Гарри Поттер и сумасшедшая магия (слэш) 67 страница

Это пугало ее. И она решила, что я порождение ада или что-то в этом роде, а если умру, то за меня отомстят силы, покровительствующие мне, в любом случае — на время она оставила меня в покое и это было счастьем. На какое-то время, директриса перестала меня замечать, зато дети возненавидели меня: они не понимали, почему я нахожусь в привилегированном положении. Несколько раз меня пытались забить до смерти просто от злости и безысходности. У меня было несколько друзей, но узнав о том, что я смог себя защитить — они отвернулись от меня, теперь я перестал быть таким же, как они. Это их пугало и вызывало жгучую зависть.

{Дурсли не были религиозны, поэтому Гарри был не слишком знаком с маггловскими религиозными концепциями, но парень обладал вполне развитой фантазией и достаточным количеством знаний, чтобы предположить, что магглы действительно должны были бояться способностей маленького Тома. Дурсли способностей самого Гарри не столько боялись, сколько относились к ним как к мало приличной болезни, к чему-то такому, что необходимо скрывать ото всех.

Читая строки, написанные рукой врага, Гарри непроизвольно проникался к нему сочувствием.}

Я жил как маленький зверёк, во мне говорили только инстинкты. Нет, не говорили — кричали. Кричали о выживании любой ценой. Изо дня в день я прятался ото всех, а когда меня загоняли и нападали скопом, меня спасала магия. Однажды мне стало так больно и противно, что я пожелал всем сердцем, чтобы мои обидчики почувствовали себя в моей шкуре: и все ребята, которые тогда били меня, попадали на пол с громкими криками и стонами. Мы все хорошо переносили боль, но, похоже, магия её усиливала в несколько раз. Однажды проделав это — я научился пользовался этим методом, защищая себя: он не приносил видимого вреда, но отбивал желание вредить мне. Почувствовав на себе боль, которую я причинял им — дети оставили меня в покое, потому что боялись. Единственным моим другом был ужик, которого я нашел в саду, но и эта дружба долго не продлилась. Поняв, что не могут безнаказанно бить меня, дети стали портить мои вещи, а когда узнали о Шуше — одна девчонка скормила его собакам.

Я отомстил.

И за каждую гадость с их стороны стал делать две-три в ответ.

{Змейку жалко. И Тома я очень хорошо понимаю. Сам поступал бы на его месте, наверное, также.}

Потекли годы одиночества. Это было не так уж и плохо, если сравнивать с жизнью моих бывших друзей. Джимми всё же смог убить себя, когда мне исполнилось 10 (ему тогда было не многим больше моего). Китти стала проституткой и спивалась.

Такая судьба ждала каждого из нас. Самые жестокие и сильные сбегали и уходили в банды, а у других впереди, после нескольких лет боли и унижения, светила только смерть. Я чувствовал себя счастливцем. И если моя защита от Дьявола — я был готов отработать ему каждый день из тех, что мне не приходилось ложиться под извращенцев. А от Бога, о котором нам рассказывали, я не видел никакого проку.

У нас в приюте было две монашки, они видели, что происходит, но одна брала деньги у директрисы и молчала, а вторая просто не замечала происходящего. Когда избитые, изнасилованные дети говорили ей, что с ними это сделали с разрешения директрисы — она начитала читать им нотации о вреде вранья и безответственного поведения: ведь это они сами спровоцировали уважаемых людей на такие мерзкие поступки. Она говорила, что это они сами во всём виноваты и их ждёт геенна огненная за клевету на уважаемую женщину. Решившие жаловаться немедленно отправлялись в карцер. Вместо того, чтобы накормить и позвать врача, сестра Урсула приказывала читать дурацкие псалмы и уходила молиться об их душах. Потом приходила вторая монашка, освобождала, кормила и вызывала врача.

Именно сумасшедшая сестра Урсула стала инициатором того, что из меня пытались изгнать Дьявола. О Мерлин, как же я тогда перепугался! Если этот жирный поп изгонит дьявола — я лишусь своей защиты, и тогда мне не долго останется жить! Но всё, слава всем богам преисподней — обошлось.

Сестра Урсула вызывала у нас всех такое презрение и брезгливость, что даже представить невозможно. Если директрису и сестру Агнессу мы ненавидели, то эту — презирали.

{Такие люди только презрения и достойны. Баранья упертость — это вообще мерзко.}

Так или иначе, но я дожил до того дня, когда в приюте появился Дамблдор. Увидев вошедшего в мою комнату странно одетого бородатого дядьку, я сначала подумал, что сумасшедшая сестра Урсула опять попа привела и насторожился, но дядька рассказывал удивительные вещи: он сообщил мне, что я волшебник и поведал о магии и о школе для таких детей, как я. Я не верил ему, и он, чтобы доказать мне, что говорит правду, поджег шкаф, в котором лежали мои вещи. Я испугался, но огонь погас, не причинив ветхой мебели никакого вреда. Только коробка внутри шкафа отчего-то прыгала. Профессор выглядел настороженным и принялся вещать о необходимости вернуть украденные вещи, о недопустимости воровства, о какой-то там справедливости и о том, что нужно быть хорошим мальчиком, и прочий бред в этом духе. Я не мог его понять, но готов был вернуть барахло владельцам (даже умоляя каждого из них на коленях забрать свои шмотки) хотя бы ради того, чтобы он забрал меня отсюда. И возврат, как он выразился “украденного”, был его непременным условием для того, чтобы избавить меня от приюта — я действительно был готов сделать это.

{Я помню эту сцену в думосборе... Дамблдор действительно пытался объяснять мальчишке что-то о добре и зле, сказал, что воровство в школе не допустимо. И выглядел при этом, пожалуй что, растерянным. Особенно после того, как Том сказал, что умеет говорить со змеями.}

Не знаю почему, но я позволил себе поверить странному посетителю, и рассказал ему о том, что у меня получается. Выслушав меня, мужик насторожился, а после того как я поделился тем, что умею говорить со змеями — вообще напрягся, мне показалось, что он испугался. За свою жизнь я научился чувствовать страх с легкостью. Еще немного посидев со мной, он потряс бородой и убрался в ту сказочную страну, из которой явился, словно чертик из коробочки, сказав, что на лето меня заберут в тренировочный лагерь, а после него на десять месяцев в году я уеду в Хогвартс, где буду жить и учиться целых семь лет. Это было мечтой. Два месяца пребывания в отвратительном приюте вместо всего года! Уж их-то, я думал, что запросто переживу. Я был молод и наивен, и не знал всех гадостей, что может преподнести судьба.

Следующие полгода прошли вполне сносно. Единственное, что меня огорчало — я узнал, что профессор пообщался с директрисой и сестрой Урсулой. Эти две бабы могли наговорить про меня кучу гадостей, просто, чтобы отомстить, а ненормальная монашка еще и для того, чтобы уберечь “чистые души”.

{Могли? Да скорее всего и наговорили с три короба! Не понятно, как он во все это поверил. Ведь вроде разумный человек... Ну, во всяком случае, таким казался.}

Летом 1938 года, перед лагерем, меня забрал Дамблдор, он же сам и перенес меня туда.

Вспоминая свой первый год, я понимаю, что никого и ничего не запомнил; новых знаний и впечатлений было слишком много. Я старался понять: чего от меня хотят, чтобы приспособиться, но кроме уроков и массы разрозненных знаний я так ничего и не получил. В школе никто не помогал таким детям, как я, разобраться в правилах, царящих в новом, неизвестном им, мире.

{Хм, а я боялся Снейпа, пытался не отстать ото всех по знаниям и еще черт знает чем занимался, но, в общем, тоже не понимал, что вокруг меня происходит и куда я попал.}

Мне сложно было привыкнуть к новой обстановке и окружающим меня детям. Я ждал от них удара, какой-нибудь гадости, они казались мне странными: бесцельно и бездумно бегающие, орущие, устраивающие потасовки... Мне было странно и очень непривычно видеть, что в этих потасовках никому не наносилось особого вреда, дети смеялись, это занятие казалось им хорошим развлечением, шуткой и не более того. Они пытались увлечь и меня, но к тому моменту пустая трата времени для меня уже была не понятна — каждую минуту я тратил на то, чтобы стать сильнее, а эти дети были слабы, они хоть и обладали магией как и я, но...

У них не получалось сделать с ее помощью ничего полезного, без палочки волшебство вообще получалось только если они испытывали сильные эмоции. И в этом случае или все вокруг них ломалось, либо они делали что-то совершенно глупое, а взрослые бегали вокруг и ахали: как замечательно у них все получилось.

Я отдалился от них, мне была не интересна возня сверстников, меня привлекали книги. Когда я узнал, что в них можно узнать больше о магии — библиотека стала моим домом. Жаль, но в лагере были только сказки, впрочем, взрослые говорили, что в Хогвартсе огромная библиотека, наполненная книгами обо всех видах магии.

{Как интере-е-е-есно... Том попал в подготовительный лагерь перед школой, а я нет. Правда, меня никто в детстве изнасиловать не пытался... Работа в саду и прочие стирка с уборкой, на этом фоне выглядит блекло.}

Когда мы выбрались на Диагон Аллею за покупками к школе — я выбрал одну приличную мантию и волшебную палочку, учебники и остальное я взял или подержанное, или самое дешевое. Я не знал, на что еще могут понадобиться деньги, и заплатят ли за покупки в следующем году, поэтому решил экономить.

К тому моменту я уже хотел на Слизерин, а то, что Дамблдор очень нелестно отзывался об этом доме, рассказывая, что оттуда выходят темные маги — только укрепило моё желание. В сказках темные маги всегда были страшными и сильными. Мне тоже хотелось стать настолько страшным и сильным, чтобы не бояться никого.

{А я панически боялся попасть на Слизерин. Идея о том, что я могу быть Темным Магом пугала меня до икоты, да еще и там был заносчивый Малфой. Не помню, хотел ли я стать сильным и никого не бояться, наверное хотел, но не так как Том.}

Поезд и Замок произвели на меня неизгладимое впечатление, а призраки напугали до икоты, но за мою жизнь я научился прятать свои эмоции и создавать ложные: я точно знал — никто не должен знать, что мне дорого на самом деле, иначе это постараются отнять или уничтожить. Так было всегда.

Распределение прошло успешно, и я попал туда, куда хотел. Дом Слизерин оправдал все самые смелые мои ожидания: там учились в основном дети аристократов — сдержанные, умные, расчетливые, они отличались от тех странных детей, с которыми я был в летнем лагере, но они не приняли меня в свою среду. Впрочем, тогда это меня не беспокоило: я привык к одиночеству, тем более, что здесь были занятия и БИБЛИОТЕКА! Но, тем не менее, мне было интересно: почему они так ко мне относятся? Сначала, я думал — это из-за моего происхождения, но потом узнал о том, что девочка-староста с нашего факультета Мария Эббот — полукровка, да ещё и незаконнорожденная, но её все уважали, к её мнению прислушивались. Я стал искать причину, но за учёбой и новыми книгами я не заметил, как прошел целый год.

Это был самый счастливый год моей жизни. До этого я никогда не жил так! Но лето неотвратимо приближалось... Я не думал, что оно будет чем-то отличаться от предыдущих лет в приюте, но я сильно ошибся.

{Для меня первый год в Хогвартсе тоже был счастливой сказкой, в которую я попал. Я очень хорошо помню, как не хотел ехать к родственникам. Правда библиотека меня занимала не настолько, у меня в голове были квиддич, философский камень, друзья и Мерлин знает, что еще.}

В день отъезда меня вызвал к себе Дамблдор, который тогда был заместителем директора Хогвартса, и мило довёл до моего сведения, что ученикам школы летом запрещено использовать магию. Помимо этого, так как у меня есть склонность к беспалочковой магии, то он лично наложит на приют и окрестности заклятье, которое известит Министерство о том, что на территории использована магия несовершеннолетним. Еще он сообщил мне, что одного случая применения мной магии, будет более чем достаточно, для исключения из школы. Он пообещал сам сообщить директрисе о том, что мне нельзя колдовать.

{Со мной этой ошибки дражайший Дамблдор не допустил... Выводы сделал? Или просто забыл? Правда, вопиллер прилетевший, когда я спас Дадли — исправил дело, но все-таки мне было проще.}

Я понял: до осени я не доживу и отбросив свою гордость, на коленях и со слезами на глазах, умолял заместителя директора этого не делать, ну или хотя бы не сообщать в приют. Но этот козёл посмотрел на меня своим “мудрым” взглядом и сказал, что это “научит меня общаться со сверстниками”.

О... Да... Это научило меня общаться...

Когда я попытался объяснить, что меня там ждёт — он сурово посмотрел на меня и приказал перестать наговаривать на приличную женщину. Он искренне считал, что я все придумываю, чтобы безнаказанно третировать “беззащитных детей”.

Слёзы мигом высохли у меня на глазах, я замолчал, встал с колен и посмотрел ему прямо в глаза.

Дамблдор был уверен в своей правоте, до противного напоминая сестру Урсулу, как и ей — ему было безтолку, чтобы то ни было объяснять, и я по собственному опыту точно знал это.

Каким бы умным ни был заместитель директора Дамблдор, он верил только в то, что хочет. Больше я никогда не обращался к нему.

{Никогда не пробовал объяснять что-нибудь Дамблдору, но вот спрашивать его о чем-нибудь было совершенно бестолковым занятьем. Вечно получишь ответ и не представляешь, что с ним дальше делать — сплошная загадка.}

Всю дорогу в приют я принимал решение, пытаясь понять: что для меня важнее. Готов ли я продержаться до осени в том аду, что меня ждёт, чтобы вернуться в Хогвардс и Магический мир, или мне лучше прямо сейчас сбежать с вокзала и только меня и видели. Благо я сэкономил немного денег из выделенных мне и в маггловском мире их должно хватить на первое время.

Путешествие как-то внезапно окончилось, и, стоя на вокзале, я ещё думал, как мне поступить. Выбор за меня сделал уважаемый заместитель директора. Он просто аппарировал меня на порог приюта и постучал в дверь. Бежать было поздно. Я шел как на эшафот.

Как же засветились торжеством глазки этой мрази, когда она узнала правила моего прибывания в приюте. Не успела закрыться дверь за Дамблдором, как мне радостно сообщили, что за лето я отработаю все потерянные по моей вине деньги, а так как на мне всё заживает моментально, то и жалеть меня незачем. Когда она увидела, что я готов сигануть прямо из окна — мисс Коул позвала своих амбалов, которые заперли меня в “VIP апартаментах”, как они тут назывались.

Так мои красота и живучесть сыграли со мной злую шутку.

Это была комната с решетками на окнах, огромной кроватью и массой приспособлений для причинения боли и унижения. Я провел в ней почти все лето и вышел оттуда только перед началом учебного года.

Первый день, проведенный в этой страшной комнате у меня получился весьма насыщенным. Потом я узнал, что девственность строптивого мальчишки эта “благодетельница” продала, устроив аукцион. Тот козёл, которого я приложил четыре года назад, не пожалел небольшого состояния, чтобы отомстить обидевшему Его Светлость мальчишке.

{Убил бы козла! Просто, чтобы не было!}

В тот день, и все последующие я узнал очень много о боли и унижении. За это лето со мной сделали всё, что возможно сделать с двенадцатилетним мальчишкой, и намного больше. Как же радовалась директриса и клиенты, которым я понравился, что всего за пару часов у меня срастаются сломанные ребра, а почти содранная кнутом кожа и разорванный анус, заживают, буквально, на глазах. Меня насильно кормили, и в отсутствие клиентов со мной оставался кто-то из надсмотрщиков: они опасались, что я что-нибудь с собой сделаю и они потеряют прекрасный источник доходов. А внутри я словно умер или ушел, осталось только моё тело, за которым я отстраненно наблюдал, и с каждым днём клиентам приходилось прилагать всё больше усилий, чтобы вырвать из этого тела крик.

{И почему я не удивлен тем, что Том спалил этот вертеп при первой возможности?!}

Я впал в странное состояние, из которого всплывал лишь на краткие моменты, когда тело не могло справиться с тем, что с ним делали. В один из дней в комнату, где меня содержали, зашла директриса, и бросила мне под ноги какую-то тряпку. Я сначала не понял что это, но, приглядевшись, узнал — это была моя мантия. Я смотрел на мучительницу, пытаясь понять: чего она от меня хочет. Я ждал, что она прикажет сделать, и приказ последовал: мне было велено не валять дурака и одеваться — скоро за мной придут из того “дьявольского места”.

Дамблдора я встретил совершенно пустым взглядом. Когда он поинтересовался, что со мной, директриса, изобразив на лице грустно-сочувственную лицемерную улыбку проникновенно поведала профессору, что у меня, якобы, умерла подруга и я, дескать, потрясён этим печальным событием. Дамблдор довольно улыбнулся: он явно посчитал, что его метод воспитания сработал и, положив руку мне на плечо, отвёл в сад, туда, где нас никто не видел, и аппарировал нас обоих.

Я не дергался от его прикосновений, только потому, что за это лето меня отучили сопротивляться: я помнил, если я окажу сопротивление — будет хуже. Дамблдор провёл меня по магазинам, а потом вернул в приют. Я механически реагировал на окружающую меня реальность, в то время, как меня, словно зверюшку на поводке, водили из магазина в магазин, “подсказывая”, а по сути приказывая, что мне нужно купить. Мне было все равно, и я молча подчинялся чужой воле, так было проще, да и спорить с деканом Гриффиндора было бесполезно, я помнил это даже находясь в полувменяемом состоянии.

Когда Дамблдор отправился восвояси, меня снова поместили в ту же комнату и...

В следующий раз увидел директрису в тот день, когда было пора отправляться в Хогвартс. Она была неимоверно довольна и долго разглагольствовала на тему того, что заработала на мне огромное состояние, а моё упрямство только увеличило прибыль. Уходя, она сказала, что с нетерпением ждет следующего лета.

Я не заметил, как меня одели и передали в руки Дамблдору, очнулся я от того, что поезд тронулся с перрона.

* * *

“Дамблдор действительно не понимал, что делает? Или понимал и делал специально? Я даже затруднюсь сказать, что страшнее...”

Парня подташнивало от отвращения и гнева, волнами накатывающего на него. Он сжал рукоять меча, надеясь обрести некоторую ясность мышления. Вцепившись в нее так, что побелели костяшки пальцев, он уставился в пространство перед собой, пытаясь как-то утрясти в голове прочитанное. Текст будоражил в нем массу эмоций. Ему хотелось немедленно броситься на защиту несчастного обездоленного ребенка, хотя он прекрасно понимал, что ребенок этот давным-давно вырос, и даже успел умереть, (ну, в некотором роде умереть) несколько раз.

Если по началу он злился на Волан-де-Морта, за то, что тот буквально принудил его прочесть свое послание, то сейчас... Сейчас он не злился, он сопереживал и сочувствовал, глубже и полнее понимая, отчего Том получился таким, каким получился.

В то же время, Гарри ни на минуту не покидала мысль о том, что эти строки писаны врагом и, возможно, Волан-де-Морт преследовал какие-то свои цели, оставив дневник ему. Вполне стройная картина мира, наличествовавшая у Гарри, стремительно рушилась с каждой прочитанной строкой. Он отчаянно не хотел верить в то, что читает. Ведь не может быть все НАСТОЛЬКО ужасно?! Но в то же время что-то подсказывало ему, что все, что он прочел на данный момент — правда.

Ему требовалось движение, чтобы привести мечущиеся мысли в порядок. Он все еще сжимал меч в руке и действие, совершенное в следующий момент произошло совершенно без вмешательства сознания: парень вышел на поляну и, несколько раз так и эдак перехватив оружие, привыкая к его балансу, принялся исполнять привычные движения воинских правил. Этот меч вел себя по-другому, чем подаренный Люциусом на Новый год. Не хуже, не лучше — просто по-другому, непривычно и часть движений для исполняемых упражнений приходилось менять прямо на ходу.

К концу импровизированной тренировки, Гарри уже вполне убедил себя в том, что достоверность, прочитанного им — вопрос открытый и наверняка все это чушь полная. Ему было проще считать это чушью, чем признать правдой. Ему срочно нужно было убедиться в своей правоте, и он вернулся к тетрадке, лихорадочно перелистал ее, ища что-нибудь, за что можно уцепиться.

Полистав тетрадь, бегло ее просматривая, Гарри с раздражением осознал, что вряд ли сходу найдет в незнакомом тексте то, что ищет (тем более, что он и сам не знал, что же он стремится отыскать) и, вздохнув, вернулся к той странице на которой закончил чтение. Через некоторое время начало смеркаться и Гарри, прихватив меч и мантию, аппарировал в свою спальню, зажег свет и продолжил прерванное занятие, устроившись также, как до того на лежанке в гроте, на собственной постели.

Стемнело.

Настала ночь.

Пришло утро.

А молодой человек все читал. Полностью погрузившись в это, он не замечал, как бежит время, он забыл о еде и о том, что не плохо бы поспать, даже тот факт, что Драко до сих пор не появился — прошел мимо.

Наконец, последняя страница была перевернута.

Гарри сидел и тупо смотрел на тетрадку в руках.

Мысли разбегались в стороны, ни на мгновение не задерживаясь, в голове от этого создавалось ощущение звенящей пустоты. Если все прочитанное им правда — то это полностью меняет ВСЕ. Злодеи становятся героями, герои же...

Тряхнув головой, Гарри злобно поглядел на потрепанную обложку — ему было крайне сложно принять то, что он прочел. В привычные представления, хоть и несколько изменившиеся со времен школы под влиянием Малфоев и Снейпа, никак не укладывались новые данные.

“Мерлин и Моргана! Получается, что чистокровные защищали саму Магию и жизнь! Методы ими были выбраны варварские, но сути это не меняет! В это просто невозможно поверить. Если все написанное — правда, получается, что это Том выращен спасителем мира. Темный Лорд, а не я — Избранный!

А Дамблдор, да и я сам? Это ведь самая настоящая трагедия.

Почему никто не обеспокоился тем, что магия постепенно иссякает? Почему никто не видел, что маги и волшебники вымирают?

Знал ли обо всем этом Дамблдор? Он просто не мог не знать. Но если знал, то выходит, что именно он настоящий злодей, а я — глупое бессловесное орудие в его руках! Б-р-р-р!

Этого не может быть. Он просто должен врать.

А если нет? Я обязан проверить, все, что смогу. И начну я с Хогвартса.“

Глава опубликована: 12.08.2011

Глава 57

Приняв решение, Гарри спрятал тетрадь и меч, быстро умылся, переоделся и активировал порт-ключ, перенёсший его в дом, завещанный крестным. Он ни на мгновение не задумался о том, что его могут хватиться и, обнаружив отсутствие, будут беспокоиться; у него была цель: выяснить все, и он напрямик шел к ней.

Стоя в центре гостиной дома на площади Гриммо, Гарри сконцентрировался и аппарировал в Хогсмид.

Глядя новыми взглядом на окружающую его картину, он подмечал те мелочи, на которые раньше не обращал внимания: да, на улицах Хогсмида были маленькие дети, которых чинно выгуливали мамаши, глядя на своих чад, как на величайшие сокровища и предмет гордости, но сейчас Гарри заметил завистливые взгляды, которыми окидывали этих женщин некоторые прохожие. Ему показалось, что детей было меньше, чем он помнил по своим прошлым посещениям этого места. Гарри попытался утешить себя мыслью о том, что, может быть, он не все помнит или просто время не слишком подходящее для прогулок, но получалось как-то не очень. Беспокойство и паника, испытываемые им при виде этих мальчиков и девочек, непроизвольно усиливались, подогреваемые другим, замеченным и осознанным только сейчас явлением: на улицах Хогсмида он увидел много пожилых и некрасивых людей. В одном из постаревших мужчин молодой человек со страхом признал отца Луны. Ксенофилиус Лавгуд выглядел так, словно из него ушла жизнь, это была только тень человека, которого Гарри знал прежде.

С сердцем полным жутких предчувствий, Поттер побежал в сторону замка. Он надеялся, что у МакГонагалл нет занятий, и она может уделить ему немного внимания.

На удивление, охранные чары пропустили его беспрепятственно — либо старый декан надеялась на то, что он еще заглянет в школу, либо... О том, что это еще может означать Гарри усилием воли запретил себе думать.

Молодой человек решительно вошел в холл древнего замка. Тишина, стоявшая там, в первое мгновение испугала его, но потом он осознал, что это нормально — все студенты на занятиях, и с облегчением выдохнул. Парень шел по пустым коридорам, направляясь к кабинету директора, и в его памяти всплывали моменты, связанные со старым замком — их оказалось так много, что он и не заметил, как добрался до горгульи, защищающей вход в кабинет.

Уродливая статуя вызвала в нем очередную волну воспоминаний, и Гарри со странной нежностью притронулся к каменному изваянию. Не то, чтобы он надеялся этим прикосновением заставить статую отодвинуться, открывая проход, но именно это и произошло — горгулья отъехала в сторону, и Гарри с тяжелым сердцем сделал шаг на движущуюся лестницу, ведущую к дверям директорского кабинета. Постояв перед ними несколько секунд, он постучал.

— Войдите, — послышался знакомый голос. В нем слышалась бесконечная усталость.

Открыв дверь, парень решительно вошел в до боли знакомый кабинет. Гарри огляделся, и его взгляд остановился на сидящей за столом женщине. С момента их последнего общения, в тот день, когда он просил у нее листья мандрагоры, Минерва МакГонагалл сильно постарела и это было отчетливо видно. Даже если бы Гарри подспудно не ожидал увидеть этой печальной картины и не искал бы признаков угасания, то увидел бы их. Женщина была ровесницей Тому и, судя по тому, что он прочел — она должна в скорости покинуть этот мир.

Мысль напугала Гарри: бывшая учительница очень много для него значила, и ему не хотелось её терять.

— Здравствуйте, профессор МакГонаналл. Вы позволите? — привычно поклонившись так, как принято у чистокровных, поздоровался Гарри и показал рукой на стул, стоявший напротив директорского стола.

Пожилая ведьма не смогла скрыть своего замешательства.

Ей даже в голову не приходило, что настанет день, когда она испугается Гарри Поттера: он оставался её милым Гарри, даже после того, как победил Волан-де-Морта. Дружба с молодым Малфоем ее не насторожила, но то, что она видела сейчас — ее откровенно пугало: охранные чары замка признали красивого парня, сидящего перед ней с прямой спиной, за Гарри Поттера, но вот только этот человек не был им; ни внешне ни, кажется, внутренне. Перед ней сидел аристократ, больше всего напоминающий ей молодого человека, в которого она была влюблена в школе. Юношеское увлечение продлилось не долго, он исчез, а потом она узнала, что он стал убийцей и погряз в темной магии.

Парень перед ней был больше всего похож на Тома Реддла, а не на Джеймса Поттера или Лили. Дорогая мантия, открытые миру глаза, сейчас затуманенные какими-то мыслями, гордая осанка, а главное — ощущение, такое же, как в свое время исходило от Тома, а от него с какого-то момента исходило нечто, заставляющее верить: от него зависят судьбы мира. Гарри никогда раньше не производил такого впечатления. Но не теперь. Теперь он — почти точная копия Темного Лорда в молодости, и этого не меняли ни зеленые глаза, ни красные пряди в длинных волосах, заплетенных в косу.

Поёжившись, ведьма отогнала дурные мысли, приняв их за последствия переутомления и стресса. В последний год на неё очень много навалилось: мир трещал по швам и разваливался на глазах, один только травматизм в школе из-за сбоев магии чего стоил, и поправить что-то или, паче чаяния, изменить — не получалось.

— Гарри, ты прекрасно выглядишь. Как твои дела? — спросила женщина, внимательно разглядывая бывшего ученика.

Тот принял комплимент как само собой разумеющееся, и это тоже не понравилось Минерве: похоже, от скромности у мальчика ничего не осталось.

— У меня всё хорошо. Я, наконец-то, счастлив, — выходя из своих мыслей с каким-то определенным, но пока не понятным ведьме решением, ответил парень. — Но у меня появилось несколько вопросов, и очень бы хотелось поговорить с человеком, которому я доверяю.

Это обрадовало старую женщину: если Гарри ей верит, значит не всё потеряно.

Дата добавления: 2015-10-21