Рокамболь звериным чутьем ощутил неладное, закричал обеспокоенно:
— В пыточный подвал!.. Там узнаем все.
Калику ухватили с двух сторон, повисли на плечах. Тот внезапно взревел страшным нечеловеческим голосом, веревки затрещали, взвились как тонкие гибкие змеи. В два огромных прыжка оказался на верхней ступени, взмахнул кулаком, и Рокамболь, описав длинную дугу, упал на землю перед замершими стражами и остался недвижим.
Томас напрягся, рванул цепи. Железо устояло, однако чуял буйную мощь, рванул сильнее, и руки разлетелись в разные стороны! Торопливо наклонился, ухватил цепь на ногах. Звонко хрустнуло, в кулаке остался конец смятой цепи. Не останавливаясь смял насевших стражей, что пытались тащить в подвал, кого-то стоптал, раздавил, бросился вслед за каликой. За ним с криком кинулись остальные. Горвель понуждал коня подниматься по ступеням, подковы скользили по гладкому мрамору, конь пугался, останавливался, пятился.
— Поздно! — закричал Олег громовым голосом.
Он ударился всем телом в белоснежную колонну. По блестящему камню побежали трещины, колонна выгнулась в другую сторону, две-три тяжелые глыбы выпали, как выбитые тараном, с грохотом покатились по ступеням, сбивая с ног и калеча набегающих снизу латников.
Томас ухватился за другую колонну, потряс, подражая калике, но мраморный столб, удерживаемый кровлей, устоял. В трех шагах Олег упал, уворачиваясь от брошенного копья, перевернулся через голову и в прыжке саданулся о другую колонну. Вверху послышался треск, на пол со стеклянным звоном посыпалась цветная мозаика. Покатились тяжелые глыбы, от колонны остался широкий каменный пень. Глыбы раскатились, сбивая с ног стражей, его тяжелая крыша удержалась, лишь просела, оттуда уже не дождем, а цветным градом сыпались стекляшки, мелкие камешки.
Олег с разбега прошиб третью колонну, успел добежать до четвертой, когда страшно загремело, рядом упала тяжелая каменная плита, брызнула мелкими обломками. Послышались крики раздавленных людей, и тут сверху обрушилась каменная лавина.
По плечу Олега больно ударило, на него падали глыбы, плиты, мелькали
барельефы, летящие нимфы, безголовые сатиры. Сквозь облако искрящейся пыли и мелкой крошки видел могучую фигуру Томаса — тот хватал, давил, отбрасывал, снова хватал. Потом туча падающих камней и рухнувшей крыши скрыла рыцаря, Олег бросился в ту сторону, прыгая через груды мрамора, ничего не видя в облаке пыли:
— Томас!.. Сэр Томас!.. Отзовись, сэр Томас!
Медленно посветлело, грохот утих. Олег увидел, что крыши больше нет, солнце прожигает лучами насквозь пыльное облако, что оседает очень быстро — мрамор! Олег закричал снова:
— Томас! Да отзовись же!
От огромного дворца остались груды развалин. Олег стоял по пояс в белых разломанных глыбах. Как великаньи зубы торчали пеньки колонн, огромные глыбы раскатились по зеленому двору. Облако тяжелой мраморной пыли уже опустилось, покрыв развалины и траву во дворе серебристым налетом.
Рядом с Олегом из-под глыб пробился ручеек крови. Олег в страхе разбросал камни, там лежали крест-накрест два стражника, оба похожие на расплющенных колесом телеги жаб.
— Томас!.. Сэр Томас!
Слева послышался стон. Олег принялся расшвыривать глыбы, обломки, увидел торчащие ноги. Не успел убрать последние глыбы, как вся груда камней зашевелилась, рассыпалась, и Томас поднялся во весь рост. Глаза были ошалелые, он покачивался, руками хватался за воздух. На запястьях звенели обрывки цепи.
— По голове шарахнуло? — спросил Олег прямо в ухо.
— Пречистую увидел... — прошептал Томас ошалело. — Сперва молнии сверкнули, потом звезды посыпались, затем будто языческий бог молотом шарахнул по затылку... Сэр калика, почему все бьют по одному и тому же месту?
— Все люди одинаковы, — пробурчал Олег. — Ваш пророк заявил: нет в мире ни эллина, ни иудея, мол, все как доски в заборе. Тебе надо было жевать одолень-траву, а не глотать, как голодная утка!
От ворот бежали двое воинов: все, что осталось от стражи Рокамболя. Мечи болтались на поясах, что-то орали, глаза были вытаращены. Передний увидел Олега и Томаса среди развалин, на бегу выдернул меч.
Олег подхватил огромный обломок, с коня размером, швырнул навстречу воинам. Глыба тяжело ударила в землю прямо перед ним, взрыхлила почву, подскочила и покатила дальше, задев одного стража краем, разнесла ворота и выкатилась на дорогу. Страж остался лежать, ухватившись здоровой рукой за поврежденное плечо, второй остановился, посмотрел на странных гостей, на раненого друга, попятился.
Томас тяжело захромал через двор к хозяйственным пристройкам. В конюшне испуганно ржали кони, ворота трещали. Олег выбрался из развалин, заспешил за Томасом. В голове была странная легкость.
Томас вышиб ворота, выбрал коней. Олег осмотрел, одобрил: рыцарь в лошадях разбирается лучше, чем в людях. Испуганных коней удерживает легко, хотя одолень-травы сжевал самую малость, Олег остальное съел сам.
— Сэр калика, как долго действует одолень-трава?
— Солнце уже садится, — ответил Олег тяжело. — К полуночи выветрится...
— Так мало?.. Надо успеть отнять Святой Грааль к полуночи! Тогда можно умереть как добрым христианам.
— Я родянин, — напомнил Олег мрачно.
Они вихрем вылетели за ворота. Олегу казалось, что двигаются словно замерзающие на морозе улитки. Томас тоже без нужды торопил испуганных коней, что все еще не могли опомниться от страшного грохота.
Олег оглянулся на белеющую груду камней, бросил угрюмо:
— Слишком хороший могильник для твоего друга!
— Христос велел прощать, — лицемерно вздохнул Томас. — Дьяволу долго придется раскапывать руины, прежде чем отыщет придавленную душу негодяя... Конечно, противно брать в руки, но надо же тащить в ад.
— Пусть сразу в суму, — посоветовал Олег.
Солнце до половины опустилось за горизонт, когда дорога вывела их на холм. Откуда увидели высокий массивный замок, тот возвышался на холме, явно насыпанном для этой цели. Вокруг вздымалась каменная стена, перед ней тянулся ров с водой. Через ров переброшен широкий подъемный мост, в заходящем солнце блестели толстые железные цепи.
— Уверен? — спросил Томас нервно, — что чашу отвезли туда?
— Другого замка поблизости нет, — ответил Олег без особой убежденности в голосе. — Да и обереги говорят, что твоя чаша там.
Томас покосился на калику. В лохмотьях, избитый и измученный, он все же ухитрился сохранить обереги. Впрочем, наемники Коршуна щупали их, он видел, но не польстились на деревянное ожерелье, вырезанное к тому же грубо, неумело.
Кони, хрипя и роняя пену, донесли их до ворот, в это время по равнине уже пролегли красновато-черные тени. Над краем земли торчал лишь багровый краешек, затем и он опустился, на землю упали сумерки.
Над воротами замка поднялась голова в блестящем шлеме. Человек был хмурый, с раздраженным лицом, глаза из-под набрякших век смотрели злобно.
Томас, не слезая с коня, постучал в обитые железными полосами бревна ворот:
— Эй, открывай!
Стражник поинтересовался тягучим, как старая патока, голосом:
— Хто такие?
Томас покосился на лохмотья калики, на свои изодранные остатки одежды, что висели как на пугале. Железные браслеты угрюмо блестели на руках и ногах, обрывки цепей позвякивали.
— Не видищь, дубина, божьи странники! Калики! Открывай быстро.
Стражник даже наклонился, с интересом рассматривая божьих странников, что рычат и лаются, как разбойники:
— Оно и видать, что самые что ни есть божьи!.. Подождите до утра. Явится управитель, разберется.
— До утра? — вскрикнул Томас затравленно. — Сейчас даже не ночь!
— Скоро будет, — пояснил стражник уже добродушнее. — День да ночь — сутки прочь. Прошел бы день, а ночи, слава Богу, не увидим... Места тут тихие, чего, спрашивается, ездиют? Не сидится им. Шастают, шастают...
Он шумно почесался, зевнул с волчьим завыванием. Томас молча хватал ртом воздух от ярости, а Олег со скорбным лицом слез с коня, сказал кротко:
— Брат Томас, подержи коня. Таков мир сотворил Род, что люди лучше понимают силу, чем правду. Подай коней назад, а я вышибу ворота этого гнусного хлева.
Стражник наверху гулко захохотал, лицо из болезненно-желтого стало багровым:
— Вышибет!.. Ха-ха!.. Сарацины тараном пробовали!.. Намучились, как медведи возле рыбы...
Олег отступил на три шага, набычился, задержал дыхание. Стражник весело заржал, но Олег внезапно ринулся на ворота, ударил в плотно сбитые бревна. Томас вздрогнул от страшного треска, грохота, скрипа раздираемых железных полос. Кони прыгали, пытались выброситься с моста в ров, Томас удерживал железной рукой, а когда повернул голову к воротам: не поверил глазам. В них словно ударила скала, выпущенная из великанской катапульты: огромные запоры не дали распахнуться створкам, зато ворота целиком вынесло из стены — лежали внутри двора в трех саженях от пролома. В стенах каменной арки зияли дыры от штырей, сыпалась кирпичная крошка.
Калика лежал распластавшись как лягушка на воротах, с которыми его вынесло во двор. Томас не успел повернуть коней, как он поднялся, шумно выбивая из одежды кирпичную пыль и мелкую крошку. Ругался он так, как могут лишь паломники, которые видели и Крым, и Рим, и попову грушу, не говоря уже о Иерусалиме, где побывала и погадила каждая собака.
Томас гордо въехал в зияющий пролом, ведя в поводу коня калики. Наверху висел, истошно вопя, уцелевший страж. Из багрового стал белым, ноги безуспешно царапали воздух.
Из пристройки вблизи ворот выскакивали, оглушенные грохотом, стражи. Глаза лезли на лоб, ибо вместо привычных несокрушимых ворот зиял далекий темный лес, из которого нехорошо дуло. Из стен с обеих сторон торчали массивные крюки и петли, на которых когда-то висели тяжелые створки ворот.
Томас остановил второго коня возле Олега, тот все еще с отвращением выбивал мелкие камешки из лохмотьев, Томас жестом указал на пустое седло, Олег уныло отмахнулся:
— То залезать, то снова слезать... До чего же жизнь одинаковая!
Он пошел через двор к главному дому. С крыльца уже сбежали, звеня оружием, воины. Томас безуспешно хватал себя за бедро.
Их окружили, но Олег не поворачивал головы, пошел прямо по ступеням. Томас соскочил на землю, надменно бросил поводья в лицо ближайшего болвана с топором в руках, пошел за каликой. Сзади послышался вопль: болван, хватая поводья, выронил топор себе на ногу, теперь орал, прыгал на одной ноге, ухватил ушибленную обеими руками, а кони, все еще вздрагивая от испуга, ринулись по двору.
Каменные ступени под их шагами не вдавливались в землю, чего страшился Томас, ни одна даже не треснула, и он с облегчением понял, что при всей чудовищной силе вес остается тот же, ведь пучки одолень-травы весили меньше дохлой мыши.
Томас и Олег вошли в передний зал, где под дальней стеной в огромном камине полыхали березовые поленья, багровый свет освещал все помещение. Двое в доспехах сушили возле огня тряпки, на железной решетке стояли болотные сапоги, пахло рыбьими внутренностями. Оба с удивлением оглянулись на странных оборванцев, за которыми опасливо вошли, держась на почтительной дистанции, трое латников с обнаженными мечами.
Олегу надоело оглядываться на звяканье за спиной, он внезапно обернулся, страшно перекосил рожу и затопал ногами. Всех троих как ураганом вынесло, в дверях столкнулись, зазвенел оброненный меч, а дальше слышно было как по ступенькам катилось крупное, хряпало, хрустело и хрипело. Томас сделал движение вернуться за мечом, тот лежал на пороге зала и блестел, как гриб поганка, в лунном свете, но Олег цепко ухватил за руку:
— Сэр монах, пристало ли нам оружие?
Томас осторожно высвободился, лицо побледнело, а в глазах было страдание:
— Сэр калика, одолень-траву едят листиками, а не жрут как кони!
Олег ответил сокрушенно:
— У нас зимой днем с огнем зелени не отыщешь! Не то, что в этих краях, где круглый год лето. Мы, гипербореи, наедаемся сразу.
Они прошли зал, стражник отпрыгнул от разукрашенной двери. Что-то его предупредило не останавливать странных бродяг. Томас пнул ногой, опережая калику, створки с треском распахнулись, на пол брякнулся вывороченный с мясом засов, а с потолка посыпался мусор.
В главном зале стены в коврах, красиво висели мечи, топоры, палицы и рыцарские щиты, а посреди зала вокруг двух столов стояли дубовые лавки из половинок расколотого дуба. Олег кивнул Томасу, молча поясняя, что здесь приняли меры против скандалистов, что в разгар выпивки могут ухватить лавку и, размахивая ею, сокрушать гуляк.
Оба стола были из толстых мраморных плит, покоились на квадратных серых глыбах камня. В зале с двух сторон под стенами полыхали камины, хорошо пахло ароматным дымом, горелой шерстью. Пол был из огромных глыб, как и стены угрюмого замка, щели замазаны серой глиной. Впрочем, тяжелые глыбы были подогнаны так плотно, что в щели между ними не пролез бы даже муравей.
Томас сел за стол, заявил надменно в пространство:
— Хозяин!.. Быстро, кривоногие! Всех перепор-р-р-рю!
В дверь, через которую только что вошли, заглядывали рогатые головы в шлемах и без. При грозном реве Томаса исчезли, начали появляться снова не сразу и не все. Олег бродил вдоль стен, рассматривал оружие. Сердце стучало гулко, грозя насмерть разбиться о реберную клетку. Когда приближался к дверям, там пустело, по ступеням часто стучало, словно рассыпали горох, и горошины катились до самого подвала.
От дальней двери донеслось тяжелое звяканье. Появился высокий человек, настолько закованный в железные доспехи и похожий на металлическую статую, что Олег невольно повернул голову, проверяя, на месте ли Томас. Томас, весь в лохмотьях и с голыми руками и ногами, скривился в понимающей усмешке. Блестящее железо закрывало рыцаря с головы до пят, но забрало поднято, открывая узкое обветренное лицо, красное, немилосердно обожженное южным солнцем. Глаза его были серыми, цвета древесной коры. Когда он шагнул в зал, за плечами появились воины, в руках блеснули мечи и тяжелые топоры.
Один из воинов держал ярко пылающий факел, но лицо рыцаря оставалось в тени.
— Кто такие? — прорычал рыцарь.
Ладонь лежала на рукояти огромного меча. Голос был похожим на львиный рык, и сколько Олег не вслушивался, не уловил растерянности или страха, которые часто прячутся под мощным ревом, только удивление и любопытство. Он промолчал, собираясь с мыслями, а Томас покосился на калику, ответил нарочито смиренно, передразнивая друга даже в интонациях:
— Мы... смиренные паломники... Идем от Гроба Господня в Русь. Живем аки птахи небесные: ходим по дорогам да кизяки клюем... Исчо хвалу Пресвятой Деве поем... Вериги носим...
Он поднял руки, демонстрируя стальные браслеты, растершие мясо до кости. Обрывки цепи звякнули.
Рыцарь неспешным шагом приблизился к столу, где сидел Томас. Доспехи звенели при каждом шаге, заставляя Томаса ревниво дергаться. Воины вошли следом, но рассредоточились под стенами, у каждого второго блистали копья с широкими сарацинскими наконечниками. Рыцарь остановился в двух шагах от Томаса, всмотрелся:
— Смиренные паломники?.. С каких пор сэр Томас Мальтон из Гисленда, что на берегу Дона, стал смиренным странником?.. Раньше даже спать ложился не с девкой, а с мечом!
Томас вздрогнул, но не поднялся, ответил медленным контролируемым голосом:
— Как видишь, сэр Бурлан, я без меча.
Рыцарь произнес неприятным голосом, где просвечивается издевка:
— И без девки. Правда, с другом паломником... гм... кто лихорадку здесь подцепит, кто гадкие привычки... Меч потерял?
Томас вспыхнул, кровь мгновенно прилила к щекам, но с явным усилием заставил себя расслабить плечи, ответил ровным голосом:
— С помощью Пресвятой Девы мы добиваемся своего и без мечей. Народец вокруг подлый, а свой благородный меч я обнажаю для благородных противников. Например, похитителю Святого Грааля уже пришла смерть от моей голой руки... Нет, я побил его как собаку — камнем. А теперь я пришел за Святым Граалем!
Глаза Бурлана были цвета воды, что течет через речные валуны. Веки почти сомкнулись, так хищно сузились глаза:
— Если ты без доспехов, аки птаха без перьев... а по-нашему, по-рыцарски, вроде ощипанной вороны, то и честь тебе будет оказана как странствующему бродяге. А не угодишь, разопнем на воротах!
Воины задвигались, переглянулись, начали приближаться осторожными короткими шажками. Острия копий смотрели Томасу в грудь. Он не нашелся, что ответить сразу, а Олег от стены спросил невинно:
— На старых воротах, аль на новых?
Бурлан смотрел непонимающе. К нему подскочил воин, угодливо зашептал на ухо. Бурлан вздрогнул, быстро шагнул к окну. Несколько мгновений смотрел, не веря глазам своим, вдруг побледнел, пальцы обеих рук впились в подоконник. Со двора все еще доносились слабые вопли, крики, лязг железа.
— Что с воротами? — потребовал Бурлан сдавленно.
— Прогнили, — ответил Олег небрежно. — Дунул-плюнул, вот и рассыпались. Распинать придется на новых! Ежели соорудить, конечно, времена трудные...
Томас нетерпеливо похлопал ладонью по столу:
— Сэр Бурлан! Я требую вернуть украденную у меня чашу. Немедленно!
Воины вдоль стен переглядывались, Бурлан отвернулся от окна, проговорил все еще сдавленным голосом, словно невидимая рука держала за горло:
— Чашу мне оставили на сохранение. Я не знаю, почему такой переполох из-за нее, у меня, например, сундуки полны серебряными и золотыми кубками, а это простая медная. Но просил подержать у себя знатный человек, так что я просьбу исполню.
— Где чаша? — потребовал Томас.
Бурлан оглянулся на воинов, они сгрудились, загораживая дверь. Бурлан нехорошо улыбнулся, сказал громче:
— Прямо за этой стеной. Стоит на полке возле светильника. Сумеешь взять? Возьми.
Воины покрепче сжали мечи, глядя на двух безоружных странников из-под надвинутых до бровей шлемов. За спинами виднелись наконечники копий, торчали шишаки шлемов. Томас начал подниматься, покраснел от гнева. Олег быстро сказал:
— Ваше священство, я рангом пониже... Сейчас принесу!
Он как стоял возле стены, на которую указал Бурлан, так и ткнулся в нее. Раздался треск, по стене пробежали глубокие трещины, огромные глыбы с грохотом вывалились. Олег шагнул за ними вслед, оставил в зияющем проломе облако пыли. Томас дернулся, но заставил себя оставаться за столом, напустил скучающий вид. Бурлан побелел как снег, челюсть отвисла, а глаза выпучились и застыли. Два воина выронили копья и с воплями унеслись.
Из пролома слышались крики, лязг, затем в красном свете камина возникла сгорбленная фигура. Олег отшвырнул пинком глыбу камня, размером с голову быка, чихнул, подняв облачко пыли. К груди он прижимал медную чашу, закрывая бережно ладонью от падающих в проломе камешков. Со смиренным поклоном поставил перед Томасом, еще раз поклонился:
— Ваше игуменство, вот ваша лохвица.
Томас потрогал кончиками пальцев зеленоватый от старости, выпуклый бок чаши, поинтересовался в пространство:
— Что за порядки в этом хлеву?.. Неужели здесь смиренным гостям не дают поесть? Ведь где нам придется пировать затем?
Олег шумно отряхивался, хлопал ладонями, выбивая из лохмотьев тучи пыли. Он уловил грустную ноту в нарочито бодром голосе рыцаря, но молчал — никто еще не вернулся с того света, чтобы сказать, чем там кормят. В волосах блестели мелкие камешки. Глыба камня, которую отшвырнул пинком, лежала на той стороне зала. Воины смотрели на нее со страхом — не всякий взялся бы сдвинуть с места.
Бурлан со скрипом повернул голову, сказал осевшим голосом:
— Принесите еду... паломникам... гостям...
Олег осторожно опустился на лавку рядом с Томасом. Двигался медленно, словно умный конь среди хрупкой посуды, даже лавку ощупал, прежде чем сесть. Бурлан все еще стоял у окна, уже не глядел во двор. Вытаращенные глаза не отрывались от пролома в стене, куда теперь мог вдвинуться всадник на коне. Олег приветливо повел дланью:
— Сэр хозяин... Бурлан или Бурдан... или Буридан... изволь отобедать с нами?
Бурлан вздрогнул, с трудом оторвал взор от зияющей дыры. Олег помахал приветливо, и Бурлан деревянными шагами приблизился, опустился на скамью против Томаса. Их глаза встретились, остатки крови отхлынули от лица Бурлана: глаза странствующего рыцаря-оборванца горели как две вифлеемские звезды, на щеках вспыхивали и гасли яркие алые розы. За спиной Томаса зиял пролом, где мелькали люди, кричали, кого-то долго вытаскивали из-под камней, уносили, чадили упавшие на пол факелы.
Через пролом выбрался, перешагивая через огромные глыбы, вывалившиеся даже в зал, челядник в грязном засаленном фартуке. В руках у него мелко дрожал поднос, а когда поставил на середину стола, Томас скривился: мясо холодное, хлеб черствый, хоть другую стену им проламывай. Олег посочувствовал:
— В постный-то день, а?.. Положено рыбу, травку...
Томас, который как раз вонзил зубы в первый ломоть мяса, отпрянул, сказал раздраженно:
— Сэр послушник, всегда напоминаешь либо слишком рано, либо слишком поздно!
Челядин поспешно унес мясо, Томас проводил его голодным взглядом. Олег крикнул вдогонку:
— Рыбки ему!.. Рыбки!.. Я видел у вас крупную рыбу — о забор чесалась, когда мы въезжали... гм... в ворота. Чесалась и хрюкала!
Бурлан переводил ошарашенный взгляд с Томаса на Олега. У обоих были очень серьезные голодные лица. Олег потянул ноздрями, сказал с издевкой:
— У хорошего хозяина нашлось бы чем промочить горло... Но здесь, как видишь, сэр игумен, сами с голода пухнут!
Бурлан вспыхнул от оскорбления, сказал сразу:
— Вон там через три зала стоят пять бочек кипрского вина! А в подвале двенадцать бочек мадеры, церковного кагора и северной паленки!
— Вот за это спасибо, — ответил Олег любезно.
Бурлан не успел прикусить язык, сообразив ошибку, а странный бродяга уже как слепой грохнулся в стену, на которую указал хозяин, с жутким грохотом проломился через нее, оставив зияющий пролом от пола и до потолка. Огромные глыбы, способные расплющить медведя, рушились ему на голову и плечи, скатывались по спине. Он чихнул от пыли, исчез.
Бурлан сидел желтый как мертвец. На висках дергались синие жилки, лицо вытянулось, нос заострился. Вскоре в той стороне снова прогремело, раздался раздраженный рев, грохот раскатившихся камней, тяжелые шаги, а потом опять был жуткий треск, грохот, падение камней, испуганные вопли, жалобный крик.
Принесли свежее жареное мясо, Томас жадно ел, его мучил зверский голод, не заметил, как пальцы заскребли по пустому подносу. Челядинцы исчезли. Тут же на столе появилась рыба, что чешется о забор и хрюкает, а также та рыба, что хлопает крыльями в зарослях камышей. Собственно, Томас без угрызения совести ел бы и настоящее мясо, путешествующие могут сбиться со счета дней, а то и вовсе потерять календарь, но калика некстати напомнил о посте... Рука Томаса застыла, он ощутил прилив гнева. А что, если калика просто дразнится? Вряд ли он сам, язычник проклятый, ведает, когда пост, а когда мясоед. Или хотел, чтобы ему больше осталось?
Он снова нащупал пустой поднос, раздраженно повел глазами на слуг. Те засновали шибче, подавая на стол жареных лебедей, гусей, уток, перепелов, а между ними жареного кабанчика, пару печеных индюков с яблоками, оленину... Когда наконец принесли пойманных в пруду карасей, Томас вяло помахал рукой, чтобы убрали, он-де сыт, а его другу надо начинать с жареного медведя или на худой конец с вола.
В зал периодически доносился грохот, прерываемый недолгими периодами затишья. Томас ел, особенно не прислушивался, но скоро смутно удивился: Бурлан сказал вроде, что вино расположено всего через три зала? Это ведь надо проломиться через три стены... Или четыре?.. Но грохотало намного больше. Неужели бедный калика заблудился в непривычном для него, язычника, лабиринте ходов и залов замка, и теперь ходит везде, проламываясь сквозь стены, обрушивая лестницы и переходы, забивает себе дыхальце пылью, а он, Томас Мальтон, сидит и жрет, как кабан, когда друг бродит по чужому замку голодным?
Он выплюнул кости на середину стола, начал подниматься, намереваясь пойти навстречу отдаленному шуму... а еще лучше — в противоположную сторону, чтобы не догонять, калика ушел далеко, как вдруг по стене напротив пробежала жуткая трещина, грохнуло, огромные глыбы рухнули в зал, раскатились, и в проломе возникла сгорбленная фигура калики. Он как Атлант держал на спине сорокаведерную бочку.
Бочка краем застряла в проломе. Калика рассерженно заревел, пинком обрушил торчащие глыбы внизу, локтем сбил валун, что выпирал на уровне плеча. Огромный камень обрушился на ногу, калика нехорошо помянул Христа, Пречистую и ее рыцаря, что сидит, жрет да хлебалом щелкает, вместо того, чтобы помочь по-христиански, ведь лакать будет по-рыцарски — в три глотки...
Он пробовал сунуться снова, Томас заорал предостерегающе:
— Бочка разломится!
От его страшного крика со стен попадали факелы, а у воина, что мужественно торчал в дверном проеме, снесло шлем. Калика нехотя опустил бочку на раскатившиеся глыбы, снова перебрал всю возможную родословную Пречистой, со своими вставками — язычник, гореть ему в адовом огне! — с ревом обрушил почти всю стену, обхватил бочку и перенес к столу. Глыбы тяжелого камня раскатились по всему залу, одну донесло до самого стола, и Томас с удовольствием поставил на нее ногу и уперся локтем в колено.
Олег бережно опустил бочку возле стола, легким ударом вышиб дно. Одуряющий запах шибанул в ноздри. Томас охнул, жадно ухватил ковш побольше. Лицо Бурлана стало обреченным. Олег, глядя на хозяина, кивнул:
— Что делать, я не люблю кипрского. Добрался, попробовал... Нет, думаю. С детства любил сладкое. Церковный кагор в самый раз! Отправился за ним, но где-то сбился с дороги... Надеюсь, вам не очень нужны были те картины, что украдены из Иерусалима? Они испортились, когда на них рухнули мраморные статуи, украденные в Месопотамии или в Вавилоне... Они бы не рухнули, но я поскользнулся на потеках драгоценного розового масла, когда нечаянно зацепил те бочки, сослепу приняв их за орнамент на стене...
Томас пил много и с удовольствием. В голове была странная легкость, пустота. Звуки становились то громче, то тише. Даже зал вроде бы то сужался, то расширялся, а факелы то бледнели, то вспыхивали так ярко, что глаза жмурились сами собой. Протянул руку к мясу, но пальцы вытянулись на несколько саженей, а блюдо оказалось вовсе на другом конце стола. Он пьяно захохотал, схватил большой кусок, едва не выронил, поймал на лету, с ревом вонзил зубы.
В зале остались три воина. Они теснились в дверях, готовые в любой момент удрать. Когда Томас уронил мясо, переглянулись, один попятился и потихоньку побежал вниз по ступенькам. Если эти двое напьются, то разнесут замок, как собачью будку. То ли стены из песка, то ли эта пара пришла из ада за душой хозяина?
Олег пожирал мясо, запивал вином, зачерпывая ковшиком. Бурлан мелко дрожал, не решаясь встать из-за стола. Он знаками показывал слугам почаще подавать на стол, паломники поглощали горы рябчиков, оленьи окорока, говяжьи вырезки, запивали водопадами вина. Томас раскраснелся, щеки лоснились, глаза блуждали. Он внезапно заорал диким голосом походную песню о Ронсевальском ущелье. Посуда затряслась, с потолка посыпалась крупная пыль с мелкими камешками, а третья стена сухо треснула — от изогнутого свода и до пола пролегла извилистая трещина.
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 24 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |