Много лет прожили они в деревне, много, по выражению Алексея Алексеича, пропустили чижиков, и с каждым днем становились всё необходимее друг другу. Какая-то тайна, относившаяся к их прежней жизни, связывала их еще более. Раза два в пятнадцать лет ездили они в Петербург, разыскивали там что-то, но возвращались, по-видимому не достигнув цели, и привозили только множество разнородных вещей, обыкновенно подержанных, купленных по случаю и чрезвычайно дешево. В деревне, первые дни по возвращении, они только и делали, что пересматривали свои покупки, а иногда и приступали к переделке некоторых. Вообще время свое коротали они сельскими занятиями, охотой, а главное -- рассказами о прошлой своей жизни, богатой деятельностию, опасностями, забавными случаями и проказами, в которых выражалась их прежняя удаль. И после таких-то воспоминаний, наговорившись вдоволь и приумолкнув, они обыкновенно изредка повторяли:
-- Пожили!
-- Пожили!
И в лицах их сияло спокойствие и довольство.
Если уж сильно приступала к ним скука, они отправлялись в ближайший город, и тут-то производились те многочисленные и разнообразные закупки, по милости которых Алексей Алексеич не без основания называл свой дом полной чашею.
Любимым и единственным занятием их в городе было бродить по лавкам, по рынкам и покупать. Но покупать не как другие покупают: спросил цену, поторговался -- отдал деньги ивзял вещь,-- нет!
-- Да с таким порядком в год разоришься,-- говорил Алексей Алексеич.
-- Дома не скажешься,-- замечал Иван Софроныч.
-- Нет, коли покупать, так у нас поучиться,-- говорили они оба.
И действительно, искусство их покупать дешево превосходило всякое вероятие. Никто так не умел, по их собственному выражению, "пустить продавцу туману в глаза", как они. Они славились своим искусством, гордились им и с наслаждением рассказывали, что однажды из-за них купец подрался в лавке с своим приказчиком. Правда, не спрашивайте, что покупать? Поедут они в город купить сахару, чаю, ситцу, суконца, а привезут хомутов, черкесскую шапку, пару шестиствольных пистолетов, короб французского черносливу, шахматную доску с точеными из слоновой кости конями и пешками.
-- Да на что им шахматная доска? -- спросит человек, знающий, что оба они в шахматы шагу ступить не умеют.
-- Дешево,-- говорит Алексей Алексеич.
-- Дешевле пареной репы, -- прибавляет Иван Софроныч.
-- Да понеси продавать: кому не надо -- больше даст,-- говорит Алексей Алексеич.
-- С руками оторвут,-- прибавляет Иван Софроныч.
-- Ну так что же не продали?
-- Не пролежит места, -- говорит Алексей Алексеич.
-- Не нам, так детям пригодится, -- прибавляет Иван Софроныч.
И вследствие такой логики не было вещи, которой не купили бы они, будь только дешево, или хоть не поторговали. Идет ли солдат с бритвами, везут ли старую двуспальную кровать, торчит ли между старым хламом упраздненная вывеска, эстампы ли какие завидят они на прилавке, несет ли баба рукавицы,-- до всего было дело нашим приятелям, всё торговали и покупали они.
-- Эй, тетка! продажные, что ли? -- спрашивал Алексей Алексеич, увидав бабу с рукавицами.
-- Продажные, батюшка,-- отвечала баба, останавливаясь.
-- А что просишь?
-- Да девять гривенок, батюшка.
-- Девять гривен! -- с ужасом восклицал Алексей Алексеич.
-- Девять гривен! -- повторял с таким же ужасом Иван Софроныч.
И оба они взглядывали на старуху как на помешанную.
-- А то как же, кормильцы? -- говорила она.-- Ужели не стоят? Да ты погляди, какой товар-то!
И старуха принималась выхвалять рукавицы. Покупатели молча и терпеливо выслушивали длинную похвальную речь.
-- Так, так,-- лишь изредка иронически замечал Иван Софроныч.
Алексей же Алексеич, вертя своей тростью и стараясь как можно глубже вонзить ее в землю, казалось, погружен был в посторонние мысли, и когда старуха наконец умолк<а>ла, он вдруг совершенно неожиданно спрашивал ее:
-- А что, тетка, есть на тебе крест?
Старуха широко раскрывала изумленные глаза, крестилась и произносила:
-- Что ты, батюшка? ужели без креста? Православная -- да без креста!
-- Ну так как же. И не стыдно! Девять гривен просишь за штуку, которая и половины не стоит!
-- Что ты, кормилец! Уж и половину. Да тут одного товару на полтину.
-- На полтину! -- с ужасом восклицал Алексей Алексеич.
-- На полтину! -- с таким же ужасом повторял Иван Софроныч.
И оба они опять посмотрели на старуху как на безумную и помолчали.
-- Да что ты, тетка, нас за дураков, что ли, считаешь? -- говорил Иван Софроныч обиженным голосом.
-- Как за дураков... что ты, батюшка? А ты вот сам разочти. Жаль, счетцев нет: не на чем выложить!
-- Ну, выложим, изволь, выложим! -- говорил Алексей Алексеич, доставая из кармана маленькие счеты, без которых никогда не выходил со двора, когда бывал в городе.
Начинали выкладывать. Старуха толковала свое, покупатели -- свое.
-- Ну вот видишь: кожа столько-то, варежки столько-то, работа столько-то, и выходит всего тридцать пять копеек!
-- Нет, уж меньше семи гривен, как угодно, взять не могу,-- говорила сбитая с толку баба.
-- Семь гривен! семь гривен! -- с ужасом восклицали один за другим покупатели.
-- Да приходи ко мне,-- говорил Иван Софроныч,-- да я тебе по сороку копеек сколько хочешь таких точно продам.
-- А коли свои есть, так неча и говорить.
И старуха идет.
-- Тридцать пять взяла?
Дата добавления: 2015-08-27; просмотров: 22 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |