«Тот, кто ничего не боится, либо ничего не знает, либо вовремя отметает лишнее познание». 1 страница

Мария Филиппова

Земля надежды

«Тот, кто ничего не боится, либо ничего не знает, либо вовремя отметает лишнее познание».

Один эсперадийский мудрец.

Пролог.

Законы вежливости придумали люди, потому что нуждались в них, как никто другой. Любое общество не мыслило себя без взаимных соглашений относительно большинства вещей, пусть даже не слишком важных для жизни. Многие люди позволяли лишать себя права быть чем-то недовольными ради такой очевидной выгоды, как признание себя частью чего-то большего, чем собственная маленькая история, обречённая впитывать унизительный опыт медленного угасания со всеми сопутствующими ошибками на почве неизбежных проявлений простой человеческой слабости. Те, кто становился выше страха оказаться наедине с самыми неприглядными сторонами своей натуры, либо вызывали уважение, либо встречали непонимание и, в худшем случае, изгонялись из общества навсегда. Последнее не обязательно сулило быструю смерть, но завидовать похожей судьбе могли только самые неразвитые и безумные среди остававшихся в строю. Почему это происходило не столько с откровенными паразитами, сколько с теми, на ком удерживался сам общественный уклад, можно было только гадать, и выводы, конечно, оказывались неутешительными – особенно в таких городах и странах, где каждого человека старались огораживать от бед.

Молодому мужчине, упрямо пересекавшему безжизненную пустыню цвета переспелой тыквы, было всё равно, куда идти. Несколько недель назад он выбрал смерть или, говоря точнее, такую жизнь, которая делала её ближе, чем обычно, в десятки раз. Между тем, под палящим зноем он постоянно помнил об умиротворённо сопевшем свёртке за своими широкими плечами и старался не сбавлять шагов. В складках плотной ткани дремала его полугодовалая дочка, пока не знавшая, чего бояться можно, а чего нельзя.

Над ними кружили коршуны неестественно громадных размеров – по крайней мере, так казалось мужчине; все прочитанные им книги даже среди тех, которые он когда-то приобретал с большим трудом, ни о чём подобном его не предупреждали. Интуиция в нём пробуждалась медленно, но верно, и в нём было ещё достаточно решимости не показывать грозным птицам, что непривычно горячий климат как-либо затрудняет его перемещение по рыже-золотистой земле. Между прочим, ничуть не менее странной, чем его новые знакомые. Когда мужчина пощупал эту землю впервые, она показалась ему чем-то наподобие сплошного полого камня, растянутого в разные стороны на сотни, если не тысячи километров.

Задержаться путника заставило не физическое истощение и даже не случайные воспоминания об упущенных возможностях передумать, а простая любознательность одиночки, решившего подавлять своё отчаяние любыми способами. Он набрёл на зияющий провал в золотой поверхности и, немного поколебавшись, заглянул в него уставшими от солнца глазами. Снизу веяло прохладой и какими-то диковинными ароматами. Вот только разглядеть их источник отсюда не представлялось возможным. Если бы под звенящей коркой нашлась ступенька, можно было бы хорошенько передохнуть в тени и подождать, пока птицы улетят. Мужчина вовсе не спешил их прогонять – всё-таки, это были первые живые существа, повстречавшиеся ему за последние полторы недели утомительной дороги. Но делиться с ними припасами из нижнего рюкзака над поясом он, разумеется, тоже не спешил, не говоря о том, насколько туго ему пришлось с поисками пищи среди безразличной пустыни.

Осторожно просунув руку в овальную дыру с гладкими, чуть ли не зеркальными краями, он нащупал что-то мягкое и росистое, вроде полевого растения. Это были длинные сине-зелёные стебельки, которые тянулись к солнцу откуда-то из очень глухого и, похоже, водянистого подземелья.

– Они питаются конденсатом. Тогда… там должно быть очень глубоко? – порассуждал мужчина вслух.

Птицы уже заподозрили неладное. Они вовсе не собирались упускать сытную добычу и отлетели чуть подальше, чтобы приготовиться к снижению. Их тяжеловесность не позволяла им действовать слишком прямо и резво. Путнику, в отличие от них, высокий рост шёл не в ущерб подвижности, и он умело экономил движения. Сильно похудевший за последние несколько недель под открытым небом, он доверил всю свою дальнейшую жизнь маленькому свёртку у себя на спине.

Всякий раз, когда он отдавал девочке необходимую часть еды, его наполняла уверенность в избежании роковых ошибок, равно как и готовность, невзирая ни на что, продолжать свой путь. Странная сила тогда овладевала его сознанием – не то, чтобы он дичал вдали от сытого уютного города; скорей, он постепенно вживался в эту страшную незнакомую среду и учился понимать устающих падальщиков, которых, вне всякого сомнения, ожидает дома такое же голодное потомство.

В ту минуту, когда они не выдержали и выпустили саблевидные когти, он уже перестал напрягать свои шейные мускулы от неприятного ожидания атаки. Лишь ощутил небывалую лёгкость во всём теле одновременно с искренним сочувствием по отношению к тем, кто решается прервать чужую жизнь, только чтобы продлить свою ещё на несколько однообразных жарких дней. Мужчина проворно свесился на кончиках пальцев с краёв провала и обхватил растение ногами, проверяя его на толщину. Потом отпустился и с нарастающей скоростью поехал вниз. Ребёнок весело засмеялся, конечно, не увидев, что случилось. Всё дело было в уверенных телодвижениях отца, который предал себя тенистой неизвестности с большим энтузиазмом, чем пяти парам перегревшихся клювов и когтистых лап.

Короткий шорох сообщил о вынужденной остановке. Человек с младенцем на плечах приземлился на четвереньки в мешанину из влажных стеблей, медленно плывшую по подземной реке. Руки и колени слегка обожгло холодком, и это частично подтвердило догадки путника, моментально пришедшего в себя. Попробовав на вкус несколько капель и тут же сделав после этого три глотка из своей широкой ладони, он, наконец, вытащил из кармана штанов свою флягу, на донышке которой покоилось несколько хорошо процеженных плевков, Путник принялся её чистить перед тем, как пополнить запас.

– Слышишь, Таллочка? Рисковать бывает очень и очень полезно. Иногда… Сейчас посмотрим, куда лежит этот путь, и потом я тебя напою.
Из узелка раздался тонкий заливистый смешок. Приободрившись, молодой отец выпрямился во весь рост, чтобы осмотреться привыкшими к темноте глазами.

Река текла спокойно и оказалась не слишком порожистой. Путник дотянулся до высокой и влажной стены, нависшей у него над головой, и поразился её однородности. Кое-где, правда, имелись отверстия, и в них посверкивали голубоватые кристаллы с запахом смолы. Кое-что прояснилось по поводу состава земли наверху, и мужчина шатко попятился обратно к середине плавучего островка, где и опустился на колени с отрешённым взглядом.

– Вся пустыня… – сперва он бормотал себе под нос, но затем резко возвысил голос, уже не думая, что кто-то может его услышать. – Доченька моя, слушай меня… Это всё дерево! Весь этот грот! То, что наверху и дальше! Пластинчатые корни… Всё вокруг… Всё это – сплошное и бездушное дерево!..
Глава I.

1.

18 августа 86 года от В.Д.К.

Локация: Южная Берула, пригород Столицы, временная квартира.

Сегодня я в первые приступаю за ведение дневника и буду его вести на языке эсперадо, которому меня обучает мой старший брат. Говорят, что на этом языке умеют раз-говаривать все, кто живёт за границей. У меня в рождённая грамотность, и я на-деюсь, что за границей есть много людей, которые умеют читать, если то, что я пишу, когда-нибудь о-кажется на Той стороне.

Вести дневник мне посоветовал доктор, как только я созрею. Так будет намного проще научиться разговаривать с людьми после лечения. Мне 11 лет, и я достаточно готов разговаривать. Мой ум лечили 3 с половиной года, и всё это время я учился дома, а не как все нормальные дети. (Рваная дырка в бумаге, продавленная чернильным карандашом). В этом году придётся пойти в школу. Школа находится в Столице. Столица называется Вранов. Очень представительно. Я не смогу подолгу быть один. Не смогу гулять на свежем воздухе, как в родной Карнитаке. И даже носить птицу под воротником смогу не всюду. Зато у меня будут друзья. Так мне обещает брат. Ему 18 лет, и у него уже порядочно друзей. Наверно, сотня. Если не больше в пять раз. Я хорошо знаком с ним дома, но ничего о нём не знаю здесь. Кроме того, что он уже заканчивает школу.

Меня зовут Конрад, и это очень старое имя. Означает вроде «храбрости». Кажется, ещё «крепкий». Не знаю, как я соответствую своему имени, потому что вырастаю очень медленно и, как любит говорить матушка, похож на лесного кузнечика. Она добра ко мне, но жалеет, что мой брат получился лучше, а занимается одними только науками и не хочет обучаться борьбе. Ну и ладно, тогда учиться борьбе буду я. Это весело, и дед даёт очень хорошие уроки. Мне науки даются не слишком хорошо. Только это почему-то тоже расстраивает маму. Наверное, это потому, что она кандидат некоторых из них.

19 августа 86 года от В.Д.К.

Много написал в первый день. Значит, дальше пойдёт не хуже. Особенно с карманным словарём моего брата.

Локация: Южная Берула, пригород Столицы, временная квартира.

Надо придумать тему. Значит, Столица.

Меня вчера туда вывозили на экскурсию. Дома очень высокие, разной высоты. Они похожи на колонны с шипами, которые вырастают прямо из горного хребта. Электричество почти не экономят. Надеюсь, в школе будет так же. Говорят, она похожа на детский футуристический городок. Видел немного школьников в магазине, когда покупал себе суму, они не очень похожи на детей. Постоянно говорят друг другу гадости, но даже не думают драться. У некоторых видел чёрные усы, а другие лысые совсем. Наверно, выпускная группа. Школа делится на две части – мужскую и женскую. Девочек ещё не видел, но брат любит рассказывать, что они очень красивые и любят похитрить, потому что шалые. Не понимаю, что это значит. Моя младшая сестра любит говорить только правду, поэтому мы хорошо друг друга понимаем в разговоре. Если бы все девочки походили на неё, наверно, у меня было бы очень много друзей.

Магазины понравились, хотя они не деревянные, как в Карнитаке, а из камня. Зато очень большие. Пока я ходил за братом, у меня заболели ноги. Потом он посадил меня на свою тележку и поехал дальше. Было удобно, но вокруг смеялись. Не знаю, почему. Это не слишком вежливо – смеяться над усталым человеком.

Деревьев почти не видел. Исключение – рождественский базар, куда мы заезжали покупать тёплые вещи. В широких горшках продаются ёлки в виде спиралей, и они вроде бы живые. Стоят недорого. Искусственные выглядят прямо и намного мельче. Высечены из камня или отлиты из пластика. Стоят дорого, потому что стилизация под старину.

Облаков тут больше, и они висят пониже, чем в Карнитаке. Дело в том, что столица высоко. Облака нужны для добывания воды через специальные машины, чтобы всем жителям хватало. Экономика должна быть экономной.

Говорят, что за границей много рек, только все они не годятся для питья. Я почему-то не верю тем, кто так говорит. Мы давно живём, не выезжая за границу. Запрещают лет уже, наверное, шестнадцать. При брате точно запретили. Он говорил, что очень ностальгирует по славным временам. Вообще, любитель пошутить. Но мне понравилась его идея внутренне готовиться к отъезду, даже если этого не хочет наш король.

Приехали домой, и нас встречал семейный доктор. Он решил заранее поздравить меня с поступлением, поэтому передавал большой кулёк конфет. Я пришёл в ужас, когда развернул его на своей кровати. Два кило пятилетнего тростникового ириса. Ириски самые ужасные конфеты, которые я когда-либо пробовал в жизни. Сначала из-за них болит весь рот, потом болит целая голова, а, когда эти безвкусные комочки попадают уже в желудок, остаются болеть только зубы, но болят они очень серьёзно. Мне разрешили заниматься всем, чем захочу, в оставшиеся двенадцать дней, потому что следующие пять или семь лет у меня такой возможности уже не будет. И тогда я решил сделать вот что. Буду раздавать эти конфеты. Привязывать их к лапке Арри по две штуки, и он будет уносить их далеко-далеко. Я просил его выбирать только девушек или маленьких детей. Если только они там вообще бывают. Мне пришла идея подписывать ириски на том же языке, на котором я веду дневник. Арри маленький, но очень сильный и давно летает за границу. Первая пара уже отправлена. Не могу представить, чем это закончится. Лежу в кровати и придумываю ему приключения.

Я не верю, что снаружи не может быть людей. В моей стране же бывают люди с белой, оранжевой и даже чёрной кожей, а не только голубой, как у нас, у большинства. Даже моя мама почти что белая. Это всё иммигранты, и они сумели вжиться в наше общество до того, как выезды запретил король. А откуда приходят иммигранты? Правильно, снаружи. И если они приходили к нам когда-то, значит это очень умные и благородные люди. Потому что иначе у нас не приживаются. Я уверен, что снаружи есть и хорошие люди. А не только те, которые убивают таких, как мы. Не стоило закрывать страну только из-за одного такого случая. Конечно, очень жалко короля, ведь он потерял младшего брата. Но надо уметь жить дальше. Если бы меня всё-таки убили 3 с половиной года назад, мой брат нашёл бы силы жить дальше. А Король такой славной страны, как Ависардия, должен быть, как минимум, не хуже 18-летнего подхалима.

На этом я, пожалуй, всё. Иначе не остановлюсь. Словарь и вправду сильно ускоряет работу.

2.

Над петлистой рекой, обрамлённой мшистыми буграми, накренился кабан. Семи с половиной футов в холке, с зеленоватой шкурой и ошейником из полированной лозы, он никуда не торопится и с наслаждением поглощает освежающую влагу. Круглые ярко-жёлтые глаза сосредоточено следят за шевелением лопушистой поросли на самом дне реки, но нырнуть за ней животное пока что не осмеливается. Если у его хозяина вдруг появится идея, лучшая чем эта, а идеи, сколько помнил кабан, только и сыпались из этой маленькой головы на высокой жилистой шее, то пускай так оно и будет.

Неподалёку красуется крепко собранный причал – дело рук единственного человека, сообразившего здесь поселиться сразу по своём прибытии. Удочки трёх видов подвешены над ручейком с помощью самодельных прищепок из коры. Выше на верёвках покачивается несколько десятков корзин разных форм и размеров – в них лежат сушёные припасы, рассчитанные на ближайшие месяцы. Массивные тёмно-зелёные ветви, ставшие естественным фундаментом для хорошо замаскированного дома, соединяются канатными дорогами. Волокна для больших верёвок были сделаны из отборных стебельчатых водорослей, которые сушились на самых высоких корневищах, вдали от прохладных теней.

Хозяин дома – смуглый рослый человек в широкополой шляпе – только что спустился с необъятной замшелой кроны к реке. Он неспешно гладит пятнистый горб кабана и привязывает верёвку к его ошейнику.

– В этот раз я подумываю съездить дальше, чем обычно, Поркисс. И ты меня понимаешь… Встретить здесь людей моя мечта. Так же как и твоя – когда-нибудь вернуться в стадо.

Он уводит животное к низенькой хибарке, вход в которую занавешивал на ночь сетью. Там виднеется телега – её пеньковые колёса сдобрены шинами из разбавленной голубой смолы.

В первые же дни знакомства с этим удивительным оазисом человек успел обнаружить множество еды – речную рыбу, земляные орехи, дикие кисло-сладкие ягоды, растущие по берегам и в особенно большом количестве – на краю непролазной чащи, куда путник осмелился пойти не сразу. Там оказалось не страшнее, чем в величественном гроте, через который он почти без происшествий проник на эту мирную территорию. Просто не было людей. Никого, кроме маленьких пичужек и детёныша кабана, который отбился от сородичей и не мог найти выхода из зелёной темницы без помощи человека. Потребовалось три с лишним года, чтобы вырастить из напуганного малыша полноценного помощника в хозяйстве. На налаживание быта ушло не так уж и много времени.

Но эти какие-то три года длились в сознании человека почти столько же, сколько тридцать уже им проведённых среди людей, начиная с рождения. Всё потому, что изо дня в день, из часу в час, из минуты в минуту ему приходилось учиться жить с нуля. Ловить юркую речную рыбу, строить голыми руками более или менее надёжные помещения для ночлега. Сушить лозу, обвивавшую гигантские корни над рекой, и потом плести защитные перегородки, простую мебель, ёмкости для хранения одежды и еды. Изобретать какие-то ткани из растений, обработанных смоляным раствором, шить новую одежду для себя и своего постоянно растущего ребёнка.

Девочка уже обучилась некоторым основам речи и даже грамоте, так как он успел изготовить достаточно бумаги из кустарниковых листьев, спрессованных с кабаньей слюной. Вместо чернил они использовали передержанный ягодный сок, который практически не отмывался. До последнего дня увлечённая малышка беспощадно изводила почти ровные свежие листы. С тех пор, как она начала выглядывать из дома на несколько минут с разрешения отца, ей страстно хотелось рисовать. Все стены в просторной хижине, как и пол, были специально застелены бумагой, которую можно было заменять по первому желанию. Утомлённая работой, девочка засыпала, и можно было не волноваться, что она попытается уйти из дома в мир отнюдь не выдуманных опасностей.

Застучала гирлянда из палочек над дверью – отец зашёл, только чтобы попрощаться. Вскочившая с плетёной скамейки, девочка постукивает камушком в ответ – её рот растянут до ушей.

– Дикарёнок? – тихо произносит мужчина и вручает ей маленькую куклу из круглых ягодных косточек. – Сможешь присмотреть за чумазой Камиллой, пока я еду на поиски людей?

– Да, папа! – отрывисто восклицает кроха с сияющими от восторга глазами.

Отец нахмурился, чтобы она восприняла его слова серьёзно.

– Никуда не выходи, и тогда дом защитит тебя. Поняла?

– Да, папа!

– Я обещал тебе степную сказку. Расскажу её тебе сегодня, когда вернусь. Так что ты проведи этот день с Камиллой как можно интересней. Научи её рисовать летающих насекомых, и тогда она не будет их бояться.

– Да… Хорошо, папа!

– Папа любит тебя. – На этом рослый человек в шляпе целует малышку в невысокий лобик и оставляет её на полу среди огромного вороха бумаг.

На пару с Поркиссом он, как обычно, выводит телегу из высоких зарослей, минуя цветущие холмики и ручейки, пока, спустя сорок минут ходьбы, они не оказываются на равнине под слепящими лучами солнца.

– Вот отсюда и начнём, – командует мужчина, опускаясь на скамью в телегу и натягивая вожжи, – воды нам должно хватить до самого вечера. Потому что дольше разъезжать не стоит.

…

Научиться терпению не всегда легко, особенно во время коротких путешествий наугад. Однако молодой возница тщательно работал над своими желаниями, не утрачивая веру. Отказавшись принимать близко к сердцу все свои предыдущие неудачи, со временем он приобрёл завидную выдержанность, как и непредвзятое отношение к тем вещам, о которых он ещё знал недостаточно много. Несмотря на щедрый подарок судьбы в виде возможности строить дом среди плодородного оазиса и спокойно нести ответственность за дочь, молодой мужчина не планировал здесь жить до конца своих дней, хотя часто принимал в расчёт эту вероятность.

Поркисс, над чутким рыльцем которого подвешен очередной пучок травы с колосьями, наконец-то разогнался, и теперь повозка скользит по прериям почти бесшумно, хоть и не без подскоков.

– Друг, смотри, не ступи в дыру! – предупреждает возница, – Мы обещали, что вернёмся только с хорошими новостями.

Безразлично хрюкнув, кабан понёсся за назойливо болтающимся пучком быстрей обычного. Лихо переносится через неглубокую яму, и телега подскакивает точно вслед.

– Хах! Нету скорости, нету жизни! – задорно усмехается молодой мужчина и поправляет шляпу, съехавшую на глаза. – С каждым днём ты становишься всё сильнее, Поркисс. Да и я, поди, тоже. Подозрительное дело, мне раньше казалось, что будет наоборот.

Солнце поднялось уже достаточно высоко к тому моменту, как они останавливаются.

– Правду говорят… – произносит возница, опуская взгляд на серебристо-коричневый каньон, расположенный далеко внизу от гладкого плато, на котором задержалась повозка. – Возделывай землю: ответит взаимностью. Даже если мы останемся, то проживём долго и счастливо. Будем возвращаться, Поркисс. Ну-ка, что мы необычного увидели за этот день?

Кабан протяжно сипит, неловко потоптавшись на месте. Возница скармливает ему отстёгнутый пучок травы и закрепляет новый прутик с приманкой у него на лбу с помощью бечёвы.

Откуда-то раздаётся еле различаемый ими стук колёс. В это трудно поверить с первых секунд, но, как подсказывает горький опыт, стоять и удивляться обычно некогда.

– Как это… – бегло заглянувший под свою неподвижную телегу, молодой мужчина теряется всего лишь на секунду, после чего одним прыжком возвращается на место и стискивает вожжи. – Это где-то под нами, слышал?! Поторапливаемся!! Скорей!!!

Проехав около километра по самому краю широкой дороги, нависшей над пропастью, они, в конце концов, отыскивают нарушителя привычной тишины. Недалеко от каньона оказалась потёртая автоматическая повозка с двумя пассажирами, рассчитанная человек на восемь, если судить по ширине и высоте чуть скошенного потолка.

– Срежем к ним отсюда, – объявляет возница и выбирает нужное направление к витиеватому спуску с плато, – время на нашей стороне.

Громыхания не удаётся избежать, и гости каньона быстро замечают крупное животное с бивнями, несущееся за ними по пятам. Из окна машины высунулась пухлая безусая рожица – мальчик лет двенадцати закатил истерику.

– Кипарисовый кабан, папа!! У нас мало шансов!

– Проклятье, что ему здесь понадобилось! – с придыханием восклицает грузный мужчина, сидящий за рулём, и треплет паренька за плечо, заставляя его розовые щёки сильно покачиваться. – Пора, сынок! В тайничке всё необходимое!

– Постойте! – окрикивает их возница. – Мы вам не враги! Кто вы и откуда?..

Толстый мальчик, словно его не услышав, высунулся из окна повторно, на этот раз – с коричневым ружьём под мышкой. Он медленно целится кабану промеж глаз. Преследователь оторопел и рванул на себя вожжи с протестующим воплем.

– Стой, не надо!!

Выстрел продырявил одно из его голубых колёс. Телега быстро приходит в непригодность, налетая на острый холмик. Мужчина открепляет её от седла и пересаживается на животное. Не собирался он терять драгоценный шанс.

– Чего медлишь, Лаго! – окрикивает сына машинист. – Со второй попытки точно выйдет!

И ребёнок прицеливается заново. Выглядят его действия так, словно он делал это множество раз и не один год. Краем ока он замечает человека в шляпе и широком плаще, потому что Поркисс наконец-то поравнялся с дребезжащей машиной. Однако угрожающего вида бивни вновь бросаются в оторопелые глазёнки, и хорошо заученный рефлекс срабатывает.

Второй раз прошумел выстрел; бивни слегка оцарапали машину сзади, а высокий человек в плаще и шляпе с криком вылетел вперёд и четырежды перекатился через бок, пока не растянулся на дороге вниз лицом.

– Молодчина, Лаго! – прорезает воздух торжествующий хохот водителя.

– Пап, тормози! – хрипло охает мальчик, убирая ствол из окна.

Сбитый ими человек отделался ушибами и ссадинами через порванные участки самодельной одежды. Приподнявшись на локтях, он издаёт короткий вопль, преисполненный досады, и из последних сил принимается ползти на четвереньках к упавшему зверю.

– ЧТО ЖЕ ВЫ НАТВОРИЛИ?!!

Старая машина остановилась, хозяева выбрались наружу.

– Не бойся, сынок, – дородный человек с чёрной окладистой бородой бредёт к пострадавшему осторожными шагами, – кажется, у этого парня не было с собой никакого оружия.

Возница оглядел своего питомца, не вставая с окровавленных колен, и обхватил огромную голову животного. Он поглаживает шерсть вокруг постепенно гаснущих жёлтых глаз. Нашёптывает одни и те же слова, стараясь не задохнуться от горечи.

– Я рядом, дружище… Я с тобой… У нас хорошие новости, и мы принесём их домой. Как и обещали…

– Ты… как, в порядке? – нерешительно его окликает бородатый водитель, соблюдая минимальную безопасную дистанцию в четыре метра. – Мы, наверное, можем чем-нибудь помочь?

Ему приходится подождать секунд пятнадцать, прежде чем незнакомец, наконец, поднимает на него свои немного потускневшие тёмно-синие глаза.

– Да. Наверное, ещё как можете. Давайте, разобьём здесь лагерь для жаркого и поговорим по душам.

…

Новые знакомые помогали шустро и с удовольствием, особенно улыбчивый бородач. Его толстый сын предпочитал постоять в сторонке, пока не получал очередной команды. Оба они оказались неплохими мясниками – при себе у них имелся достаточно широкий нож, чтобы разобрать полуторатонную тушу на порционные кусочки за каких-то три часа. Бывшему вознице оставалось только приготовить места и молча устроиться на одном из трёх пеньков вокруг жаровни, наименее широком в обхвате. Небо темнело медленно, и торопиться одинокой горстке людей было некуда.

– Можешь рассказать, как тебе удалось приручить такое опасное животное? – деликатно спрашивает бородач. – В деревнях кипарисовых кабанов называют «горбатой смертью».

– Поркисс попал ко мне совсем маленьким, – следует ответ из-под тёмной шляпы. – Три года я растил из него помощника, и мы стали друзьями.

– А какое дивное мясо получилось! – восхищается дородный собеседник, пережёвывая приличный кусок. – И кормил ты его, значит, как следует!

– Вижу, да. – Человек в шляпе и плаще сложил костистые кисти в замок.

– Да бери уже!.. Он тебя сам просит: бери меня, дружище, попробуй, какой я вкусный, нельзя тебе быть настолько худощавым при твоём росте! – двумя руками бородач протягивает ему большую порцию, и тот её принимает в нерешительности.

Мальчик оказался в замешательстве перед своей тарелкой. Разрешение на трапезу ему сможет дать только хозяин добычи, но никак не отец, ухитрившийся упустить из виду несколько важных деталей перед тем, как скомандовать «Пли!». Бывший возница зажмуривается и с силой отрывает зубами лоскут от хорошо пропёкшейся плоти. Пережевав, он продолжает откусывать снова. И снова… Паренёк расценивает его поведение как знак молчаливого согласия и тоже приступает к ужину.

Насытившись, человек в шляпе и плаще оказался готовым поведать путешественникам свою историю и намерения, с которыми решился на преследование. Выслушав его, водитель показал ему на заранее вынесенную палатку и спокойно назначил время для общих сборов.

Кроха терпеливо дожидалась своего отца, свернувшись калачиком на подоконнике, застеленном тканью. Предзакатное солнце ещё не успело вытащить всех лучей из гигантской замшелой кроны, как за дверью послышались шаги.

– Таллочка, я вернулся! – вошедший великан снимает шляпу и подзывает ребёнка к себе. – У меня для тебя очень большой сюрприз, иди сюда поближе!

– Ты пришёл! – вскликивает девочка и осторожно соскальзывает на пол, после чего принимается лепетать в ужасающей спешке. – Ура! У меня то-о-оже сюрприз! То-о-оже! Хочу первая!

– Серьёзно? Я тебя слушаю.

Таллочка смеётся в ладони.

– Птичка поклевала Камиллу и уронила в реку. Я тут не виновата…

– Птичка? – мужчина поднимает брови. – Вы что, гуляли снаружи?

– Не-е-е! Только выглядывали. А потом птичка извинилась. И накормила меня конфетами! Вкусные! Долго их ела.

– Что? Какие ещё конфеты? Ты мне что-то недоговариваешь.

– Да… было две всего, а жева-а-ала долго. Сладкие-пресладкие! Я написала на фантике слово «Спасибо». И приделала обратно ей на ножку. А потом она улетела. Папа Веймар, я всё сделала правильно?

Молодой мужчина оглядывается на потолок, стараясь переварить услышанное, и отвечает медленным кивком.

– Да, думаю, у тебя получилось всё, как надо. Знаешь,… мой сюрприз, он почти…

– Расскажи сюрприз! Расскажи его в этот дом! – девочка задорно подпрыгивает на месте.

Папа Веймар заканчивает предложение.

– Мой сюрприз очень похож на твой. Меня тоже накормили, кое-что забрав. Даже ещё осталось. Завтра нам обоим пригодятся силы, потому что мы переезжаем из нашего дома. Будем жить среди людей. Таких же, как мы. Ты меня понимаешь?

– Да, папочка! Очень хороший сюрприз! Мы так и хотели!

– Поешь вот это, – широкая ладонь извлекает из-за пазухи рубахи свёрток, – собираемся сегодня же, и нужно будет много чего делать.

– Вкусно пахнет! – Таллочка охотно принимает угощение. – Тут много. Я поделюсь с Поркиссом?

Почувствовав недавнюю тоску, великан усаживается на пол рядом с дочкой, уже разрывающей бумагу.

– Поркисс немного не дождался нашего переезда. Так же, как и Камилла. Зато это, как раз, от него. Если тебе много, можешь отложить на завтра.

Лиловатые глаза Таллочки немного погрустнели. Но она продолжает бережно выщипывать коричневые кусочки из отверстия в бумаге.

– Ему было с нами скучно, да? – тихо спрашивает она. – Я не обижаюсь. Пусть идёт, куда хочет. С людьми ему… будет ещё хуже.

Отец почувствовал немалое облегчение от её слов, перед тем, как подняться с пола.

– Ты права.

Закончив ужинать, девочка идёт к плетёному шкафу на поиски шляпки и накидки. По фасону они, конечно, отличались от отцовских, но ненамного.

Дата добавления: 2015-10-21