- И с какой целью ты позвал меня? Ничего не имею против похищения, только если место заточения будет красивым.
- Я хочу лучше узнать тебя. – Прямолинейно, без утайки ответил Лухан, постукивая пальцами по рулю. – Хочу услышать какие-нибудь факты о тебе. Это будет что-то вроде викторины.
Сехун прикрыл глаза, задумываясь над этим предложением, в то время как старший поехал прямо по дороге, заворачивая в неизвестном направлении.
- Куда мы едим?
Лухан рассмеялся.
- Сегодня моя очередь не отвечать на вопросы.
Когда легкий ветер начал проскальзывать в полуосвещенный салон и трепать на себе рыжие волосы, в которых ютились огоньки, Лухан со спешкой произнес:
- Смотри, это совсем легко. Это может быть совершенно какая-нибудь глупость, просто первое, что придет на ум. Говори любое, не стесняйся, не задумывайся. Самая мелочь, только искренняя.
Сехун наклонил голову, коротко усмехнувшись.
- Не уверен, что справлюсь.
Лухан быстро взглянул на парня, подбадривающе.
- Это совсем-совсем легко. Давай я начну. – Он шире распахнул глаза, вглядываясь в дорогу и одновременно смотря не на нее. Он говорил с придыханьем, с некой торопливостью. – Меня, например, тошнит от оливок и я боюсь маленьких собак и клоунов.
Он взглянул в боковое стекло и крутанул руль, выдохом отбрасывая челку со лба.
- Проглатываю косточки от вишен и танцую с пылесосом. Ну, давай, скажи что-нибудь.
Сехун задумчиво произнес:
- А у меня аллергия на дождь.
- Серьезно?
- Ага. Как только закапает, чихать начинаю и голова болит.
Лухан рассмеялся. Звонко. Так, что Сехун совсем сомкнул веки, пытаясь раствориться в этом мгновенье. Лухан снова заговорил, а младший задумчиво стал наблюдать за тем, как мелькающие огни проскальзывали на фоне его профиля и миг за мигом освещали светлую охру оживленных глазок, с маленькими вкраплениями хризоберилла и янтаря. Как угасающие лучи солнца вспыхивали в его волосах озорным огнем, не обжигающим, но таким ярким, что хочется зажмуриться, и достаточным, чтобы согреться. Ничего другого уже не хотелось, нет. Просто остановить время, и замереть в этом движимом потоке на открытой улице в теплых тонах и ветром на шее, и его голосом.
- В детстве я проглатывал зубную пасту и спал с плюшевыми медвежатами. – Говорил Лухан, а когда оборачивался к замолчавшему Сехуну, что совершенно, казалось, на него не реагировал и обиженно произносил: «Эй, скажи что-нибудь», Сехун просто, не задумываясь, бормотал:
- Мне никогда не дарили мягких игрушек…
Тихие мелодии Zittenа – 그런 너, доносившаяся из магнитолы растворялись в ничтожном пространстве, что разделяло их руки, ложились Сехуну на колени и заглушались в смехе Лухана.
- Я думал, что мороженое делают из снега. – Задумчиво произнес младший, смотря на маленького далматинца, покачивающего головой на панели.
- Правда? Я тоже! – воскликнул Лухан, едва не выпустив из рук руль. – А еще, что если плохо буду учиться, то у меня вырастят рога. Так меня родители пугали. Я даже на всякий случай перед сном всю голову осматривал и из-за каждой шишки пугался – вдруг рога лезут! Еще, знаешь, думал, что луна постоянно за нами мчится. Когда мы с отцом выезжали на природу на несколько дней и приходилось ехать ночью, я удивлялся, что луна никуда не исчезает. Смотрит в окно и смотрит. Никак не скроется. Думал, она и вправду за нами бежит. Даже страшно становилось. Я был глупым, правда?
- Нет, ты был ребенком. – Ответил Сехун, полагая, что «был», тут, возможно, лишнее.
Когда они свернули из жилой части города и подъехали к холмам, солнце почти село. Лухан выскочил из машины и потянул за собой Сехуна наверх, поторапливая: «быстрее-быстрее!» Они взобрались на самый высокий и глядели вдаль, на простор небосвода, окрасившийся в пестроту теплых тонов. Сехун взглянул на старшего, который, жмурясь от легкого ветерка и солнечных лучей, выдохнул:
- Я называю это место холмом желаний. Знаешь, это была наша с отцом тайна – мы сюда иногда забирались и кричали солнцу свои желания. Многие так делают на рассветах, но мне кажется, что лучше вот так. Потому что после этого ты оправишься спать, а ночью надежда на чудеса сильнее. И засыпаешь с приятной мыслью, что все сказаное сбудется. И я хотел, чтобы мы загадили что-нибудь.
Сехун все так же наблюдал за парнем.
- Думаешь, я буду сейчас перед тобой кричать свои заветные мечты?
- Нет. – Лухан заглянул младшему в глаза и тот едва не захлебнулся воздухом. – Необязательно кричать заветные мечты – говори что-нибудь простое, что-то забавное.
- Например?
- Ну, например…
Лухан прищурил один глаз и, поставив ладошки рупором, крикнул:
- Чтобы в пирожные клали больше шоколада! Чтобы можно было потрогать облака!
Он вопросительно взглянул на Сехуна, который, немного помолчав, неуверенно произнес:
- И спать на них вместо подушек.
- И спать на них вместо подушек! Эй, солнце тебя не услышит. Кричи громче!
Лухан запрыгал на месте, едва не подскальзываясь на сколькой подошве и гладкой поверхности холмика.
- Чтобы бабочки не боялись людей!
- А люди их не ловили!
- Чтобы можно было погладить радугу!
- И сделать из нее варенье!
- Чтобы не терялись ручки на экзаменах!
- И не рвались новые наушники!
Лухан доверчиво глядел на сверкающее небо, а Сехун смотрел на Лухана. И думал… Что его волосы пахнут зеленым яблоком, а завтра на щеках появится еще пара веснушек. Что в улыбающихся глазах любой свет становился ярче. Что в маленьких ямочках на щеках идеально поместятся две капельки росы или шарики глазури.
- Чтобы каждое Рождество выпадал снег!
- Чтобы цветы во дворе распускались раньше!
Так просто. Маленькая частичка, промелькнувшая где-то между оранжевым и красным. Тонкой струйкой загоревшегося огонька в вышине. И рассыпающимся у ног смехом.
- Чтобы Лу-хену в салатах не попадались оливки!
- А Сехун чаще улыбался! Да, да, это самое важное! Вот так,как сейчас!
Лухан обернулся.
Освещенная предвечерними бликами трава запечатлила, как темные контуры двух ладоней неожиданно соединились, а высокие тени, которым они принадлежали, внезапно переросли в одну.
Губы Сехуна оказались теплыми, а объятия крепкими, и даже с крохотной капелькой грусти и щепоткой отчаяния. Но Лухан, конечно, этого не заметил. Он позволял вихрям мурашек проноситься вдоль плеч и протыкать его кожу насквозь, а остроконечным искоркам, что стучались о стенки желудка взрываться горящими астероидами и сжигать все внутренности. И пробовать на вкус бледную кожу, что растворялась на языке приторной горчинкой лаванды. И, поднимаясь на носочки, запускать пальцы в графитовые волосы, что оказались мягче морских пузырьков.
Так невесомо.
В области соприкоснувшихся коленных чашечек и скрещенных подбородков, в районе шейной родинки и яремной пульсирующей венки. В мандариновых волосах и задыхающихся выдохах. Просто в двух прижатых к друг другу телах, что делились обезумевшими электронами сквозь хлопок футболок и синтепон курток.
И глубже, к бьющимся неволей птицам-сердцам.
И вот они уже вместе смеются, вздымая руки к угасающему небу, мечтая, чтобы луна подмигивала чуть дружелюбней, солнце светило ярче, а звезды рождались чаще.
Примечание к части
Alex & Sierra – Little Do You Know
9.
Лухан не обратил внимания на упреки и отчеты родителей за то, что он вернулся, как они выражались, недопустимо поздно и не ответил ни на один звонок. Они так волновались, что перепугали всех друзей, превратив спокойный праздничный вечер в беспокойное ожидание юноши. Сидели и переживали, ведь сын раньше никогда не просил машину и никуда не уезжал. А тут вдруг – раз! – и пропал. Как можно быть настолько безответственным? Лухан не обратил внимания – просто послушно отдал ключи и пообещал включить звук на телефоне и не носить больше во внешнем кармане куртки. ЧанЕль и Бэк, которых не удалось разогнать по домам спать, на удивление не приставали с расспросами, не бросались язвительными шуточками. Просто тихо стояли в уголке и переглядывались взглядами, которые могли понять только они.
Лухан не обратил внимания.
Он только прошлепал в свою комнату, тихонько прикрыл дверь и, улегшись прямо в одежде на кровать, заулыбался потолку. Начал нервно посмеиваться в руку, чтобы его не услышали. Зажмуривал глаза от смущения и вспоминал прошедший вечер.
То, как Сехун мягко скользил губами по его губам, а потом настойчивее и настойчивее, прижимая к себе сильнее и чуть соскользнув на подбородок. Как Лухан потянулся к нему всем телом, обхватывая шею руками и проводя ладонями по сильным плечам. Как коснулся пальцами выпирающие лопатки и Сехун неожиданно вздрогнул, мягко перекладывая его руки обратно на затылок. Младший поддался к нему ближе и они чуть не упали – пришлось ловить равновесие, хватаясь друг за друга и разрывая поцелуй. Как Лухан порывисто рассмеялся, наконец позволяя себе откровенно заглядывать в эти темные глаза и как прошептал: «Вот черт…Кажется, я проиграл?»
А Сехун зарылся в его тонкую шею, и долго не выпускал из своих рук, да Лухан и не хотел – небо уже совсем погасло, окунув холмы в сумеречную пелену. Возвращались они в сластном молчании, но Сехун теперь не отворачивался в окно, а Лухан вел одной рукой, потому что вторая была занята… чужой ладонью с длинными пальцами и венками вдоль кисти.
И вот, теперь он лежал и пытался вспомнить, как люди засыпают. Потому что у него это совсем не получалось. Положенный на тумбочку телефон завибрировал – эсэмэска. Лухан с улыбкой притянул к себе мобильный.
«У тебя есть родимые пятна?»
Парень сам себе покачал головой, тихо смеясь и печатая ответ.
«Да, небольшое на внутренней стороне бедра с левой стороны.»
Ответ не заставил долго ждать.
«А рисунки из родинок?»
«Рисунки из родинок?»
«Да, такие, когда несколько родинок образуют узоры на коже».
Недолго подумав, Лухан напечатал:
«Не знаю, не обращал внимания».
И пришел ответ:
«Нужно будет их отыскать».
Юноша еще больше заскучал по Чану с Бэком, потому что ему впервые захотелось присоединиться к их всеразрушающей иерархии. Прыгать с кресла на кресло, кувыркаться на кровати, скользить по полу в вязанных носках и завывать песни Шинхвы. Никогда еще Лухана не переполняло столько энергии и радости, что хотелось поделиться ей с другими – попадись эти несносные донсэны ему под руку, он бы задушил их в цепких объятиях, поцеловал в макушки и признался, как он их ненавидит и любит одновременно. Вот Чонин, например, несчастный, оказался в поле зрения оживившегося приятеля и тот очередной раз шокировал товарища, начав слишком яростно реагировать на все его слова. И искриться чрезмерной активностью.
- Правда хороший день, Чонин? – восклицал Лухан, пытаясь перекричать тарабанящий в окно ливень.
- Вы сегодня так прекрасно выглядите, госпожа! – мурлыкал Лухан учительнице, что поправляла микроскопные окуляры на треугольном желтоватом лице и расплывалась в беззубой улыбке.
- Чонин, может, в скейтпарк сходим? – Темноволосый едва не подавился бутербродом.
- Чонин, хочешь кофе? – спрашивал Лухан, пихая в руки друга три булочки с изюмом. – Оставь сдачу себе!
- Чонин, догоняй! – кричал Лухан, первым выскакивая из класса и несясь вниз по лестнице, оставляя за спиной пару десятков удивленных выглядывающих голов без челюстей.
А на все вопросы не отвечал, потому что в себе хотел сохранить это согревающее все клеточки тепло, оставшееся после того вечера. И воспоминания только для себя хранить, чтобы никто больше не знал, что с ним такое творится.
Очередной раз подхватывая с полочки фотографию и проводя пальцем по острым уголкам, Лухан боялся произносить про себя это глупое: «Первая любовь». Но если это была не она, то что?
Парень не помнил, как одним прохладным вечером выскочил из дома, пробежался вдоль двух улиц, обегая темные лужицы и, заскочив в игрушечный магазин, кинулся к прилавку со словами:
- У вас есть плюшевые еноты?
Мягкий, теплый и длинный как подушка ненастоящий зверек смотрел на парня крошечными глазками, выглядывающих из под серой шерстки. Белые тонкие усики топорщились на пышных щечках, а большой, пушистый хвост в полосочку мягко щекотал кожу запястий. Скорчив рожу этому чуду с забавной мордашкой, Лухан аккуратно положил зверька в шафроновую коробку и пошел в свою комнату. Выдвинув верхний ящик комода, он достал красивый, новый фотоальбом с чистыми закладками внутри. На белом искрящемся фоне ветвились черные узоры от краев к уголкам.
Лухан подумал об этом еще когда вернулся из дома Сехуна – чтобы его пойманные на камеру мгновенья не валялись у него под ступнями и не висели на прищепках. Опустив альбом в коробку и, закрыв ее, парень полюбовался своим подарком. Он поднял телефон и быстро напечатал:
«Надеюсь, ты дома?»
Пройдясь по комнате, Лухан не дождался ответа. Впервые. Но это его не насторожило, а даже обрадовало – может, Сехун в ванной, или относит чашку с балкона или насыпает корм Чайке и просто не услышал оповещение. Ведь так, может, лучше – получится сюрприз.
Предвкушая легкое удивление в бистровых глазах и вскинутые темные брови от такой неожиданности, Лухан думал о том, как обрадует Сехуна. Как вручит ему эту коробочку прямо на пороге и сразу же, не давая возможности опомнится, прижмет к холодной стене подъезда и захватит в плен его нижнюю губу. Как словит его дыхание, отдающее сигаретами и прорычит в ухо о том, что: «Есть такая вещь, как тоска по кому-то. Неистовое желание увидеть. И не только. Слышал? Так вот». Да, он обязательно так и сделает.
Ухх, как Лухан волновался. Он перескакивал лестничные ступеньки группами, пробегал мимо первоэтажных магазинчиков, забывая помахать рукой продавцу сырных палочек за углом, заворачивал за дома и совсем не подумал о том, что существует лифт. Скользнув в подъезд Сехуна вместе с заходящей внутрь женщиной, Лухан начал взбегать наверх прямо по лестнице, пыхтя от усталости и напряжения. Отбрасывал со лба прилипшую челку и посматривал на свою коробочку, улыбался картонной крышечке, поглаживал края, как маленького, послушного ребенка.Конечно, Сехун обрадуется. Он обхватит его за спину, как тогда, дурманя Лухана легким ароматом хвои и мылом, и домашним уютом, притаившимся в уголках рта. Завлекая Лухана в эту темноту морозным холодом, который раньше чувствовался в расстоянии между ними, но потом, врезаясь в его грудь, проникал сквозь кожу, ударял прямо в затылок, отключая все способности здраво размышлять. Его губы… Да, он обязательно с силой их прикусит. Чтобы услышать что-то помимо безразличных усмешок. Лухан хотел услышать его вздох наслаждения. Хотел сделать ему приятное. И опуститься на шею. И ниже. Непременно.
Вот она – сорок пятая квартира восьмого этажа, третьего подъезда. Возвышается такая, думает, укрыла за собой Сехуна, что и не подозревает о его приходе. О таком вот сюрпризе. Что он сейчас там делает? Просматривает заполненные пленки? Или читает какую-нибудь книгу? Пьет из стаканчика кофе и строчит какие-нибудь произвольные наброски в блокнот? Просто лежит на диване, закинув одну руку за голову, а вторую опустив к полу? Лухану было интересно, как Сехун спал. Что в этот момент можно было прочесть на его лице, как вздымались при этом его ребра, как трепетали веки?
А может, Сехун и вовсе куда-нибудь ушел? Поехал на вокзал или гуляет по городу в поисках новых ракурсов, интересных вещей? Что, если его не окажется в квартире?
Лухан приблизился к двери и уже занес кулак, чтобы постучать, как услышал доносившиеся изнутри голоса. Кто-то явно разговаривал на повышенных тонах. Лухан нахмурился. Он не мог расслышать слов или даже распознать голоса, но это ему совершенно не понравилось. Взглянул на телефон – ни эсэмэсок, ни пропущенных вызовов. Подсознание шептало, что парню следовало развернуться и уйти, и дождаться, когда Сехун сам с ним свяжется, ответит, и спросить уже тогда, что произошло, и все ли в порядке. Но разве в такие моменты мы слушаем это чертово подсознание?
Лухан сам не понял, как все-таки опустил свой кулак на металл двери и постучал. И отстранился от нее, чувствуя, как начали подрагивать руки. Голоса стихли. По ту сторону послышались чьи-то приближающиеся шаги и защелкал в поворотах замок. Из квартиры выглянул Сехун, быстро сконцентрировав носящийся из стороны в сторону взгляд на замеревшем Лухане. Непонимающе нахмурился и выдохнул:
- Что ты тут делаешь?
Старший прочистил горло, вглядываясь в лицо Сехуна.
- Я… Я к тебе пришел. Хотел…
Голос сам собой затих. А Сехун, не ожидая, что он найдет нужные слова, нахмурил брови и, запинаясь, пробормотал:
- Подожди. Просто…
Он снова скрылся за дверью, а Лухан остался стоять на месте в недоумении. Сердце больно забилось, так, предупреждающе, предостерегающе. Потому что-то не то было с Сехуном, когда он его увидел. Дыхание было какое-то спертое, волосы растрепаны, но абсолютно неправильно, и глаза бегали туда-сюда, словно искали спасения… Взгляд был… Как у пойманного в капкан волка, что должен будет таскать упряжки с собаками. Лухан заметил, что, когда Сехун зашел обратно, он неплотно захлопнул дверь – в ней виднелась щелочка и тонкая линия света, проникающая в квартиру и освещающая коридор. Голоса теперь слышались намного отчетливее и каждое слово можно было четко разобрать. Невольно прильнув к проему, Лухан осторожно заглянул внутрь – он видел две пары длинных ног и чью-то яростно жестикулирующую руку, протянутую в сторону Сехуна. Ракурс позволял увидеть только шею, подрагивающую от злобного шипения.
- Я думал, за прошедшее время у тебя мозги-то на место встали! А оказывается, нет. Опять за старое? Позорить меня решил?! – злобный, низкий голос, принадлежащий незнакомцу сочился ядом, которым можно было отравить с расстояния. И Лухан уже им давился.
- Тебе повезло, что скоро это все само собой закончится! Иначе от тебя и живого места бы не осталось, так и знай! Ничего, там тебя как следует воспитают… А сейчас сожги всю эту дрянь! Живо!
Лухан перевел взгляд на знакомые ступни – ступни Сехуна, который молчал и не двигался с места. Он невольно задержал дыхание, ожидая его голоса, но вместо этого услышал звонкий шлепок по щеке от сильной пощечины. Ступни чуть отступили назад. Парень вздрогнул, прикрыв рот ладонью.
- Что ты за грязное пятно такое в нашей семье… - прошипел ударивший и исчез из поля зрения – видимо, прошел на кухню или в комнату, оставляя Сехуна в коридоре. Лухан хотел ворваться внутрь, защитить его, заступиться, в чем бы он не был виноват, доказать обратное, но сил не хватило даже на то, чтобы тихонько позвать младшего. Лухан только стоял на месте, не в силах пошевелиться.
Ступни зашевелились – Сехун направлялся к двери.
Лухан отскочил подальше, готовясь выслушать все объяснения и предлагать свою помощь, но набранный воздух со свистом вышел наружу, когда он увидел выражение лица Сехуна. Непробиваемый гранит хищного оскала, острый, как лезвие ножа. На левой щеке виднелся четкий след чьей-то тяжелой руки, окрасивший сливочную кожу в красный.
После того, как старший невольно отстранился, он вновь приблизился к Сехуну, уже собираясь прикоснуться ладонью к его щеке, но Сехун дернулся в сторону и жестом остановил его руку.
- Нет.
Лухан поперхнулся.
- Сехун… - затихающим шепотом произнес он.
Сехун не смотрел на него. Он опустил взгляд куда-то себе под ноги, сместив брови и тяжело дыша. Лухан попытался заглянуть ему в глаза, но наткнулся на пустоту, что отпугнула его.
- Что с то…
- Не приходи больше, ладно? – выпалил Сехун, все так же не поднимая головы.
Лухан пораженно взглянул на юношу.
- Что? Но…
- Не приходи, и не пиши мне больше!
Бархатный до этого фа-минор превратился в предупреждающий рык, отдавшийся эхом во всем подъезде. Удивленный парень предпринял последнюю попытку, протягивая руку к скрытой от него темным свитером груди, но Сехун рывком отбросил ее от себя. Все еще не смотря. Все еще не сталкиваясь с ним глазами.
- Но ведь мы…
- Забудь. Не было этого, ясно? Ничего не было!
И это были его последние слова перед тем, как снова скрыться за металлической дверью, с громким звоном захлопнув ее за собой. Окончательно. Даже не дав возможности вдохнуть морозной хвои со своей одежды. Поднятый вихрь отдавал только едким запахом боли, что сильно обожгла легкие.
Шифроновая коробочка выскользнула из онемевших рук и с глухим стуком ударилась о серый бетон.
10.
Чреда ничем не отличающихся друг от друга дней на сей раз протекала в постоянной меланхолии, апатии и терзаниях. Ошеломленный произошедшим, Лухан оказался зажатым в четырех стенах между потолком и полом, которые, к сожаленью, не могли дать нужных ответов.
Отвергнутый, он пытался понять причину. Копался в себе и силился найти тот момент, где сделал что-то не так, где чем-то все испортил. Уповал на то, что сказанное было не всерьез, что Сехун позвонит ему на следующий день и скажет своим привычным голосом: «Ты там уже сходишь с ума, хен? Расслабься и приходи – чай на балконе уже остывает».
Но прошла неделя.
И никто не звонил.
А Лухан именно сходил с ума. «Пятно нашей семьи…» Он понимал, что парень, ударивший в тот день Сехуна и накричавший на него, скорей всего, его брат. Вероятно, он вернулся с работы и между ними зародился конфликт. Сехун никогда не рассказывал об их взаимоотношениях, о брате, и ни разу не затрагивал тему семьи, а на вопросы Лухана всегда отвечал односложно. Парень не придавал этому внимания. Но даже если братья находились в ссоре, почему это должно было так отразиться на их отношениях, а вернее, стать причиной их конца? А может, Сехун был прав? Может, действительно ничего такого не было, и это просто Лухан, дурак, обезумел от каких-то поцелуев. Снесло крышу, вот и нафантазировал. А в сущности ничего не произошло. Может, Сехун давно уже хотел это сказать, а ситуация в подъезде просто случайно произошла именно в тот момент? Если это так, какого черта он не сделал это раньше?
Лухан злился.
Он, переполненный злостью, приволок в свою комнату три табуретки и, забравшись на них, яростно содрал с потолка неоновые звездочки, на которые так любил глядеть по ночам, улыбаясь мыслям о привидении с фотоаппаратом и думая, что оно прячется где-то там, под потолком, среди этих зеленых огоньков. Сорвался вниз, но лишь в остервенении забросил сломанные ножки в чулан, не желая возиться с отвертками и молотком. Швырнул новенький фотоальбом куда-то в угол гостиной, хороня под спинкой дивана. Схватил мягкую игрушку и, заглянув в полосатую морду, ощетинился, рассержено шипя:
- Чего уставился? Не нужен ты своему хозяину! Сгинь же с глаз долой!
И запустил невинным енотом себе за спину, молясь, чтобы он вывалился в распахнутое окно и не докучал своим милым видом. Но тот приземлился на пол, уткнувшись черным носом в холодный ламинат.
Лухан негодовал.
Он рвал на себе волосы и ходил в одной и той же одежде, потому что стало невыносимо лень устраивать стирку. Забывал выключить кипящую воду с раменом в кастрюле на плите и игнорировал разрывающийся чайник. Упорно не отвечал на звонки родителей и пропускал мимо ушей язвительные замечания Чонина на уроках: «Ты как хамелеон. Меняешься в долю секунды! Что опять стряслось?» Подолгу не мог уснуть и ворочался из стороны в сторону, скребя ногтями по простыне и жуя подушку.
Лухан скучал.
Он каждые полчаса глядел на телефон и подолгу его гипнотизировал, пытаясь силой мысли вызвать двухсекундную вибрацию и увидеть на загоревшемся экране маленький, желтый конвертик. По ясному и четкому наставлению он не звонил и не писал, но рука порой сама тянулась к контакту: «Сехун», который он не помнил, как заводил. И по утрам в устоявшейся привычке хватался за мобильный, ожидая прочитать там что-то вроде:
«Хен, ложи побольше сахара в кофе – передоз глюкозы в понедельник просто необходим»
Или
«У тебя уже болят глаза. Закрывай ноутбук. И прекрати прикусывать пальцы. У тебя тонкая кожа».
Но ничего не приходило. Лухан медленно, но верно опускался на дно. На то зыбучее, склизкое дно, под слащавым названием: «Брошенный». Впервые. Так быстро. Парень утопал в вопросительных знаках, задыхался мучавшими вопросами. Почему? Что произошло? Как так получилось? Что теперь ему с собой делать? Хотелось задать это все ему, без страха глядя в темный холод бистровых глаз, но Лухан боялся. До жути боялся встретиться с Сехуном в школьном коридоре, потому что тогда не знал, как себя вести. И все равно осторожно вытягивал голову, пытаясь отыскать младшего, но напрасно – юноша просто испарился. А спросить было не у кого.
Кто знает, изменилось бы ли что-то в данной ситуации, если бы на помощь, как ни странно, не пришли ЧанЕль с Бэкхеном. Парни завалились к старшему в гости, чтобы проверить, не прибил ли друг там еще их котенка и, заодно, пожаловаться на нудную семейную жизнь с родителями, вдалеке от их любимой квартирки. Завистливо пошипеть на хена, у которого она теперь была в полном распоряжении и поругаться, что он не сумел их защитить. Едва донсэны зашли в квартиру, ЧанЕль кинулся к креслу, в уголку котором свернулся маленький серый комочек:
- Что ты с ним сделал?!
А у Лухана просто не было настроения играть с веселящимся Микки, который то и дело притаскивал к его ногам зажатую меж зубок мышку или подталкивал головкой изгрызаный фантик. У парня только и хватало сил, чтобы вяло погладить малыша по макушке и сипло прошептать: «Ну и что мне делать, а, ушастик? Ты не знаешь…». Вздыхать и зарываться под плед, уткнувшись носом в теплую шерстку. Так и передалась его грусть и печаль котенку, что теперь тоже только и делал, что дремал где-нибудь в углу.
Бэк с Чаном принялись ворковать возле своего сокровища, который им несказанно обрадовался, разлепив глазки. И посматривать на молчавшего Лухана, что бездумно пялился в монитор ноутбука, не обращая на них внимания. Упреки пришлось отложить, потому что со старшим явно что-то случилось. И нужно было спешить на выручку.
Подсев с двух сторон, парни внимательно осмотрели юношу. ЧанЕль недовольно прищурился.
- Никак не могу понять, в чем твоя проблема, хен. Твой характер хуже девчачьего, ты знаешь? Скачет, как диаграмма сердца у бегущего зайца.
Бэк одобрительно закивал головой.
- Верно. Совсем странно себя ведешь. То носился по всему дому возбужденный, то даже не скажешь, что скучал по нам? Мы вот жуть соскучились. Думали, придем, а ты накинешься на нас и заобнимаешь. А тут на какого-то плесневевшего червяка наткнулись. И где, спрашивается, наш Лухан?
Тот хмуро буркнул в ответ:
- Очень смешно.
- Серьезно, что с тобой? Мы же не отвяжемся.
ЧанЕль уселся на колени и хлопнул по ним ладонями.
- Давай, рассказывай мудрым Чану с Бэком, что стряслось.
Лухан отрицательно качнул головой, скрывая глаза под длинной челкой. Донсэны переглянулись и Бэк, наклонившись к другу, осторожно произнес:
- Вы с ним… поссорились?
Лухан приподнял голову, удивленно взглянув на парня.
- О ком ты?
- Не знаю. О том, из-за кого ты себя так вел в последнее время.
Лухан нахмурился и залился румянцем.
- Но откуда вы…
- Ты будто забыл, с кем говоришь. У тебя так глаза светились, - Чан тыкнул пальцем в хена, - как светятся только у тех, кто серьезно втюрился. По полной. И не говори, что мы не правы.
Старший вздохнул. Какими бы разгильдяями эти двое не были, в таких вещах их не проведешь. И ничего не скроешь.
- Допустим, что так, и что? Со мной все в норме.
ЧанЕль взвыл.
- Вот опять ты от проблемы уходишь, хен! У тебя с детства такое – никогда переживаниями не делишься! А мы ведь помочь хотим.
- Ничем тут уже не поможешь, ясно? – на тон выше воскликнул Лухан, дергая подбородком вверх. – Все, что можно было, сделано! Все!
Бэк наклонил голову на бок, задумчиво спрашивая:
- Он бросил тебя, да?
Лухан до боли прикусил внутренние стороны щек и сжал руку на мышке. Зажмурился, потому что слышать эти слова вслух было больнее, чем думать о них.
- Между нами и не было ничего. Почти. Кончаться было нечему. – Сухо произнес он, проводя ладонью по лицу.
- А почему?
- Да, почему он так сделал? Ты же у нас золото такое.
Лухан вздохнул.
- Не знаю.
- НЕ ЗНАЕШЬ?! – в один голос.
- Да, не знаю.
- Как?! – ЧанЕль удивленно вскинул брови, а Бэк нахмурился. – Это неправильно. Этот тип что, ничего не объяснил? Взял и кинул?
- Угу.
- И ты не спросил?
Лухан фыркнул.
- Нет, не спросил. Он просто сказал мне исчезнуть и все. Я это и сделал. Что еще?
ЧанЕль откинулся назад, широко распахнув глаза. Вид у него был такой, словно кто-то только что осквернил его честь.
- Что еще? Ты спрашиваешь, что еще? Тебя, хен, впервые бросили, ничего не объяснив – почти что выбросили на улицу. Ты даже не попытался что-либо выяснить, разобраться, и спрашиваешь ЧТО ЕЩЕ?! Ты обязан узнать, из-за чего так случилось.
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 27 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |