Печально и медленно шло время. Любимым занятием больного было рассматривать свои многочисленные покупки, с которыми соединялись воспоминания о лучших минутах последних лет его жизни. В хорошую погоду кресло с чрезвычайной осторожностию вывозилось во двор, для чего придуманы были Иваном Софронычем особые подмостки, приставлявшиеся к крыльцу; выносились вещи по требованию Алексея Алексеича; вывозились экипажи. Припоминалась история каждой покупки, и как торговали, и сколько дали, и что случилось при покупке; забавная история с часовой вывеской, по поводу которой подрался купец с приказчиком, была повторена несколько раз, и всегда с новым удовольствием; свешены были триста аршин проволоки, подверженной, по известному случаю, полуде, и разочтено, что в ней одного железа на шесть рублей. Подвергнута была новому осмотру табакерка подозрительного вида, предварительно потихоньку вычищенная Иваном Софронычем, и единогласно решено, что она настоящая серебряная.
-- И где у него глаза были, когда он продавал! -- говорил Алексей Алексеич с довольной улыбкой.-- Подумаешь, у слепого купили!
-- У слепого не у слепого,-- с гордостью отвечал Иван Софроныч.-- А как, бывало, туману пустим в глаза, так тут не рад, да отдашь!
-- А может, краденая,-- заметил флегматически кучер Вавило, держа перед господином скат луженой проволоки, который блестел на солнце точь-в-точь как осматриваемая табакерка.
Но деятельная натура Алексея Алексеича требовала разнообразия. Пересматривать старые вещи ему надоело; иногда он говаривал:
-- Скучно хворать! ничего нет новенького... Знаешь, Иван Софроныч, хоть бы ты съездил в город, купил что-нибудь, теперь время такое: может попасть даром хорошая вещь. И так уж сколько не были в городе: много, я думаю, прозевали хорошего!
Иван Софроныч ехал, возвращался с чрезвычайной скоростию и привозил целый короб разнородных покупок.
Несмотря на всевозможные развлечения, мысль о смерти всё чаще и чаще посещала больного. Наконец он решительно объявил Ивану Софронычу, что не доживет до будущей весны, что пора подумать о том, как придется жить Ивану Софронычу.
-- Да не умрете же вы, Алексей Алексеич! -- с досадой возразил Иван Софроныч.-- Скучно вас слушать. А еще солдатом изволили быть.
-- Да ведь и солдат не вечен, Иван Софроныч. Мне уже шестьдесят три года... да и нога, нога! (Он морщился.) Ну, Иван Софроныч, ну, голубчик, положим, жить я буду, а если... ну, поговорим, потешь старика, поговорим; болен, привередлив стал... что ты станешь с ним делать? хочет вот говорить о своей смерти, да и кончено! Надо уступить... Ну, уступи, уступи!
И в голосе больного столько было нежности и просьбы, что Иван Софроныч готов был разрыдаться. Подавив слезы, он сказал:
-- Ну, поговорим, коли вашему высокоблагородию угодно...
-- Если я умру...
-- Да коли вы умрете, так и я не жилец! --возразил Иван Софроныч.-- Значит, и разговору конец: сказка вся -- и сказывать нельзя. А теперь осмелюсь доложить вашему высокоблагородию: у коренной саврасой подсед сделался... Что прикажете?..
-- Уксусу, Иван Софроныч, уксусу с пенником... А ты вот говори: я умру; ну что ж? все умирают. Иван Софроныч, мне не двадцать лет, пожил, да и жить не хочется, умру.
-- И я умру -- вот сказка и...
-- А дочь, Иван Софроныч? у тебя дочь есть, для дочери надо жить,-- прервал Алексей Алексеич.-- И... для Вани! -- прибавил он тихо.-- А ты вот отопри конторку: вынь ящик да и подай сюда.
Он дал ему ключ. Иван Софроныч исполнил его желание.
-- Вот,-- сказал торжественно Алексей Алексеич, доставая небольшой сверток бумаг.-- Вот они! Двадцать лет хранил; теперь сам не могу хранить, так передаю Понизовкину и знаю, что в надежные руки передаю,-- надежнее моих: я, грешен, не раз блажная мысль приходила в голову... да, спасибо, был около человек, золотой человек, великая душа, а имя тому человеку Понизовкин; так и скажу Александру Фомичу, если господь бог удостоит грешную душу царствия небесного, где он теперь, праведник, обитает. Нагнись, Софроныч... в его руках он был,-- прибавил старик, приподнимая пакет,-- его память святую чествуем...
Понизовкин, не говоря ни слова и сурово глядя в сторону, стал на колени перед Алексеем Алексеичем; больной благоговейно поцеловал пакет и отдал его Ивану Софронычу.
-- Чем заслужил я такую доверенность вашего высокоблагородия? -- с чувством сказал Понизовкин, почтительно принимая пакет.-- Коли жив буду, коли уж придет беда такая, что переживу отца и благодетеля своего, исполню...
-- Не клянись, Софроныч. Я знаю тебя! Ты его не забудешь... ты не обидишь его... А ты как останешься, Понизовкин? -- продолжал больной.-- Поедешь, разумеется, в Петербург. Поезжай! Я, грешный человек, обленился под старость, засиделся в Овинищах... Побывай я там еще раз-другой, может, всё бы давно благополучно кончилось... Ну а ты не в меня: ты чужую заботу пуще своей ценишь... Да как ты поедешь? да чем поедешь? да как жить будешь? Эх, Софроныч! много я покуролесил да бросил даром денег. И пришлось теперь, что не с чем кровного своего в дальнюю дорогу отпустить.
-- Ваше высокоблагородие! много изволили со мной пожить, а не изволите знать солдата Понизовкина. Понизовкин во веки веков солдатской чести своей не продаст. И так поет и болит душа, что не умел и не могу отслужить щедрых милостей ваших, да и принимал их не по корысти, а господу богу угодно было так, что либо жить Понизовкину с вашим высокоблагородием, либо...
Дата добавления: 2015-08-27; просмотров: 26 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |