Что приносит тьма / What Darkness Brings 11 страница

– Если верить молве, его ценой стали пять миллионов ливров.

– И часть этого платежа имела вид «Голубого француза»?

– Таковы слухи.

– Правдивы ли они? – покосился на жену Себастьян

– Мне этого не говорили.

Ее слова, по сути, не давали ответа на его вопрос.

Глаза супругов встретились. И Себастьян снова испытал тревожное ощущение, что независимо от того, насколько они с женой станут близки, тень Джарвиса и преданность Геро своему отцу всегда будут стоять между ними.

– И после всего, что ты узнал об Эйслере – его вымогательствах, ростовщичестве, развратности, – ты по-прежнему считаешь, будто тайна, окружающая голубой бриллиант, имеет какое-то отношение к смерти торговца?

– Так или иначе, имеет.

Геро кивнула, словно придя к определенному заключению, и поднялась.

– Тогда, возможно, тебе будет полезно побеседовать с неким полковником из «Черного легиона» по имени Отто фон Ридезель. Он воевал в Испании с Веллингтоном, пока несколько месяцев назад не получил ранение. Но прежде полковник служил у старого герцога.

Стерев каплю воды, бегущую по щеке, Себастьян отбросил полотенце в сторону. Солдаты «Черного легиона», добровольческого корпуса, созданного нынешним герцогом для борьбы с Наполеоном, славились своей жестокостью.

И неистовой жаждой мести.

Глава 33

Среда, 23 сентября 1812 года

На рассвете следующего дня Отто фон Ридезель прогуливал по Роу великолепного вороного коня ганноверской породы, когда Девлин пристроился рядом на своей арабской кобылке.

Полковник искоса глянул на Себастьяна и с напрягшимся подбородком отвернулся. Крупный мужчина с полным румяным лицом, небольшими карими глазами и свисающими усами, он носил мундир «Черных брауншвейгцев» или, как их иногда называли, «Черного легиона». В знак траура по оккупированному Наполеоном Брауншвейгскому княжеству форма этих войск была полностью черной: черные сапоги, черные брюки, черный доломан и черный кивер. Единственными цветными штрихами выделялись синий воротник полковничьего доломана и серебряная эмблема брауншвейгцев на кивере – «мертвая голова».

Мужчины ехали бок о бок в напряженном молчании, наполненном скрипом кожаных седел, стуком лошадиных копыт по влажной земле, чириканьем воробьев, проснувшихся в кронах окутанных туманом вязов вдоль дорожки. Наконец брауншвейгец, словно выведенный из терпения, воскликнул:

– Какого дьявола вам от меня надо?

– Думаю, вы знаете ответ на свой вопрос.

Фон Ридезель громко фыркнул.

– На момент смерти Даниэля Эйслера, – продолжил Девлин, – в его распоряжении находился крупный голубой бриллиант. Говорят, ранее он принадлежал покойному герцогу Карлу Вильгельму Брауншвейгскому.

– Я простой солдат. Что дает вам основание полагать, будто я об этом знаю?

– Упомянутый бриллиант, по всей вероятности, переограненный камень, который когда-то являлся частью сокровищ французской короны.

Полковник резко осадил коня. Румянец на его щеках потемнел до сердитого багрянца. Вороной загорячился.

– Если вы намекаете, будто отец нынешнего герцога позволил подкупить…

– Я ни на что не намекаю, – спокойно возразил Себастьян. – Если честно, мне совершенно все равно, каким образом герцог стал обладателем «Голубого француза». Я хочу выяснить, что происходило с камнем с того момента, как он попал в руки Карла Вильгельма и до передачи бриллианта Даниэлю Эйслеру.

– Я уже сказал, мне ничего об этом не известно. – Фон Ридезель вонзил шпоры в лошадиные бока, и ганноверец рванул вперед.

Девлин не отставал.

– Вы уверены?

– Абсолютно!

– Пожалуй, ваша правда; мне следует адресовать свои вопросы принцу-регенту. Как зять герцога и его душеприказчик, Принни наверняка осведомлен, что стало с уникальным бриллиантом после смерти Брауншвейга. Простите за беспокойство, полковник, – блеснул зубами в улыбке Себастьян. – Хорошего дня.

Виконт уже поворачивал лошадь в сторону ворот, когда фон Ридезель окликнул:

– Подождите!

Девлин остановился, вопросительно приподняв бровь.

– Проедемтесь немного, – буркнул брауншвейгец.

Себастьян снова пристроился рядом.

– Все, что я вам сообщу, – заявил полковник, – является строго конфиденциальным.

– Само собой.

Собеседник стиснул зубы.

– Шесть лет назад, когда стало очевидно, что Наполеон намерен захватить княжество, герцог Карл Вильгельм решил отправить свою коллекцию драгоценностей на хранение к дочери.

– Вы имеете в виду принцессу Каролину.

– Именно.

Себастьян вгляделся в напряженное лицо спутника.

– И поручил вам доставить коллекцию в Англию, верно?

Фон Ридезель кивнул.

– Я провез ее в своем личном багаже. К сожалению, вскоре после моего прибытия в Англию до нас дошло известие о гибели герцога в бою. Вдовствующая герцогиня – ваша же английская принцесса Августа – бежала в Лондон, ища приюта у дочери. – Поколебавшись, полковник добавил: – Это было в 1806 году. Вам известно, в каких позорно стесненных обстоятельствах принц вынудил жить свою супругу?

– Известно, – подтвердил виконт.

Как раз в 1806 году принц впервые потребовал провести против Каролины официальное расследование в попытке избавиться от жены, которую возненавидел с первого взгляда. Он обвинил ее во множестве грехов: от колдовства до прелюбодеяния, однако в итоге «деликатное дознание» не достигло своей цели. В отместку принц – распущенный, вздорный и бесконечно потворствующий себе самому и череде своих любовниц – лишил супругу почти всех средств на ведение дома, оставив ее едва ли не в бедности.

– Другими словами, – уточнил Себастьян, устремляя взгляд в сторону реки, где утренний туман начинал рассеиваться под солнцем, поднимавшимся все выше в голубое небо, – Каролина стала продавать отцовские драгоценности, чтобы оплатить свои и материны расходы на жизнь.

– Понятное дело, скрытно.

– Должно быть, в высшей степени скрытно, раз Принни об этом так и не пронюхал.

– Именно, – слегка поклонился полковник.

Себастьяну вдруг показалось восхитительной иронией судьбы, что редкий бриллиант, который, по слухам, жаждал заполучить наследный принц, был ранее продан за спиной регента его же собственной супругой.

– И «Голубого француза» постигла та же участь?

– Я не утверждал, будто герцог Карл Вильгельм владел именно «Голубым французом». Однако в его коллекции действительно имелся крупный алмаз сапфирного цвета.

Девлин опустил голову, пряча улыбку.

– Кто приобрел его у принцессы?

– Вы всерьез полагаете, что я скажу вам?

– Нет. Но можете возразить, если я ошибусь. Это был Хоуп, не так ли? Только не Генри Филипп, а Томас.

Черный брауншвейгец, не произнеся ни слова, продолжал смотреть прямо перед собой, и его крупное тело неутомимо поднималось и опускалось в такт движениям коня.

Когда Себастьян вошел в дом, жена стояла в холле и, наклонив голову, застегивала перчатки.

– Очередное опрашивание подметальщиков улиц? – поинтересовался он, передавая хлыст, шляпу и перчатки Морею.

– Да, – ответила Геро, сосредоточивая все свое внимание на пуговичках, которых было немало. Сегодня виконтесса надела прогулочное платье из белого батиста и голубой шелковый спенсер с высоким воротником и рюшами по переду. – Этой беседы я жду с особым нетерпением. Нынче я встречаюсь с девочкой.

Геро подняла голову и посмотрела мужу в лицо, прищуривая глаза. И он снова поймал себя на неприятной мысли, как много – и что именно – знает его супруга, но ему не открывает.

– Выяснил кое-что интересное, да? – спросила она.

Девлин выразительно глянул в сторону библиотеки. Геро впереди него прошла в комнату и направилась к камину, пока Себастьян бесшумно притворял дверь.

– Откуда тебе известно, что покойный герцог Брауншвейгский отправил коллекцию драгоценностей на хранение к своей дочери, принцессе Уэльской?

– Ты же понимаешь, я не могу сказать.

Себастьян пытливо всмотрелся в ее безупречно спокойное лицо. Наиболее очевидное объяснение – что Геро узнала об этом от своего отца – казалось бессмысленным. Джарвис верой и правдой служил королю и наследному принцу; фон Ридезель и Каролина действовали за спиной регента. Так почему же барон сохранил их тайну?

– Полковник сообщил тебе, кто приобрел «Голубого француза»?

– Он утверждает, будто крупный сапфирного цвета алмаз из герцогской коллекции не имел отношения к драгоценностям французских королей. Однако упомянутый камень действительно был куплен Томасом Хоупом.

– Выходит, Колло сказал тебе правду?

– Да. Загвоздка в том, что я не понимаю, откуда француз мог заполучить эти любопытные сведения. И ума не приложу, с какой стати Хоупу продавать камень именно сейчас. Банкир сам говорил, что нынче для этого не лучшее время. Почему же он выставил на продажу один из самых известных бриллиантов в мире?

– Ходят слухи…

– Какие? – вопросительно глянул Девлин, когда жена заколебалась.

– Война ложится все большим бременем как на торгующих с другими странами коммерсантов, так и на банки «старой школы». Просто спад в торговле слишком обширный и чересчур затянулся.

– Намекаешь, что «Хоуп и Компания» испытывает финансовые затруднения?

Геро кивнула.

– Не исключаю, положение дел дошло до того, что Хоупы довольно скоро окажутся вынужденными уступить свое семейное дело Берингсам. Они стараются удержаться на плаву, но подозреваю, вопрос только во времени.

– Неужели от продажи одного бриллианта, пусть даже крупного и редкого, можно выручить достаточно, чтобы спасти их компанию?

– Можно… если бы на данный момент цена на драгоценные камни так прискорбно не снизилась.

Себастьян прислонился бедром к краю стола, скрестив руки на груди.

– Что? – спросила наблюдавшая за мужем Геро.

– Вот мотив для убийства, который я не учитывал.

– Не понимаю, – покачала головой виконтесса.

– Эйслер не просто торговал драгоценностями, он и сам был богатым человеком. Что, если он не сумел продать бриллиант за ту цену, которую запросил банкир? Может статься, Хоуп решил убить торговца и похитить свой собственный алмаз, с тем чтобы потребовать возмещения оценочной стоимости камня из наследства Эйслера и при этом сохранить сокровище.

Геро недоверчиво хмыкнула:

– Томас Хоуп? Ты это серьезно?

– Ты удивишься, но люди в безвыходном положении способны на многое.

– Нет, – покачала головой жена. – Я в это не верю. Хоуп не такой человек.

– Должен признаться, подобное объяснение и мне кажется маловероятным, хотя по иной причине.

– И что же это за причина?

Себастьян оттолкнулся от стола. В своих мыслях он снова увидел фигурку, отчаянно бегущую по грязному проулку, услышал треск ружейного выстрела, ощутил на руках теплую кровь умирающего паренька.

– Стрелок в карете.

Глава 34

Когда Себастьян явился с визитом в особняк Томаса Хоупа на Дюшесс-стрит, банкир руководил рабочими, ремонтировавшими окно в крыше его картинной галереи.

– Вот скажите мне, – с негодованием воскликнул хозяин дома, неистово кривя рот, – неужели так трудно изготовить световой люк, который не протекает?

Виконт прищурился на богатую лепнину потолка. На пышных бледно-голубых с белым медальонах расплылось безобразное бурое пятно.

– Полагаю, все зависит от того, как долго льет дождь.

Хоуп хмыкнул.

– К счастью, галерея достаточно широкая, поэтому ни одна из картин не пострадала. Но полюбуйтесь, что стало с обивкой банкеток! А ведь их совсем недавно по моему указанию перетянули этой очаровательной голубой тканью!

– Прискорбно, – согласился Девлин. – Могли бы мы с вами поговорить с глазу на глаз?

– Разумеется, – банкир вперевалку зашагал вместе с визитером в дальний конец галереи. – Насколько я понимаю, вы все еще расследуете смерть Даниэля Эйслера?

– Да. – Себастьян помедлил. Хоуп выказывал такую серьезность и заинтересованность, что выглядело верхом неучтивости обвинять его даже в сокрытии фактов, не говоря уже об убийстве. – Сегодня утром у меня состоялась любопытная беседа с неким лицом, опровергшим кое-какие ваши утверждения.

– Вот как?

– На самом деле он лишь подтвердил то, что я узнал прежде. – Виконт сделал паузу, потирая крыло носа костяшкой пальца. – Когда мне о чем-то рассказывает один человек, я обычно стараюсь беспристрастно подходить к правдивости его слов. Но когда одинаковые сведения исходят от двух совершенно разных лиц, я склонен им верить.

Хоуп ответил пристальным взглядом. Глаза банкира сузились, лицо отвердело. Хотя этот мужчина производил впечатление любезного и мягкого, не стоило забывать, что он владел компанией, ссужавшей деньги королям и императорам.

– Не понимаю, о чем речь.

– В таком случае позвольте высказаться без обиняков. По моему мнению, бриллиант, находившийся в распоряжении Даниэля Эйслера на момент его смерти – переограненный «Голубой француз», и торговец продавал его по вашему поручению. Обещаю, что постараюсь сохранить эту сделку в секрете, однако не ценою жизни невиновного человека.

Банкир подошел к масштабному полотну Рубенса, запрокинув голову, посмотрел на уходящий к потолку холст и негромко произнес:

– По-моему, вы не вполне осознаете, что стоит на кону. Дело не в вероятности судебного иска от Бурбонов. Если этот бриллиант действительно «Голубой француз» – чего я не подтверждаю, – он был переогранен. Таким образом, при всех умозрительных предположениях связь между камнями никогда не смогут доказать.

– Правда. Однако не думаю, будто вы тревожитесь из-за Бурбонов, не так ли?

Хоуп бросил через плечо быстрый взгляд на рабочих на лесах и покачал головой, еще больше понижая голос:

– Последние восемь лет Наполеон прилагает настойчивые усилия по розыску королевских драгоценностей. Он воспринимает их потерю как удар по чести Франции, причем до такой степени значительный, что возвращение сокровищ стало для Бонапарта навязчивой идеей. А diamant bleu de la Couronne – самый ценный из пропавшего. Вот почему император принял решение захватить Брауншвейгское герцогство и разграбить дворец – он был убежден, что «Голубой француз» отыщется там. И впал в ярость, когда алмаз не нашли.

– Получается, Наполеон знал, что революционное правительство подкупило Карла Вильгельма?

– Сомневаюсь, откроется ли миру когда-нибудь правда о событиях в Вальми в 1792 году. Но слухи ходили… Не забывайте, Наполеон и сам боевой генерал. Поговаривают, он считает подкуп единственным резонным объяснением произошедшему. Все, что мне известно: император каким-то образом проведал о наличии у Эйслера крупного голубого бриллианта на продажу.

– Вам это известно доподлинно?

Банкир кивнул.

– В прошлую субботу утром к торговцу приходил один из французских агентов.

– Кто? – вскинулся Девлин. – Кто это был?

– Эйслер не хотел говорить. По понятным причинам он сильно разнервничался. Когда дело касается разыскиваемых сокровищ французской короны, Наполеон проявляет себя абсолютно… – Хоуп поколебался, будто подбирая подходящее слово, и остановился на: – Неудержимым.

– Если не сказать беспощадным, – заметил Себастьян. – Так почему не пойти навстречу и не продать камень ему?

В груди банкира зарокотал низкий смешок.

– У императора скверная репутация в отношении оплаты за сделанные приобретения. Вы слышали, что именно Эйслер предоставил бриллиантовое колье, которое Бонапарт преподнес императрице Марии-Луизе в качестве свадебного подарка?

– Слышал.

– Окончательный расчет так и не состоялся. Эйслер потерял на сделке целое состояние. Отношение Наполеона таково: честь обслуживать его высокодостойную особу уже сама по себе достаточная награда.

– Это отношение, увы, роднит его с принцем-регентом, – сухо отметил виконт.

– Точно. Но те, кто продает драгоценности Принни, давно усвоили, что оплату следует требовать вперед и наличными.

– Почему не потребовать того же от французского императора?

– Потому что посланцы Георга, как правило, не убивают несговорчивых торговцев и не похищают их товар. А наполеоновские – наоборот.

– Полагаете, именно так и произошло с Эйслером?

Хоуп бросил вокруг себя еще один быстрый взгляд.

– Разве это не логично?

– Так вы говорите, бриллиант пропал?

Черты банкира исказились судорогой беспокойства.

– Да, пропал.

Себастьян всмотрелся в подвижное, выразительное лицо собеседника.

– Кому, кроме вас, было известно, что камень у Эйслера?

– Сложно сказать наверняка. Людям свойственно болтать. Очевидно, кто-то проговорился, иначе зачем французский агент явился бы к торговцу?

– Этот агент знал, кто истинный владелец камня?

– Нет. Откуда? Если только сам Эйслер не сообщил ему.

– А вы уверены, что он не сообщил?

Банкир на мгновение смешался.

– Но с какой стати?

– Возможно, в попытке спасти свою жизнь?

Хоуп закусил нижнюю губу, с невзрачного лица сбежали все краски.

– Если это посланец Наполеона застрелил Эйслера и забрал алмаз, у французов теперь нет никаких причин преследовать вас, – сжалился над банкиром Девлин.

– Да, но что, если у французов камня нет? Что, если кто-то другой прикончил торговца и украл драгоценность? Или если Эйслера убили по какой-то совершенно иной причине, и бриллиант теперь у Самуэля Перлмана?

– Известно ли Перлману, что его дядя занимался продажей алмаза по вашему поручению?

– Разумеется, известно. Я сразу же заявил иск об истребовании его стоимости из имущества покойного.

– Наследник отказывается платить?

Банкир яростно задвигал губами.

– Пытается отказаться. – Он насупился через галерею туда, где рабочие меняли стекло, затем придвинулся ближе и негромко спросил: – Как по-вашему, бриллиантом завладели французы?

– Если честно, очень вряд ли.

Хоуп, похоже, удивился.

– Почему вы так уверены?

– Потому что мне кажется, они по-прежнему его ищут.

Глава 35

Самуэль Перлман смотрел крикетный матч на площадке возле Слоун-сквер, когда Девлин подошел к нему.

Покосившись на виконта, щеголь с преувеличенным раздражением выдохнул:

– Эти встречи становятся утомительными, не находите?

– Для нас обоих, – поддакнул Себастьян, останавливаясь рядом и устремляя взгляд на бэтсмена. – Позвольте вам намекнуть: когда речь заходит об убийстве, лгать – не лучшая идея. Это, как правило, создает у окружающих впечатление, будто вам есть что скрывать. Вину, например.

Перлман расхохотался.

– Вы что же, до сих пор полагаете, будто я причастен к смерти дяди?

– Может быть. Еще не знаю. Но, между прочим, я имел в виду некий бесследно исчезнувший уникальный драгоценный камень. Помните, тот самый крупный голубой алмаз, про который, по вашему утверждению, вы слышать не слышали, хотя в это самое время уже громогласно возражали против иска Томаса Хоупа о выплате возмещения. Так вот, возможно, тот, кто убил вашего родственника, также украл и бриллиант. Или же вы делаете вид, будто его украли.

Темные локоны щеголя затряслись вокруг по-модному бледных щек.

– Только без оскорблений. Если бы у меня возникло желание завладеть этим бриллиантом, я бы просто-напросто купил его.

– Ага. Итак, вы признаете, что знали о камне.

– Ну хорошо, знал. Но, разумеется, не брал его. Смешно даже предполагать такое. Я состоятельный человек.

Девлин не отводил глаз от крикетного поля.

– Сложность с богатством в том, что видимость может быть обманчива. Торговля – предприятие ненадежное, не так ли? Особенно во время войны. Подозреваю, из-за бесчинств Наполеона и американцев вы в последнее время не преуспеваете.

– С моими активами и вложениями все вполне благополучно, не извольте беспокоиться. Поэтому, чтобы сыскать, на какого бы несчастного навесить это убийство, придется вам обратиться в другое место.

– Если вам угодно так ставить вопрос... Надеюсь, вы привели свои дела в порядок, – медленно, язвительно улыбнулся Девлин и повернулся уходить.

– Обождите! – повысил голос Перлман. – Что это значит? Что вы намерены делать?

Себастьян развернулся обратно.

– А мне не нужно ничего делать. Не удивлюсь, если французы уже заподозрили, что разыскиваемый ими бриллиант сейчас находится в вашем распоряжении. Видите ли, Наполеон придерживается мнения, будто алмаз Хоупа некогда являлся частью сокровищ французской короны. А, как вам известно, император не погнушается прибегнуть к убийству, чтобы заполучить эти драгоценности обратно.

– Но у меня камня нет!

– Мне почему-то кажется, агенты Бонапарта не поверят вам на слово.

Быстро оглядевшись по сторонам, Перлман заговорил тише.

– За мной следят.

– В самом деле?

Племянник Эйслера мрачно кивнул.

– Я раз или два заметил соглядатая. Но обычно это просто… ощущение. Неприятное. Если не сказать тревожное.

– Вы заявили властям?

– Чтобы надо мной посмеялись? Вот уж нет. – Послушайте, – облизнул губы Перлман, – я расскажу вам, что знаю. Но если попытаетесь повторить мои слова в суде, я буду все отрицать.

– Продолжайте.

– Вы правы, дядя продавал этот алмаз по поручению Хоупа. Он даже показывал мне его несколько раз.

– Зачем?

– Что значит «зачем»?

– У меня сложилось впечатление, что старик не особо к вам благоволил. Почему же он показывал вам камень?

– Вы не были знакомы с моим дядей?

– К счастью, нет.

– Он был одержим красотой и невероятно кичился попавшими к нему вещами, даже если они принадлежали кому-то другому. Любил хвастать раритетами.

– Где же бриллиант сейчас?

– Не знаю. Когда дядя показывал мне алмаз, тот лежал в футляре из красной марокканской кожи. Я нашел пустой футляр на полу в передней на следующее утро после трагедии. По-видимому, Йейтс забрал ценность, когда убил старика.

– Вот только Йейтс не убивал.

По лицу собеседника разлилась насмешливая ухмылка:

– Похоже, власти с вами не согласны.

Себастьян проигнорировал колкость.

– Вы искали камень в особняке?

– Конечно же, искал! По-вашему, мне хочется выплачивать затребованную Хоупом сумму?

– А дядины гроссбухи не нашли?

В тоне Перлмана появилась резкая нотка.

– Нет, их я тоже не обнаружил.

– А вам не приходило в голову, что записи и бриллиант могут быть спрятаны в одном и том же месте?

– Приходило. Вы что же, считаете меня за дурака? Говорю вам, я обшарил повсюду. Даже принялся разбирать хлам, который явно годами не трогали.

– Не возражаете, если я самолично осмотрю дом?

– Вы это несерьезно, – рассмеялся Перлман.

– Почему бы нет?

Собеседник на минуту задумчиво уставился вдаль, затем пожал плечами:

– Если вам так угодно, дерзайте. Я пошлю записку Кэмпбеллу, чтобы он ожидал вас. Но не говорите потом, будто я вас не предупреждал.

– Не предупреждали о чем?

– У дяди были несколько своеобразные интересы.

– Какого рода?

Но Перлман только мотнул головой:

– Сами увидите.

– Не пойму, с чего вдруг этот племянничек передумал и решил вроде как нам помогать, – заметил Том, когда Девлин повернул лошадей к Холберну.

– Может потому, что боится, как бы убийца его дяди не покусился и на его жизнь тоже. – Себастьян обогнул фургон из пивоварни, остановившийся возле паба на углу. – А может потому, что сам убил старика и теперь опасается агентов Наполеона. Страх – мощный движущий мотив.

– Считаете, Перлман на очереди? – округлил глаза юный грум.

– Очень даже вероятно. Похоже, мы имеем дело с беспощадно настроенными типами.

Мальчишка погрузился в глубокомысленное молчание и нарушил его только несколько минут спустя, спросив:

– А что вы надеетесь найти в том старом доме? Вы ведь уже два раза там шарили.

– Верно. Но мои предыдущие попытки оба раза прерывали.

– Думаете, что-то недоглядели?

– На данный момент? Слишком многое.

Виконт еще только поднимал руку к потускневшему молотку, когда лучезарно улыбающийся Кэмпбелл рывком распахнул дверь во всю ширь.

– Я только что получил записку от мистера Перлмана, – объявил пожилой дворецкий, отвешивая один из своих трясущихся поклонов. – Смею ли я заметить, милорд, как взволнован тем, что мне дозволено оказывать помощь в вашем расследовании? Я просто в восторге.

– О… замечательно, – отозвался Себастьян, входя в дом и начиная сознавать, что чересчур усердный свидетель может создать не меньше затруднений, чем упрямо неразговорчивый.

Старик просиял.

– Откуда начнем? С чердака? С подвала? С передней?

– Как насчет вот отсюда? – пересекши захламленный холл, Девлин нырнул в низкую арку у лестницы и дернул ручку первой двери слева. Та по-прежнему была заперта.

– У вас есть ключ от этой комнаты?

– К сожалению, нет, милорд. Мистер Эйслер постоянно держал его при себе. Ни миссис Кэмпбелл, ни мне не было дозволено сюда входить.

– А когда мистер Перлман обыскивал особняк, у него был ключ?

– Да, милорд. Кажется, мистер Перлман отыскал его в дядином сейфе. Но, боюсь, он унес ключ с собой.

– Понятно. – Стянув перчатки, Себастьян запихнул их в карман. – Ну что ж, благодарю за участие. Я позвоню, если вы понадобитесь.

Лицо Кэмпбелла разочарованно вытянулось. Однако он покорно поклонился и потрусил прочь.

Виконт подождал, пока старик не скроется из виду, затем выудил из кармана связку металлических стерженьков. Это были отмычки, приспособление, с которым Девлин научился мастерски управляться за время службы в разведке. Для манипуляций требовались лишь острый слух и ловкость рук, а Себастьян обладал и тем, и другим. Просунув подходящую изогнутую железячку в замок, он осторожно разжал пружинки.

Дверь распахнулась.

Внутри стояла почти полная темнота. Прикрыв за собой створку, Себастьян подошел к окну, отдернул плотные шторы и повернулся.

Не считая сундука и длинного стола с аккуратно разложенными на нем несколькими предметами, в комнате было пусто. В отличие от остального дома это помещение выглядело безупречно чистым: свежевыбеленные стены, тщательно вымытый истертый пол. Вместо ковра плиты покрывал странный рисунок, сделанный, похоже, мелом.

Ощущая странное напряжение в мышцах, Девлин медленно приблизился.

Он остановился на краю огромной окружности, в которую был вписан квадрат, а в него – три круга поменьше. В каждом из четырех еще меньших кружков, обозначавших, как показалось Себастьяну, стороны света, находился незнакомый символ. Между вторым и третьим внутренними кругами размещалось еще больше знаков наряду с чем-то вроде стиха, начертанного странными письменами. В самом центре рисунка стоял глиняный сосуд, наполненный сгоревшим древесным углем; в воздухе висел густой запах ладана, алоэ, вербены и мускуса.

Себастьян ощутил, как по спине пробежал слабый, необъяснимый холодок.

Обернувшись, он оглядел предметы на длинном, узком столе. Два ножа – один с белой рукояткой, другой с черной, рядом – короткое копье. Кончики всех трех лезвий окрашивало что-то темное, похожее на кровь. Возле ножей лежал рожок с двумя белыми свечами по бокам.

Нахмурившись, виконт подошел к сундуку, откинул крышку и обнаружил белое льняное одеяние, на груди которого красной шелковой нитью были вышиты странные геометрические фигуры. Под одеянием лежали белые кожаные шлепанцы, покрытые еще более замысловатыми узорами, тоже красного цвета, и квадратный пакет, замотанный в черный шелк.

Себастьян с опаской развернул ткань, открыв стопку белоснежных, новехоньких листов пергамента. Каждый из них содержал по одному изображению, состоявшему из кругов, символов и фигур, которые походили на начертанные на полу, но слегка отличались. Часть рисунков была выполнена ярким синим и красным цветом, часть – золотистым и зеленым или черным и серебристым. Девлин пролистал пергаменты, задержавшись на одном, который одновременно и отталкивал, и привлекал.

В центре листа располагалось нечто, напоминавшее вращающийся диск внутри треугольника. Вокруг треугольника были изображены один в другом два круга, а между ними написаны строчки, выглядевшие как стихи. Поколебавшись, Себастьян свернул листок в трубочку и запихнул добычу в сюртук. Затем вернул на место остальные пергаменты и белую хламиду, опустил крышку сундука и пошел закрывать шторы.

Девлин задался вопросом, о чем подумал Самуэль Перлман, когда впервые заглянул в эту комнату. Или он знал о своеобразных интересах покойного еще до того, как принялся обыскивать особняк на Фаунтин-лейн?

Заперев за собой дверь, Себастьян отправился на поиски дряхлого дворецкого.

В сопровождении чрезвычайно возбужденного Кэмпбелла виконт осмотрел остальные помещения в доме, от чердака и пыльных, захламленных спален до подвальной кухни, но сделал это скорее ради приличия, поскольку не надеялся обнаружить что-либо важное.

Люди, подобные Даниэлю Эйслеру, не так просто расстаются со своими тайнами.

Глава 36

Дата добавления: 2015-11-04