Созидая на краю рая. Пролог 4 страница

– Я могу узнать подробности произошедшего? – снова стучу пальцами по стеклу в окне администрации, возвращая внимание женщины, едва успевшей закрыть глаза, к себе.

– Сейчас нет. К шести здесь будет доктор Маслоу – он ведёт историю болезни вашего сына, у него и расспросите.

– Я могу его увидеть? – прерываю речи администраторши, смотрящей на меня после этого вопроса с укоризной и сухо утверждающей:

– Нет! Это запрещено!

– Прошу вас, на пять минут! Пожалуйста!

– Мисс Мейсен, я повторяю, подобное запрещено! Вашему сыну нужен полный покой и надлежащий уход, чтобы прийти в себя…Он находится в после реанимационной палате!

– Вы считаете, что мать нанесёт вред своему ребёнку? Разве она не обеспечит тот самый «полный покой»?

– Мисс Мейсен, я сама мать, и прекрасно понимаю ваши чувства, но поверьте, я не могу. Это запрещено…

– Вы просто не хотите, – гляжу на неё убийственным и жалостливым взглядом, сдерживая слёзы. – Пять минут не лишат вас работы, а я сегодня едва не потеряла своего ребёнка…

Администраторша задумывается, и я с волнением наблюдаю за тем, как она поджимает губы, оглядываясь по сторонам. Уповаюна милость Всевышнего.

Так проходит около пяти минут, пока она не отрывается от своих помыслов, и воровато оглянувшись напоследок, встаёт из-за стойки, огороженной стеклом, выходя ко мне навстречу:

– Десять минут, мисс Мейсен, ни больше.

– Десять? – смотрю на женщину глазами полными собачьей благодарности. Она отрешённо кивает и ведёт меня за собой по коридорам клиники. Следую за ней, не произнося ни слова, и лишь изредка всхлипываю то ли от счастья, что увижу своего мальчика, то ли от горя, вспоминая про его борьбу за жизнь. Нет, он сильный, он выкарабкается. Он мой сын, он такой же как я, в нём моя кровь и мои гены. Я люблю его и надеюсь, что этой любви хватит для того, чтобы уберечь его, спасти и придать сил в этой нелёгкой борьбе. Как же я хочу, чтобы он победил Костлявую! Я приложу все собственные силы, но решающий ход за ним. Если он справится, противостоит ей, то всё наладится. Если же нет, то я потеряю его…потеряю своего мальчика…

Администраторша замирает у какой-то синеватой двери с надписью «Посторонним вход воспрещен», и пропускает меня внутрь. Едва вхожу, за моей спиной захлопывается та самая дверь.

Женщина стоит у стены, делая вид, что разглядывает засохшие капельки краски на ней, быстро кивая мне в сторону большой белой кровати, где лежит моё сокровище.

Будто во сне двигаюсь по направлению к сыну – подсознательно понимаю, что просто оттягиваю тот момент, когда увижу его в подобном состоянии.

Обзор открывается после третьего шага. Вижу знакомое детское личико, ещё вчера так мило улыбающееся: оно слишком бледное, а закрытые сиреневые веки скрывают небесные глаза. Он выглядит словно фигурка, вылепленная из воска. Нереальный, недвижимый, и практически прозрачный. Мой бедный маленький мальчик, сыночек! Белокурые волосы скрываются за общей бледностью его тельца и кроватных простыней – выбеленных до блеска и накрахмаленных. Его ручки лежат по бокам, поверх одеяла, которым он накрыт до груди. Из-под него виднеется больничная пижама в синий горошек.

Его кровать окружают многочисленные приборчики, издающие разные звуки. Его руки окутаны полупрозрачными белоснежными трубками, по которым течёт какая-то жидкость. Места входа иголок в нежную детскую кожу скрыты пластырем…

Зачарованно смотрю на всё это, будто смотрю фильм ужасов в кинотеатре, а не на собственного ребёнка.

– Энтони, – срывается с губ тихий шёпот, когда я со всей осторожность опускаюсь на колени перед его кроватью, нерешительно приподнимая руку, чтобы погладить его лицо… Не знаю, что делать – он кажется настолько слабым, что вот-вот рассыплется на кусочки, едва я его коснусь.

– Сыночек, мама с тобой. Она всегда с тобой, – отбрасывая нерешительность и надеясь на лучшее, ласково прохожусь пальцами по его лбу и скулам. Чувствую холодок, коим они отзываются на мои прикосновения.

На глаза тут же наворачиваются сотни слёз, а рыдания давят глотку, грозясь вырваться из груди. В моей голове, моём сознании лишь один вопрос – почему он? Почему не я, почему не Каллен? Почему никто иной, а только он, он – моё маленькое солнце – вынужден терпеть весь ужас этой жестокой болезни?

Ему предстоит сложнейшая дорогостоящая операция, он практически лишён детства, которое проводит в больнице, да ещё и эти осложнения…

Я плохо помню то, что мне говорил доктор Маслоу вечером, поэтому тут же решаю спросить у него обо всём, едва увижу его снова.

– Мисс Мейсен, пять минут! – доносится голос из задней части помещения, и я сдавленно киваю, глотая слёзы. Женщина ведёт себя тихо, не напоминает о присутствии, да и мне сейчас это не важно. Мечтаю просто увидеть его глаза, открытые глаза и улыбку. Почувствовать его пульс и ощутить, как трепещет от радости его маленькое, здоровое сердечко.

– Малыш, мама найдёт выход, она вытащит тебя, вот увидишь! – наклоняюсь к его уху, не переставая поглаживать лобик, и шепчу эти слова. – Ты только не сдавайся, Энтони, ты очень сильный, тебе под силу всё. Не оставляй меня, сынок, пожалуйста! Я умоляю тебя, не бросай меня!

Всхлипываю, чувствуя, как лицо искажается гримасой боли от жалкого вида моего мальчика, и будто бы ожидая чуда, гляжу на монитор приборов. Ничего не меняется. Всё, как и прежде. Размеренная кривая пульса, аккуратное пиканье, подтверждающее то, что он жив, но никаких существенных изменений в его состоянии нет. Он не откроет глаза и не обнимет меня сейчас. Он не притянет меня к себе и не шепнет на ухо: «Я люблю тебя, мамочка!». Он не может даже взглянуть на меня своим ободряющим голубым взглядом, в котором читается ласка и доброта.

Почему-то в этот момент ощущаю всю безвыходность положения и собственное отчаянье. Здесь я не могу помочь. Я бессильна. Приходится только глядеть на всё это и сгорать заживо от диких переживаний и страхов. Всё, что я хочу, это то, чтобы он был жив, счастлив и любим. Я пожертвую своей жизнью, своими деньгами, здоровьем – всем чем угодно, лишь бы подарить счастливое будущее.

Сейчас всё кажется абсурдным: моя работа, мои походы в магазины, мой сон вдали от него – ничто не имеет смысла, если сегодня или завтра я потеряю его. Ни работа, ни книжки со сказками, ни какие другие причины. Он – самое главное, что у меня есть, неотделимая часть. Всё то время, что я провела дома или в супермаркетах, я должна была провести с ним. Краем сознания понимаю, что рассуждаю неверно, и что всё возможное делала для его спасения, начиная от походов по городским банкам и нотариальным конторам и кончая согласием на роль любовницы Каллена, деньгами которого я и оплатила сегодня огромнейшую сумму за операцию. Но как это обычно бывает в подобных случаях – когда смерть совсем рядом с тем, кто тебе дорог – ты переосмысливаешь каждую минуту, прожитую без этого человека, представляя, что сделал бы с ним, и как бы наверстывал сейчас потерянное безвозвратно время. Это мазохизм чистой воды, но ничего другого я не могу сейчас и представить. Мне больно, страшно, обидно – за него. За то, что ему всего четыре, а он уже знает, что такое боль, болезнь, клиника и смерть. За то, что он каждый день, открывая глаза, боится, что уже через минуту не сможет это сделать (однажды он рассказал мне об этом страхе). Не стоит забывать также обо мне – для меня всё это за гранью реальности – было, по крайней мере. Сейчас я понимаю, что все мы не вечны, и судьба может повернуть всё так, что никто и не сможет помочь….

И всё же я не перестаю молиться.

Смотрю на бледное лицо сына, трубки, которые прикованы к его телу, приборы и понимаю, что для меня есть и будет единственным и непоколебимым миром. Мирозданием.

Мой ребёнок.

Мой мальчик.

Мой Энтони.

Моё время пребывания в палате сына кончается, и под предупреждение от медсестры, поднимаюсь с колен, наклоняюсь к ребёнку, целуя его в лоб, шепчу самые важные слова, которые шлю ему, надеясь, что смогу помочь:

– Я люблю тебя, солнышко!

С этими словами покидаю помещение, на ходу вытирая слезы. Направляюсь к комнате отдыха, решив провести остаток ночи там. Меня уже не интересует женщина, идущая следом за мной, и я замечаю её только в лифтовой кабинке. Решаю воспользоваться моментом, зная, как беспощадно время, и что его может просто не оказаться в будущем:

– Огромное вам спасибо!

– Не за что, дорогая, я всё понимаю, – она сочувственно хлопает меня по плечу, вытирая скупую слезинку на своей щеке. – Как только приедет Доктор Маслоу, сразу же направлю его к вам.

– Благодарю, – выдавливая едва заметную улыбку, выхожу из лифта на своём этаже и иду по свежевымытым коридорным плитами, которые мрачны и холодны. Иду к комнате отдыха, решив, что прямо сейчас накапаю ещё успокоительного и засну до утра.

Уже подойдя к знакомой двери, я ощущаю себя, словно в потустороннем мире, глядя на дверь бывшей палаты Энтони.

Слёзы катятся по щекам, а руки судорожно сжимаю кофту на груди, силясь унять режущую сердце боль. Я в мире, который зовётся жизнью, мире полном боли, страдания и зла. А ещё несправедливости…

Глупой и никчёмной несправедливости, которую ничем нельзя изменить или искоренить…

CОЗИДАЯ НА КРАЮ РАЯ. ГЛАВА 8

Сижу на софе в комнате отдыха, после прихода доктора Маслоу, и зачарованно смотрю на собственный мобильник. Он каждые три минуты предупреждает меня о непринятых сообщениях – ещё ночных – от Эдварда.

Мои нервы сейчас как струны, словно натянутые поводья – отпустишь, и всему придёт конец. Я переживаю за сына, но я так же переживаю за то, что с ним будет, если я прямо сейчас не поговорю с Калленом.

Наконец решаюсь это сделать, едва касаясь, нажимаю на дисплее кнопку «прослушать», и подношу приборчик к уху:

– Белла, пять минут десятого… Не забывай про правила! – содрогаюсь от его чёткого голоса в трубке, и вытираю слёзы рукавом кофты. Пытаюсь осмыслить то, что скажу ему при встрече, но никаких адекватных вариантов не следует. Решаю прослушать оставшиеся два сообщения, и внутри всё сворачивается в тугой узел от страха:

– Белла, не испытывай моё терпение, оно вовсе не безгранично. Я даю тебе последние три минуты, чтобы явиться в особняк! – убираю прибор от уха, смотрю на время прихода сообщения: 21.15. Прижимаю руку ко рту, подавляя рвотный позыв, и откидываю каштановую прядь за ухо. Пальцы трясутся дрожью как у эпилептика, пока я нажимаю на «прослушать» у третьего сообщения:

– Твоё время вышло, Изабелла Мейсен. Все твои перечисления будут аннулированы после полудня.

Это сообщение окончательно рушит мою нервную систему. Вижу на часах телефона половину десятого утра, и, хватая сумку, даже не удосуживаясь взглянуть в зеркало, бегу к выходу из больницы. Я должна быть с Тони, я должна поддерживать его, но если вся оплата аннулируется, ему точно не выжить.

На ходу, уже в лифтовой кабине, набираю номер Эдварда, дрожа, вслушиваюсь в длинные гудки. Считаю миллисекунды до того, чтобы услышать его голос. Удача сегодня явно не на моей стороне. Звонок автоматически отключается. Пробую снова – никакого результата.

Лихорадочно соображаю, что делать, замирая в холле больницы. Смотрю по сторонам, ища ответ. Внезапно взгляд натыкается на яркую вывеску рекламы магазина с медицинской техникой, и я улавливаю в самом низу адрес – «Констант-Стрит 79». Стрит. Улица. Ривер-Стрит 98!

Ответ приходит мгновенно, и не размышляя больше ни над чем, направляюсь к такси, стоящему у северного входа. Они всегда здесь стоят. Клиенты имеются.

– Куда едем? – голос водителя доносится до меня, словно бы из другой комнаты, а его глаза следят за каждым моим движением. Наверное, вид у меня даже хуже, чем я предполагала.

– Ривер-стрит 98, – повторяю не только для него, но и для себя.

– Собрались в турпоход? – его глаза смеются надомной, выражая то, что я что-то перепутала.

– Всмысле? – нахмуриваюсь, безуспешно набирая Каллена снова и снова.

– Ваш адрес – кромка северного леса?!

– Все правильно, – подумав минуту, говорю я. Вспоминаю предостережения Каллена о том, что не должна выдавать местонахождение дома. Верно, лес. Особняк стоит в лесу. Значит, придётся идти пешком – как раз это волнует меня сейчас меньше всего.

– Платить чем будете? – водитель все ещё не заводит мотор, сомневаясь, что у меня есть деньги. Я тоже сомневаюсь, но порывшись в сумке, достаю две мятые купюры по двадцать долларов:

– Хватит?

– Вполне,–он хмыкает и поворачивает ключ зажигания. Машина отзывается жужжанием, а шины с визгом съезжают с парковки, вывозя меня на трассу.

За окном мелькает апрельский пейзаж – теперь уже жарко – а мой телефон теряет последние запасы зарядки, пока я беспрестанно названиваю Эдварду. Надеюсь, что смогу сломать его нежелание отвечать. Чтобы отделаться от моих звонков, нужно лишь ответить.

Одновременно в голове сотни мыслей о Тони. О том, как он и что с ним будет. Я снова видела его с утра, пока говорила с доктором Маслоу. Ему не лучше и не хуже. Он в коме. Он якобы спит. Джеймс не может дать мне точных ориентиров того, что мой сын поправится, но и о том, что он умрёт, тоже ничего не говорит. Я мучаюсь неизвестностью, а тут ещё и Каллен. Счета. Вот чёрт! Если они действительно аннулируются – это будет катастрофа. Донора мне так быстро не найти, да и местная клиника вышвырнет нас на улицу за неоплату.

– Приехали, – в который раз повторяет водитель, но я слышу его только с третьего раза. Рассеянно киваю, отдавая ему свои скудные сбережения, и выхожу на воздух. Лес шумит от ветра, и кажется устрашающим. Деревья вековые, статные. Непоколебимые и неприступные. За ними не видно солнца – их кроны так высоки и густы. Машина отъезжает, и я остаюсь одна посреди дороги у леса, оглядываясь в поисках того самого поворота, куда сворачивал Эдвард позавчера.

Не нахожу его.

Задыхаясь от волнения, я бегала от одной стороны дороги к другой, пока всё же не нашла то, что искала. Всё дело в том, что дорога заслонена ветками елей, и поэтому, если хорошо не присмотреться, заметить её невозможно. Ухмыляюсь, восхваляя такую простую систему защиты. Утверждение верно: всё гениальное – просто!

Бреду сквозь грязь после дождя, огибаю острые ветви деревьев, и для опоры хватаюсь за смолянистые стволы сосен. Смола остается на мне, словно мёд. Всё: руки, одежда и даже волосы – я словно леший, или неудачный сборщик этой горючей жидкости.

Но это не самое худшее. Потому что пройдя пару метров по неезженой дороге, я падаю, и, оказавшись в хвое, действительно вижу, как она облепляет всё моё тело. Вот теперь я точно лесной дух. Только уж слишком измученный, и без конца рыдающий.

Как Эдвард умудрился здесь проехать?

Данная мысль заставляет меня остановиться и оглянуться. Нет, я иду не туда. Каллен проехал к дому на машине, а не направился пешком. По этой полной бугров и корней дороге не проедешь даже на внедорожнике.

Чертыхаясь, выбираюсь из этого леса, снова оказываясь на асфальтированной дороге трассы. Снова хожу туда-сюда, руководствуясь тем, что машине нужно было куда-то свернуть ночью. Значит, это место можно разглядеть.

Пару неудачных попыток, и мне удаётся найти подходящую дорогу. Узкую для большой машины, но идеальную для «мазды» Эдварда. Иду по ней, теперь уже ощущая как песок, которым она частично усыпана, бог знает, откуда, засыпается в мои туфли. Вид у меня ужасный, и я понимаю это даже без зеркала, когда подхожу к очередной луже. Но выбора нет. Либо так, либоникак. Пусть Каллен поливает меня из шланга, кидает в озеро, или ещё что-нибудь, но сперва он меня выслушает. О большем не прошу.

В конце концов, должно же остаться в человеке хоть какое-то понимание или жалость. Наверное, даже не стоит объяснять по моему виду, что я вчера делала. Вариантов много, и он сможет выбрать любой. Какой импонирует мне, сказать сложно, да и думать о нём времени у меня нет.

Пробираюсь лесом, наверное, около часа – мне кажется, что это вечность. Я то бегу, то падаю, то поднимаюсь, то иду. Помимо хвои на мне теперь ещё и грязь, и песок.

Впрочем, вскоре мои мучения заканчиваются. Начинаю бежать со всей возможной прытью, увидев белый дом в отдалении.

Когда я подбегаю к огромной лужайке, ведущей к крыльцу, чувствую, как сгорает в лёгких кислород. Он грубыми пузырями разрывает глотку, но даже это меня не останавливает. Я почти у цели. Почти, ещё немного!

Взбираюсь на ступени почти ползком, и неистово стучу в дверь, всё ещё силясь хоть как-то придать себе более или менее порядочный вид. Не открывают.

Из груди вырывается стон бессилия, но, держась за стену – мои руки оставляют на ней грязь, хорошо заметную на белом фоне – поднимаюсь, чтобы попытаться открыть. Дергаю ручку на себя, и – о, чудо – она поддаётся!

Меня уже не пугает ничто, что может оказаться за дверью. Всёсамое страшное я уже видела – я только что из личного ада, с приветом! Едва замечаю, что в гостиной уже нет трупа женщины, и это немного успокаивает.

Оббегаю кухню, коридор, пару комнат внизу, и только потом замечаю лестницу, ведущую наверх. Позже, осмысливая подобные действия, я сама удивлялась, как смогла в таком виде и состоянии оббежать весь дом за несколько минут.

Тяжело дыша, вваливаюсь в последнюю комнату, где может быть Каллен. И нахожу его там.

Сначала мне кажется, что это не он, но сознание подсказывает, что больше здесь быть некому. Набираюсь смелости и тихо вхожу внутрь, зову своего истязателя:

– Эдвард?

Но ответа не следует. Тишина. Лежащий на просторном, светлом диване человек не двигается, а его лица я по-прежнему не вижу.

Испуганная тем, что там очередной труп, ступаю по полу с величайшей осторожностью.

Уже около спинки дивана наступаю на что-то блестящее и хрустящее. Опускаю взгляд, поднимая неожиданную находку с пола. Упаковка таблеток. Название не написано, лишь хрустящая серебристая оболочка с небольшими колесами лекарств внутри. Несколько штук в спешке вырвано из неё. Пытаюсь осмыслить, что это может быть, и от неожиданно пришедшей мысли отбрасываю упаковку в сторону. Наркотики.

Теперь мне хочется, чтобы на диване оказался ни Эдвард, а кто-нибудь другой. Обхожу его и теперь отчётливо вижу лицо Эдварда с закрытыми глазами. Сердце замирает, потому что новая порция мыслей приходит в голову:

А если Каллен уже умер? От передозировки этой самой наркотой? Тогда уж точно пиши пропало. У него наверняка составлено завещание, и договариваться о том, чтобы мне отдали больше ста тысяч долларов с адвокатом – глупо и никчёмно.

Хватаю мужчину за руку, прикладывая пальцы к запястью, и нащупывая пульс. Облегчённо выдыхаю, слыша биение его сердца. Похоже, он просто спит…

Обвожу комнату в поисках чего-нибудь ещё, и нахожу это. Несколько бутылок виски выстроились вряд у кромки дивана. Несколько капель золотистой жидкости пролились на светлый ковер, и хорошо видны среди общего зигзагообразного рисунка.

Решаю, что делать, думая над тем, что здесь произошло. Ответ приходит тогда, когда глядя на часы на стене, вижу время.

Что же, до полудня осталось меньше часа, и теперь я просто обязана его разбудить. Только вот как? Не застрелит ли он меня прямо сейчас, едва увидев?

Впрочем, выбора у меня нет. Уповая на удачу, трясу его за руку, и одновременно зову, пытаясь привести в относительное – после стольких-то бутылок спиртного – сознание.

Ни одна мышцы на его лице не откликается на мои прикосновения в течение минуты, и только потом на нём появляется злое выражение, хотя глаза ещё закрыты.

– Эдвард, пожалуйста! – наверное, я сейчас заплачу. У меня больше нет сил. Нет сил ни на что. Если сейчас Каллен захочет меня уничтожить, у него это получится. То стремление к разговору с ним оборвалось после очередного падения в лесу. Я сильная, я храбрая – так считает большинство, кто знаком со мной, но на самом деле я слабее некуда. Тем более сейчас.

С губ мужчины срываются ругательства, но даже хриплым его баритон прекрасен. В отличие от моего «карканья», его голос не сильно меняется.

Мои руки в грязи, хвое и смоле, и они оставляют грязные следы на белоснежной рубашке мужчины, частично распахнутой на груди, но мне всё равно. Жизнь не постирать, а вот одежду можно.

– Эдвард! – теряю последние остатки терпения, теребя его сильнее. – Открывай глаза, немедленно!

– Твою мать, – Каллен распахивает свои изумрудные глаза, стреляя в меня убийственным взглядом. Его лицо тоже измождённое, но до меня ему наверняка далеко. – Белла?

Киваю, убирая руку, и смотря на него полуиспуганным, полувиноватым взглядом.

– Зачем ты пришла?

– Я обещала…

– Сейчас половина двенадцатого утра, Белла! – он морщится от головной боли, привставая на локтях, и смотрит на меня. Почему-то сейчас он относительно добр ко мне. Я ожидала худшей реакции. Наверное, я очень многого не знаю об этом человеке.

Вздохнув, вспоминая про цель своего визита, и мигом опускаюсь перед сидящим на диване Калленом на колени. Смотрю на него не то умоляющим, не то решительным взглядом. Прошу помощи. Больше мне её получить не от кого.

– Эдвард, пожалуйста, не аннулируй счета, я здесь, я готова быть с тобой! Умоляю! – мой голос совсем плох, с лица катятся слёзы, а засохшая корка из грязи и смолы покрывает моё тело практически целиком, оставляя лишь кое-где слабые отблески моей бледной кожи.

Наблюдаю за лицом Эдварда. На нём поочередно отражаются изумление, растерянность, и только затем губы освещает слабая ухмылка. Да уж, даже он не может издеваться надомной, пока я в таком виде. Стоило бы, наверное, хоть руки помыть…

Если уж Каллен не в состоянии ответить мне что-либо, значит, выгляжу я действительно ужасно плохо. Хуже некуда…

– Пожалуйста, всё что угодно, я готова на всё что угодно, только отмени своё решение!

– Белла… – он смотрит на меня во все глаза, и мне почему-то кажется, что какая-то жалость мелькнула в них. В принципе, я не уверена, я лишь надеюсь. Влага застилает всё вокруг. Я не вижу практически ничего чётко, только расплывчато.

– Пожалуйста… – больше ни на что меня не хватает, начинаю лишь тихо плакать. Помню правило, что в этом доме рыдать нельзя, но нет ни сил, ни терпения. Я сломалась. Ночь ожидания, страшные послания Эдварда, страх перед его реакцией, этот чёртов лес. Я просто не могу сейчас ничего сделать. Я бессильна, я никчёмна…Господи, как же мне хочется, чтобы хоть кто-нибудь постарался понять меня и поддержать. Как же отвратительно, когда никто, абсолютно никто не может это сделать, а ты вынуждена в буквальном смысле ползать на коленях перед человеком, за деньги, которые нужны твоему умирающему ребёнку!

– Поднимайся, – слышу голос над своим ухом, требующий лишь одного: встать. Неужели в этом жестоком человеке сыграло благородство? Да уж, призрачные надежды никуда не делись.…Будто бы я всё ещё маленькая девочка, и всё ещё верю в сказки, как Энтони.

Энтони…

Слёзы накатывают с новой силой, но вместе с ними приходит и какая-то скрытая решимость, храбрость, желание бороться. Из последних сил цепляюсь за это чувство, и именно оно помогает мне встать с пола.

– Ванная комната за той дверью, – Каллен разворачивает меня рукой по направлению к очередному дверному проёму. – Приведи себя в порядок, а потом мы поговорим.

Наверное, стоило бы удивиться его словам, которые похожи на слова нормального человека, способного на сочувствие, но я не удивляюсь. Меня ничто не волнует кроме одного: денег на лечение Энтони.

– Эдвард, счета…

– Я сказал, чтобы ты приняла ванную! – теперь в голосе слышна злость, но она вовсе не такая, как обычно. Скорее любящие родители наказывают своих детей за провинность таким тоном. Мне ничего не остаётся, как, держась за что-либо для опоры, добраться до ванной, пытаясь унять слёзы. Чувствую на себе пристальный изумрудный взгляд, но сейчас он не внушает мне дикого страха или нервозности.

Возможно, и он, и я просто выдохлись. Пройдёт немного времени, и всё вернётся на круги своя. Но стоит заметить, что такой Эдвард нравится мне гораздо больше, чем тот, что застрелил бывшую любовницу после того, как привёл из ресторана; чем тот, который грозился убить меня и диктовал правила. Жестокий тиран.

Так какой же он на самом деле?

Что заставило его сегодня быть другим: выпивка или какие-то остатки человечности?

Ответ на этот вопрос мне только предстояло узнать…

СОЗИДАЯ НА КРАЮ РАЯ. ГЛАВА 9

Когда я выхожу из душа, моё тело и локоны идеально чистые. Жаль с лицом нельзя ничего сделать. Останавливаюсь у большого зеркала во всю стену, придирчиво рассматривая собственное отражение – картина похожа на ту, что прошлой ночью, только хуже. Синяки под глазами выделяются сильнее на фоне ещё более побледневшего лица, глаза пустые, заплаканные, опухшие, щёки впалые, а губы едва розоватые. Напоминаю себе Энтони: такая же прозрачная. Страшно видеть такие преображения, тем более когда вознамерилась соблазнить Каллена, но делать нечего.

Пробегаюсь рукой по волосам, набрасываю, вместо окончательно испорченной одежды, махровое полотенце и толкаю от себя дверь.

Голова кружится, и я борюсь с этим головокружением, опираюсь о стену, выходя из ванной комнаты.

Едва оказываюсь за порогом – вижу Эдварда. Он сидит ко мне спиной на том самом диване, на котором и спал. На журнальном столике перед ним два стакана воды – один из них полностью опустошён. Смотрит мужчина прямо перед собой, звук открывшейся двери ничуть не отвлекает его и не заставляет обернуться.

Направляюсь к нему, не забывая держаться за что-нибудь, дабы не оказаться на полу. Сегодня с моим «везением» это вполне возможно.

Оказываясь рядом, негромко зову его. Кажется, после ванной голос превратился в неразборчивое кряхтенье, словно у дряхлой старухи.

Мужчина даже не смотрит на меня, указывает рукой на диван, и я, аккуратно огибая его, сажусь рядом.

– Откуда ты здесь? – оборачиваясь в мою сторону, произносит Каллен. Его взгляд снова прожигает неприязнью, а глаза полны холода и злобы.

– Через лес, я шла от дороги…

– Ты понимаешь, что опоздала на целую ночь?

– Да… – опускаю взгляд, пытаясь совладать с всхлипами, которые остались после рыданий. Больше всего мне хочется сейчас свернуться клубочком и поспать нормальным, человеческим сном. Но рассчитывать на это не приходится – скорее всего, сейчас я буду заниматься «отрабатыванием» денег. Эдвард не позволит мне спать. Он ничего мне не позволит, если сам этого не захочет:

– Я понимаю, как виновата и сколько правил нарушила, но, пожалуйста, попытайся меня простить. Я доставлю тебе гораздо больше удовольствия, чем забот в будущем, если позволишь остаться!

Его бровь удивлённо изгибается, но в глазах никакого понимания. Снова, словно щёлкнули пультом. Был тот Эдвард, а теперь стал такой же как всегда. В малахитах глаз скорее заинтересованность в моих дальнейших действиях, чем стремление помочь.

– Как же ты собираешься это делать? – ухмыляясь, спрашивает он

– Как захочешь, – тянусь к пуговицам на его рубашке, но руки мужчины грубо останавливают мои, отшвыривая их прочь.

– Я не давал согласия, Белла, – гневно произносит он, глядя на меня. – Не позволяй себе подобного, пока я не разрешу!

– Но ты ведь разрешишь? – смотрю на него вкрадчиво, стараясь хоть как-то растопить это чёртово противоречие между нами, и поскорее убедиться в том, что деньги, отправленные мною немецкой клинике, не будут отосланы обратно к Эдварду. – Тебе понравится, обещаю!

– То есть за секс с тобой я не аннулирую счета? – он смотрит на меня вроде бы серьёзно, но в изумрудных глазах уже смешиваются огоньки похоти и желания. Руки напрягаются от скрытого влечения.

– Правильно, – пытаюсь улыбаться соблазняющее, но скорее всего у меня это не получается. – Это ведь так просто…

– Ты опоздала, – шепчет он, когда я снова подбираюсь пальцами к его рубашке. В этот раз его руки уже не отшвыривают мои, а бессильно лежат на коленях. – Ты будешь наказана…

– Чем угодно, только не счетами, – моим дрожащим рукам удаётся расстегнуть пару пуговиц. – Придумай что-нибудь другое, прошу тебя!

Он вздыхает, наблюдая за моими действиями, а потом нежданный вопрос срывается с его губ:

– И ты ничего у меня не спросишь?

Удивленная таким поворотом дел, отвлекаюсь от своих намерений, самостоятельно убирая руки с его тела. В груди сердце неистово стучит от страха, да ещё и головокружение, а он отвлекает меня, и это мешает сосредоточиться и отвлечься от головной боли. Наверняка ему тоже несладко, но по нему не видно. Видимо, годы тренировок не прошли даром – выдержка потрясающая!

И всё же нахожу время задуматься над его вопросом: а что я могу у него спрашивать? Мне позволяется что-то спрашивать? Говорить?

– А я могу? – вопрос глупый, и смешит Каллена. Он откидывается на спинку дивана, берёт в руки второй стакан с водой, и, попивая его, отвечает:

– Три вопроса. Любых. Я отвечу.

Хочется переспросить, правда ли это – до сих пор не верится в такой щедрый шаг с его стороны – но сдерживаюсь, вспоминая, что переспрашивать запрещено, да и тратить драгоценный вопрос было бы глупо. Тайная радость, что я хотя бы что-то узнаю о нём, заставляет немного расслабиться.

Размышляю, что бы такое спросить. На сильное откровение нет ни доверия, ни сил, поэтому придётся ограничиться чем-то поверхностным. Моя фантазия, кажется, уснула.

– Сколько тебе лет? – не то чтобы это меня сильно интересовало, но надо ведь с чего-то начать.

– Тридцать восемь, – хмыкает он, и я изумлённо гляжу на Каллена. На вид ему не больше тридцати. Ни морщинки, ни складочки – он идеален…

Дата добавления: 2015-09-30