Однако к моменту, когда Кепа объявил, что допрос закончен, я его, кажется, убедил. Таким злющим я его еще не видел.
Мои показания зафиксировали согласно международным юридическим стандартам: каждый кадр снабжен унифицированным тайм-кодом, шифрованная копия сдана в Интерпол. Прежде чем я скреплю материалы своей электронной подписью, мне предложили просмотреть файл – удостовериться в отсутствии подчисток. Я проверил наугад десяток отрывков: не смотреть же все три часа!
Я вернулся в номер, принял душ, машинально прикрывая свежезабинтованную рану, хоть прекрасно знал, что вода ей не страшна. Горячая вода, внушительность и безыскусная элегантность обстановки – было в этой роскоши что-то нереальное. Двадцать четыре часа назад я готов был из кожи вон лезть, лишь бы помочь Мосале разрушить бойкот. Но что я могу сделать для технолиберации теперь? Купить переносную камеру, снять бессмысленную смерть Мосалы – и разрушить Безгосударство до основания? К этому я стремлюсь? Цепляться за свою призрачную объективность и спокойно запечатлеть все, что выпадет на ее долю?
Я смотрел на свое отражение в зеркале. Какой от меня теперь толк?
В номере был настенный телефон. Я позвонил в больницу. Операция прошла без осложнений, но Акили еще спал(а) после наркоза. Я решил, что все равно туда загляну.
Я спустился в вестибюль отеля, как раз когда начиналось утреннее заседание. На экранах уже появился некролог Ясуко Нисиде, однако конференция по-прежнему шла своим чередом. Негромко беседующие, разбившиеся на небольшие группки участники были заметно подавлены, явно выбиты из колеи; кое-кто украдкой оглядывался, словно в надежде подслушать какие-нибудь обрывки новостей об оккупации – хоть что-то воодушевляющее, пусть даже и недостоверное.
Я заметил группу журналистов; со всеми я был немного знаком и беспрепятственно втерся в их кружок – послушать, о чем сплетничают. Все сходились в одном: иностранцы будут эвакуированы американскими (или новозеландскими, или японскими) военно-морскими силами, это вопрос нескольких дней, хотя ничего определенного в подтверждение такой уверенности никто так и не высказал.
– Тут три американца – лауреата Нобелевской премии, – доверительно сообщил Дэвид Коннолли, фотограф Дженет Уолш, – Что ж, no-вашему их бросят на произвол судьбы, когда Безгосударство летит в тартарары?
Не было расхождений во мнениях и относительно того, кем захвачен аэропорт. Разумеется, «соперничающими анархистами» – пресловутыми «беженцами» из США, признающими лишь власть силы. О проблемах биотехнологии никто и не упомянул, и, хоть весть о планах Мосалы сменить место жительства распространилась на острове уже повсюду, никто из журналистов не потрудился поговорить с местными жителями поподробнее, чтобы об этом узнать.
Эти люди должны информировать мир обо всем, происходящем в Безгосударстве, – а ведь никто из них и понятия не имеет, что происходит на самом деле.
По дороге в больницу я наткнулся на магазинчик электротоваров, купил новый ноутпад и небольшую камеру – из тех, что носят на плече. Занес в ноутпад свой личный код, и последняя резервная спутниковая копия очнулась от глубокой спячки и начала догонять реальное время. На несколько секунд экран подернула мутная дымка, а затем Сизифобъявил: «Число зарегистрированных случаев Отчаяния превысило три тысячи».
– Не хочу я этого знать! – Три тысячи? В шесть раз – за две недели! – Покажи карту распространения.
Скорее смахивало на возникающий спонтанно рак, чем на инфекционное заболевание: случайный разброс по земному шару вне зависимости от социальных и экологических факторов, концентрация повышается в местах повышенной плотности населения.
Как число заболевших может так быстро расти – ведь не отмечено ни единой локальной вспышки? Я слышал, что модели, основанные на передаче инфекции воздушно-капельным путем, посредством половых контактов, на распространении возбудителя через водопроводную воду, через паразитов, оказываются несостоятельны с точки зрения эпидемиологии.
– Что еще об этом сообщают?
– Официально – ничего. Но в полученном фильмотекой ЗРИнет материале, снятом вашим коллегой Джоном Рейнолдсом, есть первые записи связной речи больных.
– Кто-то выздоравливает?
– Нет. Но у некоторых из вновь заболевших периодически наблюдается изменение симптомов.
– Изменение или смягчение?
– Речь связная, но неадекватная по содержанию.
– То есть у них нарушена психика? Когда они наконец прекращают кричать и успокаиваются настолько, что могут связать пару слов, оказывается, что у них помрачение рассудка?
– Это вопрос для специалиста.
Я уже почти дошел до больницы.
– Ладно, – сказал я, – Покажи мне что-нибудь из этих измененных симптомов. Посмотрим, что хорошенького я пропустил.
Сизифпошарил в фильмотеке и выдал отрывок. Не очень-то этично заглядывать в незаконченную чужую работу, но пожелай Рейнолдс закрыть коллегам доступ к своим материалам – зашифровал бы.
Я посмотрел сцену в больничном лифте, только и всего, – и почувствовал, что бледнею. Этому не было объяснений, ни малейшей возможности уловить хоть какой-нибудь смысл.
Рейнолдс сдал в архив еще три эпизода, демонстрирующих «связную речь» больных Отчаянием. Надев наушники, чтобы не распугать толпящийся в больничных коридорах народ, я просмотрел их все. Слова больные произносили разные – только вот смысл в них заключался один и тот же.
К моему приходу Акили уже не спал(а). Он(а) встретил(а) меня печальной улыбкой – и я понял, что втюрился по уши. Дело даже не в том, что лицо Акили так глубоко впечаталось в мое сознание, что я теперь и представить себе не мог, как когда-то был увлечен кем-то другим. Красота, в конце концов, такая мелочь! Но какой страстью, каким умом, какой иронией сверкали эти темные глаза! Ничего подобного я доселе не встречал.
Да это же смехотворно! – оборвал я себя. Для полного асексуала все это – лишь порожденные гормонами сантименты заводной игрушки, жалкого биоробота. Знай он(а), что за чувства меня обуревают… Кроме жалости, рассчитывать мне не на что.
– Известия про аэропорт сюда уже дошли? – спросил я.
Он(а) удрученно кивнул(а).
– И о смерти Нисиде тоже. Как Мосала восприняла?
– На кусочки не рассыпалась; но я не уверен, что она сейчас в состоянии рассуждать здраво.
Не то что я.
Я пересказал наш разговор.
– Ну как, по-твоему, если она дотянет до того, как кто-нибудь сделает от ее имени доклад о ТВ, откажутся умеренные от своих планов? Передадут лекарство?
– Возможно, – Судя по выражению лица, особых надежд на это Кувале не питал(а). – Если будет неопровержимо доказано, что ТВ действительно завершена, если оснований для сомнений не останется. Но они же сейчас в бегах. Ничего передать не смогут.
– Могли бы сообщить химическую формулу.
– Да. А нам останется надеяться, что в Безгосударстве найдется оборудование, на котором можно успеть вовремя синтезировать такой препарат.
– Если вся Вселенная существует лишь ради объяснения Ключевой Фигуры, может, ей все-таки повезет?
Ни одному слову я и сам не верил – и все же, похоже, сказал именно то, что надо было.
– Объяснение момента «Алеф» не распространяется на чудесные избавления. Ключевой Фигурой необязательно должна стать именно Мосала – даже если Нисиде мертв, а ТВ Бундо опровергнута. Если она выживет, то лишь благодаря тому, что люди, которые борются за нее, окажутся сильнее тех, кто пытается ее убить, – (Усталый смешок.) – В том-то и состоит теория всего: чудес на свете не бывает, даже если это касается Ключевой Фигуры. Жизнь и смерть всех людей определяют одни и те же законы.
– Понятно, – я помедлил, – Хочу тебе кое-что показать. Только что полученные данные об Отчаянии.
– Об Отчаянии?
– Можешь смеяться, сколько хочешь. Допускаю, это ничего и не значит; но мне непременно нужно знать твое мнение.
Я чувствовал себя обязанным перед Рейнолдсом не растрезвонить направо и налево содержание еще не вышедших в эфир материалов. Палата была полна, но нас с обеих сторон огораживали ширмы, а лежащий на противоположной кровати человек в гипсе, судя по всему, спал. Я передал ноутпад Кувале и, приглушив звук, включил один из сюжетов.
В лицо оператору смотрела привязанная к больничной койке бледная всклокоченная женщина средних лет. Непохоже, что накачана наркотиками, но характерные поведенческие симптомы явно отсутствуют – лишь одержимо горят расширенные ужасом прикованные к Рейнолдсу глаза.
– Эта информационная схема, это состояние осознанности бытия и способности к мироощущению включает в себя непрерывно растущую последовательность взаимообусловленных структурных уровней: нервные клетки кодируют информацию, кровь питает нервные клетки, сердце перекачивает кровь, кишечник обогащает ее, рот поставляет в кишечник питательные вещества, содержащиеся в пище… сельскохозяйственные угодья, земля, солнечный свет, триллионы звезд… – Она говорила, а глаза ее скользили по лицу Рейнолдса, – Нервные клетки, сердце, кишечник; клетки – заключенные в жидкие мембраны белки, ионы и вода; дифференцирующиеся в процессе развития ткани; активизируемые перекрывающимися градиентами гормональных маркеров гены; миллионы взаимосвязанных клеточных конструкций; четырехвалентный углерод; одновалентный водород; мечущиеся между состоящими из протонов и нейтронов ядрами электроны, стремящиеся к точке, в которой уравновешиваются силы электростатического притяжения и отталкивания; вращающиеся в противоположных направлениях кварки, объединяющие лептоны в условиях иерархически упорядоченных возбуждений, вмещающее их десятимерное пространство… определяющее разрушение симметрии в системе любой топологии… – Голос ее оживился, – Нервные клетки, сердце, кишечник; морфогенез, повернутый вспять, к отдельной клетке, к оплодотворенному яйцу в другом теле. Диплоидные хромосомы, требующие наличия двух родителей. Наследственность, отбор. Из само-реплицирующихся фрагментов, нуклеотидов, сахаров, аминокислот, двуокиси углерода, воды, кислорода, из далеких одноклеточных предков посредством мутаций возникают биологические виды. Конденсирующееся дозвездное облако, насыщенное синтезированными на иных светилах тяжелыми элементами, прорвавшееся сквозь гравитационно нестабильный космос, зарождающийся и гибнущий в черной дыре.
Она умолкла, но глаза жили; по ее мечущемуся взгляду я почти угадывал черты невидимого на экране Рейнолдса. И тут изумленное лицо вспыхнуло – словно откровение снизошло на нее, словно, внезапно прозрев, она только сейчас разглядела принятого поначалу за какого-то диковинного призрака стоящего за камерой человека и теперь тщилась, предельно расширив рамки своих космологических умопостроений, втиснуть этого чужака, этого логически неизбежного дальнего сородича в ту же целостную конструкцию.
А потом что-то произошло, и краткий период просветления оборвался: лицо женщины исказилось паническим ужасом. Вновь накатил приступ Отчаяния. Я выключил воспроизведение, пока она не начала биться и кричать.
– Есть записи еще трех случаев, – сказал я, – Примерно то же самое. Так что из этого бреда я сделал собственные выводы – или, по-твоему, это тоже бред? Потому что… Что это за напасть такая, заставляющая людей поверить, будто они стали Ключевой Фигурой?
Кувале положил(а) ноутпад на постель и глянул(а) на меня.
– Эндрю, если это розыгрыш…
– Да нет же! Зачем мне…
– Чтобы спасти Мосалу. Потому что, если это розыгрыш, ничего у тебя не выйдет.
Я застонал.
– Приди мне в голову подсунуть им подставную Ключевую Фигуру, чтобы снять с крючка Мосалу, я сымитировал бы сцену с Ясуко Нисиде, раскрывающим на смертном одре все космические тайны, а не с невесть откуда взявшимися умалишенными, – Я рассказал о Рейнолдсе и о хранящихся в ЗРИнет материалах.
Он(а) изучающе взглянул(а) на меня, пытаясь разобраться, не лгу ли я. Я ответил прямым взглядом – голова шла кругом, сил не было что-то скрывать. На мгновение в глазах Кувале мелькнуло изумление, а потом… веселые искорки? Даже и не знаю. Во всяком случае, он(а) не сказал(а) ни слова.
– Может быть, кто-то другой из антропокосмологов-ортодоксов сфабриковал фальшивку и проник в ЗРИнет, – Конечно, я хватался за соломинку, но никакого другого осмысленного объяснения не подворачивалось.
– Нет, – отрезал(а) Кувале, – Мы бы узнали.
– Тогда?..
– Это подлинник.
– Но как такое могло случиться?
Не стыдясь своего страха, он(а) вновь посмотрел(а) мне в глаза.
– Значит, все наши рассуждения были верны – ошибка только в деталях. Все ошибались в деталях. Ортодоксы, умеренные, экстремисты: все мы принимали различные допущения – и все ошибались.
– Не понимаю.
– Поймешь. Все мы поймем.
Вдруг вспомнилась апокрифическая байка о смерти Мутебы Казади, что рассказал мне антропокосмолог тогда, на корабле.
– Ты думаешь, Отчаяние порождается смешением с информацией?
– Да.
– Если это из-за Ключевой Фигуры, значит, захватит и всех остальных? Экспоненциальный рост? Как эпидемия?
– Да.
– Но как? Кто был Ключевой Фигурой? С кого все началось? С Мутебы Казади, столько лет назад?
– Нет! – У Кувале вырвался истерический смех. Человек на кровати напротив проснулся и прислушивался к каждому слову, но мне уже не было до этого дела, – У Миллера руки не дошли рассказать тебе одну странную вещь, касающуюся этой космологической модели.
Миллер – тот у-мужчина, которого про себя я называл Третьим.
– Какую?
– Если провести все вычисления, оказывается, что имеет место обратный временной эффект. Не такой уж мощный: экспоненциальное поступательное движение означает экспоненциальный спад в обратном направлении. Но абсолютная неизбежность смешения Ключевой Фигуры в момент «Алеф» с некоторой вероятностью предполагает вовлечение в процесс и других людей, случайных, – даже до того, как свершится само событие. Таково условия непрерывности; никакая система не совершает мгновенных скачков от нуля к единице.
Я тряхнул головой. Совсем запутался. Нет, этого мне не постичь.
Акили машинально взял(а) в ладони мою руку, крепко сжал(а); страх и недобрые предчувствия, от которых мутилось в голове и бросало в дрожь, передались мне, от тела к телу, от кожи к коже.
– Ключевая Фигура – еще не Ключевая Фигура. Момент «Алеф» еще не наступил – а мы уже ощущаем шок.
Позаимствовав мой ноутпад, Кувале на скорую руку набросал(а) характеристики информационных потоков, порождающих Отчаяние. Попробовал(а) даже, не углубляясь в тонкости, смоделировать процесс распространения эпидемии – хотя полученная в конце концов расчетная кривая оказалась гораздо более пологой (истинная росла быстрее, чем по экспоненте, – «возможно, искажена заниженными начальными цифрами») – и предсказал(а) дату момента «Алеф»: где-то между 7 февраля 2055 года и 12 июня 3070-го. Нисколько не огорчившись результатами, он(а) продолжил(а) совершенствовать модель. Забегали по клавиатуре пальцы, замелькали на экране графики, диаграммы, уравнения; впечатляло не меньше, чем работа Мосалы, – и понятно было ровно настолько же.
Говоря откровенно, стремительные мысли Кувале невольно захватили и меня; но вызванное неожиданным открытием потрясение понемногу проходило, и я снова задумался: не вкладываем ли мы собственный смысл в бессвязные монологи четверки больных? До сей поры антропокосмология ни разу не дала прогноза, который можно было бы экспериментально подтвердить. Не сомневаюсь: для любой ТВ можно разработать изящнейшее математическое обоснование; только нельзя же, в самом деле, взять и отбросить все существовавшие до сих пор представления о Вселенной на основании теории, подтверждаемой на практике лишь высокопарными бреднями четверки подхвативших новую экзотическую психическую болезнь случайных людей.
А что до прогноза, будто Отчаяние охватит весь мир, то – если Кувале прав(а), – это катаклизм столь же немыслимый, как и предсказываемое умеренными раскручивание клубка.
Сомнения свои я оставил при себе, но, выйдя из палаты (Кувале тем временем обсуждал(а) проблему с другими антропокосмологами-ортодоксами), вернулся с облаков на землю. Приходится признать: все эти разговоры об отголосках грядущего момента «Алеф» еще дальше от реальности, чем самые надуманные из общепринятых сентенций.
А может, какое-нибудь биологическое оружие, воздействующее на нервную систему? Скажем, поражающее определенные участки мозга и вызывающее у большинства жертв обычные симптомы Отчаяния, а у четверых из трех тысяч больных – еще и вспышки вот таких маниакальных, но не лишенных логики рассуждений. Размышление, как и любая другая разновидность психической деятельности, есть продукт протекающих в мозгу органических процессов. И если страдающий тяжелыми генетическими нарушениями шизофреник отыскивает в очертаниях первой попавшейся вывески, плывущего по небу облака, любого дерева скрытый смысл, то, возможно, интенсивное направленное воздействие вирусного оружия в сочетании с определенным уровнем образования может вызвать подобный неконтролируемый – но гораздо более мощный – лавинообразный поток систематизированного бреда. И если первоначально это оружие предназначалось для нарушения аналитического мышления, ничего удивительного, что какой-нибудь мутантный штамм мог вызвать гиперстимуляцию тех самых проводящих путей нервной системы, деятельность которых, по замыслу разработчиков, должен был угнетать.
Я опять зашел в магазин, купил себе еще ноутпад. С улицы позвонил де Гроот; она казалась расстроенной, но через сеть объяснять, в чем дело, не стала.
Мы встретились в отеле, в номере Мосалы. Де Гроот молча провела меня в комнату.
– Вайолет?..
Под люстрой плясали пылинки; голос звучал, как в пустой комнате.
– Подтвердилось. Я хотела остаться в больнице, но она меня отослала, – Де Гроот стояла передо мной, опустив глаза, сцепив руки, – Вы знаете, – спокойно добавила она, – от кого мы только не получали идиотских писем! Каждый маньяк, каждый фанатик на свете жаждал поведать Вайолет о своих удивительных космических открытиях… Или сообщал, что она оскверняет их драгоценные святыни и будет за это гореть в аду… Или великий Будда отвратит от нее свой лик… Или что из-за ее мужеподобной западнической упрощенческой гордыни великая мировая цивилизация превратится в мертвый нигилистический булыжник. Антропокосмологи были для нас просто еще одним голосом во всеобщем гаме, – Она взглянула мне в глаза, – Стали бы вы воспринимать их как нечто опасное? Не фундаменталисты. Не расисты. Не психопаты, подробно расписывающие, как они обойдутся с ее трупом. Люди, которые присылали нам длинные диссертации по теории информации – а в постскриптуме сообщали, что были бы счастливы наблюдать, как она создаст новую Вселенную, но кое-какие другие партии, возможно, попытаются ее остановить.
– Никто бы не воспринял их всерьез, – согласился я.
Де Гроот провела пальцами по виску и застыла, молча прикрыв глаза ладонью.
– Вы хорошо себя чувствуете?
Невесело усмехнувшись, она кивнула в ответ.
– Голова болит, вот и все, – Она сделала глубокий вдох, явно силясь заставить себя продолжать, – В крови, в костном мозге и в лимфатических узлах обнаружили следы чужеродных белков. Правда, молекулярную структуру определить не могут. И никаких симптомов у нее пока нет. Так что ей начали вводить смесь сильнодействующих антивирусных препаратов, и, пока ничего не случится, единственное, что могут врачи, – это наблюдать.
– А служба безопасности?..
– Ее охраняют. Если в этом есть хоть какой-нибудь смысл.
– А Буццо?
– У него вроде бы все чисто, – Де Гроот фыркнула, рассерженно и недоумевающе, – С него все это как с гуся вода. Считает, что смерть Нисиде вызвана естественными причинами, у Вайолет в организме какой-то безвредный поллютант, а ваши анализы на холеру – просто подлог, чтобы создать шумиху в прессе. По-моему, единственное, что его волнует, – как по окончании конференции добраться до дому, если аэропорт будет все еще закрыт.
– Но телохранители у него есть?
– Не знаю; у него спросите. Да, и еще. Вайолет просила, чтобы он сам дал пресс-конференцию и объявил о слабых местах своей ТВ. Антивирусные препараты очень ослабляют; ей так плохо, она едва говорит. Буццо дал ей какое-то расплывчатое обещание – а потом принялся нашептывать мне что-то насчет того, что, прежде чем отказываться от своей теории, ему нужно проработать проблему более детально. Так что не знаю, как он поступит.
От ярости и разочарования потемнело в глазах, но все же я выдавил:
– Все факты ему известны; решать ему.
Думать о врагах Бундо не хотелось. Тело Сары Найт не найдено, но сама мысль о том, что ее убийца еще в Безгосударстве, пугала больше всего. Умеренные отпустили меня на все четыре стороны, как только сочли, что все равно достигнут желаемого. Однажды меня уже чуть не убили экстремисты – а ведь на меня даже и не нацеливались.
– Даже если это оружие может выстрелить в любой момент, – размышлял я вслух, – нет такой медицинской процедуры, которую можно проделать в Безгосударстве и нельзя – в санитарном самолете, верно? А ваше правительство, конечно же, захочет прислать полностью оснащенный летающий военный госпиталь…
Де Гроот глухо рассмеялась.
– Да? Как у вас все просто! Есть у Вайолет несколько друзей в высших сферах – но есть и заклятые враги… А большинство там – долбаные прагматики, которые с удовольствием используют ее, как сочтут нужным. Чтобы они да раскачались взвесить все «за» и «против», стали бы спорить, отстаивать свою точку зрения, приняли бы решение – и все это в один день! Да для этого чудо должно свершиться. Даже будь в Безгосударстве мир и покой, даже если бы самолет мог сесть в аэропорту!
– Да ладно вам! Весь остров плоский, как шоссе! Ну, допустим, на побережьях топко, но клочок достаточно твердой земли радиусом километров двадцать найдется наверняка.
– Только в пределах досягаемости ракет из аэропорта.
– Да, но с чего бандитам препятствовать эвакуации больных? Скорее всего, они готовы к тому, что вот-вот появятся иностранные военные суда – забрать с острова соотечественников. Ну а самолет – какая разница? Только быстрее.
Де Гроот печально покачала головой. Хотелось бы ей, чтобы я ее убедил, – только не получается.
– Сколько бы мы с вами ни рассуждали тут о риске, все это – гадание на кофейной гуще. Правительство будет оценивать ситуацию согласно собственной точке зрения; и с налету никаких решений оно не примет. Одно дело – десять тысяч долларов на благотворительный рейс, и совсем другое – сбитый над Безгосударством самолет. Вайолет – да и любому человеку в здравом уме – меньше всего хотелось бы ни за что ни про что отправить к праотцам невинных людей.
Я отвернулся, шагнул к окну. Судя по виду лежащей внизу улицы, в Безгосударстве действительно царили мир и покой. Но какую бы кровавую смуту ни задумали бандиты, без сомнения, меньше всего их нанимателям понравилось бы появление всемирно известной мученицы от технолиберации. Потому-то «Ин-Ген-Юши» и не имело смысла ее убивать: ее смерть была бы для них такой же катастрофой, как и ее широко разрекламированная эмиграция.
И все же положение деликатное. Что признали бы они, сделай они для нее исключение? И какой сценарий сочли бы наиболее опасным для противобойкотного движения: назидательную сказочку о трагической смерти Мосалы в результате опрометчивых заигрываний с изменниками или душещипательную историю выздоровления на борту спасательного самолета, уносящего ее обратно в стан единомышленников (где каждый ген принадлежит своему полноправному владельцу и на каждую болезнь есть быстродействующее лекарство)?
Но пока еще они, скорее всего, и не ведают, перед каким нелегким выбором вскоре окажутся. Так что все зависит от того, кто сообщит им эту новость – сумеет ли он убедить их принять правильное решение.
Я повернулся к де Гроот.
– А что, если удастся уломать бандитов гарантировать беспрепятственный коридор для спасательного рейса? Сделать для этого публичное заявление? Могли бы вы сдвинуть дело с места, если будет такой шанс? – Я сжал кулаки, пытаясь подавить поднимающуюся в душе панику. Да понимаю ли я, что говорю?Дав такое обещание, назад уже не отыграешь.
Но я ведь уже обещал лучше плавать.
Де Гроот, казалось, раздирали сомнения.
– Вайолет еще даже не сказала ни Венди, ни Макомпо. И взяла с меня клятву молчать. Венди сейчас в деловой поездке в Торонто.
– Может лоббировать из Кейптауна – значит, может и из Торонто. И Вайолет сейчас мыслит не вполне отчетливо. Скажите ее матери все. И мужу. Если понадобится, скажите Марианне Фокс и всему МСФТ.
Поколебавшись, де Гроот неуверенно кивнула.
– Попробовать стоит. Стоит попробовать все. Но как, no-вашему мы сможем получить какие-то гарантии от бандитов?
– План А: изо всех сил надеяться, что они отвечают на телефонные звонки. Потому что идти в аэропорт и вести личные переговоры я вовсе не жажду.
На центре острова вторжение, казалось, никак не отразилось, но за четыре улицы от аэропорта обстановка резко переменилась. Ни баррикад, ни предупреждающих надписей – и ни души. Вечерело. Улицы за моей спиной кишели народом, всего в пятистах метрах от захваченных зданий работали магазины и рестораны, но едва я пересек незримую границу, меня обступили руины – точно внезапно порожденная самим Безгосударством уменьшенная копия павших жертвой компьютерных сетей мертвых городов.
Не свистели над головой пули, ничто не напоминало зону военных действий, но, куда идти, чего ожидать – я не знал. Опыта работы на полях сражений у меня никакого; избрав научную журналистику, я всегда с радостью сознавал, что ничего опаснее конференции по биоэтике мне снимать не придется.
Вот и вход в зал для пассажиров – широкий черный прямоугольник. В десятке метров валяются осколки стеклянных дверей. Окна разбиты, растения и статуи раскурочены; стены в каких-то странных рубцах, будто их обдирали когтями. Я надеялся увидеть часовых: хоть какой-то признак упорядоченности, свидетельство строгого разделения функций. А тут, видно, расположилась скорее банда грабителей – сидят в темноте и дожидаются, пока кто-нибудь забредет.
«Сара Найт это сделала бы – ради одного сюжета», – подумал я.
Да. И Сара Найт мертва.
Напряженно глядя в землю, я медленно шел вперед. Изачем четырнадцать лет назад я велел Сизифуотбраковывать всю чушь, что присылали производители оружия специализирующимся на технической тематике журналистам ради бесплатной рекламы своих бесподобных противопехотных мин! Только вот вряд ли в эти пресс-релизы включали полезные советы «как не наступить на мину» – разве что потратить пятьдесят тысяч долларов на миноискатели.
Внутри здания царила кромешная тьма, но белеющие вокруг рифы освещались наружными прожекторами. Я вгляделся в черный провал входа. Был бы со мной Очевидец!Сетчатка стала бы как новенькая. Хоть камера на правом плече не весила почти ничего, все равно тело казалось каким-то перекошенным, деформированным – будто гениталии взяли и переехали на коленную чашечку. Примерно так же комфортно, надежно и гармонично. К тому же, каким бы это ни показалось абсурдом, прежде мне всегда придавали ощущение защищенности невидимые нервные отводы и оперативная память. Пока мои глаза и уши ловили образы и звуки, чтобы тут же преобразовать их в цифровую запись, как наблюдателю мне не было равных – разумеется, до того момента, когда меня выпотрошат и ослепят. Аппарат же, что покоился сейчас у меня на плече, можно отшвырнуть в мгновение ока, как пылинку.
Никогда в жизни не чувствовал я себя таким оголенным. Я остановился в десятке метров от зияющего дверного проема, поднял руки и прокричал в темноту:
– Я журналист! Хочу поговорить!
Я ждал. За спиной шумел город, но аэропорт хранил молчание. Я крикнул снова. Подождал еще. В полном смятении я почти забыл о страхе. Может, зал для пассажиров пуст, бандиты устроили лагерь на какой-нибудь дальней взлетной полосе, а я стою тут и ору, как дурак.
Но тут на меня пахнуло влажным воздухом, и погруженный во тьму дверной проем изверг из себя некий аппарат.
Я вздрогнул, но с места не двинулся. Хотели бы убить – я и не увидел бы, как приближается эта штука. Выдавали ее светящиеся контуры: пока она двигалась, глаз улавливал тусклый, однако вполне отчетливый преломленный свет по краям, но, когда остановилась, оказалось, что я вглядываюсь в пустоту – в какой-то загадочный остаточный фантом. Шестиногий робот трехметровой высоты? Анализирующий разрешающую способность моего зрения и освещенность и на ходу сооружающий защитный оптический экран? Да нет, похлеще. Он стоял в дверном проеме, наполовину выдаваясь наружу, в залитый светом прожекторов двор, и не отбрасывал тени – из чего следовало, что передо мной – сформированное встроенными в полимерный корпус источниками когерентного монохроматического излучения голографическое изображение. Так вот с чем придется столкнуться жителям Безгосударства! Я похолодел. Военная техника класса «альфа». Такая установочка стоит миллионы. На этот раз «Ин-Ген-Юити» не стала размениваться на всякую дешевку. Хотят вернуть свою интеллектуальную собственность – значит, все, что станет у них на пути, будет сметено с кораллового острова.
Гигантское насекомое заговорило:
– Мы уже выбрали группу журналистов, Эндрю Уорт. Вы не в хит-параде, – Оно говорило по-английски, превосходно копируя ироническую интонацию, но с жутковато нейтральным, без какого бы то ни было акцента, произношением. Автономна его речь или через него я говорю с наемниками или их хозяевами? Я понятия не имел.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 18 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |