…Брэшена выдернул из задумчивости вопль Янтарь, полный смятения и испуга:
– Не-е-е-ет!… Совершенный, не надо!…
И почти сразу раздался жуткий хруст ломающегося бревна. Зазвучали встревоженные голоса. Брэшен чуть не на четвереньках устремился вперед, ибо палуба больше напоминала наклонную крышу, и выскочил на бак как раз вовремя, чтобы услышать еще один звук: звенящий треск, с которым обломок здоровенной лесины врезался в торчавшую поодаль скалу. Работники, окружавшие Совершенного, в испуге пятились прочь. Они окликали друг дружку, указывая не только на отлетевшее бревно, но и на глубокую длинную рытвину, которую оно пропахало в своем падении на песок.
А сам Совершенный преспокойно складывал на груди мускулистые руки. Он так и не выговорил ни единого слова, его лицо оставалось по-прежнему безучастным. Незрячий взгляд был устремлен в море.
– Да чтоб вас всех разорвало!!! – заорал Брэшен голосом, полным весьма искреннего чувства. И обвел работников свирепым взглядом: – Кто позволил ему дотянуться до бревна?!
Ему ответил пожилой работяга, с лицом мучнисто-белым от пережитого страха:
– Да мы… того… на место его, значит, устанавливали. А он… того… взял нагнулся и просто выдернул его у нас! И только Са, значит, ведает, как он вообще догадался, где оно там!…
Голос старого рабочего дрожал от суеверного ужаса.
Брэшен стиснул кулаки. Было бы чему удивляться, окажись это первой вредоносной выходкой корабля. Однако с самого начала работ он тем только и занимался, что совал им палки в колеса. Иногда в самом прямом смысле, вот как теперь. Злонравие, помноженное на чудовищную силу, – Брэшену становилось все труднее удерживать работников…
Не говоря уж о том, что и разумных речей от Совершенного нынче было не добиться.
Брэшен перегнулся через фальшборт, успев краем глаза заметить Альтию, только-только подошедшую к месту работ. Она еще не разобралась, что случилось, немая сцена на берегу озадачила ее.
– Живо за работу! – рявкнул Брэшен на мужиков, которые переглядывались и подталкивали друг дружку локтями. Он указал им на отброшенное бревно: – Тащите назад и заталкивайте на место!
– Только без меня! – заявил один из работяг. Утер с лица пот и бросил на песок деревянную колотушку: – Он и так уже меня едва не убил! Может, он и не хотел, так он все равно же не видит, куда что швыряет! А может, он и нарочно хотел нас прихлопнуть, откуда мне знать! Все и так знают, что он убивец каких поискать! Ну так вот, мне моя житуха дороже тех денег, что я тут получаю. Хватит с меня! Расплачивайтесь за сегодня, и я пошел!
– И я! И я тоже!
Брэшен перебрался через фальшборт и легко спрыгнул на песок. При этом его голова отозвалась взрывом боли – казалось, изнутри в череп ударили разноцветные брызги, – но на лице Брэшена это никоим образом не отразилось. Он пошел прямо на толпу рабочих, всем своим видом изображая бешеную ярость (а про себя истово молясь, чтобы слова не пришлось подтверждать делом). И наконец встал прямо нос к носу с тем из недовольных, кто заговорил первым.
– Хочешь платы за день, – сказал он, – тогда берись за работу и заканчивай то, что было на сегодня намечено. Уйдешь сейчас – не получишь ни медяка.
Он обвел их глазами, скалясь в зверской ухмылке и трепетно надеясь, что блеф сработает. Ибо, если эти люди уйдут, где прикажете раздобывать новых?… Брэшена окружали сущие отбросы из портовых таверн, «труженики» из тех, кто берется за работу только тогда, когда иным путем не удается раздобыть денег на выпивку. И ему еще пришлось переплачивать им по сравнению с другими местами, куда они могли бы наняться, – иначе они и близко не подошли бы к злосчастному кораблю.
Люди начали недовольно роптать, и Брэшен гаркнул на них:
– Либо работайте, либо катитесь отсюда! Я вас не на полдня нанимал, а стало быть, и платить за полдня не намерен! Тащите то бревно, говорю!
– Да я бы, это, и не прочь поработать, – проговорил один из людей. – Но только там, где он не сможет меня шарахнуть еще какой-нибудь деревяшкой. На такое моего согласия нету!
Брэшен с отвращением плюнул наземь:
– Ну, тогда валяй работай у кормы, бесстрашный ты наш. А форштевнем, раз больше ни у кого мужества не хватает, займемся мы с Янтарь!
Тут на деревянном лице Совершенного возникла злая усмешка.
– Кто-то предпочитает быструю смерть, а кто-то – медленную, – сказал он. – Есть и такие, кому начхать, если у него сыновья родятся безногими и слепыми, как этот проклятый корабль. Валяйте, берите свои колотушки и продолжайте работать… И какая разница, что может случиться назавтра! – Он помолчал и зловеще добавил: – Тем более как знать, удастся ли до завтра дожить…
Брэшен крутанулся на месте.
– Это ты ко мне обращаешься? – яростно бросил он Совершенному. – Молчал, молчал целыми днями, а теперь надумал золотое слово изречь?
Лицо Совершенного на мгновение дрогнуло… Какое именно чувство на нем отразилось, Брэшен не мог бы с уверенностью сказать, – лишь то, что от него сжалось сердце и заледенела душа. Однако мгновение минуло, и лицо статуи вновь замерло в презрительном высокомерии. Совершенный вздохнул и опять погрузился в молчание.
И вот тогда терпение Брэшена лопнуло. Казалось, весь жар этого солнечного дня раскаленным комком собрался у него в голове, сделав боль уже совершенно непереносимой. Он подхватил одно из ведерок с питьевой водой, оставленных рабочими возле форштевня, размахнулся что было силы – и вода полетела Совершенному в лицо.
Корабль содрогнулся всем корпусом, и носовое изваяние взревело от гнева и неожиданности. Вода сбегала по груди Совершенного, капала с бороды. Стоя внизу, Брэшен отшвырнул пустое ведерко.
– И не смей притворяться, будто не слышишь меня! – заорал он. – Я твой капитан, дрянь ты этакая, и я не потерплю никакого неповиновения – в том числе и от тебя! Вбей это покрепче в свою деревянную башку, Совершенный! Тебе предстоит плавать по морю! Лаской или таской я намерен спихнуть тебя в воду и натянуть паруса на твои поганые кости! Выбирай сам, как все это будет, по-хорошему или по-плохому, только выбирай быстро, потому что цацкаться с тобой я больше не намереваюсь! Валяй, продолжай дуться на весь белый свет, можешь и на воде потом хоть задом наперед плавать, а весь флот будет смотреть и обсуждать между собой, в какое корыто ты превратился! А можешь поднять голову повыше и выйти отсюда гордо, так, словно тебе совсем наплевать, кто там когда про тебя трепал языком! Мы тебе, недоумку, возможность даем всем доказать, как они в тебе ошибались!… Ты можешь загнать им обратно в глотки всю ту дрянь, которой они столько лет тебя поливали!… Ты можешь выйти из гавани, как настоящий живой корабль родом из Удачного, а потом мы поймаем кое-каких пиратов и зададим им хорошую нахлобучку, вот как! Слышишь?! А не нравится это – что ж, оставь меня в дураках и покажи всем, что они были кругом правы насчет тебя! Спросишь, зачем я вообще все это тебе говорю? А затем, что только в этом у тебя есть выбор, и больше ни в чем! Не тебе выбирать, пойдешь ты в море или останешься здесь!!! Потому что я – капитан, и я уже принял решение! Ты – корабль, а не горшок для цветов! Ты создан, чтобы в море ходить, и этим тебе предстоит заниматься, хочешь ты того или нет!… Дошло до тебя, дубина стоеросовая?!!
Совершенный зло сжал челюсти и скрестил на груди руки. Брэшен оглянулся и схватил еще ведерко. Зарычал от усилия – и снова окатил Совершенного водой. Тот вздрогнул и начал отплевываться.
– Я спросил – дошло до тебя, дубина?…-проревел Брэшен. – Отвечай, несчастье деревянное!
Работяги взирали на происходившее, каменея от страха. По их мнению, Брэшену предстояло немедленно умереть.
Альтия же заметила, каким гневом разгорелись глаза Янтарь, и схватила резчицу за руку, жестом призывая к молчанию. Только это и не дало Янтарь вмешаться в перепалку Брэшена с кораблем. Она сжала кулаки, трудно дыша, но все-таки удержала язык за зубами.
– Дошло, – ответил наконец Совершенный. В его голосе не прозвучало ни намека на раскаяние… но все-таки он ответил, и Брэшен двумя руками ухватился за эту крохотную победу.
– Ну и отлично, – проговорил он на удивление спокойно. – Так что подумай о своем выборе, подумай хорошенько. Я, право, думаю, что ты можешь заставить меня гордиться собой… А теперь мне и самому работать пора. Я, видишь ли, желаю, чтобы, когда мы поставим наконец паруса, ты выглядел ничуть не хуже, чем когда тебя только построили! – Он помолчал и добавил: – Может, они еще подавятся теми пакостями, которые и про меня тоже наговорили…
И он с улыбкой повернулся к Альтии и Янтарь, но ни та, ни другая не улыбнулись в ответ, и спустя время его улыбка погасла. Он вздохнул и отрешенно покачал головой, а потом проговорил так тихо, чтобы слышали только они:
– Я делаю для него все, что могу… И тем единственным способом, который мне известен. Я собираюсь плавать на нем. И я буду делать и говорить все, что сочту нужным для того, чтобы спустить его на воду. – Женщины продолжали молчать, их молчание было неодобрительным, и он рассердился: – А вам обеим, похоже, стоит прикинуть, насколько сильно вы хотите того же. Только думать придется за работой: мы с вами – носовая команда! Может, сегодня к вечеру я и найду еще мужиков, которые не забоятся его, но светлое время дня терять не годится! – И он указал на отброшенное бревно: – Надо установить его на место! – А потом шепнул уже вовсе еле слышно: – Если он заподозрит, что вы боитесь его… если сообразит, что может отделаться от нас с помощью такого вот поведения… Вот тогда-то мы все пропали. И он сам в том числе!
…Таково оказалось начало длинного и весьма тяжелого трудового дня. Бревна были попросту неподъемными. Брэшен находил извращенное удовольствие в том, чтобы не щадить ни двоих женщин, ни себя самого. Он работал на таком солнцепеке, что мозги готовы были вскипеть у него в голове. Они наполняли тачки песком и откатывали их прочь. Камни, которые им попадались, либо удерживали друг дружку так плотно, что никак не удавалось их расшатать, либо оказывались тяжелее, чем мог свернуть один человек. Брэшен гонял себя без всякой пощады, наказывая свое тело за непрестанный зуд по циндину. Если бы Альтия или Янтарь запросили передышки, он бы им, конечно, не отказал. Но Альтия была едва ли не упрямей его самого, Янтарь же оказалась на диво жилистой и упорной. Так что обе выдерживали заданный им лихорадочный ритм работы. И к тому же, работая под самым носом изваяния, они как бы включали Совершенного в свой общий разговор, пропуская его упрямое молчание мимо ушей.
И получилось, что усилия двух слабых женщин и явное отсутствие у них страха перед Совершенным заставили устыдиться мужиков-работяг. Один за другим они начали присоединяться к ним у форштевня. А потом из города пришла подруга Янтарь, та самая Йек. Ей было любопытно, чем это они тут занимаются. Она охотно присоединилась к приятельнице, а силы и выносливости ей было не занимать. Клеф появлялся и исчезал, то помогая, то путаясь под ногами. Брэшен не столько похваливал мальчишку, сколько рычал на него, но жизнь в рабстве сделала Клефа довольно-таки толстокожим. Он усердно работал, и было видно, что силенок у него маловато, зато умение кое-какое вправду имеется. Были в нем все задатки доброго моряка. Брэшен начал даже подумывать, а не взять ли его в самом деле с собой в море. Он знал, что это будет неправильно. Однако мальчишка был нужен ему.
Другие рабочие, сновавшие кругом корабля, исподтишка следили за ними. Возможно, им было совестно оттого, что женщины работали там, куда сами они из страха отказались пойти. Они стали шевелиться все расторопнее. Брэшен даже удивился про себя: трудно было ждать, что у такого разнесчастного отребья еще сохранилась хоть какая-то гордость. Но коли так – ему это было лишь на руку.
После полудня в «утренней» комнате воцарилась невозможная духота. Окна были распахнуты настежь, но это не помогало: снаружи не чувствовалось ни малейшего дуновения воздуха. Малта теребила воротничок платья, пытаясь оттянуть от кожи влажную ткань.
– А помнишь, как мы здесь чай со льдом попивали? С такими маленькими лимонными пирожными, которые пекла ваша кухарка?
Кажется, Дейла больше самой Малты переживала о нынешних стесненных обстоятельствах у Вестритов. По правде сказать, Малту слегка раздражало, как подмечает ее подружка все нехорошие перемены в их доме.
– Было, да сплыло, – устало проговорила она. Подошла к распахнутому окну и наклонилась через подоконник, глядя на запущенный розовый садик. Разросшиеся кусты цвели, что называется, изо всех сил. Видно, радовались отсутствию садовника с его ножницами. – Лед нынче дорог, – заметила Малта.
– Папа вчера два больших куска прикупил, – сообщила Дейла небрежно. И обмахнулась веером: – Так что повар сегодня обещал мороженое на десерт.
– Ах, как здорово, – бесцветным голосом отозвалась Малта. Интересно, долго еще собиралась Дейла ей шпильки вставлять? Для начала она объявилась в новехоньком платье, со шляпкой и веером в тон. Причем веер был сделан из ароматической бумаги и не только овевал, но и распространял приятный запах. Это был в Удачном самый последний писк моды. А кроме того, Дейла даже не поинтересовалась, как продвигается работа на корабле и не передавали ли им послания насчет выкупа. Малта предложила: – Пошли наружу, в тенек.
– Ой нет, подожди, – и Дейла обвела комнату таким взглядом, словно пытаясь обнаружить подслушивающих слуг. Малта едва удержалась от тяжелого вздоха. Слуг они более не держали, так что и шпионить за ними при всем желании было некому. А Дейла напустила на себя ужасно таинственный вид и вытащила из-за пояса платья небольшой кошелечек. – Сервин шлет тебе это, чтобы помочь преодолеть нынешние трудные времена! – возвестила она заговорщицким шепотом.
На какой-то миг Малта готова была разделить восторг Дейлы по поводу театрального драматизма этого момента. Но только на миг, а потом все прошло. Когда она впервые узнала о пленении отца, она восприняла случившееся как волнительную -и оттого восхитительную – трагедию. И с упоением принялась извлекать из происходившего все, какие можно, «сценические» возможности. Но дни шли за днями, и постепенно осталась только тревога. И напряженное ожидание хороших вестей, которые все не приходили и не приходили. И Удачный не поспешил стройными рядами им на выручку. Да, люди высказывали сочувствие, но только как дань вежливости. Некоторые прислали цветы и записки со словами соболезнования, как если бы отец был уже мертв… И Рэйн, несмотря на ее мольбы, так и не приехал.
В общем, никто не хотел как следует ей помочь.
Дни тянулись один за другим в беспросветном и скучном отчаянии. Малта постепенно осознавала, что все происходит на самом деле и что состояние ее семьи очень даже вправду может пойти прахом. Она ночей не спала, размышляя об этом. А когда все-таки засыпала, ее посещали тягостные и беспокойные сны. Нечто преследовало ее, стараясь подчинить своей воле. То немногое, что ей удавалось вспомнить наутро, выглядело как послания от кого-то злого, вознамерившегося похоронить все ее надежды. Например, вчера она проснулась с криком ужаса: ей приснилось, будто волны выбросили на берег тело отца. «А ведь он, может быть, в самом деле уже умер!…» – вдруг сообразила она. И, если так, значит, все их нынешние усилия впустую. В тот день она утратила присутствие духа. И до сих пор еще не сумела заново обрести цель и надежду.
Она взяла у Дейлы кошелечек и села. Недовольное выражение лица подруги говорило о том, что сестра Сервина рассчитывала на большее проявление чувств с ее стороны. Малта притворилась, что внимательно рассматривает кошелек. Это была маленькая вещица из ткани, сплошь покрытая вышивкой и снабженная позолоченными завязками. Вероятно, Сервин купил кошелек нарочно ради этого подарка. Подумав так, Малта заглянула в себя и не обнаружила никакого радостного волнения. Да, мысли о Сервине более не волновали ее так, как когда-то.
Он ведь не поцеловал ее, и она так и не оправилась от этого разочарования. Но то, что последовало затем, было еще хуже. Она-то думала, дура, что у мужчин есть власть! Так почему же, стоило ей попросить употребить эту власть ради нее, – кругом случился облом? Сервин Трелл пообещал ей помочь, но сделал ли он хоть что-нибудь? На том собрании торговцев он только пялился на нее самым неподобающим образом, и половина народа наверняка это заметила. А вот насчет того, чтобы встать и сказать свое слово, когда Альтия просила торговцев о помощи… или папеньку своего локтем пихнуть, чтобы тот слово замолвил… это – нет. Сервин только таращился на нее, как безмозглый теленок. Никто ей не помог. И впредь не поможет…
Освободи меня – и я тебе помогу! Обещаю! – внезапным эхом отдались в ее сознании слова драконицы из сна, что они разделили с Рэйном. Малту даже передернуло от боли – ей показалось, будто внутри головы между висками у нее была натянута струна, и эта струна вдруг натянулась и зазвучала. Как хорошо было бы прямо сейчас уйти к себе и прилечь!
Дейла прокашлялась, тем самым напоминая Малте, что она не очень-то вежливым образом сидит сиднем и держит в руке Сервинов подарок.
Малта развязала тесемки и высыпала содержимое кошелечка себе на колени. Немножко монет. Несколько колечек…
– Знаешь, как влетит Сервину, если папа дознается, что он отдал эти кольца тебе? – тоном обвинения сообщила Дейла подруге. – Вон то маленькое серебряное ему мама за хорошую учебу подарила!
И Дейла сложила руки, неодобрительно поглядывая на Малту.
– Не дознается, – безжизненным голосом ответила та. А про себя подумала: «Дейла, какой же ты еще ребенок…» Присланные Севином колечки не стоили того, чтобы с ними возиться. Без сомнения, Дейла считала подарок брата просто роскошным, но Малта, не в пример ей, кое в чем разбиралась. Нынче она все утро просидела над амбарными книгами и отлично понимала: содержимого кошелька едва хватило бы, чтобы на неделю нанять двоих толковых работников. Ей даже сделалось любопытно: неужели Сервин такой же неуч по хозяйственной и денежной части, как и его сестра?… Сама Малта по-прежнему терпеть не могла возиться со счетами, но теперь она гораздо лучше представляла себе цену денег. И хорошо помнила ту горечь, с которой обнаружила, до чего же глупо потратила когда-то деньги, оставленные отцом. Их на самом деле хватило бы на целую дюжину платьев. Те маленькие золотые монетки стоили много больше, чем все содержимое этого кошелька. Вот бы некое чудо вернуло их Малте прямо сейчас! Какое подспорье было бы в деле спуска корабля на воду! А что эта горстка, присланная Сервином? Мальчик явно не понимал всей огромности дела, а значит, и денежных нужд.
Это разочаровывало еще похлеще, чем тот несостоявшийся поцелуй.
– Почему же он промолчал на собрании? – вслух спросила она. – Он ведь знает, чем мы рискуем. И знает, что все это для меня значит. И все равно ничего не сделал! Почему?
– Что значит «ничего не сделал», – обиделась Дейла. – Очень даже сделал! Все, что мог! Он с папой дома разговаривал, вот! А папа ответил, что дело очень запутанное и нам встревать в него не с руки!
– Запутанное? – поинтересовалась Малта. – Это еще почему? Мой отец похищен, и мы отправляемся его выручать. Для этого нам нужна помощь. Все просто!
Дейла скрестила ручки на груди и наклонила голову набок:
– Это дело касается только Вестритов. Семья Треллов не может за вас с вашими трудностями разбираться. Нам свой торговый интерес блюсти надо. Допустим, вложим мы деньги в поиски твоего отца, но, спрашивается, какая нам от этого выгода?
– Дейла! – Малта была попросту потрясена. В ее голосе звучала отнюдь не наигранная боль: – Мы ведь о жизни или смерти моего отца с тобой говорим… О моем отце, единственном человеке, которому не все равно, что будет со мной! Тут не о деньгах или доходах речь идет!
– Все равно все так или иначе сводится к денежному интересу, – заявила Дейла непреклонно. Потом вдруг смягчилась: – По крайней мере, именно так папа Сервину и сказал. Они спорили, Малта, и мне было так страшно! Последний раз я слышала, чтобы мужчины так друг на друга кричали, это еще когда Брэшен дома жил. Они с папой все время цапались. Ну, то есть кричал-то папа, а он стоял столбом… Ну, я многого не помню, я тогда еще маленькая была, и меня всегда в таких случаях из комнаты отсылали… А потом однажды папа мне просто сказал, что у меня отныне только один брат – Сервин. Что Брэшен ушел и никогда не вернется домой. – Дейла запнулась, ее голос дрогнул. – С того дня споры в доме прекратились. – Она сглотнула. – У нас не такая семья, как у вас, Малта. Вы все вечно орете друг на дружку, говорите жуткие вещи, а потом снова вместе и снова друг за друга горой. Никого не выкидывают вон навсегда, даже твою тетю Альтию. А у нас… у нас все иначе. Места, что ли, в семье не хватает… – она покачала головой. – Так что, если бы Сервин продолжал настаивать на своем… боюсь, уже сегодня у меня вовсе не осталось бы ни одного брата. – Она смотрела на Малту, и в ее глазах была откровенная мольба: – Пожалуйста, не проси, чтобы мой брат помогал тебе… так. Пожалуйста…
Эта неожиданная мольба по-настоящему потрясла Малту.
– Я… я не хотела. Прости… – кое-как выговорила она. До сих пор ей и в голову не приходило, что ее маленькие игры с Сервином могут сказаться на ком-либо, кроме него самого. А вот поди ж ты… И, если подумать, последнее время буквально все оказывалось гораздо более значительным и влекущим гораздо большие последствия, чем раньше. Когда она впервые услышала о пленении отца, она никак не могла взять в толк, что это на самом деле. Восприняла случившееся просто как повод поупражняться в своей способности разыгрывать трагедию. И она вовсю отыгрывала роль убитой горем дочери, но при этом в глубине души была убеждена, что вот-вот откроется дверь и папа как ни в чем не бывало войдет. Да какие пираты могли его захватить? Только не его! Не красавца и смельчака Кайла Хэвена!
Однако потом медленно и постепенно все встало на свои места. Сперва появился страх, что он не сможет вовремя вернуться домой, чтобы переменить ее жизнь к лучшему. А теперь пришло осознание того, что он может вообще не вернуться…
Малта ссыпала монетки и кольца обратно в кошелек. Затянула завязки и протянула кошелек Дейле:
– Отнеси его, пожалуйста, назад Сервину. Не хочу, чтобы у него были неприятности из-за меня.
А кроме того, в кошельке все равно было слишком мало, чтобы хоть как-то помочь. Но об этом Малта не стала упоминать.
Дейла пришла в ужас:
– Но я не могу! Он сразу поймет, что я наговорила тебе лишнего! Он страшно рассердится на меня! Ну, Малта, пожалуйста, оставь себе, чтобы я могла правдиво сказать ему: я тебе все отдала!… Да, а еще он просил, чтобы ты черкнула ему записочку. Или передала что-нибудь… в знак того, что…
Малта просто смотрела на нее. В эти дни ей порою казалось, будто все мысли и планы, которых обычно было полным-полно у нее в голове, разом подевались куда-то. Она знала: ей следовало бы встать и задумчиво обойти комнату. Еще она знала – ей следовало произнести нечто вроде: «Ах, осталось так немного вещиц, которые я могла бы назвать своими… Я почти все продала, собирая деньги для спасения отца…» И это должно было бы выглядеть так изысканно и романтично…
В тот самый первый день, когда она вытряхнула на семейный стол свою коробочку с украшениями, она чувствовала себя героиней из сказки. Она выложила свои браслеты, серьги, кольца и ожерелья и рассортировала их на кучки – точно так, как сделали бабушка, тетя Альтия и мать. Это выглядело как какой-то женский ритуал, а негромкие фразы, которыми они перебрасывались, звучали подобно молитвам. «Вот золото… вот серебро… это слегка старомодно, но камни отменные…» А еще они вслух вспоминали разные коротенькие истории, и без того известные каждой. «Помнится, это было мое самое первое колечко… папа подарил его мне. А теперь оно даже на мизинец не налезает…» Или еще: «Как приятно они по-прежнему пахнут…» – отметила бабушка. А тетя Альтия добавила: «Хорошо помню день, когда папа их для тебя выбирал. Я его спросила, с какой стати он покупает ароматические камни, раз уж он так не любит товары из Дождевых Чащоб, а он ответил, что тебе уж очень хотелось их, и больше для него ничего не имело значения…»
Вот так они и раскладывали золото, серебро и камушки, ставшие вдруг памятками минувших и гораздо более добрых времен. Однако никто не охал, никто не старался ничего утаить – в том числе слезы. Малта даже хотела принести вещицы, которые подарил ей Рэйн, но все в один голос стали уговаривать ее сохранить их. Потому что, вздумай она все-таки отклонить его сватовство, все подарки необходимо будет вернуть.
В общем, то утро сияло в ее памяти каким-то суровым величием. Странно, но тогда-то она почувствовала себя взрослой женщиной в большей степени, чем когда-либо прежде…
Однако все проходит – и душевный подъем сменился унылым зрелищем пустой шкатулки для украшений, одиноко торчавшей на ее туалетном столике. У нее оставалось еще кое-что, что она могла бы носить. Разные детские украшения вроде булавок с эмалью или бус из красивых раковин, а также подарки Рэйна. Однако некий внутренний запрет не позволял ей все это надевать, когда остальные женщины в семье ходили без единого перстенька на руке. Поднявшись наконец, Малта подошла к небольшому письменному столу. Разыскала перо, чернила и листок тонкой бумаги. И принялась быстро писать: Дорогой друг. Спасибо огромное за то, что выразил желание позаботиться обо мне в час нужды. С искренней благодарностью… Ну как тут не вспомнить ужас какие пристойные благодарственные записки, которые она недавно помогала составлять, рассылая тем, кто прислал им цветы! Малта подписалась своими инициалами, сложила записку и запечатала капелькой воска. Отдавая листок Дейле, Малта невольно подивилась себе самой. Всего неделю назад она с величайшей тщательностью подошла бы к сочинению любой записки для Сервина. Уж порасставила бы там тонких намеков на толстые обстоятельства – так, чтобы между строчек читалось бы куда больше, чем в самих строчках! А теперь? Малта выдавила грустную улыбку:
– Там просто несколько ничего не значащих слов… Ибо чувства мои таковы, что бумаге доверить их я не осмеливаюсь.
Вот так-то. Пускай все же надеется. Ни на что другое в этот жаркий день у нее сил уже не осталось.
Дейла взяла записку и спрятала в рукаве. Потом обежала глазами комнату.
– Ну, – сказала она разочарованно, – пойду я, пожалуй, домой…
– Верно, сегодня из меня плохая хозяйка, – согласилась Малта. – Я тебя провожу.
У двери Дейлу ждала коляска, запряженная пони, и при ней кучер. Это было нечто новенькое. Семья Треллов определенно собиралась представить Дейлу взрослому кругу на летнем балу. На том же самом балу собирались представить и Малту. Они с мамой уже потрошили какие-то старые платья, изготовляя ей бальный наряд. Новенькими будут туфельки, шляпка и веер… по крайней мере, она на это надеялась. Надеялась, ибо нынче ни во что твердо верить было нельзя. Еще она заранее представляла, как поедет на этот бал в старой карете Давада Рестара… Очередное унижение, о котором прямо сейчас не хотелось даже и думать.
Дейла обняла ее на пороге и чмокнула в щечку, причем сделала это так, словно лишь недавно обучилась подобному поведению. «Может, так оно и есть», – с горечью подумала Малта. Многих юных девушек из лучших семей обучали некоторым тонкостям этикета как раз перед официальным введением во взрослую жизнь. Вот вам и еще одна мелочь, которой она, Малта, окажется непоправимо лишена. Она закрыла дверь, когда Дейла еще махала ей на прощание своим новеньким веером. Мелкая месть, однако некоторым образом ей полегчало.
Она отнесла присланный Сервином кошелечек к себе в комнату и высыпала монетки и перстеньки на покрывало постели. Их было столько же, сколько и в первый раз. Малта смотрела на них и гадала, как бы привнести этот маленький вклад в обеспечение работ на корабле, не объясняя, откуда деньги. Она нахмурилась… Неужели она не способна хоть что-нибудь сделать правильно? Малта ссыпала монетки и побрякушки обратно в кошелек и сунула его в свой сундучок для белья. Улеглась на постель и принялась думать.
День стоял удушающе жаркий, а работы, между прочим, еще было полно. Надо было пропалывать огород, собирать пряные травы и развешивать их сушиться, связывая в пучки. Да и платье для летнего бала оставалось еще наполовину незавершенным… Что касается этого последнего, то после созерцания очередных обнов Дейлы у Малты попросту опускались руки. Ей казалось, все сразу должны были заметить, что платье перешито из старья, залежавшегося в сундуках. Она поневоле вспомнила, как мечтала о своем появлении на первом в жизни летнем балу. О-о, она должна была войти в зал, облаченная в совершенно невероятное платье, – и непременно под руку с отцом… Она горестно улыбнулась и закрыла глаза. Уж не проклятие ли какое висело у нее над головой? Все прекрасное, заманчивое и волшебное, что она когда-либо себе воображала, неизменно уплывало у нее из рук!
Дата добавления: 2015-11-05; просмотров: 32 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |