— Чего это он?
— Рыбу ловит, — буркнул Олег.
— Шутишь?.. Для него рыба, что для тебя мухи.
— Или для тебя, — отпарировал Олег. — Ты охотишься только для пропитания? Или ради азарта?.. Дракону приятно вспомнить детство. Когда был маленьким, жил в воде... Тогда рыба была под стать, а то и крупнее.
Дракон подпрыгивал, повизгивал. Толстый зад подергивался, а выпуклые жабьи глаза вспыхивали. Передними лапами шарил под водой, когти растопырил так широко, выпустив во всю длину, что у Томаса ноги стали ватными, а доспехи показались не толще кленовых листьев.
— Возможно, — сказал Олег, думая о чем-то другом, — он еще маленький... Драконы живут тысячелетия, для них пара сотен лет — подросток...
Подросток с жутким воплем, от которого дрогнули берега, тянул из воды какое-то трепыхающееся бревно с плавниками, Олег едва признал сома. Пятясь, дракон наступил на свой хвост, упал, но сома не выпустил, побарахтался с ним, поднимая тучу брызг и сотрясая землю, поспешно выбросил сома подальше на берег и снова ринулся к реке. Теперь суетился, охваченный охотничьей страстью, голову до ушей совал под воду, всматриваясь в каменистое дно, а когда мощная волна накрыла с головой, не отпрянул, в азарте погрузился почти весь, над водой торчал лишь растопыренный гребень да толстый зад.
Дважды выбрасывал на берег столетних щук, похожих на покрытые зеленым мхом затонувшие валежины, а чудо-сом, гигант, каких Олег еще не видывал, тяжело бился, выгибался, постепенно сползал по наклонному берегу к воде. Дракон суетливо подскакивал, лупил огромными лапами, пытаясь ухватить добычу когтями, хватал челюстями, а тем временем сом, зачуяв близость воды, из последних сил выгнулся еще пару раз, раздвоенный как у русалки хвост коснулся воды. Сом подпрыгнул, с размаху ляпнулся на мелководье, пополз, изгибаясь всем телом. За ним осталась глубокая канава, ее сразу затягивало песком, и сом с каждым мгновением уходил глубже, наконец волну прочертил спинной плавник, похожий на уменьшенный гребень дракона, мелькнул посреди речки и сгинул бесследно.
— Дурень, — пробормотал Олег. Он перебирал обереги, рассеянно поглядывал на растопыренный от возбуждения гребень дракона. — Уже и щуки к воде подбираются... То-то обиженного рева будет!
Томас сказал беспокойно, но Олег уловил в голосе рыцаря и сочувствие:
— Может быть, придержать щук? Нам меньше добывать для него мяса.
— Придержи, — буркнул Олег, его глаза смотрели в пространство, он непрерывно щупал обереги, а губы шевелились, шепча не то молитвы, не то заклятия.
Томас бросился к месту рыбалки, мокрого дракона не боялся — уже не лютый зверь, а остервенелый рыболов, понять можно, сам такой, — с трудом оттащил тяжелых щук подальше от берега. Мокрые, покрытые слизью, они яростно извивались, щелкали зубастыми пастями. Томас намучился, помогая незадачливому рыболову, — щуки оказались живучими, хотя на головах обеих были следы когтей. Когда еще первую пытался ухватить за хвост — за жабры опасно: пасть как у крокодила, а зубы в дюйм, — то щука могучим рывком швырнула его на землю, только железо загремело, в глаза полетел мокрый песок, перемешанный с рыбьей слизью. Ругаясь как тамплиер, оглушил одну и другую железными кулаками, довершая работу дракона, отволок подальше на сухое место.
Дракон вылез, растопырил лапы и отряхнулся, как пес. Во все стороны с тучами воды и песка полетели раки, камешки. В зубах дракон держал третью щуку. На берег он заковылял веселой трусцой, глаза озорно блестели, даже щитки на морде чуть раздвинулись. Он завидел Томаса, который утаскивал щуку за хвост, резко остановился. Нижняя челюсть отвисла, свежепойманная щука мокро шлепнулась на землю, дважды подпрыгнула, ляпнулась возле берега в мелкую воду, еще раз мощно выгнулась и метнула гибкое тело на глубину.
Томас выронил щуку, присел к самой земле от страшного рева. Дракон орал так, что земля тряслась, деревья гнулись, а листья сыпались на землю, будто кто-то тряс ветки. Глаза дракона страшно налились кровью, огромный гребень встал дыбом от затылка до кончика хвоста.
Калика оглянулся на рев, Томас закричал ему в страхе:
— Что с ним?
— Куда ты дел сома? — крикнул Олег.
— Он думает, я съел?
Олег поднялся во весь рост, приложил ладонь козырьком ко лбу:
— А где он?
— Не трогал вовсе! — закричал Томас гневно.
Олег смотрел с великим сомнением:
— А куда утаскивал еще и щуку?
Дракон внезапно бросился вперед короткими, суетливыми прыжками. Глаза не отрывались от Томаса, челюсти начали раскрываться, блеснули зубы. Томас стоял как завороженный, глядя на приближающегося страшного зверя, вдруг в уши врезался отчаянный вопль:
— В щель!.. Рядом с тобой щель! Слева!!!
Томас, подчиняясь крику, непроизвольно прыгнул влево, перескочил толстую щуку, упал в щель, откатился от входа. Тут же потемнело, скала содрогнулась от тяжелого удара, уши резанул страшный рев разъяренного дракона. Зверь пытался засунуть морду в узкую щель, ревел от огорчения. Томас без сил вжимался в угол, голова раскалывалась от жуткого рева, а дух перехватывало от смрадного дыхания.
Когда дракон на миг умолк, набирая в грудь воздух для следующего вопля, Томас вскинул голову, огляделся. Он в западне, другого выхода нет. Дракон страшно взревел и пытался засунуть лапу в щель, у Томаса волосы шевелились под шлемом, ибо чудовищные когти царапали каменный пол всего в шаге. Дракон как-то сумел повернуться, и когти почти дотянулись до рыцаря. Томас распластался по стене, глядя с ужасом на лапу, что скребла пол уже в двух дюймах от его ноги. В отчаянии оглядывался, но вся пещера была сплошным выдолбленным каменным мешком: мышь не отыщет щелочку!
Когда Томас не мог уже разобрать, темно ли от закрывшей свет туши зверя или ночное небо покрыто звездами, он попробовал выглянуть. Едва успел отшатнуться — чудовищная лапа молниеносно накрыла щель, затрещали мелкие камешки, на твердых, как алмазы, когтях. Жуткий зверь сторожил добычу!
Послышались шаги. Голос калики донесся полусонный, с позевыванием:
— Это ты, сэр Томас?.. Спи, чего там. Пусть дракон остынет, не береди рану.
Томас крикнул нервно:
— Сэр калика!.. Даю честное благородное слово рыцаря, сома не трогал!
По ту сторону расщелины предостерегающе заворчал дракон, и, заслоняя звезды, появилась чудовищная лапа, с грохотом ударила по щели. Мелкие камешки со звоном застучали по железу. Томас отпрянул.
Голос калики донесся мирный, успокаивающий:
— Вообще-то верю... Правда, сом все-таки куда-то делся...
— Ты думаешь? — закричал Томас в ужасе, — что я съел этого поганого сома?
— Сэр Томас!
— Ну, не поганого, это перегнул, но я — палладин крестового похода, благородный сэр Мальтон...
— В охотничьем азарте, гм... Благородная страсть... Впрочем, я не говорил, что съел именно ты, хотя мы с драконом видели как ты утаскивал еще и щуку.
— Утаскивал?
— Сэр рыцарь, у каждого свои недостатки. Все грешные, бог простит. И дракон, если не простит, то забудет.
— Забудет?
— У драконов память, как у девок, — объяснил Олег. Дракон рычал все тише, словно старался понять смысл человеческих слов, или же калика чесал ему за ушами. — Утром не помнит, что было вчера. Забудет и то, как ты
утаскивал его сома...
— Не трогал!
— Гм... он, как и я, видел, как ты утаскивал его щуку. Возможно, видел даже больше, но ведь это у нас, родян, обманывать грех даже зверя, а у вас, христиан, все не как у людей...
Слышно было, как сэр калика устраивался возле дальнего костра, там в тишине потрескивали уголья. Томас запоздало вспомнил, что калика, погруженный в глубокие раздумья, все-таки мог видеть, как сом сам добрался до реки, ведь он даже посоветовал ему, Томасу Мальтону, спасти для неблагодарного дурака щук! Но теперь до калики не докричишься, спит как коней продавши, а совсем рядом мерно дышит дракон, словно тяжелые волны накатываются на берег, только вместо свежего морского воздуха пещерку заполнил тяжелый запах гниющего мяса, застрявшего в зубах зверя. Звезд ни одной: дракон привалился боком, перекрывая выход к свободе даже в своем сне.
Томас потихоньку сполз по стене на пол, стараясь не звякнуть доспехами. Дракон сопел ровно, мощно, и Томас сам не заметил, как забылся коротким и, как он считал, неспокойным сном.
Очнулся Томас от яркого солнца, что пускало огненные стрелы прямо в глаза. В его тесную пещерку доносился плеск, рев, мощные удары по воде.
Томас медленно с опаской приблизился к выходу. В сотне шагов от его пещерки дракон азартно ловил рыбу, а калика, обнаженный до пояса, сидел у прогоревшего костра, где от углей остался лишь черный выгоревший круг, старательно работал иголкой. На коленях у него лежала душегрейка из волчьей шкуры.
— Сэр калика, — позвал Томас тихонько, не выходя из щели. — Доброе утро!
— Утро доброе, — ответил калика рассеянно. Его брови были сдвинуты на переносице. — Как спалось?
— Спасибо, — ответил Томас вежливо. Он чуть выдвинулся, смерил взглядом расстояние до азартного рыбака. — Как у нашего коня настроение?
— У Жаворонка? Вроде бы неплохое. С рассвета ловит рыбу. Говорят лучше всего ловится именно на рассвете.
— Он прав, — подтвердил Томас уважительно. — Но как насчет сома?
— Есть только один способ узнать наверняка.
Томас вышел из расщелины, проговорил с достоинством:
— Сэр калика, ты в своих благочестивых размышлениях не заметил даже, что сам посоветовал мне помочь бедному зверю сохранить рыбу! Вот так за доброе дело... или как говорит один мой знакомый паломник из Руси: нашим салом да по нашей же шкуре!
Калика опустил иглу, брови взлетели на середину лба:
— Правда?.. Что-то смутно помню. Похоже, сома ты действительно не воровал... Да и в самом деле было бы чересчур даже для христианина. Правда, сом все-таки исчез... Хорошо-хорошо, оставим. Бог все равно все видит, а ваш христианский вовсе шпионит за каждым, ревнует, чтобы без его воли ни листок не слетел, ни волос с головы не выпал...
Томас приблизился к костру, кивнул на горбатую спину с встопорщенным гребнем:
— Не сожрет?
Калика подумал, почесал пятерней в затылке, пожал плечами:
— Авось не сожрет.
Томас обреченно опустился рядом с каликой. «Авось», «надо идти», «образуется», да еще таинственное заклятие «кусим», с которым калика шел напролом и побеждал. Томас пробовал сам выговаривать его тайком, эту магическую формулу, но на него, рыцаря Запада, не действовало: явно надо иметь таинственную русскую душу, которую аршином общим не измерить, а есть авось, когда надо идти и в удачу слепо верить...
Дракон внезапно метнулся вдоль берега, подскочил к крутому обрыву и, сидя на мелководье, выгребал когтистыми лапами комья желтой глины — с камешками, травой, хватал огромной пастью, торопливо глотал, выдирал новые, стараясь достать без камней, кореньев и грязи.
— Что это он? — шепнул Томас тревожно.
— Обожрался рыбой, — отмахнулся Олег. Деловито сделал узел на жилке, откусил, с удовлетворением осмотрел свою работу.
— А глина при чем?
— Животом мается. Кому уголь помогает, кому глина... Пусть нажирается, нам сегодня лететь весь день до вечера.
Он вытащил из мешочка огниво, а Томас, вздохнув, отправился по хворост. От реки снова раздались мощные удары по воде, рев, — наелась собака травы, как говорил калика, да ненадолго.
После короткого обильного завтрака Олег собрал в отдельную сумку ломти жареного мяса, а весь котелок густого тягучего варева влил в пасть дракону. Зверь ревел, крутил мордой, сунул лапу в рот, пробуя выгрести гадость, поперхнулся, глаза его стали впятеро крупнее, готовые вот-вот лопнуть.
— Заглотнул, — произнес Олег удовлетворенно. — Ничо... Пропотеет, зато хвороба уйдет как с гуся вода. Влезай на Жаворонка, сэр Томас! Сейчас он растопырит крылышки.
Дракон несся над облаками, как выпущенный из катапульты камень. Олег и Томас, привязанные накрепко, прижимались к гребню, зябко кутались в плащи: встречный ветер выдувал последние капли тепла.
Томас, несмотря на стучащие зубы, часто свешивал голову, с дрожью смотрел вниз. В серо-зеленой бездне передвигались неисчислимые конные войска, среди них белели пятнышки юрт — миллионы, вокруг мельтешило, словно носились мириады муравьев.
— Половцы? — спросил он.
— Печенеги, — ответил Олег, не поведя глазом. — Последний натиск на Русь.
— Последняя у попа жена, как говорил один мой знакомый калика, да и то попадья...
— Правда, последний. Они между молотом и наковальней. Сзади подпирают половцы, очередные супротивники Руси.
— И как же?..
— Как и раньше. Много их было, еще больше будет. Авось образуется...
Томас косился на изнуренное лицо калики с горячим сочувствием. За непомерный подвиг взялся: найти Истину, чтобы разом покончить со всей несправедливостью на свете. А тем временем в его страну пришло победоносное учение Христа, он превратился в гонимого изгоя!
— Одно хорошо, — сказал Олег с воодушевлением, — нам не идти через земли половцев, печенегов, берендеев! У меня, честно говоря, душа сидела в пятках. Не знаю, сумели бы пройти?..
Дракон резко забил крыльями. Томаса прижало к плитам, тело налилось свинцом, даже сердце билось с натугой. Олег сидел неподвижный, как вбитый в спину летающего зверя кол, перебирал обереги, закрывал глаза, застывал как замороженный. Лицо его было как мертвое, и холодок страха медленно превратился в душе Томаса в ледяную глыбу безнадежного ужаса, обреченности. Семеро Тайных сейчас в ярости. Забросили все дела, ищут их. Потеряли, когда оказались под землей, на миг нащупали калику, но дракон летел быстро, и снова потеряли... Но отыщут, отомстят за смерть Барука, адепта черной магии, продавшего душу дьяволу. Теперь точно знают, кто убил их сотоварища: крестоносец, преданный рыцарь Пречистой Девы, и мудрый калика, служитель древних богов, которых, возможно, Спаситель не всех низвергнул в ад как демонов, а возвел в сан ангелов и оставил у своего престола!
Томас ухитрился заснуть, просыпался на миг лишь в моменты резкого подъема, но и то лишь в самый первый час, потом лишь пыхтел во сне, борясь с неведомой тяжестью, хмурился, и когда дракон раскидывал крылья и шел паря, расплывался в счастливой улыбке, явно видел Крижину и обручальные кольца.
Летом дни длинные, но и летом в конце концов приходит ночь. Солнце начало клониться к небокраю, когда Олег зашевелился, взял в руки кинжал. Томас передернул плечами, в каждом движении калики чувствовалась смертельная усталость.
Костяные плиты дрогнули, сдвинулись, едва не защемив ногу Томаса. Дракон чуть повернул крылья, ветер засвистел тоньше. Олег подвигал рукоять кинжала, дракон послушно поворачивал, словно конь, ощутивший шпоры. Томас увидел холмистую равнину, через которую катила воды широкая и спокойная река. На том берегу возвышался на холмах дивный город — исполинский, светлоукрашенный, в золотых башнях, луковицах церквей, блестевших в красном закате так, что глаза слезились, будто смотрел на солнце.
— Киев! — сказал Олег с мрачной гордостью.
— Стольный град Скифии?
— Можешь звать Русью, — разрешил Олег.
Дракон резко пошел вниз. Томас невольно ухватился за гребень; только что расплющивался под своей тяжестью, как тот сом, из-за которого едва не поссорились с драконом, теперь же стал легкий, как бычий пузырь, надутый ребятишками простолюдинов. Томас придерживался руками непроизвольно, хотя веревки и ремень держали туго, сам проверял.
— Где сядем? — прокричал он калике сквозь шум ветра. — Улицы там тесные!
— В Киев на драконе? — удивился Олег.
Томас стыдливо отвел глаза: как быстро привыкаем к необычному! Вчера еще трепетал от ужаса, а сейчас забыл, что сидит не на спине могучего и сильного боевого коня.
Дракон распластал крылья, медленно приближаясь к земле. В сотне шагов от каменистой поверхности даже взмахнул вяло перепончатыми парусами, смягчил падение. Вытянутые лапы ударились о твердую землю, спружинили. Он пробежал, часто перебирая лапами и громко стуча когтями. Крылья распустил, уперся в плотный воздух, через два десятка саженей остановился.
Томас и Олег, уже изготовившись, умело слезли по шипастому боку. Они оказались на берегу исполинской реки, справа скалистые горы: старые, рассыпающиеся, зияющие трещинами, провалами, пещерами. На вершинах зеленели сосны, орешник, белокорые березки. В двух верстах в Днепр впадала мелкая речушка. Кивнув на нее, Олег сказал с неудовольствием:
— Почайна... Там Добрыня убил последнего смока, что жил в этих горах!
Лицо стало мрачным как грозовая туча. Томас сказал заботливо:
— Не печалься... Другого выпустим. На развод!
— Ты угадал. Почайна оставила страшную память: здесь князь Владимир отрекся и от своего имени и стал Василием, здесь крестил силой киян, которых стали называть киевлянами, здесь велел забыть русские имена, взять чужие...
Дракон, которого калика упорно называл смоком, покачал головой, оглядывая окрестности, посмотрел мутным взором на крупные волны, что накатывали на берег, повернулся и медленно пополз к зияющим пещерам.
— Пристроили, — вздохнул Томас с облегчением. — Я боялся, опять бросится рыбу ловить!
— Теперь на рыбу неделю смотреть не сможет!
Камни трещали под тяжелым пузом, гребень то опадал, то снова топорщился. Смок ускорил бег, с разгона нырнул в самую большую пещеру, тут же попятился, мотая головой, уже осторожнее забрался в другую. Мелькнул усеянный шипами хвост, исчез.
— Надеюсь, — сказал Томас, — не потревожит святых молитв местных пещерников.
Олег уже смотрел на темнеющие в сумерках воды Днепра, явно забыв о драконе, его пальцы безостановочно перебирали обереги, глаза были тревожные.
Томас взглядом воина и крестоносца окинул окрестности. Жаль, что нельзя на драконе перелететь прямо в Британию, это заняло бы сутки не больше. Но сэр калика уже прилетел: вон крыши его родного города, а главное же, что сами драконы не забираются дальше к северу, что в конечном счете — к лучшему: кто из рыцарей Британии одолеет такого зверя? Выйдут на битву один за другим, сложат головы... Пусть живет до осени, с наступлением холодов улетит вслед за дикими гусями в свои теплые края.
Пощупав мешочек со Святым Граалем, что у него стало таким же привычным жестом, как у калики перебирание оберегов, он отправился вслед за другом. Огромный меч в хорошо подогнанных ножнах как прирос к спине калики, а составной лук и колчан со стрелами были плотно прихвачены широкими ремнями. Томас на ходу затянул пояс, чтобы меч не звякал по железу, догнал друга, пошел с ним плечо к плечу.
Солнце давно спряталось за краем земли, сумерки сгущались. На темнеющем небе ярче проступали шляпки серебряных гвоздей, которыми Бог приколотил небесную твердь. Щербатая луна налилась недобрым блеском, и Томас некстати вспомнил, с содроганием плечей, что луна — солнце мертвецов, что встают по ночам из могил и шастают по дорогам — вампиров и всякой нехристианской нечисти.
Прошли по узкой тропке, что вилась под обрывистым берегом. Волны с грохотом, словно на море, набегали на берег. Вдали мелькнула обнаженная спина, показалось смеющееся лицо, затем плеснул крупный рыбий хвост, и странное существо исчезло.
Они вышли к широкому причалу из толстых бревен, вбитых в речное дно. Поверх блестели бревна тоньше, плотно подогнанные, со стесанными боками. Причал был новым, добротным.
Олег кивнул на бревенчатый домик, тот возвышался на круче:
— Дом перевозчика... Завтра на рассвете с того берега придет паром. Ты переправишься в Киев. А там рукой подать до Британии! Через Чехию, Германию и Францию.
— А ты?
Калика не ответил, медленно брел вверх по склону к домику. Томас пожал плечами, в животе урчало: за всю дорогу на спине дракона не ели, а сейчас смок унес на спине все оставшиеся тридцать восемь мешков с мясом, подарок свирепых детей степей. В тесной пещере веревки лопнут, мешки свалятся, смоку еды хватит надолго, калика продумал все, зря лишь взялся судить о некоторых особенностях христианской веры, ведь для смока могли заработать не сорок мешков мяса, а все восемьдесят...
В животе громко квакнуло, кишки завозились, требуя мяса, Томас поспешно отогнал мысли о еде и юных половецких девственницах, подошел к бревенчатому домику. Тот выглядел слепым, окна закрывали не ставни, изнутри были задвинуты толстыми досками.
Олег пошел вдоль стены, держась за бревна, ощупывая их, поглаживая. Лицо его было странное. Громко залаял, не вылезая из конуры, огромный пес, устрашающе погремел цепью.
— Идем, — сказал Томас. — Заночевать хочешь? Ночь тепла, переночуем на причале.
— Погоди...
Он пошарил на подоконнике, суетливо поднес к глазам сверток, с радостным всхлипом осел прямо на землю, привалившись спиной к стене:
— Дома!.. Великий Род, я уже дома!
Томас подхватил его, помог встать, ибо пес с ворчанием начал выползать из теплой будки. Они вернулись на причал, Олег сел на бревна, развернул сверток. Томас сглотнул слюну: на широких листьях лопуха темнел каравай ржаного хлеба, два ломтя мяса, полдюжины луковиц.
— Обереги подсказали? — спросил он с великим уважением. Олег разломил хлеб, протянул Томасу:
— Они самые.
Томас отрицательно покачал головой:
— Не стану краденое.
— Дурень, это для нас.
— Сэр калика... кто мог знать, кроме Семи Тайных, что мы здесь?
— Русь знает. Мы уже на Руси, понял?.. Вернейшая примета — хлеб на подоконнике. У нас обычай: оставлять еду для беглых, изгоев, странников, паломников. Днем хозяева дают сами, а когда ложатся спать — оставляют на подоконниках.
Томас едва не выхватил хлеб, с рычанием вонзил зубы. Краюшка подсохла, утром сожрут свиньи или козы, благополучные хозяева испекут новый, а странникам и такой лучше королевских караваев.
— Замечательный обычай, — согласился он с набитым ртом. — Как, говоришь, называется эта страна?
В воде плескались крупные рыбины, от причала к тому берегу пролегла широкая дорожка из лунного серебра. Они сидели на краю причала, свесив ноги, калика качал ногой, Томас посматривал неодобрительно: кто качает ногами — тот качает бесов, но помалкивал. Лицо калики странное, мрачное, хотя уже прибыл в свой город!
Все тело зудело, Томас сбросил доспехи. Темная разогретая за день вода приняла его охотно, он с наслаждением смывал пот и пыль, чесался, драл кожу крепкими ногтями, стонал сквозь зубы. На правом плече из-под темной грязи выступило белое пятно.
Олег пробормотал со странной ноткой в голосе:
— Любишь воду, потомок Пелопа...
— Какой еще Пелоп? — пробурчал Томас. — Ты меня заездил своими нечестивыми намеками! Прямо изнамекивался весь.
— Пелоп, — сказал Олег протяжно и важно, явно кому-то подражая, — герой, сын Тантала. Тот убил сына и подал богам как самое лучшее угощение. Ну, тогда такие обычаи, такие боги... Но те вдруг да разгневались, они как раз за день до того перестали есть людей... отец Зевса еще ел, а Зевс уже не стал, а все только по животным. Так что боги велели Гермесу вернуть бедного Полопа к жизни. Тот собрал мясо и заново сварил в том же котле. Пелоп оттуда вышел еще краще, так всегда получается, только без одного плеча. Оказывается, его в благородной задумчивости сожрала Деметра, опечаленная пропажой дочери. Ну, Гефест был среди гостей, тут же изготовил новое плечо из слоновой кости. С той поры у потомков Пелопа на плече проявляется это белое пятно...
Томас застыл в воде по пояс, прислушивался, но на всякий случай хмурился. Калика говорит о каком-то язычнике, но этот язычник — герой.
— Я видел еще у кого-то такое пятно, — сказал он нерешительно. — В Святой Земле... Как бы не у вождя сарацинов!
Олег удивился:
— Ну и что? Пелоп постранствовал по свету, постранствовал.
— А что, — спросил Томас саркастически, — половцы тогда среди сарацин жили? Я тебе тех половцев век не забуду.
— Вряд ли, но хорошие обычаи живут везде.
Томас нахмурился, уязвленный. Буркнул:
— Язычество!.. Какой-то Пелоп. Я Мальтон, а не Пелоп. А что он еще делал?
— А что жизнь заставляла, — сказал Олег хладнокровно. — Стал царем, но троянский царь Ил едва не захватил его самого в его царстве, пришлось улепетывать по морю. В Греции сватался к Гипподамии, но ее отец ставил женихам условие, что отдаст победившему его в беге на колесницах. Отец то ли сам неровно дышал к дочери, то ли предсказали смерть от зятя. Словом, Пелоп сумел подговорить возницу царя, тот бронзовую чеку тайком заменил восковой. Когда колесницы помчались, царь как обычно дал фору, а потом стал догонять, чтобы ударом копья в спину... Словом, колесница опрокинулась, а царь был грузен и зело тяжел, так что убился. Да еще до самой смерти! Возница стал просить обещанное, ведь Пелоп наобещал даже свою невесту на первую ночь, но Пелоп лишь спихнул дурака в море. Правда, тот, падая, проклял все его потомство.
Томас соскабливал грязь ногтями все медленнее, слушал.
— Ну, в проклятие я поверю. Не зря же попадал с тобой в такие переделки! Но чтоб мой предок предательски столкнул в море... даже дурака? Нет, я — Мальтон.
— Как хошь, — сказал калика равнодушно. — Ведь проклятие преследовало все потомство, особенно Атрея и Фиеста... Не слыхал? Кстати, вся южная Греция, на которую Пелоп распространил власть, стала вместо прежней Апии называться островом Пелопа. То-есть, Пелопонессом.
Томас навострил уши. Сказал с неуверенностью:
— Ну, возможно, это все-таки давний предок и рода Мальтонов...
— Он еще Олимпийские Игры учредил, — добавил калика.
— А это что?
— Игры такие...
— Языческие? Нет, Пелоп не мой предок.
— Вроде рыцарских турниров. И сам стал первым победителем.
На честном, уже наполовину отмытом, лице рыцаря стали видны следы внутренней борьбы. А Олег сложил оставшиеся луковицы Томасу, поднялся. Голос его был тяжелым:
— Золотых монет у тебя хватит, чтобы в Киеве купить коня. Дальше дорога идет сравнительно безопасная. Страны уже не столь дикие, как те, где мы прошли.
Томас торопливо вылез, мокрый натянул вязаную одежку, влез в доспехи. И лишь тогда взглянул калике в зеленые глаза, что сейчас были темными как два лесных озера:
— А ты?
Олег покачал головой:
— Незачем мне в Киев... Я отшельник, пещерник, а все пещеры — на этом берегу.
Они обнялись, калика отвернулся и быстро пошел прочь. Томас молча наблюдал как высокая фигура постепенно источалась в лунном свете, напоследок блеснули искорки на отполированной рукояти меча, и все растворилось в темноте.
На душе было тоскливо, хотя не однажды за бродячую жизнь странствующего рыцаря приходилось расставаться с прекрасными друзьями. Кто погиб, кто осел на пожалованной земле, кто вернулся в родной замок, кто просто ушел вот так, коротко обнявшись и пожелав счастья, чтобы когда-то в старости бегло вспомнить старого друга и дальние края...
Вздохнув, Томас снова сел на краю причала. Есть уже не хотелось, он вздохнул, опустил остатки хлеба и мяса на широкие мягкие листья, похожие на слоновьи уши. С первой переправой надо попасть в город, купить коня, а лучше — двух и спешить через цивилизованные страны, дабы успеть ко дню святого Боромира. Благодаря смоку-дракону половину дороги проделал за двое суток, теперь в запасе по крайней мере неделя!
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 22 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |