Он ощутил, как Янтарь отчаянно вцепилась в фальшборт.
– Совершенный!…-окликнула она встревоженно. —Что с тобой? У тебя все в порядке?…
Но ему вдруг стало не до ее беспокойства.
– Держись крепче! – предупредил он ее. – Вот… вот оно!…
Однако волна за волной целовали его, а Брэшен… Брэшен почему-то ничего не предпринимал! Совершенный чувствовал, как расползается под ним подмытый морем песок. Расползается и… обнажает здоровенный валун.
– Брэшен!…-завопил он во все горло. – Давай, Брэшен!… Я готов!… Пусть тянут, да как следует! Так, чтобы пупки затрещали!…
Его слуха достигло тяжелое шлепанье: Брэшен вброд подбежал к нему. Вода, верно, доходила ему уже до бедер.
– Погоди, Совершенный, – сказал он. – Мелковато еще!
– Да пошел ты на хрен – мелковато!… Я что, по-твоему, совсем поглупел и не чувствую, что всплываю?… Каждая волна меня хоть чуточку, а приподнимает, зато там, внизу, торчит большущая скала! И она очень скоро в боку у меня будет, если меня отсюда не стащат!…
– Ага. Слушай, ты только не волнуйся… Всплываешь, стало быть? Ладно, поверю! Эй, Клеф! Отмахни им, чтобы начинали! Да полегоньку там…
– Я тебе дам «полегоньку»!… – взвыл Совершенный. – Да где ты там, мать твою, Клеф!!! – заревел он, когда ему никто не ответил. «Вот холера, лучше бы слушали, что говорю!… Сколько можно со мной как с дитем малым обращаться?…»
Тут привязанный к мачте канат натянулся так внезапно, что у него вырвалось восклицание.
– Навались!!! – скомандовал Брэшен работникам на рычагах, и те налегли. Корабль качнулся, но недостаточно. Предполагалось, что, единожды сдвинувшись, он перевалится на катки, загодя вставленные под корпус. Однако не получилось, а вытащить было уже нельзя, и каток превратился в мешающий клин.
– НАВАЛИСЬ!!! – завопил Брэшен, подгадав свой приказ к прохождению следующей волны. Совершенного приподняло… и неожиданно он оказался как раз на катках. – ТЯНИТЕ!!!
Совершенный почувствовал, как Брэшен подтягивается и лезет на борт. А его корпус задвигался и заскользил… заскользил прямо в воду. На глубину. После многих лет на суше да на солнцепеке вода показалась ему жутко холодной. Он ахнул и задохнулся.
– Тихо, тихо… все будет хорошо… только не волнуйся. Как только окажешься подальше от берега, груз снимут, и ты выровняешься. Держись… Все будет хорошо…
Альтия позвала изнутри:
– Есть течь, но мы, похоже, справляемся!… Эй ты, ну-ка за помпу!… Живо, живо, нечего ждать!…
Где-то застучали колотушки, работники набивали паклей разошедшийся стык. Альтия знай покрикивала -видно, они шевелились недостаточно проворно. И все это время он скользил, скользил, лежа на боку, в воду… все глубже и глубже… И покачивался с каждой волной.
Надоевший противовес на мачте все не давал ему выпрямиться, как то следовало бы согласно его инстинкту и самой природе вещей.
– Да снимите же этот груз!… На ровный киль не встать!…-закричал он сердито.
– Погоди, парень, рановато еще! Погоди чуточку! Я там буй поставил: как его пройдем, значит, под килем будет чисто. А пока – полегче, полегче…
– Снимите его!…-повторил Совершенный. И на сей раз ему не удалось полностью скрыть страх.
– Сейчас снимем. Доверься мне, парень! Еще чуть-чуть…
Годы на берегу почти приучили его к слепоте. Но оказалось, что одно дело – просто лежать неподвижно и при этом ничего не видеть, и совсем другое – снова оказаться в движении, на волнующейся ладони непредсказуемого океана… и понятия не иметь, где находишься и что тут рядом!!! Может, прямо сейчас в него врежется какой-нибудь опасный топляк! Или пропорет дно скала, которую он не сможет заметить!… Он только и осознает опасность, когда она уже разразится. Ну почему они наконец не снимут этот растреклятый груз?!!
– Готово! Сбрасывай!… – неожиданно закричал Брэшен. Крепление противовеса было немедля развязано. Корабль начал выпрямляться, сперва медленно… а потом, словно подброшенный следующей волной, внезапно оказался на ровном киле. Янтарь так и ахнула, но удержалась. И вот холодная вода уже омывала оба его борта. Первый раз за тридцать с чем-то лет он выпрямился. Действительно выпрямился… Совершенный широко раскинул руки, и из его груди вырвался торжествующий рев. Янтарь отозвалась раскатом дикарского смеха. А вот Альтия изнутри предостерегающе закричала:
– Качайте! Да качайте же!… Брэшен, живо давай пластырь на борт!…
Совершенный услышал дружный топот торопливых ног и громкие крики, но все это не имело значения. Тонуть он не собирался, что и понимал с полной отчетливостью. Он как следует расправил руки, спину и плечи. Вода несла и поднимала его, и впервые за долгое время он как бы заново во всей полноте осознавал свое тело. Внутреннее чувство немедленно начало подсказывать ему, как и что должно обстоять с каждой его балкой, с каждой доской. Совершенный вздохнул поглубже и попытался привести себя в порядок. Его неожиданно качнуло на правый борт. Тотчас послышался изумленный вскрик Янтарь, потом гневный вопль Брэшена. Совершенный прижал ладони к вискам, крепко стиснул… «Ну вот. Опять как всегда. Что-то у меня внутри не того…» Он вновь шевельнулся, стараясь не обращать внимания на скрипы и стоны трущегося дерева. И… начал постепенно выравниваться. Он смутно чувствовал бурную деятельность у себя в трюме. Люди отчаянно качали помпы, сражаясь с водой, поступавшей сквозь лопнувшие швы и разошедшиеся щели. Потом к бортовым доскам прижался парусиновый пластырь. Альтия внутри срывала голос, требуя качать, качать поживее, и быстренько, быстренько загонять на место эту хренову паклю… Совершенный чувствовал, как понемногу начинает набухать его древесина.
Тут он внезапно ткнулся во что-то, и Брэшен закричал, призывая какого-то незаконнорожденного недоумка скорее бросать конец да крепить, крепить его понадежней!…
Он зашарил руками, нащупывая препятствие.
Его ушей достиг голос Янтарь, объяснявшей:
– Это баржа, Совершенный. Мы подошли к рабочей барже, теперь тебя к ней швартуют. Здесь безопасно.
Ему бы ее уверенность!… Он, между прочим, по-прежнему набирал воду и постепенно оседал.
– Сколько здесь до дна?… —спросил он, чувствуя себя весьма неуютно.
Брэшен, судя по тому, откуда донесся его торжествующий голос, стоял рядом с Янтарь:
– Достаточно глубоко, чтобы ты уже не сел на мель, парень! А если все же нахлебаешься и потонешь, то не пропадешь навсегда, вытащим! Вот только булькнуть вниз мы тебе нипочем не дадим. А на бережок, может, и вытащим, чтобы хорошенько подлатать левый бочок… Ты пока ни о чем не волнуйся! Все в наших руках!
Правда, сказав так, он умчался со скоростью, несколько противоречившей его утверждению.
Некоторое время Совершенный молча прислушивался к происходившему вокруг. На палубе и внутри него звучали громкие голоса, разносился топот бегущих туда-сюда ног. Рядом, на барже, работники поздравляли один другого с удачным спуском и прикидывали, много ли потребуется починки спасенному кораблю… Но не к этому прислушивался Совершенный. Его внимание было отдано плеску волн, шлепавших по обшивке, поскрипыванию усаживающегося дерева, шороху корпуса о кранцы* [Кранцы, кранец – устройство для смягчения неизбежного трения и ударов при швартовке. На небольших судах кранцы могут быть пухлыми плетенками из старых канатов. В современном обиходе часто используются отработанные автомобильные шины. Кранцы для крупных судов – сложные многокамерные устройства различной конструкции.], вывешенные с борта баржи. Все было так странно и жутковато. Знакомо и незнакомо… Здесь, на воде, каждый запах ощущался сильнее, чем на берегу, и даже крики чаек были пронзительней и громче. Совершенный размеренно вздымался и оседал на волнах. Плавное покачивание одновременно и убаюкивало, и навевало воспоминания о его самых скверных ночных кошмарах.
– Ну вот, – негромко проговорил он вслух, – я снова плаваю. Полагаю, это делает меня из береговой развалины опять кораблем.
– Я тоже так полагаю, – согласно отозвалась Янтарь. Она не двигалась и стояла так тихо, что он успел почти позабыть о ней. В отличие от других людей, с которыми ему доводилось знакомиться, временами она становилась неосязаемой для его чувств. Ему, в частности, не надо было долго раздумывать, чтобы сразу определить, где находились Альтия либо Брэшен. Чуточку сосредоточения – и он был способен засечь любого безымянного работягу у себя на палубе или в трюмах. А вот Янтарь… Янтарь была совершенно другой. Гораздо более, скажем так, сокровенной в том, что касалось доступности для постороннего глаза или иного органа восприятия. Иногда Совершенный подозревал, что она была такой, какой сама пожелала быть. Что она делилась собой только тогда, когда сама хотела, но и тогда – далеко не до конца. «В отличие от меня», – подумалось ему. Эта мысль заставила его нахмуриться.
– Что-то не так? – тотчас спросила она.
– Пока еще нет, – ответил он хмуро. Она рассмеялась так, словно он изрек очень остроумную шутку.
– Вот как… Ну и что, нравится тебе снова чувствовать себя кораблем?
– А какая разница, – сказал он, – радуюсь я или печалюсь? Вы все равно поступите со мной так, как сочтете нужным, и до моих чувств никому особого дела не будет…-Он помолчал. – Что верно, то верно, я не верил тебе, сознаюсь. Я не думал, что опять поплыву. Ну, не то чтобы мне особо этого хотелось…
– Совершенный, твои чувства очень даже имеют значение! Очень даже имеют! И, что бы ты мне ни вкручивал, ни за что не поверю, что ты вправду хотел навсегда остаться на берегу. Помнишь, когда-то ты разозлился на меня и принялся кричать, что ты – корабль, а корабль должен ходить по морю? Вот я и подумала, что, может быть, поначалу возвращение в море тебя не слишком обрадует, но все равно пойдет тебе на пользу. Всем живым существам надо расти… А ты, заброшенный там, больше не рос. Наоборот, ты готов был сдаться и посчитать себя сущей неудачей…
Она говорила с любовью и заботой, выносить которые ему вдруг стало решительно невмоготу. «Они что, полагают, будто могут принудить меня к чему-то, а потом объявить, что это было сделано для моего же блага?»
Он грубо, хрипло расхохотался:
– А вот и неверно! Напротив, я кругом преуспел! Я поубивал их всех – всех, кто пытался противиться мне! Только одни вы и отказываетесь признать, что я – из удачников удачник. Если б не это, у вас была бы хорошая причина бояться меня!
Янтарь некоторое время молчала, вероятно от ужаса. Потом она отпустила поручни и выпрямилась, стоя на палубе.
– Вот что, Совершенный, – сказала она. – Тошно тебя слушать, когда ты такое несешь.
Угадать по голосу, что она на самом деле думала, было попросту невозможно.
– Ага, ясно, – проговорил он ехидно. – Что, поджилки трясутся?
Но она уже повернулась и шла прочь. Она не хотела ему отвечать. «Ну и не надо. Я, похоже, тебя в лучших чувствах обидел? И что с того? О моих чувствах кто-нибудь когда-нибудь думал? О том, чего я хочу или не хочу?…»
– Почему ты такой? – прозвучал голосок. Это был Клеф. Для Совершенного не было неожиданностью его появление. Он знал, что мальчишка перебрался на баржу вместе с береговой командой. Носовое изваяние не вздрогнуло. И некоторое время не удостаивало его ответом.
Клеф настырно повторил:
– Почему ты такой?
– Какой? – в конце концов раздраженно спросил Совершенный.
– Да твоя сам знай. Говнистый, вот какой. Придурочный. Чуть что, в драку. И всем на ровном месте гадости говоришь…
– А каким я, по-твоему, должен быть? – хмыкнул Совершенный. – Может, от радости прыгать, что меня в воду стащили? Должен сломя голову рваться с ними в это их спасально-выручальное плавание?… Действительно, кстати, придурочное…
Мальчишка пожал плечами – он это почувствовал.
– А что? И мог бы…
– Мог бы!…-насмешливо передразнил Совершенный. – Каким это образом, интересно?
– Да просто. Реши и смоги.
– Вот так взять и решить быть счастливым? Забыть все, что со мной сделали, и радоваться жизни? Тра-ля-ля, тра-ля-ля!… Так, что ли?
– И так тоже. – Слышно было, как Клеф поскреб пятерней затылок. – Твоя возьми хоть меня. Я тоже моги их всех ненавидь. А я реши быть счастливый, и мне хорошо. Я бери что можно и делай из этого жизнь. – Он помолчал и добавил: – Другая жизнь у меня все равно нет. Надо из эта, которая есть, что-то путное делай!
Совершенный отрезал:
– Мне бы твои заботы!
– Твоя все равно моги, – не сдавался мальчишка. – Так уж всяко не трудней, чем быть все время говнистый!
И он зашагал прочь, этак вразвалочку, шурша босыми пятками по палубе. И добавил уже через плечо:
– Только так оно куда веселей, чем все время говниться!
По внутренней стороне обшивки «Совершенного» ручейками бежала вода. По счастью, парусиновый пластырь должным образом присосался к щелям, и течь, по крайней мере, замедлилась. Конопатчики усердно трудились, являя не только проворство, но и гораздо большую сноровку, нежели Альтия поначалу от них ожидала. Вот кто ее беспокоил, так это работники, качавшие помпы. Они начинали попросту выбиваться из сил. Делать нечего, Альтия отправилась за Брэшеном просить для них замену.
Она натолкнулась на него – он уже спускался по трапу. За ним следовало несколько здоровяков-рабочих с баржи. Альтия не успела рта раскрыть, когда он оглянулся на них и мотнул головой:
– Вот сменщики для твоих помповых… Это из береговой команды, они как раз перебрались на баржу. Ну, как тут наши дела?
– Ты знаешь, очень даже неплохо! Вода в трюме перестала подниматься, даже убывает понемножку. Обычная древесина хорошо набухает, но вот диводрево… Будь это любой другой живой корабль, он мог бы постараться помочь нам и сам перекрыл бы половину протечек. Но что касается Совершенного… я его боюсь даже просить! – Она перевела дух, дождалась, пока работники больше не могли их услышать, и очень тихо добавила: -…Ибо почти уверена, что он сделает прямо противоположное. Как он там вообще?
Брэшен задумчиво поскреб бороду:
– Ох, не знаю. Когда стаскивали его в воду, он знай выкрикивал советы и даже команды, как будто ему до смерти не терпелось скорей оказаться на плаву. Но я, как и ты, уже боюсь принимать что-нибудь за данность! Иной раз для того, чтобы он стал мрачнее тучи, бывает достаточно даже предположения, что у него хорошее настроение…
– Знаю, знаю, видала… – Альтия сочувственно заглянула ему в глаза. – Слушай, Брэшен, во что мы вообще вляпались?… Пока он валялся на берегу, он казался нашей единственной надеждой, а план – самым что ни есть жизненным. Но вот теперь… снова в море… Ты хоть понимаешь, до какой степени все мы оказываемся в его власти? Он, можно сказать, все наши жизни в горсти держит…
На какой-то миг молодой моряк показался ей до предела уставшим. Он опустил голову, его плечи поникли… И все-таки он сказал ей:
– Не переставай верить в него, Альтия! Не то действительно пропадем! Не показывай ему ни малейшего намека на неуверенность или страх! Помни, что внутренне он – не столько взрослый, зрелый мужчина, сколько мальчишка… Когда я отдаю приказание Клефу, мне не надо потом приглядывать за ним и смотреть, повинуется ли он. Я в жизни не позволю ему заподозрить, что у него больше власти надо мной, чем у меня – над ним. Это нечто такое, с чем не совладать мальчишескому уму. Мальчишка всегда будет проверять, до какой степени он может сесть тебе на шею, пока опытным путем не выяснит эти пределы. И только тогда он будет чувствовать себя в безопасности и знать, что все хорошо.
Альтия попробовала выдавить улыбку:
– Это ты из собственного опыта говоришь?
Он улыбнулся в ответ, хотя и донельзя криво:
– К тому времени, когда я выяснил пределы дозволенного, я успел вывалиться за край мира. Потому и не желаю, чтобы с Совершенным произошло то же.
Он молча постоял рядом некоторое время, и она стала ждать, что он ей скажет еще. Но Брэшен лишь пожал плечами, повернулся и пошел присмотреть за работниками, качавшими помпы.
Это напомнило ей, что и у нее был непочатый край работы. Быстрым шагом двинулась она сквозь корабельные недра, проверяя, как идет дело у конопатчиков. В основном они поправляли и уплотняли швы, сделанные еще во время лежания на берегу. Кое-где паклю приходилось, наоборот, вытаскивать, позволяя набухшим доскам перекрыть щель. Как и большинство кораблей, сработанных в Дождевых Чащобах, Совершенный был выстроен на совесть, исключительно плотно и прочно, чтобы противостоять и кипящим водам реки Чащоб, и всем каверзам океанских волн. Мастерство старинных плотников позволило ему вынести даже более чем тридцатилетнее пребывание на берегу в полном небрежении. Казалось, серебристые доски, вытесанные из диводрева, вспоминали, каким образом их когда-то подогнали одну к другой. Альтия даже позволила себе понадеяться, что, может быть, Совершенный все-таки решил им помочь. Ведь живой корабль мог очень даже неплохо сам о себе позаботиться. Если, конечно, он того хотел!
Альтия шла по нижним палубам, испытывая довольно странное чувство. Сколько лет она знала Совершенного, сколько раз бывала у него на борту и внутри – и только сегодня впервые палубы у нее под ногами были ровными, без постоянного крена! Деятельность работников не вызвала у нее нареканий, и она посетила знакомые уголки корабля.
На камбузе царил форменный кавардак. Печка отвалилась от трубы и переползла на другой конец маленького помещения, оставив за собой жирный след сажи. Придется чинить, а то и вовсе менять! Капитанская каюта пострадала нисколько не меньше. Сундуки с вещами Янтарь опрокинулись, некоторые открылись и высыпались. При этом, видимо, раздавился флакончик духов, так что в каюте не продохнуть было от запаха сирени. Альтия оглядела каюту… Очень скоро Янтарь придется забирать отсюда пожитки и переселяться в гораздо более скромное помещение. Как и полагается корабельному плотнику.
А здесь будет жить Брэшен.
Альтия пусть нехотя, но смирилась с тем, что капитаном должен быть именно он. Правда, ни один из его доводов не показался ей убедительным, и уступила она ему скорее по личным причинам. Ведь, когда они разыщут Проказницу и отобьют ее у пиратов, она должна будет перейти на нее и принять над нею командование. Будь она к тому времени капитаном «Совершенного», это в немалой степени вывело бы из равновесия корабль, и без того не отличавшийся несокрушимостью духа. Нет уж, капитан «Совершенного» должен был оставаться таковым в течение всего путешествия. Значит, пускай им командует Брэшен.
И все-таки она с определенным сожалением прикрыла за собой дверь капитанской каюты. «Совершенный» был выстроен в старом стиле. Это, в частности, значило, что покои капитана были намного роскошнее любой другой каюты на корабле. Да еще и Янтарь приложила немало труда, любовно восстанавливая богатую резьбу стенных шкафчиков и обрамлений иллюминаторов. Злополучный люк, который она проделала для соединения с трюмом, был стыдливо прикрыт ковриком. Цветные стекла иллюминаторов местами потрескались, кое-где недоставало кусочков, но это были уже мелочи. Ими займутся в последнюю очередь, а пока деньги будут вложены в такие восстановительные работы, от которых зависела жизнеспособность и мореходность корабля.
После капитанской каюты Альтия заглянула в жилище старпома. Здесь предстояло обитать ей самой. Эта каюта далеко уступала предназначенной для капитана, но по сравнению с помещениями для команды была, конечно, сущим дворцом. Здесь, по крайней мере, имелась неподвижно установленная койка, складной стол и два шкафчика для вещей.
Третья каюта – размером чуть поболее не очень тесного чулана – послужит жилищем второму помощнику. А для команды был отведен носовой кубрик: крючки по стенам, на которые матросы повесят свои гамаки, и более почти ничего. Строители прежних живых кораблей всего менее думали об удобстве команды. Побольше места для груза – вот была их главная цель.
Выбравшись на верхнюю палубу, Альтия увидела Брэшена, беспокойно ходившего туда и сюда. Он, однако, не просто беспокоился, но еще и торжествовал. Заметив Альтию, он сразу повернулся ей навстречу:
– А ведь держимся!… Вода еще поступает, но совсем немного: двое на помпе отлично с нею справляются. Думаю даже, что к завтрашнему утру течь должна совсем прекратиться. Есть и некоторый крен, но уложим хороший балласт, и все выправится. – Его лицо было озарено внутренним светом, которого Альтия за ним не замечала со времен плавания на «Проказнице» под началом Ефрона Вестрита. Он расхаживал по палубе широким и пружинистым шагом. – Подумай только, ничто не треснуло, никакие дерева* [Дерево, дерева – деревянные части конструкции судна.] не сломались! Кругом такое везение, что аж страшно поверить. То есть я знал, что живые корабли очень крепкие, но такое!… Тридцать лет на берегу!… Да от обычного судна несчастная гнилушка бы осталась!…
Его ликование оказалось очень заразным. Альтия последовала за ним и тоже стала покачивать руками поручни, проверяя, сильно ли расшатались, открывать и закрывать крышки люков – плотно ли прилегают. Работы на «Совершенном» оставалось еще поистине выше крыши, но все надо было просто приводить в порядок, а не переделывать заново.
– Пока останемся около баржи, – сказал Брэшен. – Пусть его обшивка как следует пропитается и разбухнет. Потом перешвартуем его к западному молу для окончательных доделок.
– Туда, где… другие живые корабли? – спросила Альтия. Ее радость немного померкла, эта мысль не радовала.
Брэшен почти с вызовом повернулся к ней лицом:
– А куда еще? Он – живой корабль, и все тут!
Она ответила столь же откровенно:
– Я тоже боюсь того, что они могут наговорить ему. Хватит одного дурацкого замечания, чтобы он опять впал в неистовство.
– Альтия, этого не избежать, – сказал он. – А значит, чем раньше мы начнем над этим работать, тем и лучше. – Он шагнул к ней, и ей показалось, что вот сейчас он возьмет ее за руку. Но он лишь жестом пригласил ее с собой и направился к носовому изваянию. – Думаю, – проговорил он на ходу, – как мы взяли да и плюхнули его в воду, так же надо взять и плюхнуть его сразу в обычную жизнь. Будем обращаться с ним, как обращались бы с любым самым обычным живым кораблем. И посмотрим, как он к этому отнесется. А то чем больше мы тут вокруг него на цыпочках бегаем, тем больше он будет нам на голову садиться!
– Ты в самом деле думаешь, будто все произойдет так просто? Начать поступать с ним по-обычному, и он сразу поведет себя, как положено приличному кораблю?
Брэшен улыбнулся углом рта:
– Нет, конечно, не думаю. Но надо же с чего-то начать! Начать – и надеяться на лучшее…
Альтия помимо воли расплылась в ответной ухмылке. Что-то в ней отзывалось ему, что-то столь глубинное, что разум отказывался постичь. Влечение, которое она испытывала к этому человеку, никакими рациональными понятиями объяснить было нельзя. Равно как и отменить. Она просто наслаждалась, видя, что он двигается и разговаривает точно как прежде, – и все. Циничный, обиженный на весь свет проходимец, которого сообща сотворили Кайл Хэвен и Торк, подевался неизвестно куда. Перед ней снова был тот человек, что ходил у ее отца старшим помощником.
Они вместе поднялись на бак и подошли к поручням. Брэшен свесился вниз:
– Эй, Совершенный! У нас все получилось, дружище! Ты опять на плаву, и пусть все, кому интересно, придержат рукой челюсти, покуда не потеряли!
Носовое изваяние не пожелало ответить. Брэшен слегка передернул плечами и покосился на Альтию, выгнув бровь. Похоже, даже и это его пронять не могло! Он прислонился спиной к поручням и стал смотреть на густой лес мачт, которым издали казалась гавань Удачного. Потом на его лице возникло какое-то далекое выражение, и он вдруг спросил:
– Ты за это меня ненавидишь?
В первый миг она готова была решить, что он снова разговаривал с кораблем. Однако потом перехватила его вопросительный взгляд. Она даже растерялась:
– За что?…
Он повернулся прямо к ней и заговорил с грубоватой честностью, которую она так хорошо помнила:
– За то, что стою тут… на что я, признаться, даже и не рассчитывал. Что стою на палубе своего корабля и именую себя капитаном Брэшеном Треллом с живого корабля «Совершенный». Что занял место, от которого ты сама бы не отказалась…
Он пытался говорить совершенно серьезно, но лицо само так и растягивалось в улыбке. И было что-то в этой улыбке, отчего у нее слезы так и подступили к глазам. Она поспешно отвернулась, пока он ничего не заметил. Как он жаждал этого момента! Как давно он его жаждал!
– Нету у меня к тебе никакой ненависти, – тихо ответила она. И сама поняла, что сказала правду. А самое удивительное, что она не чувствовала в душе ни единой царапающей занозы, именуемой ревностью. Напротив – она всем сердцем разделяла его торжество. Она плотно обхватила рукой поручни «Совершенного»: – Здесь ты на своем месте, Брэшен. И он тоже! Впервые за столько лет он угодил в хорошие руки! И после этого я должна ревновать?… – Она украдкой посмотрела на Брэшена. Ветер шевелил его темные волосы, а лицо показалось ей таким скульптурно-красивым, что, право, он сам мог бы быть носовым изваянием корабля. – Полагаю, – сказала она, – мой отец сейчас от души хлопнул бы тебя по спине и сердечно поздравил. А также предупредил со всей откровенностью: как только подо мной окажется моя дорогая «Проказница», ты только и увидишь, что буксир с нашей кормы!* [«Буксир с нашей кормы…» – имеется в виду жест шутливого вызова: показывание с кормы буксирного троса судну, которое обгоняет более быстроходный корабль. Дескать, не взять ли вас на буксир, тихоходы?]
И она улыбнулась ему – широко, искренне и открыто.
Совершенный слышал, как они подходили, слышал, как они разговаривали… Он знал: они перемывали ему косточки. Слухи, сплетни, кривотолки… Все они одинаковы. Они предпочитали говорить о нем, но не с ним. Они держали его за дурака. Они не видели смысла в том, чтобы с ним о чем-нибудь побеседовать. Поэтому он слушал их разговоры и не чувствовал себя так, будто подслушивает. Теперь, когда его днище купалось в соленой воде, он гораздо острее ощущал их присутствие. И воспринимал не только слова, которые ветер доносил до его слуха, но и сами их чувства.
Сам он сперва ощущал раздражение, но оно быстро исчезло, смытое любопытством и чуть ли не благоговением. Да!… Теперь он чувствовал их со всей ясностью. Почти так же, как чувствовал бы члена своей собственной семьи. И он потянулся к ним навстречу. Очень, очень осторожно. Он не хотел, чтобы они, в свою очередь, заметили его духовное присутствие. Для этого еще не настало время.
Они так и лучились сильными переживаниями. Брэшен был просто пьян от восторга, и Альтия ликовала с ним вместе. Но было и еще что-то – нечто, клубившееся и перетекавшее между ними. Он никак не мог определить «это» для себя, подобрать нужное слово. Самым близким было ощущение соленой морской воды, впитывавшейся в его доски, отчего каждая постепенно занимала свое должное место. Все линии, так или иначе искаженные, постепенно выправлялись и выпрямлялись. Примерно так же и между Альтией и Брэшеном что-то становилось на место. И даже напряжение, витавшее и звеневшее между ними, они признавали и принимали. Оно было вроде противовеса воцарившейся легкости. Как бы еще выразиться?… Да. Вроде ветра в парусах. Не будет силы, приложенной к полотнищам парусов, и с места не сдвинешься. Такого напряжения не избегать надо, а всячески стремиться к нему!
А они? Избегали или стремились?…
Только когда Брэшен нагнулся через поручни и заговорил с ним, Совершенный сообразил, до какой степени они стали близки. Он до того тонко ощущал их обоих, что даже не заметил, как сократилось физическое расстояние.
Тем не менее отвечать ему все равно не захотелось.
Но потом и Альтия наклонилась через фальшборт, и его окончательно захлестнула волна сопереживания. От Брэшена к Альтии, от Альтии к Брэшену… не минуя и его самого. Он был включен в их круг.
Дата добавления: 2015-11-05; просмотров: 22 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |