Созидая на краю рая. Пролог 1 страница

СОЗИДАЯ НА КРАЮ РАЯ. ПРОЛОГ

Я стою на пожелтевшей траве. Осень. Дождь. Вокруг никого. В смысле, никого живого. Мёртвых хоть отбавляй, я ведь на кладбище…

Я прихожу сюда уже третий год подряд. Каждый октябрь, пятого числа. В Его день рождения. Он часто любил повторять по утрам, когда я будила его, принося завтрак в постель, что я лучшая женщина на свете, какой больше нигде нет. У нас сложилась определённая традиция празднования этого дня: мы просыпались, завтракали и отправлялись в лес. Наш лес. На особую поляну, где и происходило чудо нашей любви. Мы оставались ночевать в лесу, веселясь и играя, словно дети, и возвращались домой только на рассвете. Это не изменилось и с течением времени, когда мы стали старше, а наши дети выросли …

Сегодня пятое октября, день Его рождения. Я снова тут. Стою, как-то глупо улыбаясь, теребя в руках одинокую красную розочку: красивую, изящную, живую и дорогую сердцу. ОН дарил мне их каждый день. Смотрю то на неё, то на мраморный серый камень. На нём чёрным шрифтом выведено недлинное послание:

«Эдвард Энтони Каллен. Помним, любим, скорбим. Жена Белла, сын Энтони, дочери Ренесми и Карли».

Почему-то от надписи на глаза наворачиваются слёзы. Быстро стираю их носовым платком, припасённым как раз на этот случай. Я пообещала Ему ещё тогда, за день до смерти, что не буду проливать слёзы на его могиле. Он говорил, что ему больно видеть, как я плачу. И я не буду. Я всегда останусь для него весёлой и жизнерадостной.

Кладу розочку на могильную плиту и прикасаюсь к камню руками, нащупывая пальцами углубления в надписи его имени. В голове тут же вспыхивают тысячи воспоминаний, от которых на губах снова появляется улыбка.

– С днём рождения, любимый, – нежно шепчу, поглаживая надпись. Затем перевожу взгляд вверх, на небо. И как всегда вижу перед глазами его насмешливый малахитовый взгляд, светящийся счастьем и участием. А ещё любовью. Любовью ко мне. До конца.

Говорят, что никто не в силах прожить жизнь с любимым человеком целиком и полностью. Якобы, любовь как у Ромео и Джульетты не более чем вымысел. Они ошибаются. Им ещё просто не повезло. Я-то знаю, что значит «невезение». Он часто смеялся над моей парадоксальной невезучестью. Говорил, что я сплошное недоразумение, но говорил так нежно и любяще, что это звучало, словно музыка и совсем не обижало меня. Я прекрасно знала, что он готов был отдать для меня и наших детей всё что угодно. Деньги, мир, жизнь. Только бы мы были счастливы.

Со временем, когда прошла самая тяжелая пора – год с Его смерти – я, кажется, поняла, почему Бог забрал его раньше, чем меня. Или же не забрал меня вместе с ним… Господь хотел, чтобы я переосмыслила и поняла всё, что этот человек, самый любимый мужчина, сделал для меня…

И я помню. Абсолютно всё.

Помню, как он стал для меня опорой, буквально собрал меня по кусочкам.

Помню, как помогал мне с сыном, как стал донором, чтобы подарить ему вторую жизнь.

Это Его и убило. Через двадцать лет он заболел. Сильно и тяжело.

Сейчас я думаю, что Творец поступил мудро. Ему нельзя было позволять так мучатся, ему было слишком больно, слишком тяжело. Он должен жить там, где нет ни боли, ни страданий. Он заслужил такую жизнь. Утешает мысль, что когда-нибудь я буду рядом с ним. Обязательно.

Сейчас Эдвард в раю, а я, стоя здесь, смотрю в небо и молюсь за него и за наших детей. Молюсь, одновременно улыбаясь и смахивая слёзы. Мне легко и тяжело, мне грустно и весело, мне хорошо и ужасно плохо…

Эта история моей любви. Нашей любви. Любви, длинною в жизнь. Сегодня, в этот день, когда прошло уже три года, я понимаю, что готова рассказать о ней. Готова рассказать о нашей жизни, о нашей встрече, нашей страсти, наших мечтах – сбывшихся и нет.

Книга, которая написана нашей дочерью с моих слов, будет опубликована послезавтра.

Книга, рассказывающая всё обо мне и Эдварде Каллене.

Вы первые, кому посчастливилось её прочесть. Надеюсь, она научит вас самому главному: тому, что дается каждому, но не каждым ценится – любить. Любить безвозмездно, абсолютно, неисправимо и вечно. Любить так, как не любил ещё никто. Любить так, как пророчат небеса…

СОЗИДАЯ НА КРАЮ РАЯ. ГЛАВА 1.

Апрель. 2012 год.

- …И маленькая Красная Шапочка зажила вместе с бабушкой счастливо, а большой Серый Волк был унесен охотниками в их домик, - вздохнув, я закрываю книжку, с трудом выдавливая улыбку. Стоит заметить, что это довольно трудно, когда умоляющие, слезящиеся детские глазки смотрят на тебя, прося лишь об одном - не уходить.

- Мамочка, - я словно впервые слышу этот чудный голосок. Голосок моего сына, моего ребенка. Моего львенка, моего солнышка, - Мамочка, побудь со мной ещё чуть-чуть, пожалуйста!

- Малыш, ты же знаешь что нельзя, - грустно покачивая головой, в который раз повторяю эти слова, режущиеся сердце на мелкие кусочки – Я приду завтра милый, обязательно!

Он молчит. Лишь смотрит на меня. В детских глазах слезы и укор. Укор, адресованный мне. Скрытая обида.

- Я люблю тебя, - шепчу я, наклоняясь к его лобику, и убирая непослушные белокурые пряди, целую нежную кожу – Спокойной ночи, Тони.

- Спокойной ночи, мама, - погодя пару секунд говорит он, вздыхая, и сжимая мою ладонь в обоих своих. Он ещё такой маленький, слишком маленький для всего того, что с ним происходит. Это невыносимо видеть, как он страдает. Если бы я могла вечно быть рядом с ним,…я бы не отрываясь, не смыкая глаз, смотрела на это чудное детское личико. Бледное, но такое красивое, что, кажется, сами ангелы сотворили это чудо для меня. Сотворили для меня моего малыша, моего Энтони.

Ненавидя себя за то, что делаю, медленно выпутываю свои пальцы из его ладошек, и несильно сжав их напоследок, поднимаюсь, следуя к выходу из больничной палаты. Нужно продержаться совсем немного, буквально пару секунд. Уже стоя у белой двери осторожно, боязливо оглядываюсь, и неуверенно улыбаюсь, стараясь передать в улыбке все то ободрение, которое хочется внушить ребенку. Он выдавливает в ответ вымученную улыбку, но я вижу, что слезы вот-вот покатятся из-под длинных светлых ресниц.

- До завтра, малыш, - тихо говорю, и открываю дверь, выходя в коридор. Едва дверь за мной закрывается, как колени начинают дрожать, а голос предательски хрипеть в преддверии рыданий. И так каждый раз. Вот уже как полгода я живу в таком ритме, в таком графике, давясь суровой действительностью, и сгибаясь под её гнетом вместе с Тони.

Будто бы и не было тех счастливых дней, когда я наслаждалась жизнью рядом с сыном, даже не подозревая, какой жестокий удар обрушит на нас судьба.

Я – уроженка тихого Калифорнийского городка. Родилась на ферме моего отца, Фила. Мать скончалась при родах – я её никогда не видела. Меня воспитал отец. Воспитал с присущей ему верой в лучшее, и силой перед трудностями. Наверное, именно его уроки жизни, полученные в детстве, сейчас заставляют меня жить и бороться.

Каждый день когда я приходя из школы жаловалась на плохих друзей, учителей, оценки или вовсе каких-нибудь грызунов, он любил повторять фразу, глубоко вошедшую в мое сознание вместе с историей, откуда она была взята – «Вспомни про лягушонка, и не переставай бороться. А то утонешь».

Эта история была таковой:

Жили-были два лягушонка. Они жили около человеческого дома, и однажды волею судьбы оказались на подоконнике. Рядом с окном стояло ведро с молоком. Внезапно подул сильный ветер, и лягушата упали в ведро. Первый лягушонок пошевелил лапками, но видя, что выбраться не в состоянии, закрыл глаза, и, перестав пытаться выплыть, утонул. Сдался. А второй лягушонок сдаваться не собирался. Он со всей своей лягушачьей силой дрыгал маленькими лапками, пока, наконец, не сбил молоко в комочек масла, и, оттолкнувшись от него, выпрыгнул, обратно, в окно, возвращаясь в свою норку.

История, рассказанная отцом, действительно научила меня одному из самых главных качеств – борьбе. Борьбе с трудностями, условностями и запретами. Каждый запрет чем-то обоснован, но и каждый запрет имеет исключения. Главное – уметь отличать один запрет, от другого. И помнить, что в этом мире ничего «невозможного» нет.

С этой твердой уверенность я и держалась. Ночью зарабатывала, а днем сидела с ребенком. Все медсестры клиники уже знали меня, и сочувствующе смотря, лучше приглядывали за Энтони в мое отсутствие.

Я прекрасно помню тот день – год назад – когда врачи поставили ему неутешительный диагноз – порок сердца. Я тогда подумала, что ослышалась, что сплю. Мне казалось, что ничего подобного быть не может, и это просто ошибка. Но как оказалось, никакой ошибки не было. Лишь суровая правда.

Сейчас Энтони Мейсену четыре года. Он находиться на интенсивном лечении перед операцией, которую мне обещали в июле.

Обещать то обещали, но никто за «спасибо» ничего не сделает. Я рвусь из последних сил, бьюсь словно рыба, но толком ничего не выходит. Нет, я конечно зарабатываю кое-какие деньги, которыми гашу многочисленные кредиты и оплачиваю лечение, но этих денег не хватает. Лекарства дорожают, а моя надобность на многих фирмах снижается. Я слишком молода – вот какое оправдание перед отказом мне предъявляются прямо в лицо.

Двадцать три года. Да, мне не сорок, и даже не пятьдесят, но мне нужны деньги. Не для себя, для ребенка.

Впрочем, объяснять это работодателю бесполезно – я даже не пробовала – не поможет. Жалость к таким как я в Американском общества испарилась с десяток, а то и больше лет назад. Все твердят одно:

«Не можешь прокормить, нечего было рожать! Куда смотрела? Вот, теперь сиди и няньчься с ребенком. А если не можешь, отдавай на усыновление»

Но я ведь могу! Я могу и прокормить его, и одеть. Я готова сделать все что угодно, стать тем, кто ему нужен. И мамой, и сестрой, и подругой. Я готова на все ради него. Но здоровье я не могу приобрести ему, словно игрушку в магазине.

Раньше я мало думала о смерти, мало думала о том, что может произойти тогда, когда человек умрет. Наивно считала, что со мной и с тем, кого я люблю такого не случиться, и все это просто выдумки. Будто бы умереть по-настоящему нельзя. Будто бы человек сразу перерождается. Вселяется в другое тело. Умирает тело, а душа жива. Будто бы, в смерти нет ничего страшного…

Прав был мой отец, который на эти мои фразы отвечал:

«Ну-ну, Беллз, не говори ерунды. Появятся дети, вот тогда ты узнаешь, что значит жизнь и как она прекрасна и как ужасна смерть».

Сейчас, в эти дни, я все чаще думаю об отце, покинувшем меня за два года до рождения Энтони. В тусклый декабрьский вечер его сбила машина около магазина со сладостями. В тот день, когда он покупал цветы на могилу матери.

Сколько же я тогда пролила слез, сколько убивалась….

Но время шло, и я поняла что нужно жить дальше. Я нашла работу, закончила школу, а потом…потом я влюбилась.

Кратковременный роман закончился нежданной беременностью. Я позвонила своему горе-любовнику, и сообщила, что жду ребенка. Он как-то неоднозначно ответил мне по телефону, а на следующий день примчался, дрожащими руками всовывая мне в ладонь скомканные двадцатки долларов, мямля:

- Это на аборт. Сдачу оставь себе.

Помню, я тогда расплакалась, высказала ему все что думаю, и, кинув деньги в окно, приказала ему убираться прочь. Я никогда не отказалась бы от ребенка. И пусть неудачные роды моей матери пугали меня сначала, потом, спустя пару месяцев, когда малыш начал шевелиться, я ощутила какое это чудо. Чудо прямо под сердцем. И перестала бояться.

И все же, я перестраховалась. Взяла все свои скудные сбережения, и документы, и на пятом месяце отправилась в банк, оформлять вклад. Меня впустили, все объяснили и оформили. Так, я обеспечила ребенку будущее.

Но этого было недостаточно. Работники банка бы не взяли моего малыша к себе, если бы я скончалась. Поэтому я поговорила с милой женщиной средних лет по имени Жизель, обещающей мне в случае моей кончины найти ребенку семью. Она долго убеждала меня, что все будет хорошо, но, в конце концов, согласилась. Скорее для моего спокойствия, чем от собственной веры.

Впоследствии, уже в роддоме, я узнала, что все прошло хорошо, и что я родила мальчика. Имя для сына я нашла, заглянув в его маленькие голубые глазки. Я поняла, что это Энтони. Никто иной, только он. Не знаю, было ли это послание свыше, или просто какая-то случайность, но именно так мой ребенок обрел имя.

- Белла, вам уже пора? – сочувствующий голос над ухом выдергивает меня из воспоминаний, и я поднимаю голову, смотря на пришедшего. Это доктор. Его зовут Джеймс Маслоу. Он занимается лечением моего сына, ведет его медицинскую карту.

- Что-то случилось?

- Уделите мне минуточку, если вас это не затруднит, - мягко улыбаясь, Джеймс кивает на стоящие у стены металлические стулья, и я вытирая скупые слезы, кое-как добираюсь до них. Сажусь, и тихо всхлипываю. Доктор будто бы ждет чего-то, задумчиво разглядывая белую дверь палаты моего ребенка.

- О чем вы хотели поговорить? – первой нарушаю тишину я, зная, что могу в любой момент распасться на части. Я ненавижу уходить от Тони. Даже на минуту, даже на час. А теперь – как и в любой другой день – я не увижу его на протяжении двенадцати часов, восемь из которых буду работать в том ночном баре, куда меня приняли. Бар престижный, в центре города, с уймой богатеньких посетителей. Но они, напиваясь, вытворяют вещи, которые неподвластны здравому человеческому разуму. Поэтому, такая работа меня напрягает. Но делать нечего. Там платят, и хорошо. Я работаю каждую ночь, без выходных и перерывов. Меня ценят. Меня не хотят терять. Тут уж моя молодость играет на руку – клиенты заглядываются на меня, оставляют щедрые чаевые, и плотоядно улыбаются, облизывая губы, глядя на мою одежду, скрывающую стройное тело. Я не считаю себя слишком красивой, но видимо для них молодость не только красота. Сначала они смотрят не в твои глаза, на твою грудь или джинсы. Им намного интереснее то, какова ты в постели, чем то, какие у тебя проблемы. У этих людей нет проблем. Все их проблемы в том, как заработать ещё пару миллионов евро. Многие из них женаты, но их жены так увлечены собой, что, кажется, о верности своих мужей и не пекутся вовсе.

- Об Энтони, мисс Мейсен, - возвращая меня из дебрей сознания к теме разговора, произносит Джеймс, слабо улыбаясь – Вы помните, что операция назначена на десятое июля этого года?

- Разве я могу такое забыть? – придирчиво хмыкаю, вдыхая воздуха, и стараясь унять всхлипы.

- Я рад, что вы помните, потому что немецкая клиника, где мы заказываем новое сердце для вашего ребенка требует половину суммы к началу мая.

- Мая? – втягиваю в себя воздух, чувствуя, как он утекает из легких, будто бы песок сквозь пальцы. – У меня нет такой суммы к следующей неделе. Сегодня двадцать первое апреля, мистер Маслоу!

- Ничем не могу помочь вам, милая, моя задачи уведомить вас, - качая головой, грустно сообщает он. В его глазах что-то похожее на грусть, но не капли сочувствия. Он какой-то двуличный, словно бы двусторонняя монета. Ты видишь одно, а на деле другое.

- Что будет, если я не перечислю деньги до следующей недели? – тихо, но отчаянно спрашиваю я, ругая себя за такой глупый вопрос. Я прекрасно знаю ответ. Неужели я мазохистка, и мне нужно подробное подтверждение того, что шансов на спасение у моего ребенка почти нет.

- Вам откажут в пересадке сердца, - вздыхает Джеймс, перебирая бумаги, прикрепленные к его папке – Последний срок – пятое число. Если до этого времени денег не будет, Энтони будет, вычеркнут из списка ждущих сердца.

На глаза наворачиваются настоящие слезы, не вымышленные. Вспоминаются моменты, с каким яростным остервенением я оббивала все возможные пороги, требуя, что бы моего сына поставили в очередь на сердце. Самый дорогой и нужный орган. Я прождала год, что бы добиться того, что мой ребенок первый в очереди. Ему уже подобрали донора – наверняка. И вот теперь, в единождое мгновение все может рухнуть? Нет, не позволю!

- Кстати, раз уж мы о деньгах, - хмыкнув, произнес доктор Маслоу, доставая из кипы бумаг одну-единственную, маленькую и серебрящуюся бумажку. Её края резали практически мысленно. Резали мое и без того воспаленное сознание:

- Оплата лечения в нашей клинике, мисс Мейсен. Оплатить необходимо до понедельника.

- До завтра, - мрачно произношу я, озвучивая очевидное.

- Верно, - небрежно кивает доктор, и пробегаясь руками по своим темным волосам, встает и прощается:

- До завтра, Белла.

- До завтра, - шепчу я, опуская голову на колени, и цепляясь пальцами в волосы. Сижу так минуты три, осмысливая происходящее и новые проблемы, навалившиеся так внезапно. Но, как бы ни было тяжело, удосуживаюсь взглянуть на часы, и тихо постанываю, глядя как стрелка приближается к десяти вечера.

Мне пора.

Меня ждет работа. Меня ждут клиенты.

Меня ждут неоплаченные счета, и поставленные сроки. Сроки, по которым живет мой ребенок, мой сын, мой Энтони. Время, которое неоглядно спешит вперед, а я неотъемлемо отстаю, как бы ни старалась.

Встаю со стульев, шатаясь словно бы пьяная, бреду по коридору, хватаясь за стены для опоры. Мучительным усилием воли останавливаю свой порыв, что бы проверить уснул ли сын. Снова постанываю, и иду к лифтам. Захожу в кабину, будто во сне. Нажимаю кнопку первого этажа. Жду, пока механизм опустит меня вниз, считая секунды.

Я снова опаздываю…

Когда я выхожу из клиники и ловлю такси, вижу на светящемся циферблате время, и вздыхаю. У меня еще пятнадцать минут. Я успею, по крайней мере, должна.

Задумчиво гляжу в окно, наблюдая за дождевыми каплями, которые текут так же быстро, как и время. Сегодня, завтра, послезавтра – все это обязательно будет и никуда не денется. Это неизбежно. Пора бы смириться. Только вот, у меня не получается. И никогда не получиться…

СОЗИДАЯ НА КРАЮ РАЯ. ГЛАВА 3 - ВСЕ ТОЧКИ НАД "I"

Просыпаясь следующим утром, с трудом открываю глаза. Так хочется понежиться в теплой постели ещё хотя бы часок. Сегодня я проспала, наверное, всего часа три. Поздно закончила в баре, да ещё и этот странный посетитель – Каллен – со своими предложениями. До сих пор от его взгляда у меня трясутся поджилки.

Лениво смотрю в окно. Вижу дождевые капли, медленно стекающие по стеклу. Погода – лучше не придумаешь. Видимо, сегодняшний день будет хуже предыдущих.

Наполняя сознание мыслями о сыне, невероятным усилием воли заставляю себя подняться, и, пошатываясь, дойти до ванной. Смотрю на свое уставшее лицо в зеркало, подмечая, что от вчерашнего макияжа ещё видны до конца не смытые тени. Похоже, я настолько устала, что просто не удосужилась как следует умыться.

Брызгаю холодной водой на лицо. Помогает. Я начинаю просыпаться.

Вытираю лицо махровым полотенцем, чищу зубы. Из одежды выбираю то, что первое попадается под руку. Этим оказываются синие джинсы и черная водолазка. Само то, при такой погоде.

Гоняя кукурузные хлопья по тарелке, все ещё ощущая себя слишком слабой, для того что бы возиться с полноценным завтраком. Задумчиво поглядываю на часы – они ползут медленно. Стрелка то и дело тормозит на очередной цифре. Видимо, сегодня явно не мой день.

Больница открывается для посещений в девять, но я стою у дверей палаты Энтони только в половину. Неловко рассматриваю деревянную поверхность, а затем, беру дверь за ручку, и открываю.

От скрипа петель невысокая рыженькая медсестра, спящая на кресле, открывает глаза. Её взгляд затуманен, а лицо почти такое же уставшее, как и у меня.

Я сильно удивлена её приходу. Будь я немного в лучшем состоянии, чуть более отдохнувшая, сразу бы поняла, в чем дело. Но теперь, когда мое сознание заторможено, до него не сразу доходит происходящее.

- Кто вы? – едва шевеля языком, спрашиваю её.

- Виктория Нероу.

- Что вы здесь делаете? – теперь мой голос слегка раздражен, потому что я смотрю на медсестру, вместо того что бы смотреть на своего мальчика.

- Ночью у Энтони поднялась температура, и меня попросили…

Мою усталость снимает так быстро, что на миг я даже забываю, что почти не спала сегодня. Глаза расширяются от ужаса, а на губах застывает немой крик. Резким движением, запуская сумку с деньгами и телефоном на небольшое кресло у дальней стены, кидаюсь к ребенку. Одновременно садясь на кушетку, прикладываю свою ладонь к его лобику. Кожа под рукой отдает едва слышным теплом. Ощутимой температуры нет.

- Что с ним? – обращая взгляд на Викторию, как-то неумело сжавшуюся у двери, вопрошаю я.

- Ничего слишком серьезного. Вирусная инфекция. Видимо, он простыл.

- Он же поправиться, правда?

- Конечно. Это просто простуда, - она пожимает плечами, оглядываясь, в поисках того, зацепившись, за что можно уйти. Наверное, я похожа на сумасшедшую. Но я мать. Я мать, ребенок которой сейчас находиться на грани между жизнью и смертью. И это «плевое» заболевание сейчас совсем не на руку ни мне, ни Тони.

- Когда сбили жар?

- Ближе к восьми, - сообщает девушка, отводя от меня взгляд – Температура поднялась около трех ночи.

- Господи, - тихо шепчу я, наклоняясь ко лбу сына, и запечатляя на нем поцелуй, поглаживаю светлые волосы. Сиреневые веки спящего малыша медленно приоткрываются, произнося одно единственное слово, которое заставляет меня ощутить в себе водоворот чувств:

- Мамочка?

- Мама тут, Энтони, тут, - выдавливая улыбку, проговариваю я, продолжая целовать его лицо, и гладить по кудрям – Мамочка с тобой, малыш.

- Не уходи, - просит он, и обхватывает мою руку своими ладошками.

- Не уйду, - не подумав, быстро обещаю, целуя теперь и его руки.

- Позовете, если что-то будет не так! – подает голос медсестра, видя, что теперь действительно лишняя здесь. Не говоря ни слова и не спуская глаз с ребенка, быстро киваю. Дверь негромко хлопает.

- Без тебя мне плохо, - обиженно говорит Тони, сжимая и разжимая свои пальцы вокруг моих рук.

- Мне без тебя тоже очень плохо, солнышко, - заглядываю в самые дорогие на свете голубые глаза, подмечая сонливость и усталость, скопившуюся в них. Мой ребенок. Мой маленький ангел. Я должна тебя охранять, я должна тебя оберегать,…но что я могу? Уходя, что бы сделать лучше, я могу пропустить нечто настолько важное, что способно отнять у меня тебя! И как же мне разорваться между всем этим? Как вытерпеть, как выжить?

- У тебя что-нибудь болит? – озабоченно спрашиваю, нежно проводя свободной рукой по его щечкам, и не теряя зрительного контакта.

- Головка, - не задумываясь, отвечает он, грустно смотря на меня растерянным взглядом.

- Ничего, малыш, ничего. Все пройдет, - наклоняюсь к его макушке, целуя её, и разглаживая нежную кожу под белокурыми кудрями.

- Где ты была?

- На работе, - отвечаю осторожно, но не задумываясь. Слова слишком быстро слетают с языка. И когда я научусь его контролировать?

- И ты пойдешь на неё сегодня?

- Нет, зайчик, сегодня буду с тобой.

- Всю ночь? Весь день? – в глазах Тони такое неподдельное счастье, что мне становиться до боли горестно за него. Он растет один. Я прихожу и ухожу. Его жизнь – череда болезненных уколов, процедур, операций…Все это он переживает внутри себя. Я всегда рядом во время наиболее сложных и болезненных из них, но он прячется даже от меня. Видит как горько мне, когда он показывает свою боль, и поэтому старается этого не делать. Он уже заботиться обо мне. В то время как я, колупаясь на задворках сознания и души, пытаюсь хоть как-то добиться для него лучшей жизни. Работаю без перерыва, не сплю ночами, ем на завтрак кукурузные хлопья, и свет ни заря несусь в больницу. Он мой мир, центр моего мировоззрения. Каждый раз, заглядывая в эти голубые глаза, я представляю, как послушавшись своего парня, пошла на аборт и лишилась бы этого чуда. Нет, никогда бы не пошла. Жизнь ребенка не стоит никаких денег. Если такое счастье уготовано судьбой, его нужно принимать, как бы ни было сложно. И я приняла. Он – неотъемлемая часть моего жалкого мирка. То, ради чего я живу и дышу.

- Да малыш, всю ночь и весь день, - мягко повторяю я, пряча боль за вымученной улыбкой. Он же искренне улыбается, показывая ряд идеально белых молочных зубов. Помнится, такой же улыбкой улыбался мой отец. Милой, добродушной и естественной. Он был счастлив, видя, что счастлива я. И сейчас я понимаю, почему так происходит – он любил меня больше жизни. Любил любовью, которой любят своих детей и только. Став матерью, я испытала это в полной мере. Сейчас я знаю, что есть жизнь, которая намного дороже моей. Жизнь, которую я обязана, которую я поклялась сохранить. И я это сделаю.

- Я принесла тебе сказки, Тони, - отпуская его руки, и потянувшись к сумке, стоящей на софе, достаю оттуда небольшой томик с красочными иллюстрациями.

- Здорово! Ты прочитаешь мне что-нибудь?

- Все что захочешь, - улыбаясь, не сильно треплю его по волосам, пытаясь, наконец, отойти от испуга, который в меня вселила Виктория. Позже нужно будет поговорить с доктором Маслоу – Выбирай!

- Принцесса на горошине, - мигом изрекает он, и я слегка удивляюсь такому выбору. Впрочем, сейчас у меня нет ни сил, ни желания оспаривать его решения. Если он хочет – я прочитаю. Все что угодно. Могу даже выучить наизусть, и читать со сцены под бурные публичные овации. Все его желания – такие непосредственные и маленькие, которые присутствуют у каждого ребенка, я исполню.

Тони не похож на других детей. Он никогда не просит то, что я не могу ему дать. Ему нравятся шоколадные конфеты, но из-за проблем со здоровьем, нам пришлось от них отказаться. Он не плакал, когда я все ему объяснила. Не кричал мне вслед, что я плохая и не люблю его, нет. Он наоборот пожалел меня, потому что я тоже любила шоколад, но никогда бы, ни ела его на глазах у ребенка, раз ему нельзя.

Энтони гораздо больше нравились книжки со сказками, чем машинки и прочие игрушки. Я приносила ему несколько раз в месяц, и он говорил «спасибо» и даже играл с ними, но ничто не радовало его больше, чем книжки. Рассматривая картинки и слушая мое чтение, он начинал фантазировать и мечтать, отвлекаясь от преследующей его боли и реальности. Это прекрасно – уметь отключаться от действительности. Пребывать в спокойствии в любой ситуации, даже самой экстремальной. Это то, чему взрослые должны учиться у детей – не зацикливанию на проблемах.

И я стремлюсь,…по крайней мере, пытаюсь.

Меня, как и любую женщину мучает вопрос: «а хорошая ли я мать?». Конечно, я часто убеждаю себя в утвердительном ответе, да и Тони постоянными «Я люблю тебя мамочка», «Я скучаю по тебе, мам», говорит тоже, но сомнения остаются. Например, тогда, когда я вынуждена уходить от него вечером, направляясь в бар. Ненавижу вечер. Вечером я разлучаюсь со своим ангелом до самого утра. Это мучительно долго.

- В одном далеком замке… - начинаю читать сказку, и во время произнесения некоторых слов смотрю на сына. Он улыбается, мечтательно прикрыв веки, и слушая меня. От его вида меня саму тянет на улыбку. Некое её подобие все же проскальзывает на губах.

Читаю медленно, что бы он успел вдуматься, придумать себе картинку, нарисовать её в сознании. Иногда он прерывает меня, описывая мне то, что придумал, и я с радостью дополняю это изображение.

Я дохожу до того момента, когда королева расспрашивает принцессу о том как ей спалось, но тут внезапно дверь палаты приоткрывается, и в дверном проеме появляется фигура доктора Маслоу. Он ободряюще улыбается ребенку, а потом кивает на коридор мне.

Взволнованно откладываю книжку, быстро киваю, а затем, поворачиваясь к сыну, в глазах которого уже серебрятся слезы, ласково произношу:

- Я на пару минут солнышко. Когда вернусь, расскажи мне что придумал, ладно?

- Ладно… - опуская взгляд, соглашается он, и тихо всхлипывает.

С трудом заставляя себя оторваться от кровати Энтони, выхожу к Джеймсу, скрещиваю руки на груди.

- У вашего сына сегодня был жар… - начинает доктор, перелистывая какие-то папки, которые держит в руках.

- Знаю, - обрываю его речь я, вставляя свою лепту – Почему мне не позвонили, я бы приехала?

- В этом не было необходимости, - хмыкнув, произносит доктор – С ребенком все нормально. Сейчас.

- Тогда в чем же дело?

- Я позвал вас, потому что только что получил ответ от немецкой клиники. Деньги им нужны послезавтра. Полная сумма.

- Но операция же в июле! – почти отчаянно вскрикиваю я, понимая, что ста тысяч долларов на руках у меня нет. Да и не будет. Максимум сорок.

- Уже нет, - качает головой Джеймс, доставая из папки бумагу, и протягивая мне – Вам найден донор. Трехлетний Рассел Кроули находиться в коме после автокатастрофы, в которую попала его семья. На выздоровление мальчика уже нет никаких шансов, и через две недели ему отключат аппарат искусственной вентиляции легких. Его сердце полностью здорово и не пострадало. Оно и станет новым сердечком вашего сына.

- Подождите, Джеймс, - хватаясь за голову, и пытаясь как-то справиться со всеми навалившимися сразу проблемами – Но ведь должен быть выход! Можно же подождать хотя бы месяц…

- Времени нет. Выхода тоже. Рассел умрет в следующий вторник. Если к тому времени вы не прилетите в клинику, сердце отдадут следующему в очереди.

- Нет, нет, нет! – впиваясь пальцами в волосы, шепчу я, усиленно отгоняя неожиданную слабость, проступившую во всем теле – Пожалуйста, доктор Маслоу, сделайте что-нибудь!

- Я и так делаю, мисс Мейсен. Оформляю бумаги вашего сына и веду его лечение. Ребенок будет прооперирован, если все сделать вовремя. Ваше время – два дня.

- На какой счет должна быть перечислена сумма? – голос сел, да и вспыхнувшее в голове волнение мешает нормально соображать. Там, за дверь, мой ребенок. Мой мальчик. Мой сын, который нуждается в новом сердце. Как же мне его спасти…?

Дата добавления: 2015-09-30