Посвящается Вирджини Люк 10 страница

Йоссе Ленфельд расхохотался:

— Верно подмечено. Я могу ознакомить вас лишь с небольшой частью наших исследований. Остальное составляет «государственную тайну». Однако кое-что интересное я вам сейчас покажу.

Мы прошли в небольшой зал, где стояли видеомагнитофоны и самые современные мониторы. Ленфельд поставил кассету. На экране появился летчик израильских ВВС, в шлеме с опущенным щитком. По правде говоря, виден был только рот пилота. Он говорил по-английски: «Я почувствовал, что произошел взрыв, что-то очень сильно ударило меня в плечо. На несколько секунд я отключился, потом пришел в себя. Я ничего не видел: шлем был весь залит кровью, на нем висели куски мяса…»

Ленфельд прокомментировал:

— Это один из наших летчиков. Два года назад он на полной скорости столкнулся с летящим аистом. Произошло это в марте, когда птицы возвращались в Европу. Парню невероятно повезло: он смог приземлиться, хотя птица врезалась в самолет со всего размаху, и передняя стенка кабины разлетелась на куски. Потом из лица пилота несколько часов вытаскивали осколки стекла и обрывки перьев.

— Почему на экране он в шлеме?

— Потому что личность летчиков израильских ВВС держится в тайне.

— Значит, я не смогу встретиться и поговорить с ним?

— Нет, — ответил Йоссе, — но я могу предложить вам кое-что получше.

Мы вышли из видеозала. Ленфельд снял со стены трубку телефона и заговорил на иврите. Почти сразу появился маленький человечек, лицом похожий на лягушку. Его тяжелые веки молниеносно захлопывались, прикрывая выпуклые глаза.

— Познакомьтесь: Шалом Вилм, — обратился ко мне Йоссе. — Руководит всеми аналитическими разработками в этой лаборатории. Он лично занимался исследованием той аварии, о которой мы только что говорили.

Ленфельд по-английски объяснил Вилму причину моего визита. Человечек улыбнулся и пригласил меня пройти в его кабинет. Странное дело: он попросил Йоссе оставить нас одних.

Я последовал за Вилмом. Снова бесчисленные коридоры. Снова двери. Наконец мы зашли в малюсенький закуток — настоящий сейф, дверь которого открывалась с помощью цифрового кода.

— Это и есть ваш кабинет? — удивился я.

— Я соврал Йоссе. Я хотел кое-что вам показать.

Вилм закрыл дверь и включил свет. Он долго и серьезно всматривался в мое лицо:

— Я представлял вас совсем другим.

— Что вы хотите сказать?

— С того самого происшествия в восемьдесят девятом я ждал вас.

— Вы меня ждали?

— Да, ждал, вас или кого-нибудь другого. Я ждал того, кто станет интересоваться именно аистами, возвращающимися в Европу.

Повисло молчание. Кровь стучала у меня в висках. Я произнес глухим голосом:

— Объясните, что вы имеете в виду.

Вилм принялся рыться в своем закутке, представлявшем собой хаотическое нагромождение предметов, обрывков синтетических волокон и разных других материалов. Он разгреб завалы, и на уровне человеческого роста показалась маленькая дверца. Вилм набрал код замка.

— Изучая различные части самолета, попавшего в аварию, я обнаружил нечто странное. Я понял, что это не было случайностью, что это связано с другими событиями, а вы — одно из звеньев этой цепи.

Шалом открыл дверцу в стене и сунул голову в сейф, продолжая говорить: его голос звучал гулко, как из глубины пещеры:

— Интуиция подсказывает мне, что я могу вам доверять.

Вилм вылез из сейфа. Он держал в руке два маленьких прозрачных пакетика.

— Кроме всего прочего, мне не терпится снять с себя этот груз, — добавил он.

Я потерял хладнокровие.

— Я ничего не понимаю. Объясните все, наконец.

Вилм спокойно ответил:

— Когда мы копались в кабине разбитого самолета, а также в снаряжении пилота, особенно в его шлеме, среди обломков, образовавшихся от столкновения, мы собрали разные частицы. И среди прочего — осколки стекла кабины.

Шалом положил на стол один из пакетиков, с этикеткой на иврите. В нем виднелись крохотные кусочки тонированного стекла.

— Также мы сложили вместе все фрагменты прозрачного щитка от шлема. — Он положил другой пакетик, с более светлыми стеклянными осколками. — Пилоту невероятно повезло, что он остался в живых.

Вилм сжимал еще что-то в кулаке.

— Однако, изучив эти последние осколки под микроскопом, я обнаружил еще кое-что. — Вилм по-прежнему не разжимал пальцы и продолжал: — Одну вещь, присутствие которой в кабине было совершенно необъяснимо.

Волна адреналина сотрясла все мое тело, и я вдруг понял, что именно мне скажет сейчас Вилм. И все же я прорычал:

— Что же это, черт побери?

Шалом медленно разжал пальцы и произнес:

— Алмаз.

Из лаборатории Ленфельда я вышел чуть живой. Получилось, что открытие Шалома Вилма прямиком вывело меня туда, куда я до сих пор запрещал заходить даже своему воображению.

Макс Бём занимался контрабандой алмазов, и аисты служили ему курьерами.

Его схема была исключительно остроумной, великолепной, безупречной. Я уже знал достаточно, чтобы представить себе, как она выглядела. Судя по тому, что сообщил мне Дюма, старина Макс дважды работал в алмазной отрасли: с 1969-го по 1972 год в Южной Африке, а с 1972-го по 1977 год — в Центральной Африке. Параллельно инженер изучал аистов и наблюдал за их миграциями, представлявшими собой постоянную авиалинию, связывающую Африку с Европой. Интересно, когда ему пришло в голову, что можно использовать птиц как курьеров? Неизвестно. Ясно одно: покидая Центральную Африку в 1977 году, Бём уже имел организованную сеть поставок — по крайней мере, на западном направлении. Достаточно было иметь несколько сообщников в ЦАР: втайне от руководства алмазных приисков они изымали самые красивые алмазы и в конце зимы прятали их в колечках на лапках аистов. У камней «вырастали крылья», и они беспрепятственно перелетали через границы.

Бёму не составляло особого труда находить алмазы. У него были номера колечек, он знал, где гнездится каждый аист на территории Швейцарии, Бельгии, Голландии, Польши или Германии. Он отправлялся на охоту за камнями и, делая вид, что собирается окольцевать аистят, усыплял взрослых птиц и забирал алмазы.

В схеме были и слабые места: несчастные случаи приводили порой к гибели аистов и к неизбежным потерям, но поскольку птиц было много — несколько сотен каждый год, — то и доходы по-прежнему оставались значительными, при почти полном отсутствии риска. Занятия орнитологией представляли собой идеальное прикрытие. Ко всему прочему, со временем Бём, наверное, увеличил численность птичьего «войска», отобрав наиболее крепких и опытных птиц. Он принял дополнительные меры предосторожности: на всем пути перелета он расставил наблюдательные посты, которые следили, так ли идет миграция, как предполагалось. Таким образом, без особых проблем как на востоке, так и на западе в течение более десятка лет осуществлялись контрабандные операции.

Постепенно до меня стало доходить и другое. Если учесть, насколько велика была ценность груза — миллионы швейцарских франков, — вполне понятным становилось то, почему Бём занервничал когда восточные аисты не вернулись в Европу прошлой весной. Сначала он послал по маршруту аистов двух болгар. Те расспросили Жоро Грыбински и сочли, что он непричастен, затем отправились к Иддо, который вызвал у них подозрения, за что и был убит и брошен у болот.

Судя по тому, что говорила Сара, ее брат узнал о контрабанде. Однажды вечером, оказывая помощь одному из аистов Бёма, он, наверное, наткнулся на содержимое колечка: на алмаз. Он понял, в чем состояла схема, и стал мечтать о богатстве. Он достал новое оружие и потом каждый вечер сбивал в болотах окольцованных аистов и искал алмазы. Так весной 1991 года Иддо стал владельцем драгоценных камней, переправляемых с помощью аистов. Далее возможны два варианта: либо Иддо заговорил под пыткой и болгары забрали алмазы, либо он ничего не сказал, и тогда «сокровище» до сих пор где-то спрятано. Я склонялся ко второй версии. В противном случае, зачем было Максу Бёму посылать меня по следам аистов?

Однако, несмотря на открытие, сделанное с помощью птиц, многое еще оставалось неясным. Сколько времени существует этот способ контрабанды? Кто сообщники Макса Бёма в Африке? Какова роль «Единого мира» в схеме контрабанды алмазов? И, самое главное, какая связь между алмазным делом и украденным сердцем Райко? И кто убил Райко — болгары или кто-то другой? Владели ли они хирургической техникой, о чем говорил Милан Джурич? За всеми этими вопросами вставал еще один, самый трудный, касающийся непосредственно меня: почему Макс Бём выбрал именно меня для ведения этого расследования? Почему именно меня, ничего не смыслившего в аистах, не работавшего в его системе и, что самое худшее, вполне способного раскрыть схему контрабанды?

Я мчался к Бейт-Шеану. Около семи вечера я миновал пустынные пространства оккупированных территорий. Вдалеке я разглядел военные лагеря, огни которых мигали на вершине холмов. В окрестностях Наплуза меня вновь остановили у блокпоста. Алмаз, полученный от Вилма, был спрятан в сложенной бумажке на дне одного из моих карманов. «Глок-21» притаился под ковриком машины. Я опять произнес речь о птицах. В конце концов меня пропустили.

В десять вечера вдали показался Бейт-Шеан. Ночные ароматы уже окутывали землю, усиливая чувство смутного сожаления, охватывающее человека в сумерках, когда гаснут последние отблески дня. Я припарковал машину и направился к дому Сары. Света нигде не было. Когда я постучал, дверь отворилась сама собой. Я выхватил «Глок», дослал патрон в ствол — к оружию привыкаешь очень быстро — и вошел в большую комнату, однако там никого не было. Я помчался в сад, поднял брезент и заглянул в хранилище: «Галиль» и «Глок-17» исчезли. Сара ушла. По-своему. Вооруженная до зубов, как солдат на марше. Быстрая, как ночная птица.

Я поднялся в три часа, как накануне. Наступило шестое сентября. Вечером я рухнул в Сарину постель и уснул не раздеваясь. Киббуц пробуждался. В пурпурном свете раннего утра я смешался с толпой мужчин и женщин, идущих к fishponds, и попытался расспросить их о Саре. Ответом мне были враждебные взгляды да обрывки слов.

Тогда я решил обратиться к birdwatchers. Они вставали рано, чтобы застать пробуждение птиц. В четыре часа они уже проверяли свое снаряжение, собирали запасы пленки и продуктов на весь день. Я попытался расспросить людей, стоявших на крыльце дома. После нескольких безуспешных попыток один молодой голландец наконец узнал по моему описанию Сару. Он уверил, что накануне около восьми часов утра точно видел эту молодую женщину на одной из улиц Неве-Эйтана. Она садилась в автобус номер 133, следовавший на запад, в Нетанию. Его еще удивила одна деталь: у девушки была сумка для гольфа.

В следующее мгновение я уже мчался на запад, вдавив в пол педаль газа. В пять утра равнины Галилеи были залиты светом. Я остановился на станции техобслуживания около Цезарей[5], чтобы заправиться. Между глотками чая я полистал путеводитель, ища информацию о Нетании — городе, куда направлялась Сара. От того, что я вычитал, я чуть не выронил горячую чашку: «Нетания. Численность: 107200 человек. Это курортное место, известное своими песчаными пляжами и тишиной, также является крупным промышленным центром, специализирующимся на обработке алмазов. В квартале близ улицы Герцль можно понаблюдать за процессом огранки и полировки этих драгоценных камней».

Я рванул с места так, что взвизгнули покрышки. Сара все узнала. Возможно даже, что алмазы у нее.

В девять часов на горизонте показалась Нетания, большой светлый город, прильнувший к морскому берегу. Я поехал вдоль побережья, по дороге, идущей вдоль гостиниц и санаториев, и понял, в чем состоит истинная сущность Нетании. Только с виду этот город был обычным морским курортом, на самом деле им полностью завладели удалившиеся на покой богатые старики, желающие погреться на солнышке. Здесь повсюду навстречу попадались люди с негнущимися коленями, иссохшими лицами, трясущимися руками. Интересно, о чем думали все эти древние старцы? О своей юности или о том, сколько раз за свою изгнанническую жизнь они отметили ежегодный праздник очищения? А может, о бесконечных войнах, об ужасах концлагерей или о непримиримой борьбе за собственную землю? Израильский город Нетания, предоставив последнюю отсрочку живым, стал кладбищем воспоминаний.

Вскоре справа показался поворот на площадь Ацмаут, откуда начиналась улица Герцль, вотчина огранщиков алмазов. Я поставил машину и дальше отправился пешком. Не пройдя и сотни метров, я попал в оживленный квартал, где царила атмосфера восточного базара: толкотня, шум, аромат благовоний. Густую тень узеньких улочек там и сям пронизывали солнечные лучи, пробивавшиеся между полками лавок и сквозь щели глухих ставен. Запахи фруктов смешивались с запахами пота и специй, люди стремительно сновали взад и вперед, непрестанно толкая друг друга. Киппы, словно черные солнца, постоянно мелькали в толпе.

Я обливался потом, но не мог снять куртку: под ней был спрятан одолженный мне Сарой «Глок-21» в кобуре, пристегивающейся с помощью липучки. Я подумал о молодой еврейке, которая, наверное, тоже прошла здесь несколько часов назад, со своими алмазами и сверхсовременным оружием. На углу улицы Смиласки я нашел тех, кого искал: огранщиков алмазов.

Пропитанные пылью мастерские тесно жались друг к другу. Пронзительно скрежетали шлифовальные круги. Здесь все подчинялось законам кустарного производства. Перед каждой дверью сидел человек, спокойный и сосредоточенный. Я остановился у первой же лавочки и принялся задавать вопросы: «Вы не видели высокую молодую женщину со светлыми волосами? Не предлагала ли она вам крупные необработанные алмазы высокого качества? Она хотела оценить алмазы или продать их?» Всякий раз я получал только отрицательные ответы, и на меня с опаской смотрели из-за стекол очков или линзы монокулярной лупы. Меня встречали с неприкрытой враждебностью. Алмазных дел мастерам не нравились расспросы. И рассказы тоже. Их интересовали только камни и их качество. Им было все равно, что с алмазами было раньше и что происходит с ними сейчас. К половине первого я обошел весь квартал, но так ничего и не узнал. Оставалось еще несколько лавчонок, и мой визит в Нетанию можно было считать законченным. Без пятнадцати час я в последний раз задал свои вопросы: моим собеседником оказался старик, превосходно говоривший по-французски. Он остановил крут и спросил: «Молодая женщина с сумкой для гольфа?»

Сара приходила сюда накануне вечером. Она положила алмаз на стойку и спросила: «Сколько?» Исаак Книклевич рассмотрел алмаз на свет, проверил его блеск, положив камень на лист бумаги, и убедился в том, что по прозрачности и чистоте этот камень не имеет себе равных. Старик предложил свою цену. Сара согласилась, не торгуясь. Исаак опустошил свой сейф и таким образом, как он признался, совершил очень выгодную сделку. Между тем Исаак знал, на что идет. Он понимал, что эта встреча — только начало целой вереницы событий.

Он сознавал, что подобный камень, купленный без соответствующих документов, мог принести кучу неприятностей. Он отдавал себе отчет, что рано или поздно в его дверь постучит какой-нибудь человек вроде меня или кто-то другой, из официальных инстанций. Он также понимал, что ему, возможно, придется расстаться с камнем — если только он не успеет его огранить.

Исаак был уже старым человеком, с орлиным профилем и очень короткой стрижкой. Квадратный череп и широкие плечи придавали ему сходство с персонажем картины художника-кубиста. В конце концов он предложил мне пообедать и встал, но потолок в лавчонке был такой низкий, что ему пришлось стоять согнувшись, как и мне с самого начала нашего разговора. Исаак, наверное, многое мог бы мне рассказать. А Сара была далеко от меня. Я вытер пот с лица и последовал за огранщиком по лабиринту узеньких улочек.

Вскоре мы очутились на маленькой площади, над которой был устроен навес из вьющихся растений. В зеленой прохладе стояли столики небольшого ресторанчика. Вокруг шумел многолюдный базар. За прилавками что-то горланили торговцы, толкались локтями прохожие. Вдоль глинобитных светло-зеленых стен теснились лавочки, тоже кишащие людьми: шумное обрамление для столь же шумного центра базара. Исаак протиснулся через толпу и уселся за столик. Справа несло тошнотворным запахом крови. Среди зловония клеток и летавших по воздуху перьев какой-то человек методично рубил головы курам — сотням кур. Кровь текла ручьем. Возле мясника стоял здоровенный раввин, весь в черном, и невнятно что-то бормотал, держа в руках Тору. Исаак улыбнулся:

— Видно, вы, молодой человек, еще не привыкли к тому, как живут евреи. Вы знаете, что такое «кошерная пища»? Все, что мы едим, должно пройти обряд благословения. Расскажите-ка лучше вашу историю.

— Исаак, я не могу ничего вам сказать. Женщине, которую вы вчера видели, угрожает опасность. Я и сам в опасности. Вся эта история представляет собой реальную угрозу для тех, кто имеет к ней хоть какое-то отношение. Поверьте мне, ответьте на мои вопросы и держитесь подальше от всего этого.

— А та девушка, вы ее любите?

— В данном случае это не главное, Исаак. Ну да ладно, скажу: я ее люблю. До безумия. Скажу еще, что вся эта история любви весьма запутанна, в ней много чувств и много жестокости. Вы довольны?

Исаак снова улыбнулся и заказал дежурное блюдо. Что касается меня, то запах птиц напрочь отбил у меня аппетит. Я попросил принести чай.

Огранщик алмазов продолжал:

— Что я могу для вас сделать?

— Расскажите мне об алмазе, который принесла девушка.

— Это превосходный камень. Не слишком крупный — несколько каратов, — но необычайной чистоты и прозрачности. Цена алмаза зависит от четырех характеристик: веса, чистоты, цвета, формы. Алмаз вашей подруги был совершенно бесцветным и абсолютно прозрачным. Ни малейших включений, ничего. Просто чудо.

— Если вы полагаете, что его происхождение вызывает подозрения, зачем тогда вы его купили?

Исаак просиял:

— Это же моя профессия — гранить алмазы. Вот уже сорок лет, как я режу, раскалываю, полирую камни. Тот алмаз, о котором мы говорим, — это серьезный вызов такому мастеру, как я. Огранщик играет решающую роль в том, насколько хорош будет бриллиант. Неловкое движение — и все кончено, сокровища больше нет. И, напротив, если работа пойдет хорошо, камень станет еще прекраснее, богаче, великолепнее. Когда я увидел тот алмаз, я понял, что небо посылает мне уникальную возможность сотворить шедевр.

— Сколько стоит подобный камень до огранки?

Исаак поморщился:

— Дело здесь не в деньгах.

— Ответьте: мне очень нужно знать цену этого камня.

— Трудно сказать. От пяти до десяти тысяч американских долларов, я думаю.

Я представил себе, как аисты Бёма стремительно мчатся высоко в небе, доставляя драгоценный груз. Каждый год они возвращались в Европу, устраивались в своих обычных гнездах, на крышах домов в Германии, Бельгии, Швейцарии. И приносили миллионы долларов каждую весну.

— Что вы думаете о происхождении этого алмаза?

— В течение всего года лучшие необработанные алмазы попадают на алмазную биржу, завернутые в сложенные листки бумаги. Никто не знает, откуда они. Неизвестно даже, из земли их достали или из воды. Алмаз не имеет ни имени, ни родины.

— Камень столь высокого качества — штука редкая. Наверное, все знают, на каких приисках добывают такие алмазы.

— Да. Однако сегодня алмазных разработок становится все больше и больше. Разумеется, по-прежнему они ведутся в Южной и Центральной Африке. Но появились и другие — в Анголе, в России, — и они очень перспективны.

— Предположим, камень вытащили на поверхность. Где можно продать ценный необработанный алмаз?

— В единственном месте на свете — в Антверпене. Все, что не проходит через компанию «Де Бирс», то есть от двадцати до тридцати процентов мирового рынка алмазов, продается на бирже в Антверпене.

— Вы объяснили это той девушке?

— Конечно.

Итак, моя Алиса отправилась в путешествие. В Антверпен. Исааку принесли дежурное блюдо: жареные биточки из бобов с пюре из турецкого горошка, заправленным оливковым маслом. Невозмутимо спокойный Исаак набросился на питу.

С минуту я изучал его. Судя по всему, он готов был просветить меня по всем вопросам, не ставя никаких условий. Когда он искоса поглядывал на меня, я не прочел в его глазах ничего, кроме терпения и внимания. Я понял, что его уже ничем нельзя удивить. Опыт огранщика алмазов, которым он обладал, подобен бездонному сосуду Данаид. Исаак повидал на своем веку достаточно сорвиголов, пропащих людей и одержимых, вроде меня.

— А как все организовано в Антверпене?

— Это впечатляющее зрелище. Помещения биржи охраняются не хуже Пентагона. Там ты чувствуешь, что на тебя со всех сторон направлены камеры наблюдения. Там не существует политических пристрастий, нет духа соперничества. Значение имеет только качество камней.

— Какие препятствия могут возникнуть при продаже таких ценных камней? Человека могут обвинить в организации нелегальных поставок, в контрабанде?

Исаак улыбнулся, и в голосе его прозвучала ирония.

— Нелегальных поставок? Да, разумеется. Но мир необработанных алмазов — это особый мир, мсье Антиош. Это, наверное, самая укрепленная цитадель в мире. Спрос и предложение там строго контролируются компанией «Де Бирс». Создана специальная система закупки, сортировки, хранения камней, схема продажи вообще уникальна, она распространяется на все алмазы в мире. По этой схеме через равные промежутки времени производится реализация определенного количества алмазов. Дабы избежать неконтролируемых колебаний на рынке, кран, регулирующий поток алмазов в мировом масштабе, периодически открывается и закрывается.

— Вы хотите сказать, что нелегальная торговля необработанными алмазами совершенно невозможна, что «Де Бирс» полностью управляет процессом продажи всех камней?

— В Антверпене всегда продавали камни. Но ваш термин «нелегальные поставки» меня насмешил. Регулярное поступление ценных экземпляров могло бы дестабилизировать рынок и неминуемо было бы замечено.

Я вытащил из кармана сложенный листок бумаги и вытряхнул алмаз на ладонь:

— Таких экземпляров, как этот?

Исаак вытер губы, опустил пониже очки и осмотрел камень опытным взглядом. Вокруг нас по-прежнему гудел многолюдный базар.

— Да, таких, как этот. — Исаак согласно кивнул и недоверчиво взглянул на меня. — Даже незначительное количество таких алмазов могло бы спровоцировать волнение на рынке и колебание цен. — Он снова с сомнением посмотрел на алмаз. — Это невероятно. За всю жизнь я видел от силы пять экземпляров подобного качества. А тут два таких камня мне показывают за какие-нибудь два дня, словно это обычные шарики, какими играют дети. Вы продаете камень?

— Нет. Еще вопрос: если я правильно понял, контрабандист должен прежде всего опасаться компании «Де Бирс»?

— Совершенно верно. Но не стоит недооценивать и таможню, там работают прекрасные специалисты. Полицейские во всем мире тщательно следят за перемещением маленьких камешков, хотя их так легко спрятать.

— Какова же в таком случае выгода от контрабанды алмазов?

— Такая же, как от любой другой контрабанды: не платить пошлины, обходить законы стран-производителей и стран-распространителей.

Макс Бём сумел обойти все препятствия, поскольку созданная им схема превосходила даже самые смелые фантазии. Мне необходимо было получить подтверждение еще двум своим догадкам. Я спрятал драгоценный камень и вытащил из сумки несколько карточек с записями Бёма: раньше я не понимал, что скрывается за бесконечными столбцами цифр и букв, а теперь кое-что стало проясняться.

— Не могли бы вы взглянуть на эти цифры и сказать, что, по-вашему, они означают?

Исаак снова опустил очки на нос и молча принялся читать.

— Все абсолютно ясно, — ответил он минуту спустя. — Речь идет о характеристиках алмазов. Я вам говорил о четырех критериях: вес, цветность, прозрачность, форма. По-английски это четыре «С»: Carat, Color, Clarity, Cut. Каждая строка соответствует одной из характеристик. Вот, посмотрите, к примеру, сюда. Число: тринадцатое апреля восемьдесят седьмого года. Запись: «VVSI», что означает «very very small inclusions». Исключительно чистый камень, посторонние включения неразличимы даже под лупой с десятикратным увеличением. Дальше: «1 °C». Это вес: десять каратов, а в карате две десятых грамма. Потом стоит буква «D», что означает «высочайшая степень прозрачности», то есть алмаз самой лучшей цветности. Это описание уникального камня. Если учесть остальные записи, можно с уверенностью сказать, что владелец подобных камней — немыслимо богатый человек.

У меня в горле было сухо, как в пустыне. Богатство, упомянутое Исааком, принес Бёму один-единственный аист всего за несколько перелетов. Когда я вспомнил, сколько таких карточек лежит в моей сумке, у меня закружилась голова. И это была лишь малая часть поставок, организованных Бёмом. Аист за аистом. Год за годом. И я решил проверить последнюю догадку: «А вот это что, Исаак? Вы можете мне сказать, что это?» Я протянул ему карту, разрисованную пунктирными стрелками. Он наклонился к ней и, немного подумав, сказал:

— Это вполне могут быть пути доставки алмазов из африканских стран в основные европейские государства, которые закупают и обрабатывают камни. А что это? Это и есть ваша «сеть нелегальной поставки»? — спросил он, усмехаясь.

— Да, в некотором роде, — вздохнул я.

Я показал Исааку обычную карту сезонной миграции аистов — ксерокопию рисунка из детской книжки. Ее дал мне Бём Я поднялся из-за стола. Куриный палач все так же бродил по колено в крови.

Исаак поднялся следом за мной и вернулся к прежней теме:

— Что вы собираетесь делать с вашим камнем?

— Я не могу его продать. Он мне нужен.

— Жаль. Кроме всего прочего, эти камни очень опасны.

Я заплатил по счету и сказал:

— Исаак, только два человека знают, что тот алмаз у вас: я и та девушка. Следовательно, тема закрыта.

— Поглядим, мсье Антиош. В любом случае эти камни вернули мне молодость, вернули радость, которая так редко посещает людей в моем возрасте.

Исаак вяло махнул рукой на прощанье:

— Шалом, Луи.

Я смешался с толпой. Я шел по узеньким улочкам, мимо маленьких лавчонок, и пытался понять, где я нахожусь. Мысли бурлили у меня в голове, и мне было трудно сосредоточиться. Кроме того, меня неотступно преследовало странное чувство. Скорее даже ощущение, мучившее меня с того момента, как я оказался в густой толпе: ощущение, что за мной следят.

Я нашел улицу Герцль и площадь Ацмаут. До моей машины было рукой подать, но я решил еще немного подождать, укрывшись среди толпы. Я направился к набережной. Порывами налетал соленый морской ветер.

Я обернулся, оглядел прохожих, внимательно всмотрелся в их лица. Однако ничего подозрительного не заметил. В ослепительном свете дня проехало несколько машин. Фасады домов устремлялись ввысь, сверкая как зеркало. На другой стороне улицы на стульях сидели старики, мерзнущие даже под палящим солнцем. Я окинул взглядом длинный ряд сгорбленных, неподвижных спин и подивился тому, как нелепо одеты эти старцы. Несмотря на тридцатипятиградусную жару, все они были облачены в одежду из тяжелых, плотных тканей. Вязаные кофты, пальто, плащ, кардиганы. Плащ! Я всмотрелся в силуэт, двигавшийся вдоль балюстрады, над полосой пляжа. Мужчина шел, подняв воротник, на спине его темнела широкая полоса от пота. Во мне все перевернулось: я узнал софийского убийцу.

Человек обернулся. От неожиданности он открыл рот и бросился наутек, лавируя между сидящими стариками. Я со всех ног помчался за ним, сбивая стулья и лежаки вместе с теми, кто был на них. В несколько прыжков я нагнал убийцу. Он сунул руку за полу плаща. Я схватил его за воротник и нанес сильный удар в живот. Крик застрял у негодяя в горле. Автомат «Узи» выскользнул и упал к его ногам. Я отпихнул оружие и обеими руками вцепился убийце в затылок. Потом изо всей силы ударил его коленкой в лицо. Его нос сломался с легким хрустом. За моей спиной жалобно заохали перепуганные старики, которые вставали на ноги, держась за опрокинутые стулья.

«Кто ты? — прорычал я по-английски. — Кто ты?» И головой стукнул его промеж глаз. Мужчина запрокинулся назад и стал падать. Его череп уже коснулся асфальта, но я поймал его на лету. У него из носа торчали хрящи и подтекала слизь. "Кто ты, черт тебя возьми! " Я осыпал ударами его лицо. Мои бесчувственные пальцы разбились в кровь о его кости и зубы. Я бил и бил по его окровавленному рту. «Кто тебе платит, сволочь?» — орал я, держа его правой рукой, а левой роясь в его карманах. Я нащупал его портмоне. Среди других документов там оказался и его паспорт. Синий с металлическим блеском, он искрился на солнце. Я остолбенел, узнав выдавленный на нем логотип: «United Nations». Этот тип имел паспорт ООН!

Секундное изумление дорого мне обошлось. Болгарин двинул меня коленкой между ног и выпрямился, как пружина. Я согнулся пополам, не в силах дышать. Он оттолкнул меня и ударил в челюсть кованым ботинком. Я успел немного уклониться, но почувствовал, что он задел мой рот. Из губы фонтаном брызнула кровь. Я поднес руки к лицу, потом левой схватился за ушибленный пах, а правой стал неловко расстегивать кобуру «Глока». Убийца уже несся прочь со всех ног.

Если бы я находился в каком-нибудь другом городе, у меня в запасе было бы несколько минут, чтобы скрыться. Но в Израиле до появления полиции или военных у меня оставалось максимум несколько секунд. Я несколько раз взмахнул пистолетом, чтобы старики убрались с дороги, потом, спотыкаясь и охая, помчался к машине, на площадь Ацмаут.

Дата добавления: 2015-08-28