бояться этого слова) к действию или идентифицировались с ним. Не
является ли действие искомым третьим или искомым синкретом, кото-
рый имеет вполне отчетливый онтологический статус и гносеологиче-
ский смысл? С.Л. Рубинштейн в 1940 году высказал идею о том, что
действие - это единица анализа психологической реальности, "кле-
точка", из которой могут быть выведены все психологические процес-
сы. К сожалению, он в дальнейшем не развивал эту идею. Она получи-
ла развитие в исследованиях Н.Д. Гордеевой и В.П. Зинченко. Иссле-
дования структуры и порождающих свойств действия неожиданно для
самих исследователей привели к существенному, с точки зрения мето-
дологии науки, результату. Чем богаче и дифференцированное оказы-
валась структура деятельности и структура действия, тем меньше они
походили на свои традиционные трактовки, тем беднее оказывались
исходные концептуальные схемы, использовавшиеся для их описания.
Представления и модели, например, структуры действия стали напол-
няться (и переполняться) коммуникативными, когнитивными, ре-
флексивными, смысловыми, целеполагающими, личностными черта-
ми и свойствами. Это происходило по мере того, как в сферу исследо-
ваний включались наряду с утилитарными, исполнительными актами
действия перцептивные, мнемические, умственные и рефлексивные, а
также по мере перехода от анализа непроизвольных, реактивных актов
к действиям, направляемым волей, осознанным, произвольным - в
пределе - свободным, творческим. Приходится только удивляться,
что в действии еще остается место для собственно исполнительной
части. Эти когнитивные образования А.В. Запорожец называл внут-
ренней картиной движения. Между прочим, Л.С. Выготский в своем
анализе "Гамлета" дал анализ внутреннего строения, внутренней кар-
тины катастрофического действия, анализ внутреннего движения, ве-
дущего к нему. Следовательно, действие, представляя собой внешнюю
форму, обладает внутренней формой. Когда в качестве последней вы-
ступает слово, действие становится произвольным, а в пределе - сво-
бодным. В Древней Руси, да и в других культурах употребляли термин
"духовное" или "умное делание". Это такой же кентавр, как "умная
душа". Кстати, они эквивалентны по своему смыслу.
Попробуем обернуть внешнюю и внутренюю формы. Возьмем в
качестве внешней формы слово. Оно может быть вполне эквивалент-
ным действию, замещать действие, быть действием. Например, пред-
ложение руки и сердца - это не просто информация, содержащаяся в
высказывании. Это действие, акт, поступок. Ведь недаром С. Эйзен-
штейн назвал голос "звуковой конечностью", то есть средством дальне-
го или ближнего действия. Если оставить в стороне случаи полного
совпадения действия и слова и обратиться к обычному осмысленному
высказыванию - слову, - то оно имеет не менее богатую внутреннюю
форму, чем действие. Разумеется, ее составляющей выступает и "образ
мира в слове явленный" (Б. Пастернак). Внутренняя форма слова была
достаточно полно эксплицирована Г. Г. Шпетом в книге с таким же
названием еще в 1927 г. Благодаря тому, что действие также выступает
в качестве существенной составляющей части внутренней формы сло-
ва, последнее приобретает черты предметности, осмысленности, ак-
тивности. Оно полагает себе реальную цель, становится свободным.
Истинно свободное слово самодостаточно, оно не нуждается ни в каких
внешних подпорках (авторитетах), оно богато и убедительно своим
внутренним содержанием. Это не исключает того, что оно может быть
пустым или "полым".
Свободное действие и свободное слово имеют богатое, а не нищее,
внутреннее пространство или, как сказал бы О. Мандельштам, "про-
странства внутренний избыток". Этот избыток является условием ав-
тономии, свободы и достоинства личности, источником новых культур-
ных форм, а не только местом ассимиляции, присвоения или интерио-
ризации уже существующих.
Если вернуться к теме нашего обсуждения, то наиболее перспектив-
ной задачей является разработка теории свободного действия, являю-
щегося источником формирования и развития ответственного сознания
и независимой личности. Мы еще обсудим возможные пути решения
этой задачи.
Вместе с тем, возникла новая ситуация, в которой деятельность и
действие продолжают выполнять многие методологические функции.
Но вместе с этим обновился и старый многообещающий предмет пси-
хологического исследования - сознание.
Перспективы их взаимоотношений видятся нам в настоящее время
поливариантными. Первый вариант состоит в полном переходе к ново-
му предмету исследования. Второй вариант предусматривает парал-
лельные конкурирующие между собой исследования деятельности и
сознания. Третий же вариант можно назвать синтетическим, так как
он может предусматривать поэтапное включение методов и результа-
тов деятельностного подхода в исследование сознания. По нашему
мнению, третий вариант в наибольшей степени соответствует тому, что
мы говорили о поверхностных и глубоких истинах и результатах их
преодоления. Например, способ рассмотрения действия как единицы
анализа психического может продолжать все также оставаться одним
из краеугольных психологических положений. Из действия действи-
тельно можно вывести многие свойства сознания, восприятия, памяти,
мышления, эмоций, личностных качеств и т.п. Однако стоит ли при-
сваивать всем этим очень разнообразным и сложным феноменам дея-
тельностный ярлык? Ведь рождаясь внутри предметно-практической,
коммуникативной деятельности, эти процессы и функции приобрета-
ют значительную автономию, сами становятся движущими силами
развития человека. Обратный ход к действию часто становится очень
затруднительным и грозит известными натяжками. Таким образом,
изучение деятельности с необходимостью ведет к проблематике созна-
ния, а исследования действия могут быть органично включены в иссле-
дования феноменов сознания.
3.2. Сложность предмета и редукционизм
В ходе исследований деятельности и практического использования
их результатов возникают серьезные методологические проблемы, об-
суждение которых помогает определять направление и методы даль-
нейшего изучения. Нам хотелось бы наметить некоторые новые про-
блемы психологического анализа деятельности и выявить трудности,
имеющиеся на пути такого анализа. Для этого и необходим анализ
широко распространенных в современной психологической науке форм
редукционизма. Именно трудности анализа деятельности рождают эти
формыредукционизма.
НЕЙРОФИЗИОЛОГИЧЕСКИЙ РЕДУКЦИОНИЗМ. Как психоло-
гия, так и физиология мозга представляют собой достаточно развитые
и самостоятельные области научного знания. Каждая из этих наук
имеет свой предмет исследования, разрабатывает собственные теории,
методы и технику эксперимента. В истории обеих наук наблюдались
различные типы взаимоотношений, которые несколько упрощенно
можно обозначить как отношения притягивания, параллелизма и от-
талкивания. Опыт истории свидетельствует, что контакт между пси-
хологией и физиологией приносит им больше пользы, чем вреда, хотя,
по-видимому, неправильно было бы не замечать последнего. В связи с
этим важно отдать себе отчет в том, какие отношения между этими
науками следует развивать, а какие - преодолевать.
Крайне распространенным является печальный, но тем не менее
поучительный, опыт ряда психологических направлений, которые, об-
ращаясь к физиологии, утрачивали предмет своего исследования -
реальную психическую деятельность - и пытались обрести твердую
почву или собственную "физику" в физиологии мозга. В этом нет
большой беды, если дело ограничивается лишь подменой одной реаль-
ной области исследования другой, не менее реальной, скажем, когда
психолог меняет объект исследования, например после изучения про-
цесса запоминания у человека начинает изучать память на нейронном
уровне. В этом случае нужно помнить лишь, что мы пока не знаем,
каковы реальные взаимоотношения этих сфер исследования. Много
хуже, когда происходит вербальное отождествление двух различных
реальностей или даже подмена психологической реальности вымыш-
ленной квазифизиологической реальностью. Таких примеров множе-
ство. Это установление изоморфизма между представляемыми конфи-
гурациями и электрокортикальными полями, постулат о тождестве
между действием и рефлексом, образом и акцептором действия (или
сенсорным синтезом), речью и второй сигнальной системой. В таких
случаях исходят из невысказываемой предпосылки о том, что психоло-
гическая реальность подчинена физиологической, хотя она может слу-
жить предметом объективного изучения, но все же подчиняется зако-
нам физиологии. Едва ли это положение может служить надежной
платформой сотрудничества психологии и физиологии. А.Н. Леонтьев
писал: "Сейчас мы уже не можем подходить к мозговым (психофизио-
логическим) механизмам иначе как к продукту развития самой пред-
метной деятельности" [8, с. 107]. Такое понимание помогает верно
ориентировать поиски формирующихся физиологических функцио-
нальных систем, или "подвижных физиологических органов". Вместе
с тем обращение к поискам физиологических механизмов не может
быть оправданным на любом уровне психологического анализа пред-
метной деятельности. А.Н. Леонтьев, разумеется, прав, говоря далее о
том, что "выделение в деятельности действий и операций не исчерпы-
вает ее анализа. За деятельностью и регулирующими ее психическими
образами открывается грандиозная физиологическая работа мозга"
[8 ]. Эта, как нам представляется, в принципе бесспорная, но несколько
преждевременная, апелляция к физиологии нередко с энтузиазмом
принимается психологически мыслящими физиологами или физиоло-
гически мыслящими психологами. Они в большинстве случаев из глу-
бин собственного духа извлекают некие конкретные физиологические
механизмы высших психических функций, а проще говоря, заменяют
содержательные в своем контексте психологические понятия и терми-
ны псевдофизиологической фразеологией. Логика этих подмен и заме-
щений, как правило, довольно проста. Алгоритмам внешней предмет-
ной деятельности ставятся в соответствие алгоритмы и программы ра-
боты мозга. Психологическое строение развитых форм внутренней
деятельности остается за пределами исследования. Источником и про-
образом подобных замещений по-прежнему является идея, выдвину-
тая В. Келером, об изоморфизме внешнего (оптического), внутреннего
(феноменального) и мозгового полей. В новых вариантах изоморфиз-
ма для простоты дела среднее звено опускается. Такому же "упроще-
нию" служит игнорирование содержательной, предметной стороны де-
ятельности. После серии подобных упрощений остается в качестве
объекта психофизиологического исследования поле сигналов и поле
реакций. В итоге получаются произвольные конструкции работы моз-
га. Подобный способ исследования совершенно справедливо обозначен
А.Н. Леонтьевым как физиологический редукционизм.
Высказанные соображения по поводу такого способа решения пси-
хофизической проблемы вовсе не означают, что психическое должно
быть обособлено от работы мозга. Более подробно эта проблема будет
рассмотрена в дальнейшем. Здесь мы лишь воспроизведем стратегию
ее решения, сформулированную в теории деятельности. Средством
реализации той или иной деятельности являются определенные "дина-
мические силы" или "функциональные органы нервной системы",
звенья которых представляют собой различным образом взаимосвязан-
ные реакции. Еще Л.С. Выготский рассматривал проблему локализа-
ции психических функций как проблему отношения структурных и
функциональных единиц в деятельности и подчеркивал значение из-
менчивости функциональных связей, а также возможности образова-
ния сложных динамических систем, которые интегрируют ряд элемен-
тарных функций и определяют конкретную форму деятельности.
Впоследствии А.Н. Леонтьев, анализируя многочисленные исследова-
ния процесса формирования отдельных познавательных действий, от-
мечал, что они складываются прижизненно и что их первоначально
развернутые эффекторные звенья редуцируются и в сформированном
виде представляют собой единый интрацентральный мозговой процесс.
С тех пор как были написаны эти слова, появились значительно более
тонкие и чувствительные методы регистрации эффекторных компо-
нентов познавательных процессов (в частности восприятия и мышле-
ния) и их электрофизиологических коррелятов. Благодаря этому мно-
гие "внутренние" действия, казавшиеся свернутыми и лишенными эф-
фекторных компонентов, при использовании более чувствительных
методов вновь стали "внешними" и доступными для инструментального
психологического исследования. Не менее важно и то, что в психофи-
зиологии и нейропсихологии появились методы, дающие возможность
выделить отдельные функциональные системы, реализующие те или
иные виды познавательной деятельности, в том числе и сложившиеся.
Благодаря этим методам оказывается возможной достаточно четкая и
объективная дифференциация таких познавательных действий, как
обнаружение сигнала, формирование образа, идентификация, опозна-
ние в двух его формах: сукцессивное (многоактное) и симультанное
(одноактное), информационная подготовка решения. Эти различия
установлены на основе пока небольшого числа объективных показате-
лей: электроокулограммы (ЭОГ) - как показателя функциональной
системы, обеспечивающей внешнее сканирование окружения; элект-
роэнцефалограммы (ЭЭГ) - как показателя функциональной систе-
мы, обеспечивающей преобразование ранее сформированных опера-
тивных единиц восприятия и образно-концептуальных моделей окру-
жения; электромиограммы (ЭМГ) нижней губы - как показателя вер-
бального перекодирования, осознанного планирования предстоящих
действий и оперирования вторичными или вербальными моделями.
Разработана методика идентификации тех или иных познавательных
действий и поведения регистрируемых функциональных систем. Ин-
формативными признаками при выполнении указанной идентифика-
ции служат: длительность и степень активизации той или иной функ-
циональной системы, способ и характер связей между ними. Получен-
ные данные дают обнадеживающие результаты. Несомненно, что уве-
личение номенклатуры регистрируемых показателей, усовершенство-
вание техники регистрации и математической обработки получаемых
результатов не только повысит надежность идентификации, но и даст
возможность анализировать состав функциональных систем, реализу-
ющих такие формы познавательной деятельности, относительно стро-
ения которых пока нет добротных психологических гипотез. Вместе с
тем, из этих исследований становится все более очевидным, что поиски
реальных физиологических механизмов психических функций наибо-
лее продуктивны в тех случаях, когда последние рассматриваются как
формы предметной деятельности. Более того, в приведенном исследо-
вании явственно выступило и то, что внутренние формы психической
деятельности, реализующиеся на базе физиологических механизмов,
существуют лишь как промежуточные отрезки и моменты деятельно-
сти. Резюмируя, нужно сказать, что результаты психологического изу-
чения как внешних, так и внутренних форм перцептивной, мнемиче-
ской и умственной деятельности, будучи достаточно определенными в
контексте психологии, для физиологии живого мозга должны высту-
пать в качестве отправной точки исследования, своего рода рабочей
гипотезы.
ИНФОРМАЦИОННО-КИБЕРНЕТИЧЕСКИЙ РЕДУКЦИО-
НИЗМ. В рамках кибернетики при решении задач моделирования по-
знавательных процессов возникли теоретико-информационный и опе-
рационально-кибернетический подходы к описанию поведения, в том
"i""f-
..,>* "ч.'.
^ Мц
числе и человеческой деятельности. В немалой степени этому способ-
ствовали лаконизм, элегантность и кажущаяся универсальность прин-
ципов кибернетики и теории информации. В основе обоих подходов
был заложен вполне банальный со времен Ж. Ламетри ход мысли:
нужно сравнить возможности человека и машины. Изменились лишь
сравниваемые свойства. Однако в качестве эталонов для сравнения
по-прежнему в основном брались свойства машины, а не человека. В
самом деле, и до настоящего времени компьютер характеризуется дву-
мя основными свойствами: емкостью памяти и быстродействием. В
описаниях человеческого поведения стали мелькать такие понятия,
как "канал", "кодирование", "декодирование", "пропускная способ-
ность". В психологической литературе стали обычными схемы линей-
ного преобразования сигнала. Основным понятием кибернетического
подхода в психологии стали понятия оператора преобразования и эле-
ментарной операции. Эти понятия использовались не в психологиче-
ском значении способа действия, а в техническом значении. В резуль-
тате подобных концептуальных миграций, как заметил Л. Кауфман,
каждый инженер, читавший К.Э. Шеннона, был готов применить тео-
рию связи для решения психологических проблем, как только он услы-
шал о существовании психологии.
При своем зарождении кибернетический подход сулил очень мно-
гое, в том числе и возможность получения количественных оценок
различных информационных процессов - пропускной способности
каналов приема информации, информационной емкости памяти, ско-
рости преобразований входной информации и т.п. Совершенно естест-
венно, что концептуальная схема кибернетического подхода была так-
же использована инженерной психологией, и многие исследования,
выполненные в этой научной области, сделали его более конкретным и
осязаемым. При информационно-кибернетическом подходе, особенно
на первых порах, фетишизировались количественные данные, однако
в подавляющем большинстве случаев отсутствовала сколько-нибудь
достоверная психологическая квалификация исследуемых процессов.
Последние интерпретировались в терминах кибернетических моделей
сложных систем, обладающих поведением.
В контексте операционно-кибернетического подхода возникло
представление о сложном поведении, в том числе и о высших психоло-
гических функциях как о совокупности элементарных операций. Иг-
норирование других единиц анализа, а именно деятельности и дейст-
вий, развитых в контексте каузально-генетической методологической
схемы Л.С. Выготским, А.Н. Леонтьевым, Ж. Пиаже и др., неизбежно
привело к тому, что был введен постулат об аддитивности элементар-
ных операций. Заметим, что задача выявления структуры сложней-
ших психических образований предстала для представителей операци-
онно-кибернетического подхода как задача сложения элементарных
операций.
9-547 129
Излишне добавлять, что каждая операция исследовалась отдельно,
т.е. по существу как самостоятельное действие. Следовательно, в обе-
их разновидностях кибернетического подхода не учитывалось наибо-
лее ценное достижение генетического метода, именно обнаружение
взаимопереходов одних единиц в другие (например, действия в опера-
цию) в ходе развития деятельности, а соответственно, и возможные
изменения структуры последней. Это обусловило невозможность ис-
пользования в практических целях большого числа результатов раз-
личных измерений пропускной способности каналов, связывающих
воспринимающую, решающую и реагирующую системы. Модели раз-
личных видов деятельности, предложенные на основе подобной мето-
дологической концепции, также часто оказывались непригодными для
прогноза затрат времени и эффективности их осуществления.
Сказанное не означает, что ориентация на количественные оценки
информационных процессов была бесплодна. Эти оценки нужны для
описания и моделирования процесса взаимодействия человека и маши-
ны. Все дело в том, насколько этим оценкам можно доверять и опирать-
ся на них при организации такого взаимодействия. Тем не менее,
несмотря на отмеченные изъяны, разработку кибернетического подхо-
да следует расценивать как шаг вперед не только в инженерной, но и в
общей психологии.
К настоящему времени информационно-кибернетический и опера-
ционно-кибернетический подходы уже утратили свою первоначаль-
ную универсальность. Всеобщие принципы постепенно превратились
в частные методические приемы исследования, в способы обработки и
представления полученных результатов, равноправно существующие
наряду с другими. Уже в начале 60-х годов наметились перемены в
интерпретации информационного подхода к теории восприятия. Это
выразилось прежде всего в изменении и некоторой психологизации
термина "операция", да и сам подход стали обозначать как "информа-
ционно-процессуальный", или "информационно-генетический".
Чем больше проводилось экспериментов, тем отчетливее осознава-
лась невозможность моделирования психики "в лоб" на основе "инфор-
мационно-процессуальной" парадигмы. Неудачей закончилась первая
программа создания перцептрона, проект разработки "Универсального
решателя проблем". Многим исследователям стало ясно, что еще по-
требуются годы кропотливого экспериментального труда. Практики
же проектирования систем искусственного интеллекта в 70-х годах
перешли из наступления в оборону, предложив миру проект создания
экспертных систем. Мы говорим об обороне, т.к. в этом проекте не
были решены фундаментальные проблемы создания искусственного
интеллекта. Он являет собой скорее ловкий ход, позволяющий соче-
тать опыт решения экспертных задач человеком с традиционными
техническими решениями. Разработка же фундаментальных проблем
создания искусственного интеллекта была оставлена на потом, вклю-
чена в проекты создания компьютеров 5-го, 6-го и последующих поко-
лений.
Основное значение кибернетического подхода для инженерной и
экспериментальной психологии состояло в том, что в этих науках вы-
росла техническая вооруженность, культура анализа, обработка и ин-
терпретация полученных результатов. Использование компьютера на
линии эксперимента создало основания для развития своего рода инду-
стрии в психологических исследованиях. Новые явления и факты бла-
годаря этому сейчас проверяются и перепроверяются во многих лабо-
раториях одновременно. Лишь на этой основе возможно получение
добротных и достоверных количественных оценок существенных со-
ставляющих деятельности.
Информационно-кибернетический редукционизм - сравнительно
безобидная форма подмены объекта психологического исследования.
Психологи довольно быстро обнаружили, что модели, модели, моде-
ли... не более, чем слова, слова, слова... Справедливости ради нужно
сказать, что инженеры и математики все чаще и чаще сами отказыва-
ются от своего рода кибернетической мифологии и переходят к иссле-
дованию реальной психической деятельности.
ЛОГИКО-ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ РЕДУКЦИОНИЗМ. В педагоги-
ческой психологии было выполнено большое число работ, объединен-
ных общей идеей (возникшей не без влияния кибернетики) алгоритми-
зации и программированного обучения. Авторы этих работ, наивно
полагая, что результат воспроизводит причину, характеризовали
структуру внутренней умственной деятельности как подобие алгорит-
мам внешней практической деятельности, в соответствии с которыми
организовывался процесс обучения. Своеобразная польза этих работ
состояла в том, что они своей безответственной наивностью лишь под-
черкивали и обнажали отмеченное выше противоречие. Деликатно
сформулированный тезис о сходстве общего строения превратятся в
этих работах в постулат о тождестве строения внешней и внутренней
деятельности.
Значительно сложнее обстоит дело с различными формами логиче-
ского редукционизма. К нему приходили и приходят действительно
выдающиеся психологи, много сделавшие в том числе и для развития
теории деятельности. У таких авторов очень не просто обнаружить
логику подмены объекта исследования. Более того, в ряде случаев
подобные подмены не лишены изящества. Проанализируем с этой
точки зрения некоторые работы Ж. Пиаже, который предложил (со-
вместно с Б. Инельдер) интересный вариант трактовки памяти как
деятельности [9].
Авторы, рассматривая развитие памяти, исходили из известного
тезиса о непрерывности этапов схематизации, распределенных между
тремя типами памяти (опознание, реконструкция, воспоминание).
Первый этап начинается с элементарного опознания, связанного с по-
ложением или повторением рефлекторного акта (например, у грудного
ребенка) или навыка, находящегося в процессе формирования, кото-
рый продолжает рефлекс. Он содержит промежуточный уровень, а
именно опознание через ассимиляцию уже приобретенной схемы (уз-
навание значимых индексов, связанных с навыками и сенсомоторным
интеллектом). Высшей точкой в опознании классов и различий явля-
ются пробы узнавания в задачах выбора. Второй тип (реконструкция)
характеризуется преднамеренным воспроизведением действия и его
результата. Это припоминание начинается с сенсомоторной имита-
ции, которая, согласно Ж. Пиаже, является источником мысленного
образа. Затем следует воспроизведение изолированного, но не полно-
стью схематизированного действия вместе с реконструкцией его ре-
зультата, например, восстановление объекта или конфигурации; нако-
нец, последняя для второго типа стадия - восстановление схематизи-
рованного действия. Третий тип (воспоминание) просто иллюстрирует
способ, при помощи которого образ-воспоминание (или "интериоризи-
рованная реконструкция") подменяет реконструкцию в актах пред-
ыдущего типа. Сюда относятся три последних уровня памяти: образ-
воспоминание схематизированного действия, образное припоминание
несхематизированного действия (имитация, интериоризированная в
образе), припоминание объектов или событий, внешних по отношению
к действию.
Все эти уровни, от более элементарных до более утонченных, под-
тверждают, согласно Пиаже, существование общего функционального
механизма, т.е. "включение воспоминания в схемы, которые охваты-
вают и двигательные схемы, свойственные навыкам, и высшую схема-
тизацию, зависящую от интеллекта и операций, которые его характе-
ризуют" [9, с. 460]. Этот общий механизм позволяет перейти "неза-
метными переходными ступенями" от рефлекторного повторения к
высшим формам припоминания, которые объединены со схемами опе-
раций и зависят в конечном счете от действия.
М. Дайан, реферируя концепцию памяти Ж. Пиаже и Б. Инельдер,
отметил, что введение перечисленных ступеней выгодно отличает их
концепцию от дихотомической и спиритуалистической концепции
А. Бергсона. Вместе с тем М. Дайан сомневается в непрерывности дей-
ствия генетических факторов. Он справедливо замечает, что в этой
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 29 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |