С древнейших времен до конца XX века 26 страница

Молодежь, семья, школа. В 20-х годах резко обозначился конфликт между семьей и школой как институтами первичной социализации. Решение поставлен­ной перед школой и комсомолом задачи формирования «нового человека» - строи­теля коммунизма - осложнялось противодействием со стороны традиционной, патриархальной крестьянской семьи. Государству через советскую школу и комсо­мол требовалось воспитать новое поколение коммунистов для осуществления на­меченных преобразований. Неграмотным крестьянам были нужны не дети-комму­нисты, а грамотные помощники в сельском хозяйстве. А у значительной части молодого поколения были собственные притязания и жизненные цели, не совпа­давшие ни с государственными, ни с родительскими планами.

Произошел невиданный ранее ценностный разрыв между поколениями кубан­цев. Если накануне революции среди кубанских гимназистов преобладали такие мнения о своих родителях и взаимоотношениях с ними, как «дети должны чтить родителей», «слушаться во всем своих родителей», то в 20-х годах все чаще стали звучать высказывания школьников о том, что «дети могут не считаться с взгляда­ми родителей», «родители не должны становиться поперек дороги своих детей», «теперь сила не на стороне отцов», «это два враждебных, постоянно враждующих лагеря». Кубанский педагог П.Н. Колотинский назвал такое положение «полным распадом семьи».

На смену традиционному семейному влиянию приходило внесемейное. Школа и группы сверстников все больше вытесняли казачью и крестьянскую семью из процесса первичной социализации кубанской молодежи. Эти объективные изме­нения в расстановке сил почувствовала и молодежь, которая все увереннее ощуща­ла себя другой, отличной от своих родителей. Многие молодые люди полагали, что и время теперь наступило другое, что это их время. Стремясь к достижению новых социальных позиций (статусов), часть молодежи хотела сломать ставшие тесны­ми для нее рамки традиционного образа жизни. В первую очередь предпринима­лись попытки разрушить те нормы и традиции, которые сковывали свободу выбо­ра, препятствовали самореализации и карьере.

Интересы наиболее активной части кубанской молодежи были связаны с ком­сомолом, ставшим основным проводником социальных изменений в 1920-х годах. Именно комсомольцы, увлеченные идеей скорого построения коммунизма, безжа­лостно рушили вековой уклад кубанской станицы. При этом численно комсомоль­цы составляли в 1925 -1926 гг. не более 3-5% всей станичной молодежи. Наблю­далась такая закономерность: чем беднее были молодые казаки и иногородние, тем (и>./1ыие отрывались они от семьи, от земли, от религии, тем легче поддавались к< >ммунистической пропаганде, тем сильнее оказывалась их тяга к комсомолу. Среди иногородней молодежи таковых насчитывалось больше, чем среди казачьей.

I [реобразования с участием комсомола осуществлялись с трудом. С одной сто- |и)ны, культурно-бытовым инициативам комсомола благоприятствовали такие факторы, как моральная и материальная поддержка компартии; пассивность насе­ления, в первую очередь казачества; налаженное организационное устройство ком­сомола, его сплоченность; демографическая ситуация в кубанской станице. С дру­гой стороны, были весомые обстоятельства, затруднявшие реализацию комсомоль­ских инициатив: казачий уклад жизни; религиозные верования и обрядность; недо- иольство населения станицы советскими преобразованиями, их темпами; небла­гоприятное общественное мнение станицы относительно комсомола.

Сложнее всего комсомолу было работать с казачьей молодежью. Ее подчинен­ное положение являлось характерной чертой казачьего уклада жизни. А.И. Мико­ян указывал на патриархальность казачьего быта: «Там отец - хозяин, и при отце сын не осмелится говорить. Нравы патриархальные еще: на молодежь не 20-лет - п юю, а на 30-летних старики косо смотрят, и очень трудно у горцев и казаков проявить свою активность». Девушки-казачки были более связаны сословными и семейными традициями, более религиозны, чем их сверстницы из семей иногород- н их, а также намного отставали от парней в культурном развитии. До 18 лет роди­тели обычно не отпускали девушку из дому, а по достижении совершеннолетия стремились поскорее выдать ее замуж. Лишь немногие из девушек посещали круж­ки домоводства, кройки и шитья, хатки-читальни, вступали в комсомол.

Несмотря на противостояние стариков и комсомольцев, некоторые комсомоль­ские ячейки пользовались авторитетом среди населения. Однако во всех случаях за этим уважением обязательно стояло конкретное дело комсомола: ремонт моста, дороги, организация пожарной дружины, охрана лесов, посадка деревьев, построй­ка школы, устройство мест отдыха. Наиболее прогрессивная часть комсомольцев не желала работать по-старому, стремилась к модернизации аграрного производ­ства. Эти вопросы легче решались в комсомольских коммунах, трудовых колони­ях, где весь коллектив был однородным по возрасту и по социально-имуществен- иому признаку. Яркий пример тому - трудовая колония в станице Славянской, комсомольцы которой первыми на Кубани начали возделывать рис и кенаф. Ее садовый участок со временем превратился в широко известный «Сад-Гигант».

Комсомол пытался объединить и примирить молодых казаков и иногородних. Типичной моделью будущего являлась комсомольская ячейка станицы Дядьковс- кой, где не было сословного деления. Тенденция к примирению казаков и иногород­них наблюдалась и в среде несоюзной молодежи, особенно когда молодых людей связывали общее дело и общие интересы. Однако эта тенденция не была устойчи­вой: часто возникали стычки, напоминавшие о прошлых отношениях между каза­ками и иногородними.

В 20-х годах произошел заметный стилевой поворот в повседневной жизни кубанской молодежи. С одной стороны, часть казачьей молодежи тяготела к каза­чьей форме. С другой стороны, лампасы, бешметы, кинжалы стали терять былую привлекательность. «Обычаи отходят в область преданий, форма уходит в далекое прошлое», - сокрушались старики. Многие молодые казаки стремились «быть как нее», одеваясь в модном тогда милитаристском стиле: френчи, галифе, куртки «юн- гштурм».

Многие молодые люди пытались повысить свой социальный статус, устреми­лись «в люди». Но если раньше под этим подразумевалось желание разбогатеть, завести крепкое хозяйство, заняться выгодным делом, то в 20-х годах выход «в люди» был связан уже не с образом хозяина, а с образом начальника. Для того чтобы про­двинуться по социальной лестнице, необходимо было вступить в комсомол, отпра­виться на учебу в вуз или стать красноармейцем. Поскольку деревня уже не могла удовлетворить возросших притязаний молодых кубанцев, многие из них устреми­лись в город. Так, в комсомольской ячейке станицы Гиагинской ни один комсомолец не пожелал стать хлеборобом. Несмотря на то что половина комсомольцев были малограмотны, они выражали готовность поступать в вуз, на рабфак, работать в комячейке, в избе-читальне, преподавать политграмоту в школе, руководить волис полкомом. Опросы П.Н. Колотинского показали, что более 30 процентов школьни­ков выпускных классов мечтали стать знаменитостями, богатыми и счастливыми людьми. Остальных привлекали профессии врача, инженера, агронома, педагога.

Для карьерного роста требовались знания. Школа являлась тогда наиболее доступным учебным заведением. В те годы система народного образования была многоукладной, что характерно для переходных периодов: школы I и II ступеней, школы с 7-летним и 9-летним обучением, школы крестьянской (ШКМ) и рабочей (ШРМ) молодежи, школы ФЗУ (фабрично-заводское ученичество), школы рабо- чих-подростков, профтехшколы, профрукодельные школы, техникумы и т. д. Цен­тральным звеном в системе школьного образования 1920-х годов являлась началь­ная и средняя школа общеобразовательного типа, называвшаяся тогда единой тру­довой школой (ЕТШ). Главными ее составляющими были профессионализация образования, новые методы обучения и воспитания, самодеятельность учащихся.

В ЕТШ обучались дети в возрасте от 8 до 17 лет. Соответственно, школы

I ступени предназначались для детей 8 - 12-летнего возраста, школы II ступени - для детей 12-17 лет. Обучаться в школе II ступени хможно было только после окончания школы I ступени. Окончание школы II ступени теоретически открыва­ло дорогу в вуз. Всего в округах Кубани и Черноморья в 1925 г. насчитывалось свыше 1,5 тыс. школ I ступени, что превышало довоенный уровень. К концу 1927 г. было 112 школ повышенного типа - вдвое больше, чем накануне войны. При этом следует отметить, что в 1927 г. за порогом начальной школы оставалось 37 % детей школьного возраста, или 45 ООО человек. В школе повышенного типа положение было еще хуже. В среднем только каждый десятый из поступивших в первый класс учеников находился в школе до шестого. Многих детей забирали после 2 - 3-го классов сами родители: либо по причине отсутствия одежды и обуви, либо потому, что в хозяйстве были нужны дополнительные рабочие руки. Многие ребята не посещали школу из-за невозможности оплатить обучение.

Материальная нужда тормозила развитие образования. В 1925 г. в Кубанском округе на одну школу и на одного учащегося расходовалось примерно столько же средств, сколько и в 1905 г. Школы тогда представляли собой неутешительное зрелище: разваливающиеся здания, нетопленые классы, окна, заколоченные дос­ками. За отсутствием досок писали на стене; не было в достатке ни бумаги, ни чернил, ни книг. Карандаш стоил 10 фунтов хлеба, букварь - 1 пуд хлеба. Из-за нехватки школ классы были перегружены, вместо 35 - 40 учащихся в них часто обучались 60-70 детей и более. Нелегко было и в городе, здесь школы работали в две - три смены. В школах не соблюдались санитарно-гигиенические нормы, вы­сокой была заболеваемость детей.

Платное обучение было введено во всех школах страны в 1923 г. вопреки < >бещаниям большевиков учить детей бесплатно. Главным критерием для опре­деления суммы взносов было социально-классовое происхождение учащихся и их родителей. Льготная оплата (10 - 30 рублей) устанавливалась для детей крестьян-хлеборобов, ремесленников, кустарей, рабочих. Самый высокий взнос делали родители, занимавшиеся торговлей, предпринимательством, служите- '1п культа и прочие представители «непролетарских» профессий. В каждой школе оставлялось 25 - 30 % бесплатных ученических мест для детей красноар­мейцев, инвалидов, пенсионеров, безработных и т. д. Со временем число осво­божденных от оплаты все увеличивалось, и в 1927 г. оплачивали свою учебу немногим более 27 % учеников - дети «буржуазных» родителей. Естественно, мозросла сумма взносов - до 160 - 300 рублей в год. Введение платного обуче­ния имело достаточно ощутимый материальный эффект. Уже в 1924 г. школы получили возможность приобретать топливо, учебные пособия, удовлетворять спои хозяйственные нужды.

Отличительной чертой школы в годы нэпа была ее демократичность. Наряду с детским самоуправлением серьезным противовесом старой системе воспитания были комсомольские и пионерские структуры, исповедовавшие коммунистичес­кую идеологию и мораль. На Кубани идею тесной «смычки» между школой и пио­нерским движением проводила в жизнь С.С. Бакулина, детский и школьный ра­ботник. Система идеологической обработки школьников принесла свои плоды. Проведенные в конце периода нэпа педологические обследования показали, что среди пожеланий политического характера дети ставили на первое место ликвида­цию буржуазии и кулаков, на второе - борьбу с частной торговлей, на третье - уничтожение религии. Звучало и пожелание «сделать всех коммунистами». При;>том пионерами являлись только 29 процентов опрошенных ребят. Если в 1913 г. в числе выдающихся исторических личностей наряду с А.С. Пушкиным, М.В. Ло­моносовым, Л.Н. Толстым в ответах гимназистов часто встречались Петр I, Ека­терина II, Александр II, то в 1928 г. на первое место в списке знаменитостей стави- ди В.И. Ленина, далее следовали М.И. Калинин, Н.К. Крупская, К.Е. Ворошилов, А.С. Пушкин, К. Маркс, А.В. Луначарский, Степан Разин, М.В. Фрунзе.

При этом нельзя не отметить и детские ответы, отражавшие негативные сторо­ны советской действительности: «одни хорошо живут, а другие плохо», «много бедных, которым плохо», «при советской власти живется бедно», «рабочие являют­ся более привилегированными, чем крестьяне» и т. д. Причины этого дети видели в «смещении царя», в том, что «коммунистов много». Некоторые школьники предла­гали устранить неравенство коммунистов и беспартийных, вернуть прежнюю школу и власть.

В 1920-х годах на смену отживавшему культу старших приходил культ моло­дых. Старшее поколение вытеснялось частью молодежи, которая пыталась пред­ложить более эффективную программу переустройства общества. Система школь­ного образования, рассчитанная на получение самых элементарных знаний и на- ныков, на ремесленничество, не позволяла массам усвоить достижения человечес­кой цивилизации. По сравнению с вытеснявшейся ею из воспитательного процес­са патриархальной семьей новая школа полностью соответствовала идеальной модели большевиков. Однако она сама заметно уступала по силе влияния окру­жавшей подростков советской действительности и бурной жизни «улицы», в кото­рую ученик был активно вовлечен.

§ 43. Накануне «великого перелома»

Курс на «свертывание» нэпа. Проблема свертывания новой экономической политики - одна из важнейших для понимания российской истории XX в. К сере­дине 20-х годов ресурсы быстрого роста промышленности были на исходе. Логика рыночной экономики требовала от власти создать гарантии накопления, законно­сти и политической демократии. Нэп постепенно перерастал из вынужденного кратковременного «отступления» пролетарской революции в стратегию долгосроч­ной эволюции многоукладного общества. Однако по мере выдвижения на первый план задач модернизации закономерно обострялись противоречия между рыноч­ными отношениями и директивным планированием, гражданским согласием и классовой диктатурой, ограниченными возможностями плюрализма и монополь­ной властью.

Предстоял неотложный выбор пути, средств и темпов индустриализации. Партия совершала его методом проб и ошибок. Стратегические решения принима­лись зачастую под давлением обстоятельств, тактических и групповых интересов. От политики «расширения нэпа», сопровождавшейся проявлениями экономичес­кого либерализма, некоторыми уступками в политической сфере, большевики с 1927 г. стали переходить к курсу «свертывания нэпа». Это встретило поддержку большинства кубанских коммунистов. Они расценивали нэп и «оживление Сове­тов» как капитуляцию перед «классовым врагом», не желали и не умели бороться за власть без насилия. Большинство из них были политически неграмотны. Они свято верили в возможность построения бесклассового общества. К ним примыка­ла часть батраков и бедноты, рабочих низкой квалификации. Обострению обста­новки, росту левацких настроений способствовали трудности с хлебозаготовками. Но если в 1925 - 1926 гг. с ними удавалось справляться без насилия, то с 1927 г. репрессивные методы руководства стали брать верх.

Начав «левый маневр» под влиянием текущих обстоятельств, ВКП(б) посте­пенно скатывалась на путь жесткого директивного управления всеми сферами общества. Нэп и «наступление социализма по всему фронту» уже нельзя было совместить. В январе 1927 г. прекращается «заигрывание» большевиков с казака­ми. Президиум ВЦИК РСФСР 21 февраля 1927 г. признает Северо-Кавказский край «неблагонадежным по бандитизму» и создает «тройку» полпредства ОГПУ, подчинившую себе органы милиции и прокуратуры. К июню тайно, без суда, было расстреляно свыше 300 человек - дворян, бывших повстанцев и «белослужащих».

Хлебный кризис и «военная угроза» 1927 г. В начале 1927 г. резко ухудши­лось международное положение СССР. Возникла военная угроза, что дало повод для введения на Кубани чрезвычайного положения. Эти действия вызвали бойкот казаками выборов в Советы, оживили надежды станичников на вооруженное свер­жение советской власти. Летом 1927 г. низкие закупочные цены на хлеб и неурожай запустили маховик «хлебного кризиса», вобравшего в себя весь потенциал неразре­шенных противоречий нэпа. Слухи о войне и белом десанте на Кубани будоражили общество. Крестьяне придерживали зерно, чтобы добиться повышения цен и со­здать страховой запас на полгода-год. Панически скупались дефицитные промто­вары. В городах выстраивались гигантские очереди за хлебом.

Общественные настроения в связи с «военной угрозой» были многополярными. Часть рабочих оптимистично смотрели на исход возможного вторжения врага на территорию СССР, ожидая поддержки со стороны мирового пролетариата. Выска­зывалось даже мнение, что «войну надо начинать». Многие служащие и «лишен­цы», напротив, предполагали фиаско большевиков в ходе войны и тоже с нетерпени­ем ждали ее начала. Середняки и квалифицированные рабочие боялись военных поборов, желали сохранить мир. Зажиточные казаки в станицах надеялись на при­ход «своих» и активно вели антисоветскую пропаганду. Один казак из Приморско- Ахтарского района рассуждал о возможной агрессии по-хозяйски: «Колы воны прый- дуть, мы их спросимо, за своим или за чужым оне прийшлы: може, за своим, так за що ж мы их будэмо биты?» Между тем некоторые крепкие хозяева считали, что «пусть лучше налог будет, чем война». Настроения части бедноты и красных парти­зан были упадочническими, хотя другая часть бывших партизан и красноармейцев хотела «штыками вычистить бюрократов» и расправиться с оппозиционным каза­чеством. Мнения разделились и по возрастному признаку. Иногородняя молодежь была настроена воинственно, тогда как старшее поколение не разделяло оптимизма молодых. Казачья молодежь, напротив, в отличие от стариков, была пассивна: ей не хотелось воевать ни за советскую власть, ни против нее. Общее настроение кубанс­кой станицы было таково: дай только войну - и на Кубани начнутся восстания.

Хлебный кризис достиг к октябрю 1927 г. кульминации. Был запрещен вывоз зерна и муки за пределы округов и районов, пресечена конкуренция заготовителей. Искусственно поддерживались низкие цены, не подкрепленные товарами. Кое-где закрывались рынки. Решающую роль в переходе к свертыванию нэпа сыграли секретные директивы Политбюро ЦК ВКП(б) от 14 декабря 1927 г. и б января 1928 г. Они обязали местные органы власти запретить частную торговлю хлебом, про­изводить обыски и аресты недоимщиков по ст. 58 УК РСФСР (за контрреволюци­онную деятельность), перенести сроки выборов местных Советов.

Было введено произвольное «самообложение» налогом для всех крестьян, а сверх него - «индивидуальное» для зажиточных. План заготовок нужно было выполнить к 16 января (а он остался невыполненным и к июлю) под угрозой репрессий против местного партийно-советского руководства. На Кубани контрольные функции вы­полняли уполномоченные ЦК и крайкома партии (А.И. Микоян и В.И. Иванов), наделенные диктаторскими полномочиями. Микоян заявил в Армавире: «...а, пред­положим, объявляется война. Я уверен, что около половины ваших станиц придется расстрелять... ЦК дал... такую директиву... Есть многие работники, которые... еще не раскачались, спят, таких надо ударить по голове, и они очнутся».

«Чрезвычайщина» и сопротивление ей. «Чрезвычайные меры» резко усилили персонализацию власти. По директиве Политбюро ЦК во всех округах, районах и станицах при парткомах были созданы «тройки по усилению хлебозаготовок». Эти тайные органы обладали диктаторской властью, имели право ареста и цензу­ры, вынесения приговора, вплоть до смертного, за саботаж. «Тройки» использова­ли ОГПУ для контроля над госаппаратом. Беззакония были особенно массовыми в Кубанском округе: 1068 человек арестованы и осуждены за январь - март 1928 г. (30 % из них середняки и бедняки). «Тройка» во главе с секретарем Кубанского ок- ружкома Н.И. Барышевым применяла суровые наказания за хранение 10-20 пудов зерна для пропитания семьи. Арестам подвергались даже те горожане, которых замечали в многократной покупке хлеба впрок. Достаточно было косвенных улик для ареста «спекулянтов». По Кубани прокатилась волна диких расправ над со­стоятельными хлеборобами. «Перегибы» стали невыносимыми для населения в мае - июне, когда запасы зерна были исчерпаны.

8 июня 1928 г. крайком ВКП(б) освободил Н.И. Барышева от должности за массовые репрессии против середняков, подмену убеждения насилием и т. п. Са­мые ненавистные для крестьян партработники были перемещены из одной стани­цы в другую, некоторые привлечены к суду. Были отменены ограничения в сфере торговли. Арестованных крестьян отпустили на жатву. Это был последний успех сторонников нэпа. Власти всего лишь демонстративно наказали одиозных испол­нителей, не решив проблему в корне.

«Непосильность» заготовок, налогов и цен подталкивала трудящихся к сти­хийному протесту. По данным ОГПУ, только в Кубанском округе за 1928 г. совер­шено 3369 «кулацких» выступлений, 57 актов террора. Расклеены 33 антисоветс­кие и антипартийные листовки. В городах проведены 6 демонстраций с требовани­ем дать хлеба. Рабочие-строители Краснодара заявляли: «Да здравствует свобод­ная торговля и неприкосновенность личности». Они призывали освободить по­литзаключенных и «поставить у власти своих товарищей». В июле 1928 г. безра­ботные разгромили Новороссийскую биржу труда, здание погранкомендатуры Сочи, горсовет Темрюка. Крестьянская беднота, сомневаясь в прочности советской вла­сти, растащила в станице Усть-Лабинской изъятое, но не вывезенное зерно. В территориальных частях РККА были популярны лозунги: «Красная Армия долж­на помочь крестьянину и повернуть штыки!», «Долой всех комиссаров и налоги!».

Демонтаж нэпа встретил упорное сопротивление значительной части (до 40 %) служащих и рядовых большевиков, саботировавших директивы. Они отказыва­лись участвовать в репрессиях, ходатайствовали за осужденных, отстаивали пра­ва кооперативов и т.д. Особенную активность проявили прокурорские работники Быль, Блауберг, Алтынцев, председатель Кубанского окружного суда Сычев. Они опротестовывали аресты за хранение малых партий зерна. Член ЦКК В.П. Ста- ранников выступил против бесправия Советов и их подмены партаппаратом, про­тив дутых колхозов («на Кубани как бы совсем ликвидирован нэп»). Секретарь ячейки станицы Динской Чабанец и бывший начдив Д.А. Пимоненко вышли из ВКП(б), осудив принудительную коллективизацию. Ярко обозначил мотивы та­кого поведения один из рядовых большевиков: «Зачем нам трактор, коли мы без портков ходим; зачем колхозы... чего возиться с бедняками, нам надо опереться на крепкого хозяйственного мужика». Чтобы подавить стихийный «правый уклон», руководству пришлось несколько раз обновить в 1928 - 1929 гг. состав районных и местных органов власти. На Кубани чистка ВКП(б) и служащих дала 10 - 15 % исключенных, вдвое больше - получивших взыскания.

Почему же столь массовой оппозиции не удалось предотвратить «великий пе­релом»? Во-первых, альтернативы выхода из хозяйственного кризиса еще суще­ствовали (платформа Бухарина и проект пятилетнего плана), а тоталитарное пе­рерождение партии уже завершилось. Во-вторых, И.В. Сталин и его сторонники контролировали армию и ОГПУ, ключевые посты в аппарате управления. Они угрозами и посулами склонили колеблющихся на свою сторону. В-третьих, только объединенные усилия всех недовольных «чрезвычайщиной» могли изменить путь развития. Только в открытой борьбе, используя фракционность и протест кресть­ян, «правые» могли надеяться на успех. Этот путь был закрыт для них и полити­чески (стихийное движение могло привести к антибольшевистскому перевороту), и психологически (пришлось бы уподобиться троцкистам, «раскачивать» одно- партийность). Поэтому «правые» избрали тактику аппаратной борьбы внутри партии, в которой И.В. Сталин был заведомо сильнее. Компромисс на июльском (1928 г.) пленуме ЦК связал руки сторонникам нэпа, а сталинцы сознательно нарушили невыгодные для себя резолюции.

Курс на коллективизацию деревни. Сталинская политика в октябре 1928 - инваре 1929 г. бесповоротно берет верх на Кубани. 3 декабря Оргбюро ЦК ВКП(б) ставит задачу производственного кооперирования основной массы хозяйств как первоочередную. Сокращается срок земельной аренды (с 12 до 6 лет), земельные общества подчиняются сельсоветам, кооперативные цены приравниваются к госу­дарственным. В городах вводятся хлебные карточки для членов профсоюзов. Зап­рещаются судебные иски к органам управления.

В январе - апреле 1929 г. Н.И. Бухарин и другие вожди «правых» большевиков потеряли свои посты, началась кампания по их травле. «Правый уклон» был объяв­лен главной опасностью, звучали призывы подавить сопротивление «кулаков». Сталинцы искусно использовали ситуацию для усиления нападок на интеллиген­цию. По образцу «шахтинского процесса» ОГПУ организовало суд над инженера­ми-«вредителями» в Тихорецке. Развернулась травля профессора И.А. Конюкова за книгу о расслоении кубанского крестьянства. Секретарь крайкома ВКП(б) А.А. Андреев санкционировал в марте 1929 г. новые аресты «антисоветских элемен­тов», советовал привлечь левацки настроенных красных партизан к управлению.

С лета 1929 г. «кулаки» исключаются из земельных обществ и колхозов, лиша­ются наделов. Их выселяют из станиц. Вводятся пятикратные «твердые задания» для зажиточных недоимщиков. Колхозы Кубани, продававшие зерно по коммер­ческой цене (вместо убыточных государственных заготовок), лишаются льгот в снабжении, их председателей судят за обман государства. Партработники (Д.А. Булатов, О.А. Миткевич и др.) не видят разницы между репрессиями против зажиточных и середняков. За первую половину 1929 г. в Кубанском округе оштра­фованы 1594 «кулацких» хозяйства на сумму 1259 тыс. рублей, 140 человек привле­чены к суду. За период хлебозаготовительной кампании 1929 г. (с 15 августа по

6 сентября) был привлечен к суду 201 человек.

Эти действия ВКП(б) неизбежно толкали разоряемых крестьян и казаков на путь протеста. Борьба становилась все более жестокой. За январь - июнь 1929 г. в Кубанском округе отмечено 72 террористических акта, 3899 антисоветских выс­туплений. В мае - июне ОГПУ фиксирует 6170 участников массовых акций; сред­ний численный состав раскрытых «контрреволюционных» групп вырос за четыре месяца 1929 г. вдвое от уровня 1928 г. - с 10 до 20 человек.

Официальная критика «правого уклона» порождала иллюзии о близком паде­нии режима. Краснодарские рабочие, имевшие родственников в станицах, заявля­ли: «Сегодня правые, завтра левые, выходит, что один Сталин прав, а в городе хлеба нет, и крестьянина задавили налогом... а когда умные люди говорят, что так нельзя дальше, то получается уклон». Самодельные листовки раскрывали намере­ния авторов из станицы Баталпашинской: «Правый уклон - это оружие для свер­жения ярма с шеи хлебороба. Правый уклон... открыто заявил, что партия - это система подавления сельского хозяйства».

Осенью 1929 г. стране был навязан переход к сплошной коллективизации, осу­ществлявшейся в кратчайшие сроки. Партийные работники Кубани предлагали завершить преобразования к весне 1930 г. Хлебозаготовки истощили страховые запасы хозяйств (до 40 % изъятия продукции). Одновременно шло раскулачива­ние, охватившее в ряде районов до 13 - 15 % семейств. «Чрезвычайщина» - не досадная ошибка или произвол группы политиков, а метод целенаправленного превращения хлеборобов в безропотных работников на государственной земле, в дешевую рабочую силу для нужд индустриализации.

Как всякая революционная мера, форсированная модернизация неизбежно по­рождала несбыточные иллюзии беднейших слоев общества. Они стремились сию минуту воплотить в жизнь идеал бесклассового социализма, не считаясь с огромны­ми жертвами. Их вера была искренней и фанатичной. Грандиозный утопический эксперимент, с особой жестокостью проводившийся на Кубани, имел свою логику и многочисленных сторонников. Исходом свертывания нэпа стало упрочение тотали­тарного режима, искоренение рыночных отношений и любого инакомыслия.

Схематично сущность рассмотренных радикальных социальных изменений можно представить как переход кубанского общества от состояния стабильности одного уровня (прежний режим) к состоянию стабильности другого уровня (новый режим) через период нестабильности, социального хаоса, системного кризиса.

Двадцатые годы характеризуются многоукладностью экономической жизни при централизации политической власти в руках компартии. Большевики считали, что экономический плюрализм должен компенсироваться ужесточением политического режима во избежание возврата к прошлому. К нэповскому рынку быстрее всех адап­тировались мелкие производители, кустари, розничные торговцы, имущие крестья­не. Доля частного предпринимательства в общем объеме промышленного производ­ства была незначительной. Частный капитал в основном разместился в розничной торговле. В те годы наблюдается заметное увеличение численности и влияния чи- новничье-бюрократического аппарата, наделенного существенными привилегиями по сравнению с остальными слоями общества. Рост цен, безработица, нехватка жи­лья, переизбыток людских ресурсов на селе приводили к массовой миграции людей в города, что изменило социально-демографическую ситуацию на Кубани.

Введение нэпа вызвало изменение социальной структуры и образа жизни ку­банцев. Нэп нанес удар по уравнительным настроениям в обществе. В то же время в народе зрело недовольство новым социальным неравенством, порожденным нэ­пом. Во многом судьба нэпа была предрешена его непопулярностью среди значи­тельной части молодежи. В немалой степени к демонтажу нэпа привело то обсто­ятельство, что за десятилетия буржуазных реформ в дореволюционной России, а тем более за короткий период нэпа в массовом сознании не укоренился культ час­тной собственности, у большинства населения не были сформированы такие каче­ства, как рационализм и прагматизм. Относительно спокойная ситуация середи­ны 20-х годов взорвалась к концу 1927 - началу 1928 г.

В переломные моменты истории наиболее ярко проявляются присущие челове­ку достоинства и обнажаются его пороки, трагедия смешивается с фарсом, вчераш­ние фавориты становятся изгоями, а аутсайдеры выбиваются в лидеры. В этот период не могло быть и речи о каких-либо долговременных проектах, перспектив­ных начинаниях. Как и многие иные переломные периоды, двадцатые годы стали временем неиспользованных возможностей, в большей мере временем потерь и разрушения, чем приобретений и созидания.

Дата добавления: 2015-10-21