капание крови на белоснежные простыни заставляет признать истину.
- Так вот зачем Вам нужны были эти...
Я не успеваю закончить. В мое тело входит еще одна пуля; лицо Сиэля обожжено ненавистью и
обрызгано моей кровью; красные ручейки стекают по его волосам, груди; кровь впитывается в
белые покрывала и засыхает на бледно-зеленых обоях. Я сгинаюсь от острого огня почти на
уровне сердца. Одеяло подо мной полностью заливается липкой алой жидкостью.
- Убирайся! - повторяет мой убивец, и со скверным кашлем наружу выливается его собственная
кровь. Я постепенно спускаюсь с кровати и удаляюсь к двери, не спуская глаз с трепещущего,
озверелого мальчика; еще секунду, и задыхающийся от нещадного кашля Сиэль пустит в меня еще
одну пулю, и на стенах появятся новые красные пятна, и мое тело замертво обрушится на пол.
Я скорее захлопываю за собой дверь, оставляя истекающего демона. Теперь моя жизнь находится
под самой серьезной угрозой смерти, и ничто не остановит безжалостного мальчишку, если он
пожелает устроить надо мной расправу. Отныне я рискую быть убитым демоном в самом прямом
смысле этого слова...
Глава 10.
В первую очередь, выходя из дома с неаккуратно перемотанным плечом, я набрал номер Анны.
Механическая девушка ответила мне, что телефон абонента выключен, и я так спокойно, как
только мог человек с раной в дюйме от сердца, мог ловить такси до ближайшей больницы, зная,
что моя сестра еще даже не собирается возвращаться.
В клинике, когда врачи привели меня в чувство (боль от извлечения из меня свинца оказалась
мучительней, и я потерял сознание, стоило бездарным докторам сдвинуть одну из пуль), мне
пришлось выдумать нелогичную и малоправдоподобную историю о перестрелке в одном из
самых мирных районов Лондона, в которой пострадал один только я; и самым удивительным
было то, что эти лупающие глазами идиоты с купленными дипломами мне поверили.
Молодой практикант с самым придурковатым выражением лица (нервный тик, незакрывающийся
рот) и обезьяньими движениями положил мне на ладонь остывшие пули и предложил забрать с
собой, потому что "их можно даже носить на шнурке, как талисман". Одарив юношу смазливой
улыбкой, я вежливо отказался, чем поверг его в страшное небывалое уныние.
Теперь самым главным было вернуться домой раньше Ангелины. Она уже звонила два раза, пока
я лежал на кушетке без чувств (эти три изверга даже не сказали мне об этом, я увидел
пропущенные звонки только на пороге больницы). Надеясь на застой на дорогах, я метнулся в
метро. Сестренка же метро не любила и всегда, всегда предпочитала наземный транспорт, чему в
тот момент я был несказанно рад.
В загруженном тоннеле я еще успевал обдумывать, как мне без угрозы новых ранений вынести
все замаранное кровью белье (ведь это происходило в комнате Сиэля). Ведь тетушка Анна вряд ли
будет счастлива зайти к дорогому хворающему племяннику и обнаружить слишком явные
последствия этой жестокой прелюдии. Сейчас особенно тяжко вспоминать бьющую фонтаном
кровь из горла мальчишки, а тогда я тем более передергивался и нервно сглатывал.
Я неуверенно приоткрыл входную дверь и переступил через порог. Слава пробкам! Анны еще нет.
Но я слышу звук падающей на стенки ванны воды. За плотной занавеской - дверь не захлопнута -
узнаю изящный, слегка согнутый силуэт и взъерошенную стрижку Сиэля. Харканье. Силуэт
поникает и выплевывает в ванну очередную дозу крови. А на стиральной машине лежат бывшие
некогда белыми простыни и покрывала. Какой умный мальчик!
Конец мая. В школе святой Джулии учебный год завершается уже в первой неделе июня - раньше,
чем во многих других школах. Ребята уже предвкушают скорейшие каникулы: желанные поездки
к морю, уютные дружеские вечера вокруг лагерного костра, бесконечные катания на
аттракционах. Это лето выдалось довольно теплым, и детишки уже сейчас забывали о школе и,
подпрыгивая на загорелых, саднящих ногах, прогуливались по парку с мороженым в руках, пока
некоторые их добросовестные одноклассники парились от жары и перенапряжения за партами и
вместо серебряного перезвона шарманки слушали бормотание занудных учителей.
На улице солнечно. Девочки напяливают самые короткие юбочки и убегают по палящему асфальту
от игривых сверстников противоположного пола в льняных шортах. А Сиэль Фантомхайв, сидящий
на подоконнике в своей спальне, в таких же шортах и с градусником за щекой, изредка
сморкается и угрюмо следит за беготней малышни. Даже такой пассивный и неспортивный
мальчик тоже сейчас бы подышал относительно свежим воздухом и погрел макушку под
солнечными лучами. Но от зноя ему становится еще тягостнее, и он вынужден отойти от окна,
пока головокружение, тошнота и жар собственного тела не свалили его. А еще и год кончается, а
он испытал свою смертоносную игрушку пока только на одной мишени. Насчет подарка
учительнице французского юный граф уже давно не беспокоился: двадцать первого мая курьер
доставил в квартиру холостячки Моники Ким набор китайских кастрюль, лично выкрашенных
Сиэлем для придания им условно приличного вида, и записку на французском языке: "От Ваших
любимых учеников 7 класса". Училка даже не заметит ошибок, которые она сама вдалбливала
своим подопечным.
Фантомхайву становится невыносимо смотреть, как мальчишки и девчонки летят с портфелями из
школы. Он берет свой лак, наполненный таблетками флакон, недочитанный роман Гюго и
спускается на лестницу. Там он начинает бурчать о устроенном в комнате пекле от газовой плиты
и с усталым возмущением обмахивает лицо обеими руками - а заодно и сушит ногти.
Я вдоволь наигрался с очаровательным пушистым котенком-персом, каким-то образом
оказавшимся на тополе - возвращаясь, я чуть не забыл забрать оставленную на земле купленную
соль. И в доме меня уже ожидает провокационный, ядовито-насмешливый спектакль одного
актера. Нахальный демон замедляет движение рук, начинает неспешно раскачиваться, вытягивает
оголенную ножку (и с нее так грациозно падает тапочек), ловкие пальчики расстегивают
несколько пуговок на полупрозрачной рубашке и сдвигают ее, выставляя на показ кусочек
перламутрово-белого плеча, а лицо в точности повторяет настроение не до конца
удовлетворенных разгоряченных путан. Мальчишка бессовестно измывался над своим
насильником-неудачником, заставляя его млеть от опасной соблазнительности своего желанного
объекта; и горе-насильник не делал ни шага в его сторону, боясь снова встать на грань между
жизнью и смертью. Эта гадкая сатира разыгрывалась передо мной почти непрерывно: Сиэль
разваливался на кровати, раскидывая во все стороны руки и ноги; смачно и влажно уплетал свой
завтрак или ужин, вызывающе облизываясь и облизывая пальцы (как в тот болезненный
свинцовый вечер мая); "забывал" задергивать занавеску в ванной - и всякий раз наводяще
опускал махровые ресницы и приглушенно посмеивался, когда я, и без того задыхающийся от его
естественной непринужденной живописности, - когда он, не замечая меня, мешал чай в чашке,
пробегал глазами газетную статью, закинув лодыжку одной ноги на колено другое, наблюдал за
резвящимися детьми и собаками на дворе, - выбегал куда-либо подальше, прикрывая потеющими
руками краснеющее лицо и уши.
- Сиэль, ты что делаешь? - Даже Анна загляделась.
- Мне жарко, - наивно заметил демон, продолжая махать руками.
- А ну застегнись, ты и так болеешь, - наказала Анна. - Иди в комнату, принеси свою кружку; я же
знаю, что ты ее сам не помоешь.
Граф фыркнул и побежал наверх, нарочито виляя бедрами и сверкая запыленными пятками. Я
жалобно застонал, как стонут раненые слоны.
- Что с тобой, братец? - поинтересовалась Ангелина.
- Ничего, просто действительно очень жарко...
Третьего июня, в среду, Фантомхайв наконец-то почувствовал себя лучше (кровяной кашель и
вовсе прекратился уже первого числа), а в четверг утром Анна выгладила его любимую черно-
голубую полосатую футболку и отправила в школу.
Усаживаясь на переднее сиденье такси, Сиэль закинул на заднее сиденье свой рюкзак, забыв, что
там уже сижу я. Нет-нет, он в самом деле забыл обо мне, иначе бы ни за что не бросил свои вещи
назад. Воспользовавшись громким пением радио, я раскрыл рюкзак и обыскал его на предмет
наличия чего-то огнестрельного.
Уф-ф, пистолета я не обнаружил. Значит, демон неосторожно оставил его дома, так как где-то
рядом с телом он так же не мог спрятать оружие. Я застегнул молнию и в облегчении откинулся на
сиденье.
- Сиэль, завтра вечером я буду позже, - вдруг сказала Анна за ужином. Но, по-моему, она могла бы
этого и не говорить. Она и так каждый день приходит поздно. Но это было чисто мое мнение, не
совпадающее с мнением сестры.
- Мне без разницы, Мадам. Я все равно завтра дома не появлюсь, - равнодушно ответил Сиэль,
заставив меня подавиться чаем.
- Что значит не появлюсь? - несдержанно отозвался я.
- Я завтра после школы сразу иду на вечеринку с ночевкой, - сообщил он не без остроты в голосе. -
Родители Алоиса Транси уезжают на все выходные, и он пригласил к себе весь класс. Ну, почти.
- Но ты же вроде не общаешься с Алоисом Транси... - засомневалась Ангелина.
- Ну, я не хотел идти, но он вроде не бьет меня, не издевается надо мной... - Граф вяло хмыкнул и
пожал плечами. - Решил все-таки пойти.
- Но ведь до каникул еще неделя, - отметила Анна.
- Но ведь родители Алоиса уезжают на этой неделе, а не на следующей.
- А куда они уезжают? - Я наконец-то откашлялся от чая.
- Алоис сказал, что за город, на дачу, - Мальчик зажал между зубами вилку и потянулся. - Еле он
отбился, чтобы они не повезли его с собой.
Сказав это, Фантомхайв неторопливо поднялся из-за стола, поставил свою тарелку в раковину - а
мы-то с сестренкой думали, что он совершенно безнадежен - и ушел на второй этаж. Потом за
ним пошла и Анна (оставила тарелку на столе, а еще говорит о чьей-то безнадежности); я же
остался мыть посуду и только после этого проследовал в спальню к демону.
- Ты?! - Он уже начал раздеваться (я невольно загляделся на эту нежную грудную клетку) и
поэтому не надеялся, что я так вероломно вторгнусь на его территорию. - Что ты здесь забыл?
- Что это за вечеринка? - Я нагнулся над ним, уперевшись рукой об изголовье кровати. - И кто
такой Алоис Транси?
Сиэль спихнул мою руку и кинул футболку на стул. Промах.
- Ты хочешь узнать, кто такой Алоис? - усмехнулся он. - Или как там его на самом деле... Джим
МакКен, точно.
- Так кто он?
Демон перекинул одну ногу через другую.
- Он учился в нашей школе, еще когда жил в приюте. Его вместе с младшим братом бросила
одинокая мать-алкоголичка. Не скажу, что это был ужасный приют, получше, чем тот, где растут
циркачи...
- Какие циркачи?
- Мои одноклассники, они создали в школе свой маленький цирк... Не перебивай. Итак, Алоис, а
тогда еще Джим МакКен, рос в приюте с любимым братиком, но их там унижали, никто с ними не
дружил, и они задумали приют сжечь, а самим - сбежать. - Презрительная усмешка. - Правда, они
не успели выполнить свой "коварный план", - Граф выделил голосом последние два слова,
передавая всю свою оскорбительную иронию, - потому что какая-то глупая нянька не перекрыла
газ, и стоило ей зажечь спичку, как весь этот приют разнесло к чертовой матери. Джим был одним
из немногих, кто остался жив, его братик же погиб. Его направили в другой приют, а меньше чем
через месяц его усыновила пожилая бездетная семья. Конечно, все подумали: "пожилые
воспитанные порядочные люди", а они оказались примерно такими же маньяками, как ты.
Да, в последнее время он не скупился и на острые замечания в мой адрес.
- Не знаю, как долго он жил у этих старых извращенцев, но как-то Алоис в школе проболтался обо
всем... Суд продолжался долго, но в конце концов эту пару посадили, а Алоиса взяла к себе семья
прокурора, которая успела его полюбить... Они-то и дали ему это имя. Он живет с ними уже
третий год, ни на что не жалуется и зовет их мамой и папой.
Сиэль стянул с ноги полосатый носок и кинул на тот же стул; на этот раз попал прямо на сиденье.
- Хоть сейчас Алоис счастлив, но все же травмы детства, связанные со смертью брата и
истязаниями старых педофилов, останутся с ним навсегда.
- И что Вы хотите этим сказать?
- Алоис Транси - неуравновешенный, жалкий мальчишка с отклонениями в психике, - бесстрастно
ответил Сиэль. - С ножом он, конечно, ни на кого не кинется, но поприставать к симпатичным
одноклассникам он любит. Поэтому одной только "бутылочкой" дело не ограничится, он
обязательно придумает какие-нибудь взрослые игры...
Подлый демон! Вы посмотрите на него, он еще и смеется!
- И после этого Вы думаете, что я Вас отпущу? - сказал я.
- А у тебя никто и спрашивать не будет, - огрызнулся этот стервец, снимая второй носок. - Как бы
ты не бушевал, я пойду на эту вечеринку, а ты будешь торчать в своем кафе и представлять меня в
коротеньких шортиках и с кошачьими ушками на голове, стонущего от твоих прикосновений... или
какие там у тебя фантазии...
Захлопнись, паршивец, пока я тебя не ударил и прямо здесь не воплотил свои фантазии (и не умер
от огнестрельного ранения в голову)!
- А теперь вон из моей комнаты. Иди бесись где-нибудь в другом месте, - с глумливой ухмылкой
демон махнул ладонью, выгоняя меня.
Что ж, я уйду. Уйду и запру тебя в доме на весь завтрашний день. А когда я вернусь с работы, если
захочешь, я поиграю с тобой во взрослые игры. Моя вечеринка явно будет не хуже, чем у этого
Алоиса, поверь мне...
Глава 11.
У меня просто ангельское терпение. Меня трудно вывести из себя до такой степени, чтобы я начал
рвать занавески, швыряться вазами и книгами, пинать кресла и рычать так, что самая злобная
дикая кошка зажмется в угол и будет жалобно мяукать.
А еще я не пью. Не люблю и не хочу. Я прекрасно живу без спиртного. Даже в праздник я
позволяю себе не более двух бокалов чего-нибудь не очень крепкого. А уж чтобы я напился до
потери разума - это что-то совсем невообразимое. В последний раз это было в день моего
выпускного, и именно с тех самых пор я не пью. В моем доме никогда не было алкоголя до
появления Анны - сестренка любила выпивать перед сном бокальчик красного вина.
Но даже мое терпение способно разбиться о демонское хамство и самоуверенность, и даже такой
сдержанный человек, как я, начнет раздирать ногтями обои и от отчаяния даже откроет шкафчик
(а точнее, оторвет его дверцу) с бутылкой внутри.
Я намеревался встать раньше и уйти вместе с Анной (ее рабочий день начинается раньше нашего с
Сиэлем), закрыв за собой дверь на ключ. Однако мой будильник не прозвенел (вскочив с постели,
я споткнулся о выдернутый шнур), а в комнатах я не обнаружил ни Ангелины, ни Сиэля. На моей
бывшей кровати в моей бывшей спальне я нашел лишь плюшевую ушастую пародию на моего
демона - в такой же черной повязке на правом глазу - и приколотую к мягкому уху игрушки
записку на обрывке клетчатого листка:
Теперь знай - я никогда не проигрываю.
А еще ниже, под моим быстрым маленьким портретом (я на виселице, я даже умилился):
P.S. Не волнуйся, я не забыл закрыть дверь.
Не успев рассмотреть второй набросок, - вроде бы, хохочущее лицо Фантомхайва - я кинулся вниз
и долго дергал входную дверь. Конечно, я не сразу начал буйствовать, а полез в карман куртки. И
только окончательно убедившись, что все карманы всех курток пусты, а во всем доме нельзя
найти ничего более или менее напоминающего ключ, я-то и принялся с истеричным воем
переворачивать стулья, сметать с тумбочек лампы и журналы и хлестать из горла вино моей
сестры.
Три пропущенных вызова - один от Клода, два от Генри. "Лагуна" осталась в самый загруженный
день недели без второго повара; хотя думаю, что в скором времени он найдется: такой, чтобы не
опаздывал, не прогуливал и не сбегал с рабочего места. Спас... ик! Спасибо, Сиэль! Выпью за тебя,
чтобы ты не болел и не нахальничал!
А ведь когда бутылка опустела наполовину, я снова вернулся в комнату племянника, сорвал с
кровати покрывало и перевернул матрас.
Ах, как Вы забывчивы, милорд... И даже не подумали о том, что кто-то может воспользоваться
Вашей неаккуратностью...
Я взял в руку оружие и с пьяной усмешкой спрятал его в карман. Не проигрываете, говорите?..
Я лежу за обеденным столом, под моими ногами валяется пустая бутылка из-под вина, а вокруг
меня разбросаны осколки посуды, мятая одежда, магниты с холодильника, потрепанные журналы
и фотографии Лондона 60-ых годов в рамках с треснутыми стеклами. У меня трещит в ушах,
плывет перед глазами, а к горлу подкатывает тошнота. Дорогая сестренка наконец-то вернулась с
работы и снова превратила мою сегодняшнюю темницу в светлое свободное жилище. Она
требует изложить причины устроенного мной кавардака и внезапного пьянства, однако ее слова
звучат в моей неприспособленной к таким разгульям голове невнятным шумом. Я бормочу что-то
нечленораздельное, приподнимаюсь со стула и шагаю за веником, но Анна толкает меня по
лестнице в мою комнату.
- Проспишься и завтра все мне объяснишь! - отзывается она на мой туманный бубнеж.
В комнате легким движением руки Анна отправляет мое неповинное тело на кровать, лицом в
подушки; но я не желаю спать, я желаю видеть этого маленького гаденыша, который запер меня!..
Ангелина не воспринимает мои громогласные жалобы и равнодушно, бесжалостно, фамильярно
уходит, захлопывая за собой дверь - зачем так громко, сестрица!.. Я вытаскиваю из кармана
пистолет и охриплым голосом кричу на него, как хотел кричать на его владельца; после долгого
насыщенного монолога я плюю в сторону, резко вскакиваю, отпираю маленьким ключиком один
из пустых ящиков письменного стола, кладу туда пистолет, закрываю и бухаюсь на кровать, заснув
уже в полете.
Что я говорил про "трещит в ушах и плывет перед глазами"? По сравнению с нынешним моим
состоянием это казалось лишь легким пустяковым недомоганием. Глотая одну за другой таблетки
алко-зельцера и анальгина, я горько извиняюсь перед Анной за вчерашний хаос, которой ей
пришлось за мной убирать.
- Придется мне отказаться от традиции выпивать на ночь бокал вина, - вздохнула сестренка.
- Любимая моя Анна, я после этого больше никогда не буду пить, - Я кладу руку на раненое
гнетущее сердце, - чем мне искупить свою вину за вчерашнее?
- Купишь новую посуду, лампы и починишь дверцы шкафчиков, - строго ответила Ангелина,
убирая за ухо прядь огненно-красных волос.
- Да хоть прямо сейчас! - Я делаю последний глоток воды и спрыгиваю со стула, но от
стремительного поднятия меня схватывает и скручивает, и я убегаю в ванную. Ангелина смеется
мне вслед, оценивающе рассматривая новую деталь и без того эффектных городских снимков -
раскол на стекле.
Я вываливаюсь из ванной, вытирая влажный рот, и пытаюсь убедить сестру, что посуда нам
срочно необходима и я вполне могу сейчас за ней сходить в магазин. Анна хватает свою сумку,
берет меня под локоть и вызывается сопровождать меня, некрепкого и нестойкого, в это
завернутое путешествие по отделам супермаркета, где я могу нечаянно разнести и что-нибудь из
собственности самого супермаркета.
Входная дверь распахивается, но это не мы с Анной после долгих суетливых сборов наконец
выходим за покупками. В проеме мы видим Сиэля, пошатывающегося, как и я, с безучастными
опущенными глазами, без повязки, растрепанного, с дрожащим ртом, забинтованным правым
ухом и впитавшимися алыми пятнами на воротничке рубашки, на рукавах, стекающими по лицу и
волосам каплями крови. Не его крови.
- Сиэль! - Анна бросает сумку и хватает мальчишку за плечи. - Бог мой, что стряслось? Где твоя
повязка? И... и откуда на тебе кровь?
Он поднимает исступленные глаза, налитые коченеющей яростью; в то же время я опознаю на его
лице чувство унижения и боли.
- Сиэль, от тебя несет спиртным! Вы что, с Себастьяном сговорились? - возмущается сестренка.
- Вечеринка же была, Мадам... - глухо отвечает Фантомхайв. Я чувствую не только уже
остервенелый алкогольный душок, но и смутный запах чьего-то чужого тела.
- А твое ухо?.. - Ангелина надеется вытянуть из племянника хоть одно слово. Он вынимает из
кармана весьма крупную красную серьгу в виде треугольника и кладет ей в ладонь.
- Вечеринка была просто очень буйная... и в самом разгаре веселья кто-то сорвал мне мочку. Все в
порядке, это заживет.
- На тебя страшно взглянуть, Сиэль! - стонет Ангелина. - Повязки нет, вся одежда мятая и в крови...
неужели ты ничего не мне не объяснишь?..
- Мы искали повязку, но так и не нашли; уж простите, Мадам... Позвольте, я сейчас пойду
вымоюсь...
Но сначала он проходит мимо меня в спальню, чтобы взять чистую одежду; кроме
травмированного уха, я не вижу на его лице и теле ни малейшей ранки; оскорбленный граф стучит
зубами и жадно ловит ртом воздух, будто задыхается; поддерживаясь рукой за перила, он
оставляет на них красные разводы. Анна заливается слезами и уже не помнит ни о какой посуде. Я
даю ей таблетку валидола и укладываю на диван, поглаживая по голове и обещая узнать обо всех
подробностях этой нечистой вечеринки.
И снова я подплываю к недозакрытой двери ванной комнаты, когда Сиэль уже включает воду.
Горячими струями он обдает свое несвежее замаранное тело, оттирает кровь от шеи, рук и
внутренних поверхностей бедер, промывает разорванное ухо. Теперь вода просто падает на него
сверху. Сиэль стоит, тяжело дыша и нервозно подергивая плечом и глазом; он сжимает руку в
кулак и бьет, бьет по кафельной стене, в сердцах нашептывая:
- Убью, убью... Сдохни, мразь, сдохни...
Он хватает со стиральной машины плоское круглое зеркальце и, держа его обеими руками,
долбит по стенкам ванны, будто даже и не думая, что это издает сильный грохот, перепугавший
его заснувшую тетушку; он все лупит и лупит этим зеркалом, осколки ранят его пальцы, а он
продолжает молотить и порывисто приговаривать одни и те же слова:
- Сдохни, сдохни, сдохни!
- Сиэль! Что ты там творишь?! - разносится всполошенный голос Анны.
Зеркальная рама падает из липких рук в воду, туда же сыплется и часть стекол. Пальцы на ногах
отдают жгучей болью, отчего демон скользит назад, едва не плюхнувшись мягким местом на
твердую поверхность ванны.
- Сиэль?..
Я спешу отойти дальше, пока меня не заметили.
- Я просто поскользнулся и все уронил, - Мальчишка пытается подделать виноватый тон.
Ангелина направляется за еще одной таблеткой валидола.
- Пусти меня!
Сиэль с криком вырывается и отталкивает некрепкого меня к стене.
- Поверьте, я ведь все равно узнаю, что было вчера, - Я усиливаю напор своего голоса, - не лучше
ли будет сказать об этом сейчас?
- Да кто ты такой, чтобы я оправдывался перед тобой? - огрызается демон. - А что ты мне
сделаешь? Снова кинешь меня на кровать и начнешь насиловать? Придумай что-нибудь новое!
- Не кричите, Вы и так напугали тетушку.
- А ты перестань дое#ываться до меня!
Мои губы недовольно изгибаются. Как меня раздражает, когда этот ребенок говорит такие гадкие
слова.
- Ох, я снова сказал нехорошее слово, простите меня, дядюшка, - Фантомхайв наигранно надул
губы и заговорил почти писклявым голосом. - Я знаю, что делать: я лягу на кровать, а Вы снова
сорвете с меня одежду и обслюнявите все мое тело. Так уж и быть, я постараюсь стонать
отчетливее.
Насмехайся, насмехайся. Может, я и не буду снова проявлять неоригинальность, но раскрасить
его щеку в малиновый цвет одним движением руки я смогу.
- Сиэ-э-эль! - позвала Ангелина с первого этажа. - Тебя к телефо-о-ону!
- Кто? - безразлично отозвался мальчик.
- Одноклассник!
Усталый и жестокий Сиэль с выражением серьезной готовности спустился к телефону. Я присел на
лестнице, планируя подслушать разговор.
- Алло... Конечно, я, а ты не узнал меня, Такк?
Усмешка.
- За что мне должно быть стыдно? - холодным голосом отвечает Сиэль невидимому собеседнику. -
Не поверишь, но нет... Такк, ты позвонил, надеясь пробудить во мне муки совести? Я сделал то,
что сделал, и не собираюсь ни перед кем оправдываться. Тем более, вы все знали, что никакой
вечеринки не будет, не правда ли?.. Спасибо, но я обошелся бы и без этого.
Я не мог уловить слова на другом конце аппарата, но, чтобы не говорил этот незримый Такк, Сиэль
все так же слушал его с неприязненной бесчувственной ухмылкой.
- Ах, он все еще жив...
Что пытался своими воплями донести до него Такк? Почему я так далеко от аппарата? Догадок
недостаточно; я хочу выведать все!
- Да-да, я сразу пришел и все в подробностях выложил, ага... Можешь не беспокоиться, Такк, я
даже раньше вас приду, этот пляж ближе всех к моему дому...
И опять эта презренная самодовольная усмешка, бросающая меня в дрожь.
- Бесполезно. Я не буду извиняться перед этим жучком... - Снова длительное молчание, и краткий
ответ:
- Жди меня на пляже, Такк.
Сиэль положил трубку и взмыленно откинул голову назад, звучно вздыхая.
Похоже, я догадываюсь, почему Вас абсолютно не волнует эта встреча, которая, по мнению Ваших
сверстников, должна закончиться Вашим падением. И мне, вероятно, придется быстрее
сматываться, пока Вы не обнаружили пропажу Вашей убойной игрушки. А пока что я пойду обсужу
с Вашей тетушкой завтрашний незапланированный поход на ближайший к нашему дому пляж.
Глава 12.
За что я особенно люблю пляжи? Нет, не за свежий ветерок, не за обжигающий золотистый песок
и даже не за эту великолепную водную невесомость, охватывающую твое свободно плывущее
тело. Именно на пляжах я четко вижу превосходство юных дивных мальчишек над их и моими
однолетками противоположного пола.
Скажите мне, дорогие дамы, зачем вы собираетесь на пляж так же тщательно, как, например, на
свидание? Вы пропитываете ваши лица всевозможной косметической дрянью, обдаете свои тела
сладким парфюмерным душком и обжигаете волосы жаром фена, вызывая воду, солнце и
палящий воздух на дуэль, в которой абсолютными победителями станут ваши противники.
Стекающие по шее жирные ручейки тонального крема, губы, похожие на испорченное желе,
трескающиеся опаленные волосы - женщины, неужели вы в самом деле считаете это красивым? А
уж про разводы от автозагара (мерзейшая вещь!) и алые воспаленные отметины и порезы на
ногах я и вовсе говорить не хочу. Вы жалуетесь, что помада тает в сумке (да-да, вы ведь берете
полные косметики сумки!), на ваш запашок слетаются осы и комары, а лак желтеет и облезает.
Сколько раз природа будет открыто говорить вам о ненужности и неуместности ваших стараний?
А ведь за своими мамами и сестрами следуют и маленькие евочки, и от их чистого очарования не
остается и следа. Только следы масел и блесков.
Я смотрю на Анну. Опротивевшая красная помада и тушь гибнут под натиском зноя и
смазываются. Укладка, на которую сестренка потратила около двадцати минут (я за это время
успел найти, потерять и еще раз найти мои солнечные очки), растрепывается озорным ветерком.
Она останавливается каждые две секунды, чтобы одернуть приклеивающееся к ногам парео.
Сморщиваюсь и перевожу взор на Сиэля. Даже его желчное настроение не испортит всей
незапачканной натуральности. Он одет во все черное. Глазам стоит привыкнуть к такому резкому
контрасту (это я и отвечу Сиэлю, когда он спросит, чего я пялюсь на него). Масло от загара, неужто
тебя создают специально для цветущей детской кожи и для таких ее обожателей, как я? Или на
демонах моментально впитывается любая жидкая и липкая субстанция? Я ревную к дикому
свободолюбивому ветру, что он может ерошить эти волосы, а я - нет. А уж эти ножки, складные
ножки со слабой штриховкой волосков вряд ли смогут сравниться с дебелыми взрослыми
конечностями. И чтобы хоть какая-то краска текла с его лица или тела... Сама неподдельность и
Дата добавления: 2015-11-05; просмотров: 21 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |