Теперь-то уж это совсем глупо.
Что глупо?
Плакать… как если б я умер.
Пару часов назад ты выглядел так, будто умер.
Сейчас я в полном порядке. Забери меня отсюда, Эс.
Мечтать не вредно.
Я имею в виду… в отдельную палату. Эн-би-си оплатит…
Я не ответила ему — было очевидно, что он бредит.
Переведи меня в отдельную палату, — снова попросил он. — Эн-би-си…
Давай сейчас не будем об этом, — сказала я, продолжая гладить его по лбу.
Мою страховку никто ведь не отменял…
Что?
В моем бумажнике…
Я поймала санитара, который по моей просьбе принес бумажник Эрика (он был заперт в сейфе госпиталя вместе с его часами и семью долларами наличности). В бумажнике был полис «Мьючел лайф», на обороте которого значился телефон страховой компании. Я позвонила — и, как оказалось, Эрик до сих пор был в корпоративном списке Эн-би-си на медобслуживание.
Да, мне удалось поднять его досье, — сказал клерк, с которым меня соединили. — И мы знаем о том, что мистер Смайт больше не является сотрудником Эн-би-си. Но по условиям полиса срок страхования его жизни и здоровья до 31 декабря 1952 года
Значит, я могу перевести его в отдельную палату госпиталя Рузвельта?
Думаю, что да.
В течение часа Эрика перевели в маленькую, но довольно уютную палату на верхнем этаже госпиталя. Он все еще находился в полусонном состоянии.
Что? Никакого вида из окна? — так отреагировал он на изменение окрркающей обстановки, прежде чем снова отключился.
В четыре пополудни я позвонила Джеку и заверила его в том, что жизни Эрика ничто не угрожает. Потом я отправилась домой и проспала до утра. Проснувшись, я обнаружила рядом с собой спящего Джека. Я обняла его. Трагедии удалось избежать. Эрик выжил И рядом со мной в постели был необыкновенный мужчина.
Ты тоже для меня всё, — прошептала я. Но он мирно похрапывал.
Я встала, приняла душ, оделась и принесла Джеку завтрак в постель.
Как всегда, он закурил после первого же глотка кофе.
Как ты, пришла в себя? — спросил он.
Знаешь, мир всегда кажется лучше после двенадцати часов сна.
Чертовски верно подмечено. Когда ты теперь собираешься в госпиталь?
Через полчаса. Ты со мной?
У меня утром встреча в Ньюарке…
Что ж, не проблема.
Но ты передай ему от меня наилучшие пожелания. И скажи, что я всегда к его услугам…
По дороге в госпиталь мне в голову пришла мысль: а ведь Джек сумел выстроить особые отношения с моим братом. С тех пор, как началась вся эта вакханалия с «черными списками», он был безупречно корректен (и великодушен) по отношению к Эрику, при этом сохраняя безопасную дистанцию. Он избегал общения лицом к лицу. Я не винила его в этом… тем более что его имя тоже фигурировало в списках ФБР, где он значился как мой любовник, и он об этом знал. Меня восхищало в нем то, что он остался с Эриком в этот кризисный период… в то время как многие испуганно шарахались от него, отрицая даже факт знакомства.
К моему приходу Эрик уже проснулся. Хотя он по-прежнему выглядел изможденным и больным, на его щеках проступил едва заметный румянец. И соображал он куда лучше, чем вчера.
Я выгляжу так же плохо, как себя чувствую?
Да.
Прямой ответ.
Ты заслуживаешь прямого ответа. Что ты с собой вытворял, черт возьми?
Просто пил много.
И конечно, не ел?
Еда мешает выпивке.
Тебе повезло, что в «Ансонии» дежурил Джо…
Я действительно хотел умереть, Эс.
Не говори так.
Это правда. Я не видел выхода..
Я тебе говорила не раз и повторю снова: ты справишься. Но только при условии, что позволишь мне помочь тебе в этом.
Я не стою той цены, что ты платишь…
Знаешь, что я тебе скажу? Все эти разговоры не стоят выеденного яйца.
Он выдавил из себя улыбку. Я взяла его за руку:
Что у нас есть, кроме жизни?
Алкоголь.
Возможно… но вынуждена тебя огорчить. Я поговорила с врачом, и он сказал, что пьяные денечки для тебя закончились. Твоя двенадцатиперстная кишка висит на волоске. Со временем она должна восстановиться. Но даже после этого твой желудок не сможет воспринимать алкоголь. Сожалею, что приходится говорить тебе об этом…
А я-то как сожалею.
Еще врач сказал, что тебе придется пробыть здесь недели две, не меньше.
Что ж, по крайней мере, за это расплатится Эн-би-си.
Хоть это радует.
Как же насчет моей явки в Комиссию на следующей неделе'
Я попрошу Джоэла Эбертса похлопотать об отсрочке слушаний.
Бессрочной, если можно.
Но мистеру Эбертсу удалось отложить слушания всего на месяц. За это время Эрик смог «просохнуть» и восстановиться. После двухнедельного пребывания в госпитале я выпросила у него разрешение снять для нас коттедж в Сагапонаке. В те годы эти уголок Лонг-Айленда был еще не тронут цивилизацией. Сагапонак оставался крохотной рыбацкой деревушкой — с просоленными баркасами, простецкими барами, где можно было сплевывать на пол, и колоритными рыбаками. Хотя местечко находилось в го в трех часах езды на поезде от Манхэттена, это была настоя глушь. Наш двухкомнатный коттедж представлял собой видавшую виды постройку, фасадом обращенную к пустынному побережью. Поначалу Эрик мог лишь сидеть на песке, наблюдая за бушующими волнами пролива Лонг-Айленд-Саунд. К концу нашего пребывания он каждый день уже проходил по миле и даже больше вдоль берега. Хотя он по-прежнему был на строгой диете (я стала непревзойденным мастером приготовления макарон с сыром), ему все-таки удалось прибавить в весе. И что особенно радовало, так это то, что ночью он стал спать по восемь — десять часов. В течение дня мы предпочитали бездельничать. В доме была книжная полка с дешевыми детективами, и мы просто смаковали их. Не было ни радио, ни телевизора. Все две недели мы жили без прессы. Эрику хотелось чувствовать себя отрезанным от внешнего мира. Я не возражала. После кошмара последних двух недель мне тоже хотелось отгородиться от этого хаоса под названием «жизнь». Конечно, я ужасно скучала по Джеку. Я приглашала его приехать к нам на несколько дней, но он говорил, что очень загружен работой… а про уик-энды и речи не было, поскольку это время было посвящено Дороти и Чарли. В коттедже не было телефона. Два раза в неделю я ходила в деревню и ждала на почте телефонного звонка от Джека. Заранее согласованное время было три часа пополудни по вторникам и четвергам. Он всегда был пунктуален. Местная почтальонша, она же телефонистка, оказалась весьма любопытной дамочкой — так что в разговорах с Джеком я старательно избегала темы «черных списков» или его семьи. Если она подслушивала (а я не сомневалась, что так оно и было), то ее ушам был доступен лишь диалог двух влюбленных, тоскующих в разлуке. Но каждый раз, когда я пыталась уговорить его приехать хотя бы на день и ночь, Джек упорно твердил, что на работе просто завал.
Две недели пролетели как счастливый миг. Вечером накануне отъезда мы с Эриком устроились на берегу, чтобы наблюдать заход солнца над проливом. Когда берег погрузился в сумеречную дымку, Эрик сказал:
В такие мгновения я мысленно говорю себе: «Наступает время коктейля».
Радуйся тому, что ты жив и еще можешь наблюдать такие мгновения.
Да, пожалуй, они гораздо лучше, чем джин с мартини. В предстоящие недели я наверняка начну скучать по алкоголю.
Все образуется.
Нет. Через четыре дня я предстану перед этой чертовой комиссией.
Ты справишься.
Посмотрим.
Следующим утром мы возвращались в город. В полдень мы уже прибыли на Пенсильванский вокзал и оттуда вместе поехали на такси. Я высадила Эрика у «Ансонии».
Мы договорились завтра в девять встретиться за завтраком, а потом отправиться в офис Джоэла Эбертса.
А это обязательно — встречаться с Эбертсом? — спросил он, пока носильщик из «Ансонии» выгружал из багажника его сумку,
Он твой адвокат. Он будет с тобой, когда ты в пятницу предстанешь перед комиссией. Так что будет лучше, если вы заранее продумаете стратегию.
Какая может быть стратегия в таких делах.
Давай подождем до завтра, не будем волноваться раньше времени, — сказала я. — А теперь иди к себе и позвони Ронни. Где он сегодня выступает?
Не знаю. Я куда-то задевал расписание его гастролей.
Так найди и обязательно позвони. Я уверена, ему до смерти охота услышать твой голос.
Спасибо тебе за эти две недели. Нам стоит почаще это проделывать.
Так и будет.
Ты имеешь в виду, после того, как я выйду из тюрьмы?
Я поцеловала его на прощание. Села в такси и поехала к себе домой. Остаток дня я разбирала накопившуюся почту. Пришел увесистый пакет из журнала «Суббота/Воскресенье» — с подборкой писем от читателей, которые увидели объявление о моем так называемом творческом отпуске и желали мне скорейшего возвращения на страницы журнала.
«Я буду скучать по вас», — написала некая мисс М. Медфорд из Саут-Фэлмута, штат Мэн. Я испытала некоторую горечь, прочитав эти строчки. Потому что — хотя я никогда не признавалась в этом Эрику и Джеку — мне безумно не хватало моей работы.
Часа в четыре пополудни я вышла из дома за покупками. Вернулась ближе к пяти. Минут через десять в замке повернулся ключ. Я распахнула дверь и втащила Джека в квартиру. Через минуту мы уже были в постели. Только спустя полчаса мы наконец заговорили.
Кажется, я соскучилась по тебе.
Мне кажется, я тоже.
Потом мы встали. Я приготовила ужин. Мы поели, выпили бутылку кьянти, вернулись в постель. Я не помню, в котором часу мы уснули. Помню только, что я резко проснулась. Кто-то звонил в дверь. До меня не сразу дошло, что дело происходит среди ночи. В четыре восемнадцать, как показывали часы на прикроватной тумбочке. Снова звонок домофона. Джек зашевелился под одеялом.
Какого черта… — сонно произнес он.
Я сама.
Я встала, накинула халат и прошла на кухню. Сняла трубку домофона. Нажав кнопку обратной связи, пробормотала сонное «алло».
Это Сара Смайт? — прозвучал грубый голос.
Да. Кто вы?
Полиция. Прошу открыть дверь.
О нет. Только не это.
На какое-то мгновение я оцепенела от ужаса. В трубке снова зазвучал тот же голос:
Мисс Смайт… вы меня слышите?
Я нажала кнопку, отпирающую дверь подъезда. Через пару секунд стучали уже в мою дверь. Но я не могла заставить себя открыть. Стук становился все громче. Я услышала, как Джек вскочил с постели. Он вышел на кухню, на ходу завязывая пояс халата. Он застал меня застывшей возле пульта домофона.
Господи, что происходит? — спросил он.
Пожалуйста, открой дверь.
Стучали уже настойчиво.
Кто это, черт возьми?
Полиция.
Он побледнел. Вышел в прихожую, Я услышала, как он открывает дверь.
Здесь Сара Смайт? — произнес все тот же голос.
В чем дело, офицер? — спросил Джек.
Нам необходимо поговорить с мисс Смайт.
В следующее мгновение в кухню вошли двое полицейских в форме. Позади маячил Джек. Один из копов приблизился ко мне. Ему было лет пятьдесят, у него было большое рыхлое лицо и встревоженный взгляд человека, который принес плохие новости.
Вы Сара Смайт? — спросил он.
Я кивнула.
У вас есть брат по имени Эрик?
Я не ответила. Я просто осела на пол, заливаясь слезами.
Полиция повезла нас в центр города. Я сидела на заднем сиденье патрульной машины вместе с Джеком, склонив голову к нему на плечо. Он обнимал меня обеими руками. Обнимал так крепко, как будто пытался удержать. Меня и надо было держать — потому что была на грани нервного срыва.
Рассвет уже заглядывал в ночное небо, пока мы ехали на восток, к 34-й улице. В машине все молчали. Оба копа смотрели прямо перед собой, на залитое дождем ветровое стекло, не обращая внимания на треск рации. Джек изо всех сил старался поддержать меня своим молчаливым участием, но я чувствовала, что он потрясен. Я слышала, как гулко бьется его сердце. Возможно, он боялся, что у меня снова начнется истерика, как это уже было, когда мне сообщили новость. С полчаса я лежала на кровати, вцепившись в простыни. Я была безутешна. Каждый раз, когда Джек пытался успокоить меня, я кричала ему, чтобы он убирался. Я была вне себя, я так страдала, что мне была невыносима даже мысль о том, что кто-то предлагает мне утешение, в то время как мне не хотелось никаких утешений. В конце концов один из копов спросил, не нужна ли мне медицинская помощь. Только после этого мне как-то удалось успокоиться и одеться. Джек и коп протянули мне руки, чтобы помочь выйти из машины, но я вежливо отстранилась. Как сказал бы сам Эрик (передразнивая отца): Смайты никогда не плачут на людях. Даже если им приносят самую плохую весть.
Вот и я тогда не могла себе позволить плакать. Мое горе было столь велико, даже безмерно, что его невозможно было выразить ни слезами, ни тем более злостью. Я вообще не могла говорить, не могла соображать. Всё, что я могла, это прижаться к плечу Джека, заставляя себя сохранять хладнокровие.
Со Второй авеню мы свернули на юг и проехали еще два квартала, потом вырулили на 32-ю улицу и остановились у бокового входа в приземистое кирпичное здание, на фасаде которого значилось: «Судебно-медицинская экспертиза города Нью-Йорка».
Полицейские проводили нас внутрь через боковой вход, обозначенный табличкой «Приемка». За столом при входе сидел пожилой негр. Это был охранник морга. Когда один из офицеров наклонился и сказал ему: «Смайт», тот раскрыл тяжелый гроссбух, пробежал пальцем по странице, пока не остановился на фамилии моего брата. Потом он снял трубку телефона и набрал номер.
Смайт, — тихо произнес он в трубку. — Шкаф пятьдесят восемь.
Я снова почувствовала, как подкатывает слабость. Джек уловил это и обхватил меня за талию. В следующее мгновение в холл вышел служитель морга в белом халате.
Вы на опознание Смайта? — бесцветным голосом произнес он.
Один из копов кивнул. Служитель сделал знак следовать за ним. Мы двинулись по узкому коридору, окрашенному в традиционно для присутственных мест зеленый цвет и освещенный флуоресцентными лампами. Остановились у металлической двери. Он открыл ее. Мы зашли в маленькую комнату, где было так же холодно, как в рефрижераторе для мяса. Одну стену занимал металлический стелаж из пронумерованных шкафчиков. Служитель подошел к шкафу под номером 58. Один из офицеров мягко подтолкнул меня вперед. Джек стоял рядом со мной. Он крепче сжал мою руку. Повисла долгая пауза. Офицеры смущенно поглядывали на меня. Служиель начал барабанить пальцами по стальной дверце шкафа. Наконец я глубоко вдохнула и кивнула в сторону служителя.
Открывание шкафа сопровождалось долгим свистящим звуком. Я невольно зажмурилась. Потом заставила себя открыть глаза. Передо мной лежал Эрик — накрытый от шеи до ног грубой белой простыней. Его глаза были закрыты. Кожа казалась бесцветной. Губы были подернуты синевой. Он не выглядел мирно спящим. Он просто выглядел неживым. Пустая оболочка, которая когда-то была моим братом.
Я с трудом сдержала подступившие рыдания. Снова крепко зажмурилась — потому что было невыносимо смотреть на него. И мне не хотелось, чтобы именно этот образ брата преследовал меня до конца моих дней.
Это Эрик Смайт? — спросил служитель.
Я кивнула.
Он накрыл простыней лицо Эрика, потом втолкнул тележку обратно в шкаф. Тот захлопнулся с глухим стуком. Служитель снял висевшую на гвозде планшетку, пролистал вложенные в нее бланки, отыскал нужный и протянул мне.
Подпишите внизу страницы, пожалуйста, — сказал он, доставая из нагрудного кармана халата обгрызенный карандаш.
Я подписала. Вернула ему планшетку.
Каким похоронным бюро вы воспользуетесь? — спросил он.
Понятия не имею, — ответила я.
Он оторвал перфорированный край бланка. На нем значились фамилия Смайт и серийный номер. Он протянул мне бумажку:
Когда вы определитесь с похоронным бюро, попросите их позвонить нам и назвать этот номер. Они знают порядок.
Джек взял из рук служителя клочок бумаги.
Ясно, — сказал он. — Мы здесь всё, закончили?
Да, закончили.
Копы вывели нас из морга.
Вас отвезти домой? — спросил один из них.
Я хочу поехать в «Ансонию», — попросила я.
Мы сможем сделать это потом, — возразил Джек. — Сейчас необходимо отдохнуть.
Я еду в «Ансонию», — твердо сказала я. — Я хочу увидеть его квартиру. Иру.
Сара, я не думаю…
Я еду к нему домой, — сказала я, едва сдерживая гнев.
Хорошо, хорошо.
Джек кивнул офицерам. Мы снова сели в патрульную машину. Всю обратную дорогу я молчала. Джек выглядел измученным и глубоко взволнованным. Хотя он и держал мою руку, мысли его были где-то далеко. А может, мне просто так казалось, поскольку все происходящее напоминало ночной кошмар, из которого невозможно было выбраться.
В «Ансонии» все еще дежурил Джо, ночной портье. Он тотчас вызвался нам помочь. Нашел кого-то, кто согласился подменить его у конторки, и повел нас в бар.
Я понимаю, еще слишком рано, но, может быть, выпьете что-нибудь?
Было бы неплохо, — сказала я.
Виски?
Джек кивнул. Джо принес бутылку дешевого виски и две стопки. Наполнил их доверху. Джек выпил залпом, я сделала глоток и едва не задохнулась. Глотнула еще раз. Виски обожгло горло — словно жгучее лекарство. Четыре глотка — и моя стопка тоже была пуста. Джо налил по второй — сначала мне, потом Джеку.
Это ты обнаружил его? — спросила я.
Да, — тихо произнес Джо. — Я нашел. И… если бы я только знал, я бы никогда не пустил этого посыльного…
Какого еще посыльного? — спросила я.
Парнишку из местного винного магазина. Насколько я понял, ваш брат позвонил вчера днем в этот магазин и попросил доставив ему в номер пару бутылок джина «Канэдиен Клаб». По крайней мере, так мне сказал Фил, дневной портье. Он как раз был на дежурстве, когда явился паренек из винного магазина и спросил, в каком номере проживает ваш брат. Если бы это я дежурил, я бы сразу позвонил вам — потому что после того, что случилось пару недед назад, я уже знал, что у него проблемы с алкоголем. Как бы то т было, я пришел около семи. Не видел и не слышал вашего брата примерно до полуночи, а потом он сам позвонил мне, и по его голосу я понял, что он совсем никакой. Он еле шевелил языком. Я даже не разобрал ни слова из того, что он сказал. Я попросил кого-то из ребят подменить меня, а сам поднялся к нему. Я стучал в дверь минут пять. Никакого ответа. Я спустился вниз, взял мастер-ключ. Когда я открыл дверь…
Он запнулся, шумно вздохнул.
Поверьте, мисс Смайт. Зрелище было то еще. Он лежал на полу. Кровь хлестала у него изо рта. Кровь была и на телефонной трубке, а это значит, что кровотечение было уже сильное, когда он звонил мне. Я хотел позвонить вам, но ситуация была критическая, и я решил, что лучше вызвать «скорую». Они приехали быстро — минут через десять. Но к тому времени он уже умер. Потом явились копы — и сами взялись за дело. Сказали мне, что я не имею права звонить вам, потому что они сами должны сообщить вам эту новость…
Он потянулся к стакану, налил себе виски.
Думаю, мне тоже не помешает выпить, — сказал он, опрокидывая его залпом. — Даже не могу передать, как мне тяжело после всего этого.
Ты ни в чем не виноват, — сказал Джек.
А две бутылки джина… они были пусты? — спросила я. | — Да, полностью, — сказал Джо.
Я мысленно вернулась в то утро в госпитале Рузвельта, когда я передала Эрику слова врача о том, что он уже никогда не сможет пить алкоголь. Тогда он философски воспринял эту новость. Хотя он никогда и не говорил об этом, мне казалось, что он был рад снова вернуться к жизни. За две недели в Сагапонаке он действительно пришел в себя. Господи, ведь еще вчера, когда я высаживала его у гостиницы, он был…
Я с трудом сдержала всхлип. Обхватила голову руками. Джек гладил меня по волосам.
Все нормально, — тихо произнес он.
Нет, это ненормально, — закричала я. — Он же убил себя.
Ты этого не знаешь, — сказал Джек.
Он выпил две бутылки джина, прекрасно зная, что его язва этого не выдержит. Я предупреждала его. Врач предупреждал. Вчера, когда мы вернулись с Лонг-Айленда, он был таким спокойны. Таким послушным. Но я, видимо, ошиблась…
Я не выдержала и снова разрыдалась. Джек обнял меня за плечи и успокаивал, как мог.
Прости, прости… — твердила я.
Не надо себя винить, — сказал Джек. Джо нервно кашлянул.
Есть еще кое-что, о чем я хотел вам рассказать, мисс Смайтю. Я узнал об этом от Фила. Вчера, часа в три пополудни, к вашему брату приходил гость. Мужчина в костюме, с портфелем. Он показал Филу свое удостоверение и сказал, что он федеральный судебный пристав. Попросил Фила позвонить вашему брату и вызвать его в вестибюль — но не говорить, кто к нему пришел. Фил сделал все, как было сказано. Ваш брат спустился, и пристав сунул ему в руки какой-то документ, сказав что-то официальное, вроде: «Настоящим вам вручается повестка… бла-бла-бла». Фил не расслышал, что там было дальше. Но он уверяет, что вид у вашего брата был подавленный.
И что было потом, после того, как Эрику вручили бумаги? — спросила я.
Пиджак ушел, а ваш брат вернулся к себе в номер. Часа черо полтора явился курьер из винного магазина.
Эрик точно не выходил на улицу за это время?
Фил говорит, что нет.
Тогда бумаги должны быть наверху. Пошли.
Джо колебался:
Там еще не прибрано, мисс Смайт. Может, вам лучше подождать…
Я справлюсь. — С этими словами я встала.
Думаю, это не слишком хорошая идея, — сказал Джек.
Это мне судить, — возразила я и вышла из бара.
Джо с Джеком последовали за мной. Джо остановился у конторки и взял со стены ключ от апартаментов 512. Мы поднялись на лифте на пятый этаж. Подошли к обшарпанной двери с табличкой 512. Джо помедлил, прежде чем вставить ключ в замочную скважину.
Вы уверены, что хотите войти, мисс Смайт? — спросил он.
Позволь, лучше я это сделаю, — предложил Джек.
Нет. Я хочу сама.
Джо пожал плечами и открыл замок. Дверь распахнулась. Я вошла. И у меня перехватило дыхание. Я ожидала увидеть ковер в пятнах крови. Но я не была готова к таким размерам этого пятна. Кровь еще не высохла и слегка поблескивала. В крови был телефон, забрызгана была и мебель. Кровавые отпечатки ладоней виднелись на стенах, на столе, возле которого упал Эрик. В моей голове вдруг сложилась страшная картина последних минут жизни моего брата. Он сидел на продавленном диване, выпивал. Пустая бутылка «Канэдиен Клаб» валялась на полу возле дешевого маленького телевизора. Вторая бутылка — с остатками джина на дне — стояла на низком кофейном столике. На диване остался испачканный стакан. Должно быть, Эрик начал харкать кровью, когда приканчивал вторую бутылку. Испугавшись, он прикрыл рот рукой (вот откуда взялись кровавые отпечатки ладони). Потом подошел к телефону, позвонил Джо. Но он был уже невменяем от алкоголя (и в шоке от кровотечения), поэтому не смог толком ничего сказать. Он выронил телефонную трубку. Его качнуло в сторону карточного стола, который служил ему рабочим местом. Он оперся на него, пытаясь устоять. Но все-таки рухнул на пол. И скончался мгновенно. По крайней мере, я надеялась на это. Потому что было невыносимо думать о том, что Эрик умирал в муках.
Я не могла долго смотреть на кровавое пятно. Мой взгляд переместился на карточный столик. Под пепельницей лежал документ, с виду официальный. Он тоже был забрызган кровью. Я достала его. Это было уведомление из Налоговой службы, в котором сообщаюсь, что по результатам проведенного аудита и на основе информации, полученной из Эн-би-си, Эрику надлежит немедленно уплатить сорок три тысячи пятьсот сорок пять долларов налогов за три года службы в телерадиокомпании. В письме было также сказано, ли он желает оспорить это требование, у него есть тридцать щей на то, чтобы представить в местное отделение налоговой служен соответствующие платежные документы. Однако в случае не-:редоставления в указанный срок требуемых документов и/или неуплаты означенной суммы налогов он будет подвергнут уголовному преследованию, заключению под стражу и конфискации имущества.
Сорок три тысячи пятьсот сорок пять долларов!Неудивительно, что он заказал те две бутылки джина. Если бы только он позвонил мне. Я бы арендовала машину и увезла его в Канаду. Или дала бы ему денег на билет до Мексики и еще месяца на два проживания там. Но он поддался панике и уступил страху. А может, просто не смог допустить и мысли об еще одном судебном процессе после разбирательства с Комиссией — с последующим тюремным заключением, банкротством и прочими тяготами, обеспеченными до конца жизни.
Письмо задрожало в моих руках. Джек подоспел и встал рядом.
Подонки, — сказала я. — Подонки.
Он взял у меня из рук бумагу и быстро проглядел ее.
Боже, — ужаснулся он. — Как они могли пойти на это?
Как? Ты спрашиваешь, как? — сбиваясь от волнения, воскликнула я. — Да легко. Если бы Эрик стал сотрудничать и назвал имена, этого требования никогда бы не возникло. Но если ты играешь не по правилам, придуманным этими говнюками, они сделают всё возможное, чтобы уничтожить тебя. Всё.
Я снова расплакалась, уткнувшись в плечо Джека.
Мне очень жаль, — произнес он. — Мне так жаль..
Я почувствовала, как еще чья-то рука легла мне на плечо. Это бы Джо.
Давайте пойдем отсюда, — тихо произнес он. — Наверное хватит вам на это смотреть.
Мы как-то дошли до лифта и вернулись в бар. Джо оставил нам бутылку и пару стаканов. Джек налил виски. Я уже была в таком состоянии, что у меня тряслись руки. Виски помогло. Уже в который раз за сегодняшний вечер мне удалось собраться. Джек сидел в кресле и смотрел прямо перед собой. Я тронула его за руку,
Ты в порядке? — спросила я
Не могу прийти в себя. И чувствую себя виноватым в том…
Он замялся.
Да?
В том, что так и не смог по-настоящему подружиться с Эриком.
Бывает.
Мне надо было постараться. Я должен был…
Он не договорил, сдерживая подступившие слезы. Все-таки люди ведут себя непредсказуемо в такие переломные моменты жизни. Взять хотя бы Джека — ведь он никогда не симпатизиронал моему брату, а вот теперь оплакивает его смерть. Такова настоящая трагедия. Она напоминает о том, что все наши споры, в конечном счете, бессмысленны. Смерть примиряет противников — и мы вдруг остаемся с осознанием того, что конфликт незначителен, что он был навеян сиюминутными эмоциями. И то отношение, что мы называем жизнью, мимолетно. Но все равно мы упорно находим поводы для споров, ссор, злости, ревности, зависти… обнажая подлую изнанку человеческой личности. Мы так живем — хотя и знаем, что все имеет конец, что все в этой жизни предопределено. Может, потому и злимся, выражая протест против собственной ничтожности. Злость рождает последствия, не иеющие ценности. Злость помогает поверить в то, что мы не умрем.
Мы выпили еще виски. Сказался его благотворный эффект. Какое-то время мы молчали. Просто сидели в пустом баре, постепенно наполняющемся утренним светом. Наконец я загововорила:
Я должна рассказать Ронни.
Да, — сказал Джек. — Я тоже об этом подумал. Хочешь, я сам му позвоню?
Нет. Он должен услышать это от меня.
Я попросила Джо подняться наверх и поискать в бумагах Эрика расписание гастрольного тура Ронни. Он нашел его на том же столике, где лежало уведомление из налоговой. В тот вечер Ронни выступал в Хьюстоне. Я дождалась полудня, чтобы позвонить ему, — к этому времени я уже вернулась к себе и даже начала заниматься организацией похорон. Мой звонок явно разбудил Ронни. Он, казалось, был удивлен, услышав мой голос, но в следующее мгновение не на шутку разволновался.
Что-то ты мне не нравишься, — сказал он.
Мне плохо, Ронни.
Это из-за Эрика, да? — тихо спросил он.
И тогда я рассказала ему. Я старалась быть краткой — зная, что снова расклеюсь, если начну вдаваться в подробности. Когда я закончила, в трубке воцарилось долгое молчание.
Ронни… ты в порядке? — наконец спросила я.
Молчание.
Почему он не позвонил мне? — еле слышно произнес он. — Или тебе?
Я не знаю. А может, и знаю, но не хочу говорить, что…
Он любил тебя больше…
Прошу тебя, Ронни. Прекрати. Я не выдержу…
Хорошо, хорошо.
Снова молчание.
Ты еще здесь? — спросила я.
О господи, Сара…
Он разрыдался. Внезапно связь оборвалась. Через полчаса он сам перезвонил мне. Голос его дрожал, но он все-таки старался держать себя в руках.
Извини, что повесил трубку, — сказал он. — Я просто не мог.
Не нужно ничего объяснять, — ответила я. — Тебе лучше?
Нет, — безучастно произнес он. — Я никогда не смогу оправиться от этого.
Я знаю. Знаю.
Я действительно любил его.
И он тебя, Ронни.
Я расслышала, как он с трудом сглотнул, сдерживая слезы. Почему мы всегда стараемся казаться храбрыми в ситуациях, когда эи совершенно не нужно?
Я не знаю, что сказать, — произнес Ронни. — У меня в голове не укладывается.
И не надо ничего говорить. Похороны послезавтра. Ты сможешь приехать?
Боюсь, что нет. Бейзи — строгий руководитель. Он бы еще отпустил на похороны матери. Но чтобы лететь в Нью-Йорк на похороны друга? Об этом не может быть и речи. К тому же начнут задавать вопросы, что это за друг такой.
Не переживай.
Как же не переживать? Я хочу быть там. Я должен быть там.
Позвони мне, когда вернешься. Звони в любое время.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 25 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |