Сьюзен Элизабет Филлипс 2 страница

Не прошло много времени, как романтические мечты наивной пятнадцатилетней барышни, слишком много читавшей и совершенно неопытной, повстречались с жестокой реальностью.

Задний двор с зияющим брюхом пустого бассейна выглядел довольно зловещим, а простые деревянные лестницы, ведущие к заднему и боковому входам, заменили на каменные ступени, которые охраняли горгульи.

Энни миновала конюшню и проследовала по небрежно расчищенной лопатой тропинке к задней двери. Лучше бы Шоу был здесь, чем галопом носиться на одной из лошадей Эллиотта Харпа. Энни нажала кнопку звонка, но не услышала внутри перезвона. Дом был слишком большим. Она подождала и позвонила еще раз. Коврик у двери выглядел так, будто недавно на нем стряхивали с ног снег. Энни заколотила в дверь.

Та со скрипом растворилась.

Энни так замерзла, что без колебаний ступила в переднюю. Там на вешалках и крючках висели разнообразные предметы верхней одежды наравне со всевозможными швабрами и метлами. Энни завернула за угол, где открывался вход в кухню, и остановилась.

Все изменилось. В кухне больше не было ни шкафов из орехового дерева, ни сверкающих сталью принадлежностей, которые, как она помнила, находились здесь восемнадцать лет назад. Вместо них помещение выглядело так, словно сжалось и перенеслось назад через кривое зеркало времени в девятнадцатое столетие.

Стена между кухней и столовой для завтраков исчезла, от чего пространства стало вдвое больше прежнего. Высоко поднятые горизонтальные окна пропускали свет, но поскольку теперь они располагались по меньшей мере почти в двух метрах от пола, лишь самые высокие особы могли смотреть в них. Верхнюю половину стен покрывала грубая штукатурка, а нижняя часть облицована десятисантиметровыми простыми квадратными плитками белого цвета, некоторые со сколами по углам, другие потрескались от времени. Пол старый каменный, огромного размера закопченная пещера очага, пригодного, чтобы зажарить целого кабана… или браконьера, у которого не хватило ума не попасться за охотой на землях хозяина.

Вместо кухонных шкафов - грубо сколоченные полки с глиняными мисками и кувшинами. Высокие отдельно стоящие буфеты темного дерева возвышались по каждую сторону матово-черной печи «Ага» промышленного размера. В каменной деревенской раковине скопилась груда грязных тарелок. Медные кастрюли и ковшики – не сверкающие отполированные, а с выбоинами и явно побывавшие в частом употреблении – висели над длинным со следами царапин деревянным разделочным столом, предназначенным, чтобы отсекать на нем цыплячьи головы, рубить баранину или готовить силлабаб на обед его светлости.

Кухня, должно быть, претерпела реконструкцию, однако какую-то причудливую реконструкцию, отбросившую помещение на два столетия назад. И зачем?

«Беги! – завизжала Пышка. - Здесь что-то странное творится!»

Как бы Пышка ни закатывала истерики, Энни рассчитывала на деловую способность Милашки предусматривать все наперед, но Милашка отмалчивалась, и даже Негоднице не приходила на ум никакая острота.

Мистер Шоу?

Голос Энни лишился привычной силы выражения.

Когда ответа не последовало, она прошла дальше в кухню, оставляя на каменном полу мокрые следы. Снять ботинки? Да ни за что. Если придется спасаться бегством, то не в носках же?

Уилл?

Ни звука.

Энни миновала кладовую, пересекла узкий коридор, идущий вокруг столовой, и замешкалась у арочного проема в прихожую. Через переднюю дверь лишь слабенький свет проникал сквозь шесть квадратов стекла. Внушительная лестница из красного дерева все еще вела на лестничную площадку с мрачным окном из цветного стекла, ступени нынче покрывал ковер гнетущего темно-бордового цвета вместо цветочного многоцветья из прошлого. На мебели лежал тонкий налет пыли, по углам свисала паутина. Стены обшили толстыми панелями темного дерева, морские пейзажи заменились писаными маслом мрачными портретами богатеев и дам в платьях по моде девятнадцатого века, и ни один из которых, возможно, не был предком Эллиотта Харпа, что вел происхождение от ирландских крестьян. Но все это меркло на фоне рыцарских доспехов и чучела ворона, которые на входящих в дом навевали гнетущее впечатление.

Энни услышала наверху шаги и подошла ближе к лестнице.

Мистер Шоу? Это Энни Хьюитт. Дверь была открыта, и я вошла. – Она посмотрела наверх. – Мне нужно…

Слова застряли на языке. На вершине лестницы стоял сам хозяин дома.

Глава 2

Он медленно спускался с лестницы. Воплощенный в жизнь герой готического романа, одетый в жемчужно-серый жилет, снежно-белый галстук и темные бриджи, заправленные в высокие черные сапоги для верховой езды. Болтающийся сбоку предмет оказался дуэльным пистолетом со стальным стволом.

По спине Энни словно провели ледяным пальцем. Она спешно прикинула, не вернулся ли лихорадочный бред – или же воображение в конце концов сбросило ее с твердыни реальности. Однако то была не галлюцинация. Уж слишком настоящим казалось видение.

Энни с трудом отвела взгляд от пистолета, сапог и жилета, чтобы рассмотреть самого мужчину.

В тусклом сером свете волосы отливали как вороново крыло. Глаза яркой голубизны, чеканные черты лица. Мужчина не улыбался – все в нем служило воплощением высокомерного джентльмена девятнадцатого столетия. Энни захотелось сделать реверанс. Убежать. Сказать, что ей на самом деле вовсе не нужна эта должность гувернантки.

Мужчина очутился у подножия лестницы, и тогда она разглядела еще кое-что. Бледный шрам на конце брови. Шрам, которым лично его наградила.

Его, Тео Харпа.

С тех пор, как она видела его последний раз, миновало восемнадцать лет. Целых восемнадцать лет попыток похоронить память о том ужасном лете.

«Беги! Беги со всех ног!»

На сей раз в голове послышался не голос Пышки, а разумной практичной Милашки.

И кое-кого еще…

«Ну вот… Мы наконец-то и встретились». - Вечно презрительный тон Лео исчез, заменившись ее собственным голосом.

С готической обстановкой идеально сочеталась холодная мужественная красота Харпа. Высокий, стройный, изящно распутный. Белый галстук оттенял смуглый цвет лица, унаследованный от матери-андалузки, и еще отдаленно угадывалась сохранившаяся подростковая худощавость. Но аура богатого владельца ничуть не изменилась. Он бесстрастно разглядывал Энни.

Что вам надо?

У нее ведь было имя – он прекрасно знал, как ее зовут, – однако вел себя так, будто в дом проникла незнакомка.

Я ищу Уилла Шоу, - ответила Энни, ненавидя легкую дрожь в своем голосе.

Харп ступил на мраморный пол, инкрустированный черными ромбами из оникса.

Шоу здесь больше не работает.

Тогда кто отвечает за коттедж?

Об этом следует спросить моего отца.

Будто Энни запросто могла позвонить Эллиотту Харпу, проводившему зимы на юге Франции с третьей по счету женой, женщиной, которая, возможно, не сильно отличалась от Мэрайи. Живая непосредственность и эксцентричная манера одеваться в стиле одновременно и мужском и женском – брюки-дудочки, белые мужские рубашки, красивые шарфы – привлекли в свое время полдюжину любовников, в том числе и Эллиотта Харпа. Женитьба его на Мэрайе явилась мятежом на фоне кризиса среднего возраста против ультраконсервативного образа жизни. А Эллиотт дарил чувство защищенности, которое Мэрайя никогда не была способна достичь сама. В общем, они были обречены с самого начала.

Энни подвернула пальцы в ботиночках, приказав себе не давать себя в обиду.

Можно узнать, где я могу найти Шоу?

Харп чуть приподнял плечо, словно лень было тратить силы на полноценное пожатие.

Понятия не имею.

В сцену вторгся звонок очень современного мобильного телефона. Энни не заметила, что Харп держал гладкий черный смартфон в другой руке – той, что не поглаживала дуэльный пистолет. Пока хозяин дома вглядывался в дисплей, до Энни дошло, что именно этот человек прошлым вечером мчался через дорогу, не жалея прекрасное животное, на котором скакал. Впрочем, за Тео Харпом волочилось темное прошлое, когда дело доходило до благополучия живых существ, будь то животные или люди.

Вновь накрыла тошнота. Энни наблюдала, как по грязному мраморному полу ползет паук. Харп молча слушал, что говорят в трубку. Через открытую дверь позади него, ту, что вела в библиотеку, виднелся огромный письменный стол красного дерева, принадлежавший Эллиотту Харпу. Выглядел стол заброшенным. Ни кружек кофе, ни желтых блокнотов, ни книг. Если Харп и работал над очередной книгой, то только не здесь.

Я слышал о твоей матери, - вдруг сказал он.

Не «я сожалею о твоей потере». Впрочем, он насмотрелся в свое время, как Мэрайя третировала свою дочь.

«Выпрямись, Антуанетта. Смотри людям в глаза. Как ты можешь ожидать, что тебя будут уважать?»

А еще хуже: «Отдай мне книгу. Ты больше не будешь читать эту слюнявую чепуху. Только те книги, которые я скажу».

Энни ненавидела все эти книги. Может, кто-то и сходил с ума по Мелвиллу, Прусту, Джойсу и Толстому, только Энни мечтала о романах, изображавших бесстрашных героинь, которые твердо стояли на земле, а не бросались под поезд.

Тео Харп водил большим пальцем по ребру телефона, все еще поигрывая пистолетом в другой руке, и изучал ее импровизированное облачение бомжихи - красный плащ-капюшон, старый платок, поношенные замшевые ботиночки. Энни угодила в кошмар. Откуда этот пистолет? Причудливая экипировка? Почему дом выглядит так, словно перенесся на два столетия назад? И почему этот тип однажды уже пытался убить ее?

«Он не просто хулиган, Эллиотт, - сказала Мэрайя тогдашнему своему мужу. – У него что-то серьезно не в порядке с мозгами».

Сейчас Энни поняла то, что не было ясным тем летом. Тео Харп - психически больной. Психопат. Эта ложь, манипулирование, жестокость… Неприятные происшествия, которые его отец пытался списать на мальчишеские проделки, совсем не были озорством.

Желудок отказывался успокоиться. Энни не нраву было, что она так боится. Харп переложил пистолет из левой руки в правую.

Энни, не приходи сюда больше.

И снова взял над ней верх, а она терпеть этого не могла.

Неизвестно откуда в коридор проник стон, словно из глубины измученной души. Энни повернулась, ища источник звука.

Что это?

Она взглянула на Харпа и увидела, что он застигнут врасплох. Но быстро пришел в себя.

Это старый дом.

По мне, так совсем не похоже на скрипы старого дома.

Тебя это не касается.

Он был прав. Энни больше не касались его дела. Она уже приготовилась уйти, но не сделала и полдюжины шагов, как стон повторился, на сей раз приглушеннее, но более зловеще, чем в первый раз, и из другого места. Она снова уставилась на хозяина дома. Тот насупился, плечи напряглись.

Сумасшедшая женушка на чердаке? – подсказала Энни.

Ветер, - ответил он с видом «только попробуй опровергнуть».

Энни обхватила себя руками, ощущая под ладонями мягкую шерсть плаща.

На твоем месте я бы оставила включенным свет.

Держать голову прямо, проходя через прихожую в задний коридор, сил еще хватило, но дойдя до кухни, Энни остановилась и плотнее запахнула плащ. В углу в переполненной мусорной корзине виднелись коробка замороженных вафель, пустая упаковка из-под крэкеров «Голдфиш» и бутылка из-под кетчупа. Тео Харп был сумасшедшим. Не легкой сумасшедшинкой любителя плохих шуток, а серьезной повернутостью типа, который держит трупы в подвале. На сей раз, выйдя на арктический воздух, Энни дрожала не только от холода. Ее охватило отчаяние.

Она выпрямилась. У Тео смартфон… Значит, в доме есть прием. Может, телефон ловит и отсюда? Энни вытащила свой доисторический мобильник из кармана, отыскала у пустынного окна защищенное от ветра место и включила телефон. Через секунду появился сигнал. Руки тряслись, когда она набирала номер так называемой ратуши.

Ответила какая-то женщина, назвавшаяся Барбарой Роуз.

Уилл Шоу с семьей покинули остров в прошлом месяце, - сообщила она. – За пару дней до того, как здесь появился Тео Харп.

Сердце Энни заныло.

Такова молодежь, - продолжала вещать Барбара. – Бегут отсюда. Последние годы падает ловля омаров.

По крайней мере теперь стало понятно, почему Шоу не ответил на ее е-мейл. Энни облизала губы.

Хотелось бы знать… Во сколько мне обойдется, если попросить кого-нибудь прийти и помочь мне?

Она обрисовала несчастье с машиной, а также свое полное незнание, как обращаться с гранульной топкой и генератором.

Я пришлю своего мужа, как только он вернется домой, - живо откликнулась Барбара. – У нас так принято. Мы тут помогаем друг другу. Ждите не дольше, чем через час.

Правда? Это так… Это просто здорово.

Энни услышала тихое ржание изнутри конюшни. В то далекое лето это здание было выкрашено в бледно-серый цвет. А теперь в темно-коричневый, как и ближайшая беседка. Энни посмотрела в сторону дома.

Все так сожалеют о вашей потере, - посочувствовала Барбара. – Мы будем скучать по вашей маме. Она несла культуру на остров наравне с другими известными людьми.

Спасибо.

Вначале Энни решила, что это игра света. Она моргнула, но явление не исчезло. С верхнего окна на нее смотрел бледный овал.

Букер вытащит вашу машину, а потом покажет, как обращаться с топкой и генератором. – Барбара помолчала. – Вы уже видели Тео Харпа?

Так же быстро как появилось, лицо исчезло. Энни была слишком далеко, чтобы разглядеть черты, но они явно принадлежали не Тео. Женщине? Ребенку? Сумасшедшей жене, которую он прятал наверху?

Только мельком. – Энни пристально вглядывалась в пустое окно. – Тео с кем-то приехал?

Нет, приехал один. Может, вы не слышали, но его жена умерла в прошлом году.

Вот как? Энни отвела взгляд от окна, пока у нее снова не разыгралось воображение. Потом поблагодарила Барбару и пустилась в обратный путь к Коттеджу Лунного странника.

Невзирая на холод, боль в груди и зловещее лицо, увиденное в окне, она немного приободрилась. Скоро ей вытащат из сугроба машину, дадут воду и электричество. И она целеустремленно начнет поиски того, что оставила ей мать. Коттедж всего-то ничего. Найти будет нетрудно.

В который раз Энни захотелось продать коттедж, однако все, что связано с Мэрайей и Эллиоттом Харпом, всегда обрастало какими-нибудь трудностями. Энни остановилась, чтобы перевести дух. Дед Эллиотта построил Харп-Хауз на заре двадцатого века, а Эллиотт приобрел прилегающую собственность, включая Коттедж Лунного странника. По непонятным причинам Мэрайя любила этот коттедж и во время бракоразводного процесса потребовала, чтобы Эллиотт отдал ей домик. Бывший супруг отказывался, но со временем было составлено окончательное решение о разводе и стороны достигли соглашения. Коттедж остается в пользовании Мэрайи, пока она проводит в нем непрерывно шестьдесят дней в году. Иначе он возвращается к Харпам. Никаких перерывов. Никаких переделок в доме. Если она уедет до истечения шестидесяти дней, то может больше не возвращаться, чтобы начать сначала.

Мэрайя была горожанкой, и Эллиотт думал, что обхитрил ее. Если бы она покинула остров хоть на ночь за два месяца, то потеряла бы дом навсегда. Однако, к его ужасу, исход дела устроил бывшую жену. Она любила остров, а не Эллиотта, и раз уж не могла встречаться с друзьями, то приглашала их гостить у себя. В числе их были как успешные художники, так и новые таланты, которых ей хотелось поддержать. Всех их привечали и с радостью предоставляли возможность рисовать, писать, творить в студии коттеджа. Всем этим художникам Мэрайя покровительствовала охотнее, чем заботилась о собственной дочери.

Энни закуталась в плащ и продолжила путь. Она унаследовала коттедж вместе с теми же условиями, с которыми согласилась ее мать. Обязанность проводить здесь непрерывно шестьдесят дней, или дом снова будет принадлежать семье Харпов. Но в отличие от матери Энни ненавидела остров. Впрочем, сейчас ей некуда пойти - если только она не почтет домом изъеденный молью матрас в кладовой кофейни, где работала прежде. Между болезнью матери и своей собственной она не могла толком работать, и у нее не было ни сил, ни денег снять другое жилье.

К тому времени, когда она дошла до заледенелого болота, ноги отказывались служить. Энни отвлекалась тем, что практиковалась издавать зловещие стоны в различных вариациях. У нее вырвалось нечто похожее на смех. Может, она и никудышная актриса, зато преуспела как чревовещатель.

И Тео Харп ведь ничего не заподозрил. На следующее утро у Энни появились вода и электричество, и хотя в доме было промозгло, он вполне годился для жилья. Благодаря словоохотливому мужу Барбары Роуз, Букеру, Энни узнала, что возвращение Тео Харпа вызвало на острове толки.

Какая трагедия случилась с его женой, - говорил Букер, показывая Энни, как не давать замерзнуть трубам, как обращаться с генератором и сберечь газ. – Мы все очень переживали за мальчика. Он странный и всегда держался в стороне, но проводил здесь почти каждое лето. Вы читали его книги?

Энни терпеть не могла признаваться в этом, поэтому неопределенно повела плечами.

У жены от них кошмары почище, чем от Стивена Кинга, - поведал Буккер. – Не представляю, откуда он такое берет.

«Курорт» был излишне жутким романом о психлечебнице для маньяков-уголовников, где имелась комната, переносившая обитателей – особенно тех, кто наслаждался пытками, – назад в прошлое. Энни эту книгу ненавидела. Благодаря бабушке у Тео Харпа имелся кругленький трастовый фонд, поэтому необходимости зарабатывать на жизнь писательством не было. И в глазах Энни это, скорее, служило поводом считать его творчество предосудительным, даже если оно хорошо продавалось. Предполагалось, что Харп работал над продолжением, а уж его она точно читать не собиралась.

После ухода Букера Энни распаковала продукты, которые купила на материке, проверила все окна, приставила металлический столик к передней двери и проспала двенадцать часов кряду. Как всегда, проснулась от кашля и с мыслями о деньгах. Она тонула в долгах и до тошноты переживала из-за этого. Лежа под одеялами, Энни таращилась в потолок, пытаясь найти выход из положения.

После того как у Мэрайи нашли рак, она впервые стала нуждаться в дочери, и Энни всегда была рядом и даже отказалась от своей работы, когда дошло до того, что стало нельзя оставить мать одну.

Как я могла воспитать такое робкое дитя? – обычно вопрошала Мэрайя. Однако в конце она стала бояться остаться одной, цепляясь за Энни и умоляя не покидать ее.

Энни потратила свои скудные сбережения на то, чтобы оплатить аренду любимой манхэттенской квартиры Мэрайи, чтобы матери не пришлось съехать, потом впервые в жизни завела кредитную карту. Покупала средства на травах, поскольку Мэрайя клялась, что они ей помогают, приобретала книги, питающие творческую натуру матери-художницы, и оплачивала специальное питание, не позволявшее ей так сильно терять вес.

Чем больше слабела Мэрайя, тем больше становилась благодарной.

Не представляю, что бы я делала без тебя.

Эти слова проливались бальзамом на душу маленькой девочки, которая еще жила в глубине сердца взрослой Энни, страстно желавшей заслужить одобрение своей критичной матери.

Возможно, Энни бы умудрилась остаться на плаву, если бы не решила исполнить мечту матери о последнем путешествии в Лондон. Взяв еще кредитные карты, она неделю возила мать в инвалидном кресле по музеям и самым ее любимым галереям. Момент, когда в галерее «Тейт Модерн» они остановились перед огромным красно-серым полотном Нивена Гарра, показал, что жертвы дочери стоили того. Мэрайя прижалась губами к ладони Энни и произнесла слова, которые она жаждала услышать всю жизнь: «Я люблю тебя».

Энни с трудом выползла из постели и провела утро, обыскивая пять комнат коттеджа: гостиную, кухню, ванную, спальню и студию, служившую также гостевой комнатой. Художники, которые время от времени гостили здесь, дарили Мэрайе картины и небольшие скульптуры, более ценные из которых мать давным-давно продала. Однако что именно она сохранила?

Неожиданных находок Энни не попалось. Бугристый ярко-розовый диван и темно-коричневое футуристическое кресло, тайская богиня из камня, птичьи черепа, картина во всю стену, на которой изображен перевернутый вверх тормашками вяз. Мешанина предметов и стилей мебели объединялась безупречным чувством цвета матери – однотонные стены и плотная обивочная ткань барвинкового, оливкового и темно-серого оттенков. Бивший по глазам ярко-розовый цвет дивана наряду с уродливым радужным пластмассовым стулом в форме русалки служили, чтобы потрясать зрителя. Пока Энни грезила над второй чашкой кофе, то решила, что ей нужно провести более систематические поиски. Она начала с гостиной, занося каждый предмет искусства и его описание в блокнот. Было бы легче, если бы Мэрайя сказала, что искать. Или если бы Энни могла продать коттедж.

Тут надула губы Пышка.

«Незачем было возить свою мать в Лондон. Лучше бы купила мне новое платье. И диадему».

«Ты правильно поступила, - возразил вечно преданный Питер. – Мэрайя была неплохим человеком, просто никудышной матерью».

Милашка произнесла в своей обычной воспитанной манере, но слова от этого ужалили ничуть не меньше: «Ты сделала это для нее… или ради себя?»

Лео просто спросил с издевкой: «Все, чтобы завоевать мамочкину любовь, да, Антуанетта?»

Вот так обстояли дела с куклами. Они говорили правду, которую ей не хотелось слышать.

Энни выглянула в окно и увидела, как что-то движется вдали. Лошадь и всадник, четко различимые на фоне океана, серого и белого, ворвавшиеся в зимний пейзаж, словно все демоны ада гнались за ними. После еще одного дня дремоты с приступами кашля, потворствования своему хобби – рисования глуповатых мультяшных ребятишек, - дабы поднять себе дух, Энни больше не могла игнорировать проблему с сотовой связью. Выпавший за последнюю ночь снег превратил уже и так опасную дорогу в непроезжую, а это означало еще один поход на вершину скалы в поисках сигнала. Но на этот раз Энни решила держаться подальше от Харп-Хауза. Пуховик подходил для карабканья по скалам лучше, чем то отрепье, в которое она снарядилась в последний раз. Несмотря на резкий холод, временами выглядывало солнце, и тогда свежевыпавший снег искрился, словно присыпанный блестками. Однако забота чересчур обуревала Энни, чтобы дать насладиться красотой. Ей нужно было больше, чем просто мобильная связь. Ей требовался доступ к Интернету. Чтобы не дать преимущество над собой посреднику, нужно изучить все, что перечислено в инвентарном списке, а как ей это удастся? Коттедж не оснастили спутниковой связью. Летом в отеле и гостиницах предлагали свободный доступ к сети, но теперь их закрыли, и даже будь машина на ходу, чтобы доехать до городка, Энни представить не могла, как стучится в двери и ищет того, кто разрешит ей полазить в интернете.

Даже в теплом пальто, красной вязаной шапочке, которую Энни натянула на непокорные волосы, и закутав нос и рот шарфом, чтобы защитить дыхание, к тому времени, как она добралась до вершины, ее трясло от холода. Оглядев дом и окрестности, чтобы убедиться, что поблизости нет Тео, Энни нашла укромное место позади беседки и позвонила в несколько мест – в начальную школу в Нью-Джерси, где ей не заплатили за последнее представление, и комиссионный магазин, в котором оставила последнюю приличную мебель из квартиры матери. Ее собственная убогая мебель не годилась на продажу, и Энни просто вытащила ту на улицу и поставила у тротуара. Ей было так паршиво, что и деньги не заботили. «Я уплачу твои долги, - провозгласил Питер. – Я спасу тебя».

Тут ее отвлек шорох. Энни огляделась и увидела незнакомое дитя, сидевшее на корточках под низкими лапами большой красной ели. На вид девчушке было три или четыре года - маловато, чтобы гулять одной. Одета в розовый пуховичок и вельветовые штанишки – ни рукавичек, ни сапожек, прямые светло-каштановые волосы не прикрыты шапочкой.

Энни вспомнила лицо в окне. Должно быть, это ребенок Тео.

Она ужаснулась, представив Тео отцом. Бедная девчушка. Судя по тому, что тепло ее не одели, за ребенком смотрели из рук вон плохо. В свете того, что Энни знала о прошлом Тео, это, возможно, наименьший из его родительских грехов.

Девочка поняла, что незнакомка ее видит, и спряталась под ветви. Энни нагнулась и заглянула под дерево.

Эй там. Я не хотела тебя напугать. Мне просто нужно было позвонить.

Дите просто таращилось на нее, но Энни сталкивалась с куда большими трудностями, чем иметь дело с застенчивым ребенком.

Я Энни, на самом деле Антуанетта, но так меня никто не зовет. А ты кто?

Девочка не ответила.

Снежная фея? Или может быть снежный зайчик?

Никакого ответа.

Спорим, ты белочка. Но я не вижу орешков вокруг. Может, ты белочка, которая любит пирожные?

Обычно на такую глупость отвечают даже самые застенчивые детишки, но девчушка никак не прореагировала. Она была не глухая, поскольку вертела головой, как птичка, но судя по этим внимательным большим глазенкам, Энни понимала: что-то не в порядке.

Ливия… - Раздался приглушенный женский голос, словно говорившая не хотела, чтобы кто-то в доме услышал ее. – Ливия, где ты? Иди сюда сейчас же.

Любопытство взяло верх, и Энни вышла, обогнув беседку.

Она увидела хорошенькую женщину с длинными роскошными белокурыми волосами, зачесанными на одну сторону, и округлыми формами, которые не могли скрыть даже джинсы и мешковатый свитер. Женщина неловко опиралась на пару костылей. Ливия!

Что-то знакомое проглядывало в женщине. Энни выступила из тени.

Джейси?

Женщина покачнулась на костылях.

Энни?

Джейси Миллс со своим отцом жила в Коттедже Лунного странника до того, как его купил Эллиотт. Энни не видела ее долгие годы, но вряд ли можно забыть человека, который однажды спас тебе жизнь.

Розовая вспышка, оказавшаяся маленькой девочкой Ливией, метнулась к кухонной двери, только замелькали облепленные снегом красные кеды. Джейси снова зашаталась на костылях.

– Ливия, я не разрешала тебе выходить наружу. – И опять заговорила странным свистящим шепотом: – Мы же с тобой об этом говорили. - Ливия взглянула на нее, но не произнесла ни словечка. - Иди сними кеды. - Девчушка исчезла, а Джейси посмотрела на Энни: - Я слышала, что ты вернулась на остров, но не ожидала увидеть тебя здесь.

Энни подошла поближе, но остановилась в тени деревьев.

У меня в коттедже нет сигнала, а мне нужно было позвонить.

В детстве насколько Тео и его сестра-близняшка были темными, настолько Джейси была светловолосой, и сейчас ничего не изменилось. Хотя она больше не напоминала скелет, обтянутый кожей, как когда-то, миловидные черты имели ту же расплывчатую привлекательность, словно Джейси стояла за запотевшими стеклами. Но откуда она здесь?

Словно прочтя мысли Энни, Джейси сказала:

Я работаю здесь экономкой. - Более тоскливую должность Энни представить не могла. Джейси неуклюжим жестом пригласила ее в кухню: – Заходи.

Энни не могла зайти, и у нее имелась идеальная отговорка.

Лорд Тео приказал мне держаться подальше.

Имя слетело с губ, как прогорклое масло.

Джейси всегда была серьезнее их всех и сейчас не откликнулась на шутку Энни. Будучи дочерью пьяницы-ловца омаров, она привыкла к взрослой ответственности и, хотя была младшей в их четвертке, – на год меньше, чем Энни, и на два - чем близнецы Харпы, – казалась самой взрослой.

Тео спускается лишь раз среди ночи, - заявила Джейси. – Он даже не будет знать, что ты здесь.

Очевидно ей было невдомек, что Тео совершал вылазки помимо ночных экскурсий.

Я правда не могу.

Пожалуйста, - попросила Джейси. – Поговорить бы для разнообразия хоть с кем-то, кто вышел из детского возраста.

Приглашение звучало больше как мольба. Энни была в долгу перед Джейси, и как бы ни хотелось отказаться, уйти было бы нехорошо. Она собрала себя в кулак и пересекла открытое пространство двора быстро на случай, если Тео вздумается выглянуть в окно. Взбираясь на крыльцо, охраняемое горгульями, она вынуждена была напомнить себе, что денечки, когда он мог ее терроризировать, миновали.

Джейси стояла в проеме задней двери. Она увидела, что Энни загляделась на фиолетового бегемотика, нелепо торчавшего с одной стороны из-под мышки, и розового мишку с другой стороны.

Это моей дочки. - Значит, Ливия дочь Джейси. А не Тео. - Костыли натирают подмышки до боли, - пояснила Джейси, отступая и давая Энни войти в дом. – Привязываю игрушки для мягкости. Помогает.

И служит темой для интересной беседы.

Джейси просто кивнула: ее серьезность была явно не в ладах с забавными зверушками.

Несмотря на то, что Джейси сделала для Энни тем давним летом, они никогда не были близкими подругами. Во время ее кратких визитов на остров после развода матери Энни разыскала Джейси, но сдержанность ее спасительницы делала встречи неловкими.

Энни вытерла ботинки о коврик сразу за дверью.

Как ты умудрилась получить травму?

Поскользнулась на льду две недели назад. Не разувайся, - сказала Джейси, когда Энни наклонилась, чтобы скинуть обувь. – Пол такой грязный, что без разницы, если натащишь снега.

Она нескладно поковыляла из прихожей в кухню.

Энни все равно разулась, только пожалела об этом, когда холод от каменного пола проник сквозь носки. Она закашлялась и прочистила нос. Кухня показалась еще темнее, чем в прошлый раз, вплоть до копоти в очаге. В раковине громоздилось еще больше кастрюль, чем два дня назад, мусорное ведро переполнено, полы нуждались в мытье. В целом картина производила гнетущее впечатление.

Дата добавления: 2015-11-04