Так проект швейцарца стал вдруг вполне конкретным. Я спросил: «У меня-то какая будет роль?» Бём ответил: «Во время сезона добычи ты забираешь себе самые лучшие камни. Потом едешь в Байангу и прячешь их в кольца на лапках аистов. Я дам тебе ружье и парализующие пули. Ты хороший стрелок, Кифер. Вся работа отнимет у тебя не больше двух недель. Каждый год будешь получать по десять тысяч долларов». Сущие крохи по сравнению с тем, какой доход могла принести эта комбинация. Но швейцарец объяснил мне, что он в деле не один. Тогда я понял, что в действительности затевается.
План разработали другие люди. Идея принадлежала тому гнусному лекарю из джунглей. Мы были у него в руках, и он мог заставить нас наладить эту контрабанду. Точно такой же канал в то же самое время создавался в Южной Африке, только там мою роль играл ван Доттен. Я согласился войти в дело. Что было дальше, тебе известно, Эксперимент с алмазами прошел блестяще. Каждый год я привязывал к лапам аистов примерно тысячу камешков. Моя доля перечислялась на номерной счет в швейцарском банке. Схема работала исправно, как на востоке, так и на западе. До апреля нынешнего года…
Кифер смолк. Его губы издали какой-то чмокающий звук, а тело судорожно изогнулось, словно от внутренней боли. Кифер откинулся на подушки, потом снизу вверх скользнул по мне взглядом из глубины запавших глазниц.
— Извини, малыш. Мне пора приложиться к бутылочке.
Кифер взял с маленького столика шприц и один из флаконов и достал ампулу с дозой морфина. Несколькими движениями он наполнил шприц. Руки его не дрожали. Он взял полоску коричневатой резины, вытянул левую руку и задрал рукав. Его рука была сплошь усыпана темными бугристыми пятнами, похожими на засохшую кровь: они были словно причудливая группа островов в море молочного цвета. Кифер умело наложил жгут, зажав шприц между губами. Вены быстро вздулись. Кифер ощупал их кончиком иголки в поисках подходящего места для укола. И резко вонзил иглу. Под действием препарата он скорчился и замер. Луч света упал на его белесоватый лысый череп, напоминавший блестящий валун. Под кожей чуть заметно сокращались суставы. Текли секунды. Потом Кифер обмяк. Наркотик подействовал, и старик, издав глухой смешок, откинулся в тень полога.
Я напряженно размышлял над последними словами чеха. Да, я знал, что произошло потом. В апреле этого года аисты с востока не вернулись в Европу. Бём запаниковал и снарядил на поиски двух своих подручных. Те проследовали по маршруту перелета, но ничего не обнаружили. Они только убили Иддо — единственного, кто мог дать им какую-либо информацию. Позже Максу Бёму пришла мысль отправить меня в такое же путешествие, послав по моему следу двух болгар и поручив им убрать меня, если я стану проявлять «излишнее любопытство». Таким образом, он вынес мне приговор, все же надеясь на то, что я раздобуду хоть какие-то сведения об аистах. Между тем главный вопрос так и остался неразрешенным: почему именно я? Может, Кифер смог бы на него ответить. Словно прочитав мои мысли, чех сам спросил меня:
— А ты-то, малыш, с какой стати отправился вслед за птицами?
— Я действовал по приказу Бёма.
— По приказу…
Кифер залился мрачным, хлюпающим смехом: из его рта вылетали еле слышные жуткие звуки, и на рубашку струйками стекала черноватая слюна. Он повторял:
— По приказу Бёма… по приказу Бёма…
Я повысил голос, чтобы заглушить его бульканье:
— Не знаю, почему он выбрал меня, ведь я ничего не смыслю в орнитологии и, главное, не имею отношения к вашей системе. Но получается, что Бём натравил меня именно на вас, как собаку, в непонятной мне смертельной игре.
Кифер вздохнул:
— Теперь это уже не важно. В любом случае с нами все было кончено.
— Кончено?
— Бём-то умер, сынок. А без него все развалилось. Только ему были известны все гнезда, все номера. Он унес с собой в могилу эту схему. И нас вместе с ней. Потому что мы стали не нужны, а знаем слишком много.
— Кто это — мы?
— Я, ван Доттен и болгары.
— Ты из-за этого спрятался в Байанге?
— Ну да. И, как выяснилось, вовремя. Но только я сюда приехал, как меня скрутила болезнь. Ирония судьбы, парень. СПИД в шестьдесят лет — это ж можно со смеху помереть!
— А что с ван Доттеном?
— Я не знаю, где он. Чтоб он сдох.
— Кто тебе угрожает, Кифер?
— Система, лекарь — не знаю кто. Мы часть чего-то очень большого, чего-то интернационального, сечешь? Я уже десять лет торчу в своей дыре. Но мне нечего тебе сказать про эту организацию. Я поддерживал связь только с Бёмом.
— Тебе что-нибудь говорит название «Единый мир»?
— Что-то припоминаю. У них здесь миссия, около лесопилки ЦААК. Там живет монашка, которая лечит пигмеев. Я такими вещами не интересуюсь.
Операции без наркоза, похищение сердец — все это было за пределами мира Кифера. Тем не менее, я продолжал настойчиво его расспрашивать:
— У Сиккова был паспорт ООН. Возможно ли, чтобы он без твоего ведома работал на «Единый мир»?
— Вполне возможно.
— Ты в курсе, что в мае этого года в Болгарии был убит цыган из Сливена, Раико Николич?
— Нет.
— А что десять дней назад убили Гомун, девочку-пигмейку из Зоко, селения рядом с прииском ЦАГПО?
Кифер приподнялся:
— Рядом с прииском?
— Не изображай невинность, Кифер. Ты отлично знаешь, что твой лекарь вернулся в ЦАР. Он даже пользовался твоим вертолетом.
Кифер упал на подушки. Он пробормотал:
— Ты действительно много чего знаешь, парень. Десять дней назад Бонафе передал мне послание. Док вернулся в Банги. Он, наверное, искал алмазы.
— Алмазы?
— Урожай этого года — нужно же вывезти камни любым способом. — Кифер хихикнул. — Только док меня не нашел.
Я решил его попугать:
— Он тебя не нашел, потому что не искал.
Чех снова поднялся.
— Что это ты мелешь, парень?
— Он не за алмазами приехал, Кифер. Для него деньги — это только средство. Второстепенная вещь.
— А зачем тогда он поперся в эту негритянскую дыру?
— Он приехал за Гомун, чтобы забрать сердце пигмейки.
Больной выдохнул:
— Черт! Я тебе не верю!
— Кифер, я видел тело девочки.
Чех, видимо, задумался.
— Он приехал не из-за меня. Вот дерьмо… Значит, я могу умереть спокойно.
— Ты еще не умер, Кифер. Ты больше с тех пор не видел этого доктора?
— Ни разу.
— Ты не знаешь его имени?
— Нет, говорю тебе.
— Он француз?
— Он говорит по-французски, это все, что мне известно.
— Без акцента?
— Без акцента.
— Как он выглядит?
— Высокий мужик Лицо худое, лоб с залысинами, волосы седые. Рожа у него словно каменная.
— И все?
— Отстань от меня, парень.
— Где скрывается этот доктор?
— Где-нибудь скрывается, в какой-нибудь стране мира.
— А Бём знал, где живет этот врач?
— Думаю, да.
Голос у меня дрожал:
— Так где же?
— Не знаю.
Я оттолкнулся от кресла и встал. В комнате стало жарко — так жарко, что впору железу расплавиться. Кифер проскрипел:
— А как же наш уговор, сволочь?
Я уставился на него.
— Не волнуйся.
Я вытянул руку и взвел курок «Глока». Кифер просипел:
— Стреляй, педик.
Я заколебался. И тут внезапно заметил под простыней очертания гранаты и пальцев Кифера, зацепивших чеку. Я сомкнул руки и выстрелил. Полог всколыхнулся. Кифер почти беззвучно разлетелся на куски, забрызгав белый тюль кровью и почерневшими мозгами. Я услышал, как за окном, неистово захлопав крыльями, торопливо поднялись в воздух аисты.
Прошло несколько секунд, прежде чем я решился раздвинуть складки тюля. От Кифера остался только изуродованный скелет, привалившийся к подушке: немного плоти и крови да осколки костей. Граната в целости и сохранности лежала под измятой простыней. Я заметил, что по месиву, оставшемуся от чеха, рассыпались маленькие алмазы и металлические колечки — «урожай» этого года. Я не стал трогать это богатство, забрав только одно из колечек.
Я вышел в коридор. Внезапно разбуженная женщина-мбати бежала ко мне. Размахивая руками, малыши семенили за ней, держась за ее юбку. Женщина смеялась и плакала: чудовище погибло. Я оттолкнул их локтем. По стенам все так же носились ящерицы, напоминавшие отвратительную зеленую лепнину. Я выскочил наружу. Меня ослепило солнце, и я остановился. Потом, пошатываясь, медленно спустился по ступенькам и уронил «Глок» на красную землю.
Все закончилось — и только начиналось.
Издали мне навстречу по высокой траве бежала Тина.
V
Осень в аду
Четыре дня спустя ранним утром я вернулся в Париж. Наступило 30 сентября. Большая квартира на бульваре Распай показалась мне маленькой и тесной. Я отвык от замкнутых пространств. Я собрал почту, скопившуюся за последние две недели, потом вошел в кабинет, чтобы прослушать автоответчик. Я услышал голоса друзей и знакомых, обеспокоенных моим долгим отсутствием. От Дюма не было ни одного сообщения. Его молчание показалось мне странным. Но еще больше меня удивил очередной звонок Нелли Бреслер. За двадцать пять лет воспитания на расстоянии она никогда так часто мне не звонила. Откуда эта внезапная забота?
Было шесть часов утра. Я слонялся по квартире и чувствовал нечто вроде головокружения. Это невероятно, что я оказался здесь, среди этого комфорта, после того, что со мной приключилось. Передо мной прошли картины последних дней в Африке. Мы с Бекесом закапываем в долине тело Отто Кифера, завернутое в окровавленный москитный полог — вместе с его алмазами. Неприятности с полицейскими в Байанге: я объяснил им, что Кифер застрелился из автоматического пистолета, спрятанного у него под подушкой. Прощание с Тиной: в последний раз я держал ее в объятиях на берегу реки.
После поездки в Африку что-то прояснилось, а что-то еще больше запуталось. Свидетельство Отто Кифера поставило точку в деле об алмазах. Двое из главных действующих лиц умерли. Ван Доттен, должно быть, скрывается где-то в Южной Африке. Сара Габбор все еще где-то скитается, возможно, уже продав свои алмазы. Теперь она стала богатой женщиной, но, как и прежде, подвергалась опасности. Сейчас убийцы, наверное, ходят за ней по пятам. Алмазная цепочка оборвалась на рассказе Кифера — но разветвленная, прекрасно налаженная и продуманная сеть продолжала существовать.
Оставался еще африканский «лекарь», вдохновитель этого грандиозного заговора.
В течение добрых пятнадцати лет этот человек крал сердца, резал по живому свои жертвы, настигая их в разных концах планеты. Предположение о незаконной торговле человеческими органами оказалось правильным, однако кое-какие детали свидетельствовали о том, что истина гораздо сложнее. Почему этот хирург орудовал с таким садизмом? Зачем он производил такой тщательный отбор, разъезжая по всему миру, если контрабанду органов можно было наладить прямо в одной из стран, где он работал? Или он искал определенную группу тканей?
К нынешнему моменту у меня осталось только два основных направления поисков.
Первое: лекарь и Макс Бём познакомились в экваториальном лесу, во время одной из экспедиций швейцарца, между 1972-м и 1977 годом. Следовательно, хирург некоторое время жил в Конго или в Центральной Африке — и, конечно, не всегда обитал в джунглях. Я мог бы отыскать его следы на таможнях или в больницах этих стран — но как раздобыть такие сведения, не обладая официальными полномочиями? Еще я мог расспросить европейских специалистов по сердечной хирургии. Профессионал такого класса, сумевший в 1972 году пересадить сердце Максу Бёму прямо в джунглях, — явление исключительное. Имелась реальная возможность напасть на след этого виртуоза, зная, что он — франко-говорящий и когда-то работал в странах Центральной Африки. Тут я вспомнил о докторе Катрин Варель, делавшей вскрытие тела Бёма и помогавшей Дюма в расследовании.
Вторым направлением был «Единый мир». Убийца имел доступ к колоссальному банку данных о результатах обследования пациентов и таким образом находил свои жертвы в любом уголке планеты. На месте он использовал вертолеты, стерильные палатки и другое сложное оборудование медицинских центров. Если этот человек так смело действовал, значит, он наверняка занимал важный пост в организации. Следовательно, необходимо было добраться до картотеки кадров «Единого мира». Я сличил бы эти сведения с полученными в Африке, и тогда, возможно, мне бы открылось заветное имя во всем блеске совпадений. И снова то же препятствие — отсутствие официального статуса. Я не обладал никакой властью, не выполнял никакого особого поручения. Дюма предупреждал меня: на гуманитарную организацию, получившую мировое признание, так просто не покушаются.
Решительно, мое частное расследование зашло в тупик. Я чувствовал себя разбитым, страдал от угрызений совести и от одиночества, никогда прежде не казавшегося мне таким безысходным. То, что я до сих пор жив, было просто чудом. Мне следовало срочно просить помощи у полиции, чтобы вступить в схватку с кровавой подпольной системой. Было семь часов утра. Я позвонил домой Эрве Дюма. Никакого ответа. Я заварил чай, уселся в гостиной и постарался разобраться в своих туманных мыслях. На столике была свалена кипа корреспонденции: приглашений, писем от коллег по университету, интеллектуальных журналов, ежедневных газет… Я вытащил несколько последних номеров «Монд» и стал рассеянно их просматривать.
Не прошло и минуты, как я, остолбенев, уже читал следующую заметку:
УБИЙСТВО НА АЛМАЗНОЙ БИРЖЕ
27 сентября в помещении знаменитой Алмазной биржи, в Антверпене было совершено убийство. В одном из верхних залов биржи молодая израильтянка Сара Габбор, вооруженная автоматическим пистолетом «Глок» австрийского производства, застрелила инспектора швейцарской федеральной полиции Эрве Дюма. Ничего не известно ни о мотивах, побудивших молодую женщину совершить преступление, ни о происхождении редких алмазов, которые она в тот день собиралась продать.
В то утро, 27 сентября, около девяти часов, на Алмазной бирже все шло как обычно. Открывались офисы, все инструкции по безопасности были соблюдены, стали прибывать первые покупатели. Именно здесь, да еще на нескольких биржах в Антверпене, продается и покупается двадцать процентов алмазной продукции, не проходящей по традиционным каналам, контролируемым южноафриканской империей «Де Вире».
Примерно в десять тридцать высокая и светловолосая молодая женщина поднялась на второй этаж и вошла в главный зал, держа в руке кожаную сумочку. Она направилась к офису одного из торговцев и протянула ему белый конверт, содержавший несколько десятков некрупных алмазов исключительной чистоты. Покупатель, коммерсант израильского происхождения (он пожелал сохранить свое имя в тайне), узнал молодую женщину. Уже целую неделю она приходила через день и приносила ему одно и то же количество алмазов неизменно высокого качества.
Однако в то утро в дело вмешался еще один персонаж. К женщине подошел человек лет тридцати и что-то шепнул ей на ухо. Та мгновенно повернулась и выхватила из сумочки пистолет. Она выстрелила без колебаний. Человек рухнул, получив пулю прямо в лоб.
Молодая женщина попыталась скрыться. Угрожая оружием подоспевшим охранникам, она спокойно отходила, пятясь назад. Однако она не была знакома со сложной системой безопасности биржи. Как только она достигла вестибюля второго этажа, вокруг нее мгновенно сомкнулись бронированные стекла, отрезав ей путь к отступлению. Оказавшись в ловушке, женщина услышала традиционный приказ бросить оружие и сдаться. Убийца его выполнила. Бельгийские полицейские тут же ее арестовали, поднявшись на лифтах к стеклянной ловушке.
До настоящего момента служба безопасности и бельгийские полицейские, в том числе специалисты по контрабанде алмазов, изучают сцену преступления, записанную камерами наблюдения. Никто не может понять причин этого молниеносного убийства. Личности его участников окончательно завели полицию в тупик. Жертвой стал инспектор швейцарской федеральной полиции по имени Эрве Дюма. Этот молодой полицейский — его возраст 34 года — служил в комиссариате города Монтрё. Что он делал в Антверпене, оформив отпуск на две недели? Если он намеревался арестовать молодую женщину, то почему не предупредил службу безопасности биржи?
В этом деле много необъяснимого, но самая большая тайна — личность убийцы. Сара Габбор, 28 лет, работница киббуца, жила в районе Бейт-Шеана, в Галилее, близ иорданской границы. В настоящий момент остается неясным, откуда у этой женщины, работавшей в рыбном хозяйстве, могли взяться алмазы, стоимость которых оценивается в целое состояние…
Я в ярости скомкал газету. Снова на авансцену вышло насилие. Снова пролилась кровь. Вопреки моим советам, Дюма решил сыграть роль по-своему. Он угрожал Саре, в лучших традициях полицейского-недотепы. А Сара, не колеблясь, пристрелила инспектора. Дюма погиб, Сара оказалась за решеткой. Единственным утешением во всей этой кровавой истории было то, что моя юная возлюбленная отныне находилась в безопасности.
Я поднялся и прошел в кабинет. Машинально застыл у окна и, соблюдая предосторожность, отодвинул штору. Сады Американского центра, примыкавшие к моему дому, были разрыты. На месте зарослей кустарников и маленьких рощиц теперь красовались черные борозды, оставленные бульдозерами. Уцелело лишь несколько деревьев. Мне срочно, очень срочно нужно было повидать Сару Габбор. Именно так я мог наладить первый реальный контакт с международной полицией.
Утро я провел как на пожаре. Я без конца звонил по телефону: в международную справочную службу, в посольства, в суды. Рассылал факсы с просьбой дать мне разрешение на свидание с Сарой, помещенной в женскую тюрьму в Гаусхорене, пригороде Брюсселя. К полудню я предпринял все, что мог. Нескольким чиновникам я намекнул на то, что располагаю важной информацией, способной пролить свет на дело Сары. Это была рискованная игра: либо меня примут всерьез, и тогда последствия моего решения могут обернуться против меня, либо меня примут за сумасшедшего и мою просьбу никогда не удовлетворят.
В одиннадцать часов я в очередной раз позвонил в международную справочную. А еще через несколько секунд набрал двенадцатизначный номер больницы в Монтрё, где двадцатого августа произвели вскрытие тела Бёма. Я попросил к телефону доктора Катрин Варель и вскоре услышал энергичное «алло!».
— Доктор Варель, это Луи Антиош. Вы меня не помните?
— Нет, — ответила женщина.
— Мы встречались месяц назад, в вашей клинике. Я тот человек, который обнаружил тело Макса Бёма.
— Ах да. Кажется, орнитолог?
Я не понял, о ком она говорит: обо мне или о Бёме.
— Совершенно верно. Доктор Варель, мне нужны некоторые важные сведения, имеющие отношение к этой смерти.
Я услышал, как щелкнула металлическая крышка зажигалки.
— Я вас слушаю. Если в моих силах вам помочь…
Собравшись было начать разговор, я внезапно понял, что мои слова могут показаться полным абсурдом.
— Мне трудно все вам объяснить по телефону. Лучше встретиться, и как можно скорее.
Катрин Варель была женщиной хладнокровной. Она ответила без малейших колебаний:
— Что ж, приезжайте сегодня после полудня, если сможете. Самолет в Лозанну вылетает примерно в час из аэропорта Орли. Я буду ждать вас в клинике в три часа.
— Я приеду. Спасибо, доктор.
Прежде чем уехать, я позвонил доктору Джуричу в Софию. Безуспешно промучившись четверть часа, я наконец услышал четкие сигналы. После семнадцати гудков мне ответил сонный голос:
— Алло?
Это был Милан Джурич, должно быть, пробудившийся от послеобеденного сна.
— Доктор, это Луи Антиош, человек с аистами.
Несколько мгновений доктор молчал, потом произнес густым голосом:
— Антиош? Я много думал о вас с тех пор, как мы встретились. Вы по-прежнему расследуете смерть Райко?
— Еще усерднее, чем раньше. Думаю, я нашел убийцу.
— Вы знаете…
— Да. По крайней мере, я напал на его след. Смерть Райко — на счету отлично налаженной системы, истинные цели которой мне пока не ясны. Однако я абсолютно уверен в том, что ее сети раскинуты по всему миру. В других странах имели место точно такие же убийства. Чтобы остановить резню, мне нужна ваша помощь.
— Я вас слушаю.
— Мне необходимо знать группу HLA Райко.
— Это просто. Отчет о вскрытии по-прежнему у меня. Не кладите трубку.
Я услышал, как он открыл ящик и зашелестел бумагами.
— Вот. По международной классификации, его тип HLA — Aw19,3-B37,5.
Мое сердце сжалось. Та же группа, что у Гомун. Это не может быть простым совпадением. Я пробормотал:
— Это какая-то редкая группа, или она имеет какую-то особенность?
— Даже не представляю. Я не специалист в этой области. Кроме всего прочего, существует огромное количество групп тканевой совместимости, и я не понимаю…
— Вы сможете откуда-нибудь отправить факс?
— Да. Я знаком с директором одного научного центра, и…
— Вы не могли бы прямо сегодня прислать мне копию вашего отчета?
— Конечно. Но что происходит?
— Сначала запишите мои координаты, доктор.
Я продиктовал номера телефона и домашнего факса, потом продолжил:
— Послушайте, Джурич. Некий хирург ухитряется воровать сердца у людей, живущих в разных концах планеты. Я лично принимал участие во вскрытии одной девочки: ее тело искромсали так же, как тело Райко, и произошло это в самом центре Африки. Человек, о котором я вам рассказываю, — чудовище. Он кровожадный зверь, но я думаю, Джурич, в его действиях есть некая скрытая логика, понимаете?
И услышал в трубке басовитый голос:
— Вы знаете, кто он?
— Нет. Но вы оказались правы: он исключительно талантливый хирург.
— Какой он национальности?
— Француз. Может быть, и нет, но точно франко-говорящий.
Судя по всему, карлик задумался. Потом заговорил:
— Что вы собираетесь делать?
— Продолжать поиски. Вот-вот я должен узнать новые важные детали.
— Вы предупредили полицию?
— Еще нет.
— Антиош, я хочу задать вам один вопрос.
— Какой?
В трубке затрещало. Карлик заговорил громче:
— Когда вы были в Софии и заезжали ко мне, я сказал, что ваше лицо мне кого-то напоминает.
Я ничего не ответил. Джурич продолжал настаивать:
— Я долго думал об этом сходстве. Думаю, речь идет о враче, с которым я познакомился в Париже. Никто из ваших родственников не занимается медициной?
— Мой отец был врачом.
— Его фамилия тоже была Антиош?
— Конечно. Джурич, у меня очень мало времени.
Карлик продолжал:
— Он практиковал в Париже в шестидесятые годы?
Мое сердце стучало где-то в горле. Очередное упоминание об отце вызвало у меня глухую тоску.
— Нет. Мой отец всегда работал в Африке.
Издалека вновь послышался голос Джурича:
— Он жив? Ваш отец сейчас жив?
Опять начались помехи. Я поспешил закончить наш разговор, отвечая резко и отрывисто:
— Он погиб в последний день шестьдесят пятого года. Во время пожара. Вместе с моей матерью и братом. Все трое погибли.
— Этот пожар и опалил ваши руки?
Я опустил ладонь на рычаг и оборвал связь. Когда кто-то упоминал о моих родителях, мне становилось страшно, меня охватывал безотчетный ужас. Я не понял, к чему клонит карлик со своими расспросами. Как он мог познакомиться с моим отцом в Париже? Джурич учился на медицинском факультете, на улице Сен-Пэр, но в шестидесятые годы он ведь был еще ребенком.
Одиннадцать тридцать. Я поймал такси и помчался в аэропорт. В самолете я прочитал еще несколько газет. В большинстве из них были напечатаны небольшие заметки о происшествии с алмазами, но ничего нового не сообщалось. В основном они писали о дипломатических сложностях, связанных с этим запутанным делом: жертва — швейцарский полицейский, убийца — израильская девушка, преступление совершено в бельгийском городе. Также цитировались высказывания послов Швейцарии и Израиля в Брюсселе: они выражали «недоумение» и «искреннее желание как можно скорее выяснить причины этой трагедии».
В Лозанне я взял напрокат автомобиль и отправился в Монтрё. После разговора с Джуричем меня все еще мучило какое-то тревожное чувство. Меня тяготила неопределенность, но в то же время я боялся того, что мне предстояло узнать, и как можно быстрее. Кроме того, меня не отпускали воспоминания об Африке. Лучезарная ночь в объятиях Тины, кружева лиан вдоль тропинки, ведущей в Байангу, искрящиеся струи дождя — и тело Гомун, лицо Отто Кифера, отец и сын Бёмы с их общей страшной судьбой, сестра Паскаль… А на заднем плане, за всеми ними, — тот самый хирург. Без имени, без лица.
Доктор Варель уже ждала меня в клинике. Я снова увидел ее лицо в красноватых прожилках, почувствовал запах крепких французских сигарет. Я начал без обиняков:
— Доктор, после смерти Макса Бёма вы сотрудничали с инспектором Дюма, кое в чем ему помогая.
— Да, это так.
— Я тоже работал с инспектором. И теперь мне нужна определенная информация.
Женщина поморщилась. Она зажгла сигарету, выпустила струю дыма и спросила:
— С чего бы это? Вы ведь не из полиции.
Я выпалил:
— Макс Бём был моим другом. Я пытаюсь разобраться в его прошлом, пусть даже после его смерти. И некоторые детали имеют для меня очень большое значение.
— Почему инспектор Дюма сам мне не позвонил?
— Эрве Дюма нет в живых, доктор. Его застрелили, и обстоятельства его гибели напрямую связаны со смертью Макса Бёма.
— Что вы говорите?
— Купите сегодняшние газеты, доктор, и вы сможете сами убедиться, что я сказал вам правду.
Катрин Варель замолчала. Прошло какое-то время, прежде чем она произнесла уже не таким уверенным голосом:
— Какова ваша роль во всей этой истории?
— Я действую в одиночку. Рано или поздно полиция обязательно начнет следствие. Вы согласны мне помочь?
Изо рта доктора вылетело целое облако дыма. Наконец она спросила:
— Что вы хотите знать?
— Вы, наверное, помните, что Макс Бём перенес трансплантацию сердца. Хирургическое вмешательство, судя по всему, имело место более трех лет назад. А между тем вы так и не нашли никаких упоминаний об этой операции ни в Швейцарии, ни где-либо еще. Вы также не смогли узнать имя врача, лечившего орнитолога.
— Совершенно верно.
— Похоже, я напал на след хирурга, сделавшего эту пересадку. Его личность весьма необычна. Более того, она ужасна.
— Объясните, что вы хотите сказать.
— Этот человек — специалист в области кардиохирургии, настоящий виртуоз. Но вдобавок он еще и опасный преступник.
— Послушайте, мсье Антиош, не знаю, почему я вообще вас слушаю. У вас есть доказательства, или это одни слова?
— Доказательства есть. Со времени нашей первой встречи я много путешествовал по миру, стараясь воссоздать жизнь Макса Бёма. Так я и раскрыл обстоятельства сделанной ему пересадки.
— Где и как ее сделали?
— В Центральной Африке, в тысяча девятьсот семьдесят седьмом году. Бёму вшили сердце его собственного сына, убитого ради такого случая.
— Господи! Вы это серьезно?
— Доктор, вспомните об исключительной совместимости тканей реципиента и донорского органа. Вспомните также титановую капсулу: с помощью нее хирург специально оставил свой «автограф», чтобы держать Бёма в своей власти.
Катрин Варель закурила очередную сигарету. Пока еще хладнокровие ей не изменило. Она спросила:
— Вы знаете, кто этот человек?
— Нет. Но он продолжает оперировать — то в одной стране, то в другой. По непонятным причинам он уже похищал и продолжает похищать сердца у живых людей в разных концах планеты. Он располагает колоссальными возможностями.
— Вы хотите сказать, речь идет о торговле человеческими органами?
— Не знаю. Интуиция подсказывает мне, что здесь что-то другое. Тот человек безумен. И фантастически жесток.
Варель выдохнула дым.
— Что вы имеете в виду?
— Он режет свои жертвы по живому.
Доктор опустила голову. Несколько раз переложила сигарету из одной руки в другую, с трудом разжимая пальцы. Наконец вытащила из кармана халата записную книжку и прошептала:
— Что… что я могу для вас сделать?
— Этот хирург в августе семьдесят седьмого работал на границе Конго и Центральной Африки. В то время у него было что-то вроде лечебницы, прямо в джунглях. Я думаю, он уже тогда скрывался — но волей-неволей непременно должен был оставить какие-нибудь улики. Ведь ему нужно было закупать оборудование, лекарства… Я уверен, вы сможете отыскать его след. Позвольте еще раз напомнить вам, что речь идет о высококлассном специалисте, человеке, сумевшем произвести пересадку сердца посреди джунглей, да еще в те годы, когда удачные операции такого рода были редкостью.
Катрин Варель подробно записала все, что я ей сообщил. Она спросила:
— Какой он национальности?
— Он франко-говорящий.
— Вам известно, с какого времени он жил в Африке?
— Нет.
— Как вы считаете, он все еще там?
— Нет.
— Вы хотя бы приблизительно представляете, где он сейчас может находиться?
— Полагаю, он связан с «Единым миром».
— С гуманитарной организацией?
— Я думаю, он использует ее структуры, чтобы осуществлять свои дьявольские эксперименты. Доктор Варель, уверяю вас, я говорю правду. Каждый следующий день оборачивается новым кошмаром. Этот человек продолжает действовать, вы понимаете? Возможно, сейчас, когда мы с вами беседуем, он мучает невинного ребенка где-нибудь на другом конце земли.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 43 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |