Качающийся фонарь заставлял тени дергаться и метаться. Отблески света дрожали в темных глазах Грэйга. Рубашка на нем тоже была темная, распахнутая в вороте, и свободные белые штаны. Когда он поворачивал голову, в мочке уха вспыхивала золотая сережка. Летнее солнце сделало бронзовой его кожу, он казался плоть от плоти этого вечера в лесу. И, в особенности когда белые зубы сверкали в улыбке, он поистине вновь становился тем беспечным молодым моряком, с которым когда-то в Ринстине свела ее судьба.
Грэйг оглядел полянку перед небольшим домиком и глубоко вздохнул. Кругом было так покойно и мирно.
– Сколько лет, – сказал он, – я здесь не был! Когда я был совсем маленьким и еще не начал плавать с отцом, мама, помнится, обычно привозила нас сюда, наверх, чтобы переждать самые жаркие дни лета…
Альтия обвела глазами маленький садик. Постройка выглядела почти игрушечной, лес плотно обступал ее, начинаясь чуть не от самого крыльца.
– Летом здесь в самом деле прохладнее? – спросила она.
– Да. Хотя и ненамного. Главное в другом: ты же знаешь, какая в Удачном иногда бывает летом вонища. Мы, кстати, были здесь и в тот год, когда впервые разразился Кровавый мор. И никто из нас не подхватил его. Мама до сих пор верит – это оттого, что мы избегли зараженных воздухов, витавших в городе тем летом. И после, хоть трава не расти, каждое лето непременно везла нас сюда!
Оба замолчали на некоторое время и стали прислушиваться. Альтия пыталась представить, каким оживленным был этот лесной уголок, когда здесь обитала женщина с детьми. Она в который раз спрашивала себя, как повернулась бы ее жизнь, если бы Кровавый мор не унес ее братьев. Стал бы тогда отец брать ее с собой на корабль?… Или теперь она сама была бы уже замужем и своих детей родила?…
– О чем думаешь? – ласково спросил Грэйг. Поставил стул на все четыре ножки и оперся локтями на стол. Опустил на руки подбородок и стал смотреть на нее. Глаза у него были добрые и влюбленные. На столе перед ним стояла початая бутылка вина, два стакана и тарелки с остатками холодного ужина. Всю еду Альтия привезла с собой. Нынче к ним в дом передали записку. Мать Грэйга обращалась к матери Альтии. Нарья страшно извинялась и спрашивала, не могла бы Альтия выполнить для семьи Тенира одно тайное поручение?… Кефрия, прочитав, высоко подняла брови, однако мать, похоже, решила, что Альтия могла не опасаться за свое доброе имя. Ввиду полного отсутствия такового. Во всяком случае, ее ответная записка выражала согласие.
Дальше все было обставлено очень таинственно. В одной из конюшен Удачного Альтия взяла лошадь и поехала вон из города, сама толком не зная, куда держит путь. У порога какой-то зачуханной таверны на окраине Удачного ее окликнул некий пьянчужка и сунул в руку еще одну записку. Та, в свою очередь, привела ее на постоялый двор. Альтия думала, что там-то и найдет Грэйга. Ничуть не бывало. Ей дали свежую лошадь и снабдили мужским плащом с капюшоном. К седлу ее лошади уже были приторочены набитые переметные сумы. И опять же записка…
Выслеживание Грэйга выглядело, с одной стороны, занятным и таинственным приключением, однако Альтия ни на минуту не забывала, что на самом деле все очень серьезно. С того дня, когда Офелия и ее команда в открытую выступили против сатрапских таможенников с их разбойничьими замашками, Удачный все более разделялся на два лагеря. Кстати, то, что живой корабль быстренько убрали из гавани, оказалось поистине мудрым решением, ибо вскорости в Удачный пожаловали еще три калсидийские сторожевые галеры. Их незамедлительное прибытие породило вполне закономерные подозрения: уж не имел ли главный таможенный чиновник тесных сношений с Калсидой, гораздо более тесных, чем о том догадывались в Джамелии?… Очень скоро невыясненный злоумышленник проник в дом чиновника и безжалостно перебил на голубятне всех голубей. И таможенные склады, уцелевшие в памятную ночь после собрания торговцев, с тех пор поджигали уже дважды… В общем, теперь подле дома таможенного чиновника день и ночь бдели наемники-калсидийцы, а их корабли стерегли гавань и сопредельные воды. Соответственно, многие старинные семейства, ратовавшие поначалу за сохранение прежнего порядка вещей, теперь все внимательней прислушивались к тем, кто поговаривал о независимости от Джамелии…
И так случилось, что главным действующим лицом в ссоре сатрапского таможенника с Удачным стал именно Грэйг Тенира. За его голову была назначена награда, и немалая. Шуточка Брэшена насчет того, чтобы выдать Грэйга и тем самым полностью окупить спуск на воду «Совершенного», отнюдь не несла в себе преувеличения. Пожалуй, следовало ему уезжать от греха подальше, и притом побыстрей, чтобы не вводить в искушение даже тех, что был ему предан!
Вот потому-то Альтия, сидя здесь на летнем ветерке и поглядывая на него через стол, не могла отделаться от недобрых предчувствий. Грэйгу никак нельзя было здесь засиживаться. Она и раньше говорила с ним об этом, не утерпела и теперь:
– Не пойму все же, зачем ты отираешься совсем рядом с Удачным? Взял бы да уехал на любом живом корабле! И как только ищейки сатрапа до сих пор не сообразили, где ты находишься? Ни для кого не секрет, что в Сэнгерском лесу у твоей семьи есть хижина…
– Ага. Не секрет. Они тут уже дважды были, дважды все обшаривали. Может, и еще явятся. Ну и что? Стоит себе домик – заброшенный, совершенно пустой…
Альтия удивилась:
– Это как?
Грэйг рассмеялся, хотя и не очень весело.
– Мой двоюродный дедушка, – сказал он, – был не самым высоконравственным человеком. Семейное предание гласит, что он очень любил назначать здесь свидания… Поэтому на самом деле этот домик очень хитро устроен. Там не просто есть винный погреб, упрятанный за раздвижной стеной главного подвала. Его очень непросто найти, но и он, в свою очередь, снабжен двойным дном: за ним есть еще тайная комнатка. А кроме того, дед разорился даже на «симпатический колокольчик»: он отзывается, если кто-то пройдет по пешеходному мостику, который ты миновала, и потревожат его близнеца. Очень дорогое устройство…
– Но я ничего не слышала, проходя по мосту!
– И не должна была. Колокольчик-близнец – крохотный и тихий, но очень чувствительный. Когда его стронули твои шаги по мосту, у меня здесь зазвенела ответная часть устройства. Возблагодарим же Са, создавшего магию Дождевых Чащоб!…
Он поднял стакан, произнося тост за побратимов, обитающих в Чащобах, и Альтия выпила с ним вместе. Потом поставила стакан и продолжила разговор:
– Значит, ты так и намерен здесь оставаться?
Он покачал головой:
– Нет, конечно. Здесь меня рано или поздно поймают. Сюда надо все привозить, да и народ в окрестностях знает, что я тут обитаю. Многие из числа здешних жителей происходят с Трех Кораблей. Славный народ, но совсем небогатый. Кто-нибудь да непременно возьмет грех на душу… Я уеду, и очень скоро. Потому-то я и попросил маму устроить твою поездку сюда. Я так боялся, что твоя семья не позволит! В самом деле, отпустить тебя сюда одну, да при нынешних обстоятельствах… Правда, в отчаянном положении поневоле и меры отчаянные принимать начинаешь!
Его извиняющийся вид рассмешил Альтию, и она фыркнула:
– Вот уж не думаю, что моя мама в такой ужас пришла. Боюсь, моя детская репутация «мальчишки в юбке» во взрослой жизни только усугубилась! Что для моей сестры – совершенно немыслимое поведение, то для меня – повседневная жизнь…
Грэйг потянулся через стол и накрыл ее руку своей. Тепло и крепко пожал – и завладел ею.
– Могу ли я, – сказал он, – заявить, не обидев тебя, что, по мне, оно даже и к лучшему? В ином случае я не смог бы так хорошо узнать тебя, а значит, и полюбить не смог.
Столь откровенное высказывание застало ее врасплох. Она попыталась заставить себя выговорить ответные слова о любви, но не смогла – ложь попросту не пошла наружу. Вот ведь что странно. Она и подозревала, что это было бы ложью, пока не попробовала произнести вслух. Альтия собралась было сказать ему нечто правдивое о том, что и он стал очень ей дорог… что его признание для нее – великая честь… Но Грэйг покачал головой, призывая ее к молчанию.
– Не говори ничего, – сказал он. – Не говори этого, Альтия. Я же знаю, ты не любишь меня… пока. Твое сердце во многих отношениях даже осторожнее моего. Я это с самого начала понял. А если бы у меня самого ума не хватило… Знаешь, до чего подробно Офелия мне втолковывала, как именно я должен ухаживать за тобой? – И он рассмеялся над собой. – Собственно, я у нее совета не спрашивал, но ты же знаешь ее. Да и мне она до некоторой степени вторая мать. А потому и не дожидается, пока я за советом к ней обращусь.
Альтия благодарно улыбнулась ему.
– Славный ты парень, Грэйг, – сказала она. – Знаешь… жизнь у меня последнее время такая, что ни думать о себе, ни мечтать времени не остается. Семья наша нынче в дыре, и все это – на меня. Мужчин-то в доме, почитай, нет, так что спрос весь с меня. Вот и за «Проказницей» некому больше отправиться…
– Да, ты уже говорила, – вздохнул Грэйг, и его голос не выражал полнейшего одобрения. – То бишь с надеждой увезти тебя я уже благополучно расстался. Подозреваю опять же, что даже в нынешние смутные времена на столь поспешную свадьбу все равно посмотрели бы косо. – Он перевернул ее руку в своей и большим пальцем пощекотал ладонь. По руке до самого плеча разбежалась дрожь удовольствия. – Но что будет потом? – глядя на ее ладонь, продолжал Грэйг. – Настанут лучшие времена…-Он прислушался к собственным словам и невесело рассмеялся: -…А может, и еще худшие. Мне хотелось бы думать, что когда-нибудь ты все же встанешь рядом со мной и войдешь в мою семью, Альтия. Ты пойдешь за меня замуж?
Она зажмурилась. Ей было больно. Грэйг был действительно удивительно славным парнем. Добрым, честным, красивым, привлекательным… состоятельным, наконец.
– Не знаю, – ответила она тихо. – Я пытаюсь заглянуть в будущее… вообразить время, когда смогу сама распоряжаться своей жизнью и устраивать ее так, как мне будет угодно. Но не могу этого вообразить… Если все пойдет хорошо и мы вернем домой «Проказницу», я ведь не отступлюсь и по-прежнему стану оспаривать ее у Кайла. И, если мне удастся ее отстоять, я буду плавать на ней. – Она честно и прямо смотрела Грэйгу в глаза. – Мы уже говорили об этом с тобой. Я знаю, ты никогда не оставишь Офелию. А я – Проказницу, если только смогу снова завладеть ею. Ну и что нам со всем этим делать?
Он криво улыбнулся:
– Трудновато мне будет желать тебе удачи, ведь в случае твоего успеха я-то сразу все потеряю. Потеряю тебя… – Она не успела толком нахмуриться, когда он рассмеялся: – Но я все равно пожелаю тебе победы, и ты это знаешь. Ну а если ничего не получится, я буду тебя ждать. Вместе с Офелией.
Она опустила глаза и кивнула, но в сердце затаился холодок. Поражение… Что будет означать для нее поражение? Жизнь до старости без своего корабля. «Проказница» навсегда будет потеряна для нее. Она станет женой Грэйга. Пассажиркой на его корабле. Будет следить, чтобы дети, которых она ему нарожает, не падали за борт… А потом сыновья будут взрослеть и отправляться в море вместе с отцом, а она – сидеть дома, вести хозяйство, выдавать замуж дочерей…
Такая будущность внезапно показалась ей сетью, готовой опутать и задушить ее. Альтия безуспешно попыталась найти воздуха для дыхания, попробовала убедить себя – нет, конечно же, ее замужняя жизнь была бы совсем не такой… Ведь Грэйг хорошо знал ее. Ему было известно, что ее сердце навсегда принадлежало морю, а не домашней рутине. Но, как нынче он признавал и уважал ее долг перед семьей, точно так же после их брака он потребует от нее исполнения долга перед ним, мужем. Ибо зачем еще жениться мореплавателю, как не затем, чтобы в его отсутствие кто-то присматривал за домом и поднимал на ноги детей?
– Я не могу быть твоей женой. – Оказывается, она выговорила это вслух. Она заставила себя посмотреть ему прямо в глаза: – Это-то на самом деле и мешает мне вправду полюбить тебя, Грэйг. Мысль о цене, которую мне пришлось бы заплатить… Любить тебя – пожалуйста. Но жить в твоей тени – нет, никогда…
– В моей тени?… – спросил он недоуменно. – Альтия, я, похоже, чего-то не понимаю! Ты будешь моей супругой, тебя станет уважать моя семья, ты будешь матерью нашего наследника…-В его голосе звучала искренняя обида, он изо всех сил пытался найти нужное слово. – Что еще я могу тебе предложить? Нет более ничего, что я мог бы подарить женщине, на которой собираюсь жениться… Это – и еще себя самого… – Его голос упал до шепота: – Я надеялся, этого хватит, чтобы завоевать тебя…
И он медленно разжал пальцы. Ни дать ни взять – отпускал птицу на волю.
И Альтия неохотно убрала руку из его ладони.
– Грэйг… Ни один мужчина не мог бы предложить мне большего. Или лучшего.
Он вдруг грубо спросил:
– И даже Брэшен Трелл?
Его голос охрип, когда он произносил это имя.
Альтию же охватила ледяная жуть. Так он знал! Знал, что некогда она переспала с Треллом!… Как хорошо, что она сидела, а значит, не надо было думать, как устоять на ногах. Она постаралась, чтобы ее лицо осталось спокойным, а заодно попыталась унять бешеный шум в ушах. Во имя Са, уж не в обморок ли она собиралась упасть?… Глупость какая. И почему, собственно, такое содеялось с нею от его слов?
Он вдруг поднялся на ноги и отошел на несколько шагов от стола. Он незряче смотрел в темноту ночного леса.
– Итак, – сказал он. – Стало быть, ты любишь его.
Это прозвучало почти как обвинение.
От стыда и чувства вины у нее пересохло во рту.
– Не знаю, – тоже хрипло выговорила она. Она попыталась прокашляться. – Это просто… просто случилось. Мы были в таверне, а пиво оказалось отравлено, и…
– Да знаю я. – Грэйг отмахнулся. Он по-прежнему не смотрел на нее. – Офелия рассказывала. Она пыталась предупредить меня. А я не захотел ей поверить.
Альтия зарылась лицом в ладони. Так Офелия предупреждала его. Альтия ощутила опустошающее чувство потери. Это было как удар под ребра. Она вдруг усомнилась, что Офелия вправду хорошо к ней относилась.
– И давно ты… все узнал? – кое-как выговорила она. Он тяжело перевел дух.
– Помнишь вечер, когда она подначила меня поцеловать тебя? И я поцеловал?… Так вот, в ту же ночь, попозже, она мне и рассказала. Я думаю, она чувствовала себя… ну… виноватой, что ли. Она думала, что, если я слишком влюблюсь в тебя, это причинит мне боль… когда я выясню, что ты… ну… ох… не такова, как я ожидаю.
– И почему ты только сейчас об этом заговорил?
Альтия подняла голову как раз вовремя, чтобы увидеть, как он каким-то косым движением пожимает плечами.
– Я думал, это не будет иметь никакого значения. Хотя в душе, конечно, я беспокоился. Мне задушить хотелось сукиного сына! Из всех низостей, которые можно совершить, он выбрал… Но потом Офелия сказала мне, что у тебя, может, сохранились к нему какие-то чувства. Что ты, может, по-прежнему немножко в него влюблена!…
Это прозвучало почти как вопрос.
– Не думаю, – ответила она. Но ее слова не несли в себе яростного отрицания, они были скорее равнодушны, и это удивило ее.
– Везет же ублюдку, – заметил Грэйг с горечью. – Насчет меня ты точно знаешь, что не любишь. А насчет него – не уверена!
– Я очень давно знаю его, – неуклюже проговорила она. Она очень хотела сказать, что не любит Брэшена. Но можно ли всю жизнь знать человека, много лет дружить с ним – и хотя бы до некоторой степени не полюбить?… Взять, к примеру, хоть Давада Рестара. То, что он творил как торговец, вызывало у нее отвращение. А поди ж ты, образ добродушного «дядюшки» сидел в душе по-прежнему крепко. – Много лет Трелл был членом команды и моим другом, – продолжала она. – И, что бы ни произошло между нами, эти годы никуда не исчезли. Я…
– Я все-таки не понимаю, – перебил Грэйг. В его голосе звучал глубоко запрятанный гнев. – Он же обесчестил тебя, Альтия. Он тебя скомпрометировал. Когда я все выяснил, я был в ярости! Я вызов ему бросить хотел! Я думал, ты ненавидишь его! А значит, подлец достоин был смерти! И я был уверен – после того, что сотворил, он никогда больше не посмеет вернуться в Удачный… А когда он все же вернулся, я чуть не убил его прямо на месте. Только две вещи удержали меня. Я не мог оторвать ему голову, не объявив во всеуслышание о причине, по которой вызываю его. А я не хотел срамить тебя. Потом я узнал, что он посетил ваш дом. И я подумал, что он, может быть, предлагает… покрыть грех. Но если он предлагал, а ты ему отказала… Скажи, он тебе предлагал? И, если только в этом все дело, ты, может быть, чувствуешь какие-то обязательства перед ним?…
Он был в отчаянии. Он изо всех сил пытался понять.
Альтия поднялась из-за стола и подошла к нему. И тоже стала смотреть в лесную чащу, окутанную темнотой. Тени ветвей, сучьев и стволов переплетались, сливаясь.
– Он меня не насиловал, – сказала она. – Уж в этом-то я должна сознаться тебе. Да, мы с ним сделали глупость. Но насилия не было. Так что я виновата нисколько не меньше, чем Брэшен.
– Но он же – мужчина! – бескомпромиссно выговорил Грэйг. Он стоял, сложив на груди руки. – Значит, виноват он. Он должен был всемерно защищать тебя, а не слабостью твоей пользоваться. Мужчина обязан держать в узде свою похоть. Ему положено быть сильней!
Вот тут Альтия попросту онемела. Так вот, значит, какой он ее видел? Беспомощным, слабым созданием, нуждающимся в водительстве и защите всякого мужчины, которому случится быть с нею рядом?… Сперва Альтия явственно ощутила пролегшую между ними трещину. Потом пришел гнев, ей захотелось разразиться страстной обвинительной речью. Он должен был увидеть – свой жизнью она распоряжалась сама!
Но гнев улегся так же быстро, как и возник. Дело было безнадежное. Она-то видела свою мимолетную связь с Брэшеном как некое событие личной жизни, касавшееся только их двоих. Грэйгу же мерещилось нечто, что было над нею сотворено, нечто, что изломало всю ее дальнейшую жизнь. Нечто, что противоречило его понятию об общественных устоях. Ее чувство вины и стыда проистекало не из сознания преступности собственного поступка – она больше боялась последствий для своей семьи, в случае если все обнаружится… А значит, взгляды, которых они с Грэйгом придерживались, были прямо противоположными. В этот момент Альтия поняла со всей определенностью: вместе они ничего не смогут построить. Даже если она навсегда распрощается с мечтами о собственном корабле, даже если решит вдруг, что ей жизненно необходим дом и куча детей – этот его образ слабой и беззащитной женщины всю жизнь будет ее унижать.
– Поеду, пожалуй, – проговорила она.
– Темно совсем! – всполошился он. – Куда ты поедешь?
– Гостиница недалеко, надо только мост переехать. Я поеду медленно, не волнуйся. Да и лошадка, похоже, не из пугливых.
Он наконец повернулся и снова посмотрел на нее. Его глаза были широко распахнуты, на лице – выражение мольбы:
– Останься. Пожалуйста. Мы поговорим еще… Все можно решить!
– Нет, Грэйг. Не думаю, что это возможно. – Какой-нибудь час назад она непременно дотронулась бы до его руки, по крайней мере поцеловала бы его на прощание. Но теперь она знала, что преград, выросших между ними, им не преодолеть никогда. – Ты хороший человек, Грэйг, – сказала она. – Ты еще встретишь женщину, которая тебе подойдет. А когда вновь увидишь Офелию, передай ей, пожалуйста, мои самые теплые пожелания…
Он последовал за нею в пляшущий круг света, отбрасываемый жестяным фонарем. Альтия взяла со стола свой стакан с вином и допила последний глоток. Огляделась – и поняла, что больше ей здесь нечего делать. Пора ехать назад.
– Альтия…
Голос у него был совершенно несчастный. Она оглянулась, и Грэйг показался ей совершеннейшим мальчишкой. Он смело посмотрел ей в глаза, не пытаясь скрыть свою боль. Он сказал:
– Мое предложение остается в силе. Я буду ждать, чтобы ты вернулась ко мне. Будь моей женой, Альтия. Мне безразлично, что там было у тебя в прошлом. Я тебя люблю!
Она попыталась найти какие-то слова истины, которые может сказать ему. И наконец выговорила:
– Доброе у тебя сердце, Грэйг Тенира… Прощай.
ГЛАВА 23
ПОСЛЕДСТВИЯ
Серилла так ни разу и не покидала капитанской каюты с тех самых пор, как ее сюда притащили. Она провела руками по волосам, пребывавшим в полнейшем беспорядке, и попробовала сообразить, сколько же минуло времени. Она попыталась вспомнить все, что было, по порядку, но воспоминания ни под каким видом не желали выстраиваться в правильный ряд. Они неслись беспорядочным роем, накладываясь одно на другое, и каждое мгновение боли и ужаса смущало ее разум, хотя она и запрещала себе заново углубляться в переживания.
Она пыталась сопротивляться матросу, присланному за ней в каюту сатрапа. Серилла думала, что пойдет сама, причем сохраняя достоинство, но это оказалось свыше ее сил. Она пятилась и упиралась, и в конце концов он поволок ее силой. Она попробовала ударить его, и тогда матрос попросту вскинул ее на здоровенное плечо и понес как куль. От него воняло. Ее попытки лягаться только забавляли и его, и других членов команды, видевших ее унижение. Она звала на помощь, но тщетно: никто не обращал внимания. Вельможи, спутники сатрапа, не ударили палец о палец. Они пряталась обратно за двери кают, из которых было выглянули на шум, а если не могли спрятаться, то стирали с лиц всякое выражение и делали вид, будто не замечали ее бедственного положения. Но вот что решительно невозможно было забыть, так это лица Касго и Кикки, когда Сериллу волокли прочь. Сатрап улыбался с самодовольным видом победителя. А Кикки даже очнулась от дурманного ступора и заворожено следила за происходившим. Рука ее при этом лежала у Касго на бедре…
Матрос тем временем приволок ее в такую часть корабля, где она ни разу еще не бывала. Впихнул ее в темноту капитанской каюты и запер дверь с той стороны. Серилла до сих пор не знала, долго ли ей пришлось дожидаться. Казалось, многие часы, но кого в подобных обстоятельствах не подведет ощущение времени?… Ее охватывала то ярость, то отчаяние, то ужас – и так по кругу. И все время разъедал душу страх. К тому времени, когда вправду появился капитан, Серилла уже выбилась из сил, устав тщетно плакать, кричать и колотить в дверь. Как только он протянул руку и коснулся ее, она просто рухнула на пол, едва не лишившись чувств. Ни ученые занятия, ни жизнь искушенного царедворца ни к чему подобному ее не подготовили… Он едва ли заметил, как она пыталась его оттолкнуть. По сравнению с ним она была вроде отбивающегося котенка. Капитан изнасиловал ее – без лишней, впрочем, жестокости, этак по-деловому. Обнаружив препятствие девственности, он издал удивленное восклицание, потом выругался на своем языке. Но даже и не подумал остановиться.
Сколько дней назад все это произошло?… Она не знала. Она ни разу не выходила из каюты. Ее время делилось на неравные периоды присутствия или отсутствия капитана. Иногда он использовал Сериллу. Иногда просто не обращал на нее никакого внимания. Его обращение с нею не несло в себе ничего личного, еще и в том смысле, что ее личность для него не существовала. Он не испытывал к ней ни малейшей привязанности и не делал попыток понравиться ей. Она была вещью для пользования, чем-то вроде плевательницы или ночного горшка. Понадобилась – вынь да положь. Если она создавала какие-то неудобства сопротивлением или мольбами, капитан ее бил. Причем бил даже не в четверть силы, по его меркам это были скорее шлепки, но Серилла понимала, на что он был способен, если бы как следует разозлился. От одного такого шлепка у нее зашатались два зуба и в левом ухе потом несколько часов стоял звон. Это-то отсутствие злобы и было, пожалуй, страшнее всего. Ему было попросту безразлично, искалечит он ее или нет.
Поначалу она задумывалась о возмездии. Она перерыла всю каюту, разыскивая хоть что-нибудь, что могло бы послужить ей оружием. Но она попалась не какому-нибудь доверчивому простачку. Все сундуки и шкафы были заперты, и откупорить их ей так и не удалось. Однако на столе у него она нашла документы, которые укрепили ее прежние подозрения. К примеру, там был подробный чертеж гавани Удачного. И карта земель вокруг устья реки Дождевых Чащоб. Как и все когда-либо виденные ею карты, они изобиловали крупными белыми пятнами. Еще на столе были письма, но читать по-калсидийски Серилла не умела. Она только разобрала, что в некоторых случаях речь шла о деньгах. И еще упоминались две фамилии из числа высших джамелийских вельмож. Возможно, письма содержали сведения о взятках. Но, быть может, это были просто счета за перевезенные грузы. Она все уложила назад в прежнем порядке, но, похоже, что-то все-таки упустила – в тот вечер капитан здорово поколотил ее. Впрочем, неизвестно, за что именно. Может, ему просто что-то не понравилось… Как бы то ни было, она похоронила последние мысли и о сопротивлении, и об отмщении. Она больше не думала даже о том, как бы остаться в живых. Ее разум спрятался в некую скорлупу, оставив тело само заботиться о своих нуждах.
Спустя время она выучилась питаться объедками с тарелок капитана. Он не так уж часто ел у себя, но никакой иной еды или питья на долю Сериллы не оставалось. Не было у нее и никакой свежей или хотя бы целой одежды. Поэтому большую часть времени она проводила, съежившись в уголке его постели. Она больше не думала. Старалась не думать. Потому что, с какой стороны ни посмотри, возможности перед нею открывались одна мрачнее другой. Страх прочно поселился в ее душе. От него не было избавления. Вот возьмет и убьет ее прямо сегодня. Или до гробовой доски будет держать здесь, в этой каюте… Или, что, пожалуй, было бы еще хуже, вернет ее сатрапу, как сломанную игрушку, переставшую его забавлять. И уж в любом случае она рано или поздно понесет от него. И тогда, спрашивается, что?…
Мучительное настоящее, которое приходилось терпеть, непоправимо перечеркнуло все виды на будущее, которые у нее когда-либо имелись. Нет. Уж лучше не думать…
Иногда она смотрела в иллюминатор. Смотреть, правда, было особо не на что. Вода. Острова вдали. Птицы летают… Корабли сопровождения качаются на волнах… Иногда эти корабли исчезали из виду, чтобы снова показаться на другой день. Порою в таких случаях было сразу заметно, что они побывали в переделке. Следы огня на бортах, порванные паруса, закованные в цепи люди на палубах.
Они нападали на мелкие незаконные поселения на островах Внутреннего Прохода, захватывая пленников и добычу. И получалось у них это, похоже, очень неплохо.
Настанет день, когда они прибудут в Удачный… Эта мысль была для Сериллы поистине лучом света во тьме. Если бы в Удачном ей удалось сбежать с корабля и добраться до берега, она сумела бы скрыть, кто она такая была раньше и что с нею случилось. Это было необыкновенно важно для нее. Ее отвращала сама мысль о том, чтобы продолжать прежнюю жизнь. Она больше не желала быть Сериллой. Той прежней Сериллой, мягкотелым кабинетным ученым, привыкшим к вежливому обращению и видевшим жизнь в основном из окошка дворца. Придворным, оратором и мыслителем… Нет, ту Сериллу она теперь презирала. Она оказалась слишком слаба, чтобы противостоять этому мужчине. Слишком по-глупому гордой, чтобы лечь под сатрапа и не оказаться таким образом в руках калсидийца. И слишком трусливой, чтобы изловчиться и убить капитана… да что там – даже убить себя самое. И даже теперь, отлично зная, что Удачный – ее последняя жизненная надежда, она не могла собраться с мыслями и придумать план побега. Некая жизненно важная часть ее существа… нет, не то чтобы умерла, скорее замерла. Та, что сидела в каюте, как могла отстранялась от Сериллы, презирая ее вместе со всем остальным миром…
Заточение кончилось так же внезапно, как и началось. Настал день, когда пришел какой-то матрос, отпер дверь и жестом велел ей следовать за собой.
Она скорчилась на капитанской кровати, вцепившись в одеяло. И, заранее приготовившись к затрещине, все же отважилась спросить:
– Куда ты ведешь меня?
– Сатрап! – был односложный ответ. То ли он всего лишь настолько владел языком ее родины, то ли решил, что одного слова достаточно. И вновь мотнул головой в сторону двери.
Она знала: необходимо повиноваться. Когда Серилла поднялась, кутаясь в одеяло, матрос не стал его отнимать.
Дата добавления: 2015-11-05; просмотров: 22 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |