Сопротивление к тому же не было лишь пассивным. По селам вновь загулял «красный петух» — поджог, оружие всех крестьянских бунтов в России. В 1929 г. по одной только РСФСР было зарегистрировано около 30 тыс. поджогов, то есть без малого по сотне в день. На Украине в том же году было отмечено в четыре раза больше «террористических актов», то есть эпизодов вооруженного насилия, чем в 1927 г. 33
Нарисовать точную картину того, что происходило в русской деревне зимой 1929/30 г., по сей день не представляется возможным. В нашем распоряжении лишь отрывочные сведения*. Но употребляемые некоторыми современными историками выражения, вроде «настоящая война», «гражданская война», похоже, не являются преувеличением 34. В конце декабря — первой половине января мятежи имели место в 20 деревнях Нижней Волги; со второй половины
* Хотя возникновению колхозов посвящено немало очерков и монографий, в СССР по сей день нет исчерпывающей работы по истории коллективизации. В свое время был создан и завершен в 1964 г. обширный труд под руководством В. П. Данилова, но его публикация была блокирована.
декабря до середины февраля — в 38 деревнях Центральночерно земной области. Вспышки отмечались также в районах, населенных казачеством, на Украине, в Крыму, на Северном Кавказе, в Сибири. Они подавлялись, «иногда, — повествует сегодня советский историк, — даже без ввода в действие частей Красной Армии». Восстание довольно значительных размеров произошло в 1929 г. среди бурят в Забайкалье 35. В Средней Азии вновь разгорелась партизанская война басмачей, которая хронически тлела в приграничных районах. До сих пор советская историография всегда подчеркивала зверства кулаков, а западная — жестокости репрессий. Ожесточение насилия — явление отнюдь не новое в среде русского крестьянства - нельзя приписать одной лишь стороне. Кулаков или подкулачников высылали вместе со всей семьей, включая детей. В свою очередь уполномоченных, разъезжавших по селам, либо местных сторонников колхоза находили не просто убитыми, но со следами истязаний, под час изрубленными на куски.
Первое колхозное наступление рисковало окончиться катастро фой. В запросах с периферии у центра просили более ясных указа ний. Партия оказалась в положении путника, захваченного грозой. Никто толком не знал, как поступать при решении таких важней ших вопросов, как, например, внутренняя структура колхоза, способ организации работы, система оплаты труда колхозников. Это заме шательство, вызванное нечеткостью распоряжений, нельзя сравнивать с импровизацией первых месяцев после октября 1917 г., когда сам Ленин призывал массы действовать по собственной инициативе, не дожидаясь особых указаний; тогда революция уже шла сама по себе, и никому в голову не приходило, что ее нужно «насаждать» в деревне.
В исследованиях последнего времени отмечается, что в конце января — первых числах февраля из Москвы в некоторые союзные республики были отправлены телеграммы, предостерегавшие от наи более опасных перегибов 36. Такого рода меры не меняют, однако, картину общей сумятицы. Раз в пять дней Секретариат ЦК получал сводки о ходе коллективизации, где, похоже, отнюдь не скрывался и не приукрашивался тот драматический оборот, который приобрели события. Лично в адрес Сталина в эти недели поступило около 50 тыс. писем, авторы которых стремились сообщить ему об истинном положении дел.
Из всего этого складывается впечатление, что верхушка намеренно позволяла движению развиваться своим ходом в надежде, что пусть такой ценой, но все же удастся добиться решающего прорыва на этом фронте. В середине февраля Сталин еще раз публично призвал «усилить работу по коллективизации в районах без сплошной коллективизации» 38. В подобных условиях несколько предостережений насчет перегибов лишь усиливали противоречивость указаний для тех, кто действовал на местах. Разве не об этом, например, свидетельствовала установка Сибирского окружкома партии,
требовавшего вступления всех крестьян в колхозы к весне, хотя дело происходило уже в феврале и к этому моменту коллективизировано было лишь 12 % пашни? 39
К концу февраля крестьянские мятежи грозили превратиться в общее антисоветское восстание. Было забито 15 млн. голов крупного рогатого скота, треть поголовья свиней и свыше четверти поголовья овец 40. Но вырисовывалась и еще более грозная опасность: срыв весеннего сева. Надежда на то, что форсированная коллекти визация поможет «спасти средства производства» в сельском хозяйстве — а именно с этой надеждой многие руководители очертя голову бросились подстегивать сумасшедшие темпы движения, — теперь оборачивалась своей противоположностью 41. Из Центральночерноземного района Варейкис сообщал, что к концу марта завершит коллективизацию, но настойчиво просил, чтобы в Политбюро было обсуждено трудное положение, сложившееся в его области. В Москве состоялись тогда два совещания: одно с работниками союзных республик, другое для утверждения Примерного устава сельско хозяйственной артели. Это были совещания, весьма насыщенные критикой 42. Первые тормозящие усилия шли отсюда. Необходимо было принимать контрмеры, пока еще было не слишком поздно.
Новое наступление после передышки
Второго марта в «Правде» появилась статья Сталина «Головокружение от успехов». Она прозвучала как взрыв бомбы. Автор признавал, что в деревне допущены серьезные ошибки. В ряде районов не были соблюдены два условия, в равной мере необходимые для успеха колхозного движения: «добровольный» характер вступления в колхозы и учет разнообразия ситуаций в разных частях СССР. Была совершена еще и третья ошибка — теми, кто поспешил забежать вперед, пытаясь перейти сразу к коммунам. Ни разу до сих пор Сталин не говорил об опасностях такого рода. Но в статье между тем не было ни малейшего намека на самокритику: вина приписывалась целиком периферийным исполнителям, у которых «закружилась голова» после первых «успехов» 43.
Такое запоздалое, резкое и двусмысленное исправление директив на несколько недель вызвало замешательство, возможно, еще более глубокое, чем то, которое уже царило на местах. Все те, кто без оглядки целиком отдавал силы проводившейся кампании, вдруг обнаружили, что они дезавуированы Москвой и стали мишенью крестьянских атак на местах. Противники торжествовали: «Говорили же мы, что не нужно вступать в колхоз». Среди коммунистов были и такие, кто не поверил статье, кто пытался запретить ее распространение, кто истолковал ее как простую тактическую уловку, которую не следует принимать всерьез. Некоторые восприняли ее как полный подрыв их собственного авторитета. Другие просто не знали, что делать дальше. Старый «децист» Рафаил написал
Сталину письмо, в котором спрашивал, не находится ли партия перед новым Брестом. Стало известно письмо одного рабочего — 25-тысячника, который с негодованием писал: «Мы все, низы и пресса, проморгали этот основной вопрос о руководстве колхозами, а т. Сталин, наверно, в это время спал богатырским сном и ничего не слышал и не видел наших ошибок...» 44. Сами высшие партийные руководители, поспешившие в провинцию, продолжали отдавать противоречивые распоряжения; так явствует, по крайней мере, из отрывочных сведений, которые приводятся советскими авторами по поводу некоторых выступлений Кагановича и Орджоникидзе: первый по-прежнему отстаивал жесткие методы, второй же призывал к большей осмотрительности 45.
Возникла необходимость опубликовать 14 марта коллективное постановление Центрального Комитета, воспроизводившее основные положения сталинской статьи. Тем не менее подлинная корректировка курса произошла только в начале апреля, то есть в тот последний срок, когда еще можно было успеть придать отступлению некоторый порядок. Крестьянские массы истолковали новые установки в том смысле, что можно уходить из колхозов. Там, где официального дозволения не давали, они сами забирали назад свой инвентарь и землю. Процентные показатели коллективизации стремительно упали. Если в целом по СССР к первым числам марта было коллективизировано, по крайней мере на бумаге, 58 % крестьянских хозяйств, то к июню показатель упал ниже 24 %. В некоторых областях сокращение было еще более резким: с 81 до 15% в Центральночерноземном районе, с 73 до 7 % в Московской области. Большая устойчивость отмечалась на Северном Кавказе 46. В обоснование своего ухода крестьяне приводили тысячи причин. Самое же искреннее объяснение было дано тем из них, который сказал: «Ухожу, потому что насилия нет, и желаю обождать» 47.
Зато был спасен весенний сев. Серия последовавших мероприятий гарантировала колхозам и колхозникам известное число финансово- налоговых льгот 48. 1930 г. был весьма благоприятным для сельского хозяйства, тогда был собран рекордный урожай зерновых. Прибавка к намолоту была обеспечена большей частью за счет хлеба, снятого новыми совхозами с ранее не возделывавшихся земель. В любом случае это был крупный успех. В работах советских ученых всегда подчеркивалось, что коллективные хозяйства в этом году получили, по крайней мере в некоторых областях, лучшие результаты, нежели единоличные. Наблюдение, вероятно, правильное, хотя нелегко уста новить, насколько широко оно может быть обобщено: колхозы ведь имели то преимущество, которое состояло в использовании инвен таря, конфискованного у кулаков (к лету 1930 г. он составлял более трети их неделимых фондов) 49. Сравнительно обильный урожай также несколько облегчил для части крестьянства заготовительную кампанию, остававшуюся все же трудным мероприятием.
Отступление 1930 г. было лишь перемирием. После засыпки
урожая в закрома колхозное наступление возобновилось. Мы не знаем, какие соображения побудили Сталина и его сподвижников на такой шаг. Вероятно, они считали, что уже сожгли мосты, бесповоротно утратили доверие индивидуального земледельца, и опасались политических последствий, которые могла бы повлечь за собой смена курса. Выступая в середине года на XVI съезде ВКП(б), руководитель партийной организации Северного Кавказа Андреев сказал, что, пока единоличное хозяйство находится нака нуне объединения в колхозы, оно неспособно обеспечить нужных стране темпов подъема производительных сил 50. Сталин был катего ричен: «Нет больше возврата к старому. Кулачество обречено и будет ликвидировано. Остается лишь один путь, путь колхозов» 51. Поражает, впрочем, не столько это, сколько то, что после проде ланного опыта эти руководители продолжали говорить о создании в короткий срок высокопроизводительного и современного сельского хозяйства. Это обещал Сталин. Андреев убеждал, что превосходство коллективных хозяйств можно будет доказать более высокой урожайностью, большей доходностью, лучшей организацией труда, применением механизации. Яковлев нарисовал делегатам съезда кар тину сельского хозяйства «американского» типа: с четкой специализацией по областям и высоким уровнем индустриализации 52.
За основу продолжения коллективизации были взяты тогда темпы, установленные знаменитым постановлением ЦК от 5 января
1930 г. Эти темпы были, однако, уточнены. Вся страна была подразделена на три зоны, для каждой из которых были установлены,
свои задания. До конца 1931 г. первая зона, куда входили наиболее крупные зерносеющие области, должна была коллективизировать
80 % крестьянских хозяйств; вторая, также включающая зерносеющие районы, — 50 и третья, охватывающая потребляющие
районы и районы с нерусским населением, — 20—25 %. Идея установления жестких норм была несовместима с принципом
добровольного вступления в колхозы, которым снова пренебрегли. Сталин по телеграфу передал на места распоряжение ускорить
процесс. Внутренний циркуляр вновь потребовал от парторганизаций не ждать, когда крестьяне на основе положительных результатов
убедятся в преимуществах колхозов, но добиваться «решительного сдвига» и «нового мощного подъема колхозного движения» 53.
Что касается хода коллективизации в течение двух последующих лет, то имеющиеся у нас данные о нем более скудны, чем относя щиеся к 1929—1930 гг. Более уклончива на этот счет и советская историография. Как бы то ни было, решающим годом явился 1931-й. Если к концу 1930 г. в колхозах числилось около 6 млн. крестьянских дворов, то за первую половину 1931 г. было коллективизировано еще 7 млн. Это составило уже почти 53 % 54. 1931 г. стал также свидетелем наиболее мощной волны ликвидации кулачества. Обычно утверждается, что этот второй подъем колхозного движения отличался от первого менее насильственным характером или, во всяком
случае, вызвал меньшее сопротивление. Опыт предыдущего года был учтен. Наступление велось более систематически. Для организации колхозов создавались инициативные группы или формировались вербовочные бригады. Немногочисленные пока средства механизации были сосредоточены в машинно-тракторных станциях (МТС), управляемых государством и обязанных обслуживать колхозы. Все это смогло до известной степени облегчить положение дел. Однако негативные явления предшествующего года повторились, хотя политические последствия их и не достигли угрожающих размеров февраля 1930 г.
Крестьянин нередко вступал в колхоз, потому что «не оставалось другого выхода». В противном случае он рисковал подвергнуться официальному остракизму: у него могли отнять надел и дать другой участок, менее плодородный и расположенный дальше от дома. В марте 1931 г. было провозглашено, что советская власть считает «союзником» рабочего класса только колхозника, а не крестьянина- единоличника. Перед этим последним, говорилось в постановлении VI съезда Советов СССР, стоит отныне выбор «за или против колхоза». «Бедняк и середняк-единоличник, который помогает кулаку бороться с колхозами и подрывать колхозное строительство, не может быть назван союзником и тем более опорой рабочего класса — он на деле союзник кулака. Лишь тот бедняк и середняк-единоличник продолжает оставаться союзником рабочего класса, кто вместе с рабочим классом помогает строить колхозы, кто поддерживает колхозное движение, кто помогает вести решительную борьбу с кулаком» 55.
И все же наиболее серьезные осложнения начались после мощной волны коллективизации в первой половине 1931 г. Осенью число колхозников почти перестало увеличиваться. В первые месяцы 1932 г. полтора миллиона семей вышли из колхозов в РСФСР, несмотря на опасности, которым они себя подвергали. Успехи, напротив, отмечались в других частях страны. Центральный Комитет партии пересмотрел предыдущие задания в сторону уменьшения и объявил, что «сплошная коллективизация» может считаться осу ществленной там, где в колхозы вовлечены не все 100, а 70 % крестьян. В целом по СССР уровень коллективизации стабилизировался в 1932 г. на уровне 61—62 %, что соответствовало примерно 15 млн. дворов. Эти обобщенные показатели скрывали за собой предельное разнообразие обстановки на местах: от главных зернопроизводящих областей, где коллективизация превысила уже 80 %, до районов, где результаты были куда скромнее 56. Пестрота картины свидетельствовала о том, насколько непрочными были еще новые коллективные хозяйства и насколько сильным сопротивление, на кото рое они наталкивались.
Подорванное животноводство
Колхозы не были подготовлены к выполнению своих производ ственных задач, им не хватало опыта, средств, умелых руководителей. Тракторы (в 1932 г. их насчитывалось 148 тыс. против 27 тыс. в 1928 г.) не восполняли потерь от забоя лошадей: лишь в 1935 г. совокупная — животная и механическая — тягловая мощность в сельском хозяйстве вновь достигла уровня 1928 г. 57 Преодолевались значительные трудности, чтобы направить в деревню подготовленных, пусть даже наскоро, руководителей, но их было совершенно недостаточно. Без конца сменялись председатели и другие руководители колхозов. Еще было толком неизвестно, как организовать работу и - что важнее — как ее оплачивать. Соответствующий раздел Примерного устава сельскохозяйственной артели содержал лишь общие указания, за которыми не было никакого конкретного опыта 58. Решения были найдены лишь позже, после немалого числа экспе риментов. В этой обстановке достаточно было в 1931 г. сложиться не столь хорошим погодным условиям, как в предыдущем, и страну постиг тяжелый неурожай.
Надежда на разрешение зерновой проблемы была решающим фактором, побудившим пойти на ударную коллективизацию. Сама форма артели была выбрана не в силу особых мотивов социальной инженерии, а, как заявил Сталин, потому, что артель была наиболее целесообразной формой разрешения проблемы обеспечения госу дарства необходимым количеством хлеба. В 1929 г. Сталин утверж дал, что СССР «через каких-нибудь три года станет одной из самых хлебных стран, если не самой хлебной страной в мире» 59. Дейст вительность теперь оказалась иной (сбор зерновых с 1926 по 1932 г., в млн. т) 60:
76,8
72,3
73,3
73,7
83,5
69,5
69.9
Проблема между тем становилась все более трудной. Численность населения, которое государству приходилось кормить из своих запа сов, выросла с 26 млн. чел. в 1930 г. до 33,2 млн. в 1931 г. и 40,3 млн. в 1932 г. 61 Следует учесть и массовый экспорт зерна для оплаты оборудования, закупленного за границей.
С зерновым переплетался также кризис животноводства. За пять лет коллективизации поголовье скота в стране сократилось напо ловину (в млн.) 62:
Крупный рогатый скот
70,5
38,4
лошади
33,5
16,6
свиньи
12,1
Овцы и козы
146,7
50,2
Этим вызывалась крайняя нехватка мяса, молока, шерсти. Про изводство химических удобрений оставалось еще весьма далеким от запроектированного пятилетним планом, а тем временем стало не хватать и навоза. Кризис животноводства начался с момента «сплош ной» коллективизации. Им занимался XVI съезд ВКП (б). Сталин, Микоян, Яковлев утверждали, что эту проблему следует решать только «через организацию совхозов и колхозов» 63. Эта установка также вызвала тяжелые последствия.
Некоторые из основных животноводческих районов находились в союзных республиках, где скот принадлежал кочевым или полу кочевым народностям. Коллективизация означала здесь также неизбежную перемену извечного образа жизни, переход к оседлости и частичному земледелию.
Сама по себе проблема кочевого населения не была новой. Начало ее решения, связанного с убеждением в необходимости направлять развитие этих народов к исторически более передовой форме социальной организации, восходило еще к 1928 г., то есть ко времени, предшествовавшему насаждению колхозов. Подступы к решению этой задачи были подготовлены реформами, предусматривающими распределение среди беднейших слоев населения скота, отнятого у богатеев. Осуществить это все равно было трудно: тре бовалось строительство жилищ, общественных зданий, обеспечение инвентарем — все это было отнюдь не легким делом, когда ресурсы страны были подчинены выполнению программы индустриализации. Чтобы сделать процесс менее болезненным, он должен был, по крайней мере, проходить постепенно.
Что означало в подобных условиях осуществление коллективи зации, можно проследить на примере Казахстана, типичной страны кочевого скотоводства. Сама коллективизация здесь осложнялась тем, что проводили ее и руководили ею работники, воодушевленные наилучшими намерениями, но пришедшие со стороны, не знавшие ни казахского языка, ни казахского аула. Ко всему прочему они были русскими, что придавало всему мероприятию оттенок национального конфликта. Тем не менее и здесь в 1929 г. планировалась коллективизация на протяжении ближайшего года, создание коммун, колхозов-гигантов. В августе 1931 г. было вновь решено, что районы скотоводства должны «выйти на более высокие темпы коллективизации». Столкновения тогда разрослись до трагических пределов. Ходили разговоры о настоящем восстании, «подавленном кавалерией Буденного» 04. Более точно известно, что из 566 тыс. семей кочевников, которым предстояло перейти на оседлый образ жизни, не менее 183 тыс. в конечном счете бежали в Китай вместе со скотом. В считанные годы поголовье сократилось с 19,2 до 2,6 млн. — настоящее опустошение 65.
Борьба против колхозов
Тем не менее Советскому государству в целом колхозы обеспечили важное преимущество. Хотя в общем производство сельско хозяйственной продукции уменьшилось, государство смогло заготавливать большие количества ее. Этого нельзя было сказать, разумеется, о мясе или масле, но, конечно, можно было сказать о зерне. В 1928 и 1929 гг. было заготовлено 11 млн. т хлеба, в 1930 г. — 16 млн., а в 1931 и в 1932 гг., когда сборы были ниже, -свыше 22 млн. г. 66 Это зерно в подавляющей своей части было получено от колхозов, потому что крупные совхозы, на которые рассчитывал Сталин, не смогли развиваться предусмотренным образом и дали куда меньше, чем от них ожидали 67. Государство оплачивало заготовленную продукцию по тем же ценам, что и в 1928 г.; рубль между тем обесценился, и крестьянину на приобретение тех же самых товаров приходилось расходовать гораздо больше денег — такова была одна из наиболее обременительных форм накопления, навязанных деревне. Но если закупочные цены оставались низкими, чрезвычайно высокой стала политическая цена заготовок. В самом деле, они превращались в борьбу государства с самими едва народившимися колхозами.
У коллективных хозяйств было меньше возможностей уклониться от сдачи продуктов. Но у них не было никакого желания продавать свою продукцию по низким ценам. Возникновение подобной ситуации уже предвидели бухаринцы во время дискуссии 1928 г. Сталин тогда ответил, что в таком случае колхозы оказались бы «под угрозой лишения субсидий и кредитов со стороны государства» 68. После неудачного урожая 1931 г. этой угрозы было мало. В зерновых областях получил хождение лозунг «Сначала хлеб колхозникам, а потом государству». Оставалось взять его силой. Вина еще раз была возложена на кулаков, «проникших» в коллективные хозяйства. На самом деле сопротивление теперь исходило от самих руководителей колхозов, и в том числе коммунистов, которых на Кубани, например, обвинили в том, что они стали «фактическими проводниками саботажа» 69. Их позицию можно понять, если вспомнить, что зимой 1931 г. колхозников заставляли сдавать в счет заготовок не только излишки, но и фураж, семена и даже продовольственное зерно 70.
Лишь недавно созданные и плохо организованные, неспособные обеспечить своим членам соответствующую плату за их труд, колхозы находились под угрозой развала изнутри. Им не удавалось наладить внутреннюю дисциплину. Чувство общественной собственности отсутствовало, и колхозники без особых колебаний присваивали то, что попадалось под руку, будь то зерно или что иное. 7 августа 1932 г. на этот случай был принят самый что ни на есть Драконовский закон. Он приравнивал колхозную собственность к государственной и был направлен против хищений в колхозах, а
также на транспорте. В качестве неприкосновенного имущества рассматривались урожай на полях, скот, инвентарь, запасы на складах. Лицам, совершившим хищения, угрожал расстрел; при наличии смягчающих обстоятельств эта мера наказания могла заменяться тюремным заключением на срок не менее 10 лет, которое не подпадало под действие амнистий. Сталин потребовал «строжайшего его проведения в жизнь» как «первейшего долга каждого коммуниста, каждого рабочего и колхозника» 71. Сегодня советский историк, подтверждая рассказ очевидца, сообщает, что в 1932—1933 гг. этот закон применялся не только против действительных расхитителей, но и против лиц, «совершивших незначительные проступки» 72.
Столкновение с колхозами приобрело трагическую окраску осенью 1932 г., когда второй раз подряд урожай оказался плохим. То была самая ужасная из заготовительных кампаний и, без сомнения, один из самых отчаянных периодов коллективизации. От крестьян — как колхозников, так и неколхозников — еще раз потребовали сдать все. Приводились случаи, когда в самих колхозах зерно закапывали в землю. Реквизиция проводилась беспощадными методами. Главные партийные руководители лично выехали в хлебные районы для руководства заготовками на местах. Наиболее подробные из дошедших до нас сведений имеются о событиях на Кубани и Дону, в районах, населенных казаками. Репрессии, которыми руководил Каганович, в массовом порядке ударили по партийным и советским работникам, руководителям колхозов и хозяйственных учреждений. Депортировалось население целых сел, поскольку действовал принцип, по которому каждый нес ответственность не только за себя, но и за соседа. В партийных организациях была произведена чистка, в результате которой из рядов партии было исключено 45 % членов. Нечто подобное происходило на Украине и в Белоруссии, где действиями руководил Молотов. Вспышки возмущения подавлялись. Аресты и депортации приняли массовый характер. В районы, сдавшие недостаточное количество зерна, прекращалась доставка потребительских товаров. Колхозные рынки были закрыты 73.
В письме с Дона, получившем известность многие годы спустя, писатель Шолохов сообщал Сталину, что речь идет не об «отдельных случаях загибов», но об «узаконенном... методе», жертвами которого становятся «десятки тысяч колхозников»; что из-за этого «смертельно подорвано колхозное хозяйство района». В своем ответе Сталин признал, что «иногда наши работники... докатываются до садизма», но в то же время ополчился на «уважаемых хлеборобов», которых защищал Шолохов. Эти люди, писал Сталин, виновны в том, что оставляют без хлеба города, рабочих, армию и ведут «тихую войну» с советской властью 74. Без хлеба, однако, в это время были сами крестьяне. Осенью 1932 г. начался голод, который совпал с официальным завершением первой пятилетки.
Новые рабочие
С 1928 по 1932 г. советское общество в том виде, как оно сложилось во времена нэпа, претерпело своего рода всеобщее пере мешивание, преображение целых общественных классов, переселение огромных людских масс, ломку обычаев и уклада жизни. К концу этого периода новый облик советского общества еще только начинал обрисовываться и был весьма далек от устойчивости; однако самые коренные перемены, те, которым суждено будет в решающей мере обусловить будущее развитие страны, к этому времени уже совер шились.
Численность населения продолжала возрастать и к исходу 1932 г. достигла 165,7 млн. человек, на 19 млн. больше, чем в декабре 1926 г. Годом наиболее высокого демографического роста (3,7 млн. человек) был 1929 г. Потом рост замедлился: в сельской местности, которая в этом отношении намного опережала город, индекс рождаемости в 1932 г. составлял 32/1000 против 45/1000 шестью годами раньше. Городское население тем временем увеличилось примерно до 40 млн. человек, то есть до 24 % всего населения страны; соответствующие показатели, по переписи 1926 г., были 26 млн. и 18 %. Бурно, как взрыв, началось стремительное разрастание городов, что отныне постоянно будет сопровождать развитие советского общества 1.
Отток населения из деревни в город повлек за собой существенные изменения в природе двух главных классов общества, вышедших из огня революции: рабочих и крестьян. Рождался новый пролетариат. Его численность росла бурно и гораздо больше, чем предусмат ривалось всеми первоначальными прогнозами, ибо запланированного повышения производительности труда не произошло. В 1932 г. было более 22 млн. рабочих и служащих, занятых в различных отраслях народного хозяйства и государственном аппарате, из них свыше 5 млн. были рабочими крупной промышленности (общая численность промышленных рабочих превышала 6,5 млн.) вдвое больше, чем в 1928 г. К ним следует прибавить более 3 млн. рабочих-строителей, трудившихся на сооружении различных объектов: в 6 раз больше, чем в 1927 г. Годами наиболее массового наплыва новой рабочей силы в промышленность были 1930 и 1931 гг.: каждый год свыше 1 млн. человек 2.
Более чем на две трети, то есть в подавляющем своем большин стве, новые рабочие были родом из деревни. На некоторых только что построенных предприятиях, например на Сталинградском трак торном заводе, вчерашних крестьян было до 80 %. В целом же из
12,5 млн. новых рабочих, пополнивших собой в 19281932 гг. массу занятых в различных отраслях народного хозяйства, 8,5 млн. были выходцами из деревни. Другие источники пополнения рабочей силы в промышленности были представлены ремесленниками, бросавшими свои прежние занятия, бывшими домохозяйками, подростками-учени ками. Значительно увеличился удельный вес женщин. Произошло массовое омоложение рабочего класса: в 1932 г. возраст 38 % рабочих был меньше 23 лет. Распределение его по отраслям претерпело изменения в соответствии с той шкалой приоритетов, которая постепенно утвердилась в ходе пятилетки: в то время как численность работающих на металлообрабатывающих предприятиях выросла втрое, персонал текстильных фабрик практически не увеличивался, наглядно иллюстрируя процесс мощного роста всей тяжелой инду стрии и в делом незначительное развитие легкой промышленности 3.
Дата добавления: 2015-08-27; просмотров: 41 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |