность чуда, когда сбываются мечты. В золоте кольца мелькнули фата, бокалы с шампанским, крики "горько!" Рассудок трубил Кате, что счастье возвращается...
А сердце и душа были глухи и печальны. Как за несколько часов до этого взгляд-отражение из прошлого. И Катя больше не сомневалась в их приговоре: нельзя вернуть того, что не имел.
"Как же это случилось?" - ужаснулась она. В идеальных отношениях, без ссор, ревности и упреков, которых хватало в семье ее родителей, она заблудилась и обманула себя. И не только себя.
- Рома, я... не выйду за тебя, - наконец, произнесла она. - Прости...
- Постой, ты вовсе не то говоришь! Ты должна обрадоваться, сказать "подумаю", "я не готова сейчас ответить", ля-ля-ля.
- Рома, послушай! - повысила голос Катя. - Ты был прав: я не люблю тебя. И не любила. Думала, что люблю, но ошибалась... Прости.
Роман застыл, часто моргая, затем взорвался:
- Ты же врешь! Чтобы помучить меня! Мстишь, да?! Что ты еще хочешь? Что я делаю не так?
- Дело не в тебе, Рома, а во мне. Лучше оборвать сейчас, когда все еще не так далеко зашло, чем годами притворяться, терпеть и в результате поломать друг другу жизнь и возненавидеть.
- Эта шлюха, Ксюша, настроила тебя против меня? - Роман схватил Катю за руку так, что цветы полетели на землю. - Что она наплела?
- Мне больно. Отпусти меня, Рома. И Ксюша ни при чем, не оскорбляй ее.
- А, значит, ты с другим спуталась! Быстро!
- Нет другого, Рома. Но и с тобой я быть не хочу.
Он отпустил ее. Потом вдогонку отчаянно крикнул:
- Ошибалась, говоришь? Нет! Это сейчас ты совершаешь ошибку. Дура!
Но она чувствовала, что поступила правильно. Во власти юношеского максимализма, рубящего концы без оглядки на прошлое и расчета на будущее. В просветлении прошедшего по краю вырытой им же ямы. В прозрении выбравшегося из темницы...
Только на этом потрясения дня не закончились. Дома, в дверях, Катю едва не сбил с ног Костя. Ошалело глядя мимо нее, перемахивая через ступеньки, он помчался вниз по лестнице.
- Что это было? - спросила Катя красную, растрепанную Ксюшу.
- Все кончено. Он ушел навсегда.
- Почему?
- Я думала, он тогда выгораживал Романа по дружбе. А оказалось, он считал его жертвой. Не фига, говорит, шантажировать ребенком, если уговор был детей не заводить. Дескать, какие гарантии при таком раскладе, что ребенок от него? Представляешь, какая сволочь?! Вроде как мотай на ус: если что, он тоже не при делах. Ну, я и послала его... Проваливай, говорю, зря я вправду тебе не изменяла, пока ты по своим чертовым рейсам мотался, по крайней мере, не обидно было бы выслушивать пакости!
- Зачем же так?
- Все равно это не жизнь, - убеждала саму себя Ксюша. - Он в разъездах, а я виновата. Со зла кто оговорит, а он и рад поверить! Не хочет семьи, ребенка - нечего с ним время тянуть! И ты, Кать, конечно, с Романом, решай сама, но знай: он бабник и обманщик.
- Он только что сделал мне предложение.
- А ты?
- Отказалась. Поняла, что не люблю его.
- Не пожалеешь? - тихо спросила Ксюша.
Катя покачала головой. Подруга вздохнула:
- Начнем все с начала? Снова свободны, снова вдвоем.
- Не вдвоем, а втроем, - сказала Катя, кивнув на колли. - Да, Магда?
Магда поднялась с коврика, подошла к Кате и лизнула ее ладонь.
- Магда?!
Собачье ухо отчетливо шевельнулось, реагируя на голос Кати.
ГЛАВА 11
Крах личной жизни подруги переживали по-разному. Ксюша ударилась во все тяжкие: сладкое, мучное и мыльные оперы. Объевшись мороженого, она слегла накануне майских праздников с сильнейшей простудой, кашляя, сморкаясь и пуская слезу над злоключениями "Дикой Розы" и "Тропиканки".**
Скрывая, что легкость расставания с Романом была мнимой и вскоре сменилась жесточайшим разочарованием и душевным опустошением, Катя поначалу искала поддержки у классиков: Островского и Арбузова. "Я ослепла, я все чувства потеряла, да и рада", -- повторила бы она за любимой героиней.*** Но ту сгубила страсть, а Катю терзало ее отсутствие. И поскольку книжные герои с таким диагнозом долго не протягивали, драматурги, не назвав рецепт от недуга, вернулись на полку.
Катю выручила Магда. Безмолвный спутник, с которым не страшно забрести в безлюдные места, чтобы в уединении и тишине попытаться разобраться в себе. Осмыслить, как она, по общему мнению, всезнайка, запуталась, растерялась в собственных желаниях и ощущениях. Как убеждения, которые раньше помогали двигаться к цели, завели в тупик. И, главное, верны ли эти цели, и что к двадцати трем годам есть, кроме них?
Размышления выворачивали душу наизнанку, но жить без смысла с безучастием ко всему, что значило прежде очень много, было еще хуже. Когда одиночество становилось совсем невмоготу, Катя брала с собой на прогулки Олега с Чернышом. Бродить с чужим ребенком и собаками сейчас оказалось легче, чем общаться с хорошими знакомыми. Нет ненужных вопросов, неуместных советов и жалости, а походы в парк - от своих, взрослых проблем.
"Тут такое было!" - с жаром оправдывался мальчишка за обидный звонок отца. Возмутившись жестокостью детей и глупостью учителей, Катя по-человечески поняла Владимира. Восхитила ее и храбрость Олега, способного ради друга на все. При встрече неразлучная парочка рассмешила ее трюком "умри" и пародией на мачеху, после истории с сапогами регулярно перепрятывающую и перепроверяющую свою обувь и одежду.
Проказники нравились Кате все больше. Симпатию к Олегу она объясняла землячеством, но чуть лукавила. Ей всегда хотелось иметь младшего братишку, похожего на Олега: веселого выдумщика, бесстрашного, искреннего, верного товарища, юного, но мудрого. Черныш же удивлял талантом ищейки. Он чуял приближение Магды и Кати метров за двести. Вот и на этот раз через весь парк вывел к ним Олега, и они вместе коротали время до прихода хозяина квартиры, которому Катя, подменяя хворающую Ксюшу, принесла квитанции за телефон.
Олег щебетал без умолку, радуясь всему сразу: праздникам, обещанию отца сводить его на юбилейный, пятидесятый, парад победы, тому, что к Магде вернулся слух и что отучил Черныша брать еду с чужих рук и земли (даже сосиски!). Катя с улыбкой выслушала похвальбу мальчишки: побив хулиганов, он прославился на всю школу, а самая крутая девочка в классе даже пересела за его парту и предложила дружить.
- Ну а ты? Влюбился, наверное? - поддразнила Катя.
- Ни за что! - покраснел Олег. - В эту задаваку и воображалу? У нас в городке девчата куда лучше.
Хотя та, рыжая еще, может быть, и ничего, подумал он о девчонке из параллельного класса, с которой они стукнулись как-то на бегу лбами, второпях не поделив пролет школьной лестницы. Но она, в отличие от других, после драки перестала его замечать. Ну, да ему это по барабану.
- Я тут бумеранг сделал. Хотите запустить первой? - переключился он на более интересную ему тему.
Владимир приблизился к просвету в заборе, заинтригованный зрелищем и звуками за ним: известные ему личности по очереди швыряли вверх палочку и бежали за ней наперегонки с собаками. Шансы на успех уравнивал непредсказуемый, крученый полет палки. Азарт игроков зашкаливал: Катя и Олег с трудом перекрикивали визг и безудержный лай собак. Но вид у всех был настолько довольный, что невольно искушал присоединиться к игре.
Катерина, сияющая, гибкая, с роскошными, отливающими солнцем темными волосами, заворожила Владимира. Когда, выпрашивая палочку, Черныш поднялся во весь рост и уперся в девушку лапами, у него перехватило дух от страха за ее смелость.
"Повезло хмырю", - позавидовал он Катиному жениху, считая, что слышал его голос в телефоне. Памятуя тот разговор, Владимир не хотел обнаружить свое присутствие, но его засекли. Сначала Олег, потом Катерина. И даже позвали, помахав руками.
Удивив самого себя, Владимир, не колеблясь, заложил повыше на плечо лямку тубуса с чертежами, которые взял на дом, подпрыгнул, подтянулся и, не с той сноровкой, в одно касание, как в армии, но сравнительно легко перемахнул через забор. Затем вразвалочку подошел, приветствуя компанию и оценивая ее реакцию.
- Пап, ну ты даешь! Классно! - прокомментировал Олег.
- Калитки вы из принципа игнорируете? - улыбнувшись, спросила Катя.
- Люблю размяться, - Владимир поиграл мускулами. Осмотрев бумеранг, он заключил: - Зашкурить почище, отбалансировать - и будет возвращаться.
Ему идет небритость, разглядывая Владимира, машинально подметила Катя и поправила прядь волос, наброшенную на лоб ветром. Поймав ее взгляд, Владимир потер щетинистую щеку и подбоченился.
- Вот бы на просторе метнуть, в Алексине, - воодушевился Олег. - Мне пацаны письмо прислали. Ждут, когда приеду.
Еще не дослушав, Владимир переменился в лице. Воротничок рубашки стеснил ему шею, пальцы сжали тубус, где среди чертежей лежало письмо. "А если продублировали?" - вздулась на щеке жилка. Нет, совладал с нервами, Олег в неведении, иначе не умолчал бы. Владимир отогнул воротничок, почесал нос и разозлился:
- Подождут. Каникулы - не за горами. Сейчас дел невпроворот, не до Алексина. И вообще, слишком многого сразу хочешь: и на парад, и к дружкам. Пса спровадишь на волю, тогда и поговорим.
"Деспот!" - сверкнула глазами Катя, огорчившись за поникшего Олега.
- Йау-уауу-уаауф, - вдруг проскулила Магда с такой необычной интонацией, что даже Владимир уловил в ней укор и смешался, укрепив Катю в догадке, что приступы его грубости маскируют какую-то тайную проблему. Но это уже не могло вернуть встрече непринужденность и радость, и Владимир, наспех придумав повод, ушел, на прощание пнув скрипучую створу калитки. А Катя, успокаивая Олега и уверяя, что он непременно увидится со своими друзьями, направилась в сторону пустыря, того самого, с которого началась городская жизнь Черныша, и где через двенадцать минут у гаражей ей назначил свидание хозяин квартиры.
Он тоже явился к условленному месту заранее, но не ради нее одной. Рожин - кряжистый, стриженный наголо брюнет, владелец съемного жилья, беседовал с двумя парнями. Один из них, коренастый и кривоносый, олицетворял для Олега все его школьные неприятности.
С обидчиками довелось увидеться не только Олегу. Разрыв петарды когда-то оглушил и ослепил Магду, но запах убийц самого дорогого для нее человека сохранился в собачьем мозгу навеки. И Черныш не забыл железный привкус пополам с кровью от удара тяжелого темного ботинка в ночь, изменившую его судьбу.
С вздыбленной шерстью, тигриным рыком Черныш остервенело мстил ненавистному ботинку, вгрызаясь в ногу Катиного домовладельца, а Магда исступленно атаковала брючины парней...
Контрастом с улицы Владимира обдало жаром непроветренной квартиры. Он настежь открыл окна, разгоняя духоту, а с ней и досаду, что опять нагрянул домой первым. Один гуляет, другая задерживается на работе - Владимир чувствовал себя покинутым.
Чтобы охладиться и поднять настроение, распечатал баночку джин-тоника из холодильника, из запасов от Санчоса. Хлебнул, сощурился, представляя, как опустошив, дополнит ею коллекцию сотоварищей на верху кухонного шкафа. Потом в зеркальной дверце ящика, под впечатлением от давешнего загадочного взгляда Катерины, осмотрел небритые щеки и подбородок. От самосозерцания его оторвал телефонный звонок.
- Дежурный ОВД Обручевского района, Новаторов двадцать, сержант Ловцов. Задержан мальчик с собакой. Утверждает, что ваш сын. Явитесь для установления личности и разбора происшествия.
- За что он задержан? - Владимир хрустнул недопитой банкой.
- Нападение собаки на человека, - выдал дежурный и отключился.
"Доигрались", -- екнуло сердце Владимира, а он ведь предостерегал. Уж не Катя ли пострадала от Черныша? Конечно, только у самого закостенелого милиционера повернулся бы язык назвать красивую девушку сухим словом "человек", однако тревога не отпускала Дремлева, и на подходе к опорному пункту она сильно выросла.
Под кустом сирени возле здания милиции на привязи сидели Черныш и колли Катерины. Видя, что их удерживает лишь брючный ремень Олега, пропущенный через ошейники и пристегнутый к хлипкому стволу растения, которое кренится при малейшем движении, Владимир поспешно заскочил в опорный пункт и плотно закрыл за собой дверь.
Внутри гудели лампочки и голоса. По обеим сторонам стола дежурного, молодого сержанта, разморенного жарой и долгой сменой, но пытающегося добросовестно нести службу и рассудить курьезный, в его представлении, случай, напротив друг друга, на четырех прикрученных к полу стульях и приставленной табуретке, разместились "злоумышленники" и их жертвы.
Раненых нет, успокоило Дремлева первое впечатление. Молодчики перед ним, по виду, сами обидят кого угодно. По борцовской привычке он сходу разделил их по степени угрозы и темпераменту на мордоворота, хорька и тугодума. Катерине, сев рядом с ней на место Олега, Владимир буркнул:
-- Гадалки не надо: если сын влип в историю - без вас не обошлось.
- Значится так, гражданин Дремлев, - вступил милиционер. - Ваш пес напал на гражданина Рожина, испортил ему обувь. - Мордоворот задрал штанины, демонстрируя ботинки, превращенные Чернышом в галоши. - По закону ущерб, причиненный собакой, должен быть возмещен ее владельцем.
- "Гриндерсы" укандохал, ушлепок, - встрял Рожин, - за сто баксов.
Прямо как сапоги Елены, перевел в рубли Владимир, и больше, чем он зарабатывает за месяц. Аналогичные расчеты занимали и Катерину: за оригинальные джинсы Levis и Wrangler по цене, озвученной парнями, ей пришлось бы отдать жалованье и стипендию до последней копейки. Но если кончина ботинок была неоспорима, то дыры и разрезы на старых джинсах хорошая портниха залатала бы незаметно, в крайнем случае, они годились на шорты - обстоятельства, по мнению Кати, требующие существенной корректировки суммы ущерба.
Но ребята не сбавляли цену и глумились, в особенности младший - наглец с гадливой физиономией: перекошенным ртом, торчащими скулами и перебитым носом.
-- На мыло пущу кабыздохов, на ленточки порежу! - брызгая слюной, он кривил и без того пакостное лицо.
Второй парень, тоже неприятной наружности, отечный, с землистого оттенка кожей и сальными волосами, в черной, не по погоде теплой толстовке с длинными рукавами, вертел свисающий с пояса на цепочке ножичек. Иллюзии хотя бы на рассрочку рассеялись, когда Катя поняла, что Рожин, квартирный хозяин, не поручится за нее, что кривой, Толя Краб -- именно тип, травивший Черныша, а его подельник смотрит сквозь нее, не моргая, мутными, водянистыми глазами. "Пьян или психически нездоров", - заподозрила она уже в милиции, наблюдая, как ему тяжело сконцентрироваться, усидеть на месте и унять руки. От домыслов Катю отвлек Владимир.
- А если собака - не моя? - сказал он сержанту. - Приблудная, например.
- То есть как не ваша? По признанию вашего сына... - удивился милиционер, но быстро нашелся: - Если не ваша, тогда, конечно, платить не нужно. Но пса, как беспризорного, отправят в ветприемник и усыпят.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 43 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |