- Я слышала, как мистер МакКензи и мужчины разговаривали вчера. Они сказали, что вы целительница, миссис Фрейзер. Один из них сказал, что вы колдунья, вы можете... насчет младенцев. Вы знаете как...
- Кто-то идет, - прервала я ее. - Вот, подержи девочку, мне нужно помешать мясо.
Я бесцеремонно толкнула ребенка в ее руки и поднялась. Когда дверь открылась, впустив ветер и снег вместе с мужчинами, я стояла возле очага с ложкой в руке и смотрела на кастрюлю, и мысли мои кипели, как тушеное мясо в ней.
У нее не было времени, чтобы спросить прямо, но я поняла, что она собиралась сказать. "Колдунья", - назвала она меня. Она хотела, чтобы я помогла ей избавиться от ребенка. Как? Как женщина могла думать о таком, держа на руках только что рожденное дитя?
Но она была очень молода. Очень молода и потрясена от того, что ее возлюбленный оказался с ней нечестным. И еще далеко до того, когда беременность станет заметной, и ребенок зашевелится в животе. Сейчас она еще не воспринимает его, как реальное живое существо. Сначала она видела его, как средство давления на отца, а сейчас он кажется ей ловушкой, в которую она попала.
Неудивительно, что она обезумела, отчаянно ища выхода. "Ей нужно дать немного времени, чтобы оправиться, - думала я, глядя на скамью, где она сидела в тени. - Мне нужно поговорить с ее матерью, тетей..."
Внезапно рядом со мной появился Джейми и стал потирать над огнем покрасневшие руки; на сгибах его одежды таял снег. Он выглядел чрезвычайно веселым, несмотря на простуду, осложнения с любовной жизнью Исайи Мортона и бурю, продолжающуюся снаружи.
- Как дела, сассенах? - спросил он хрипло и, не дожидаясь ответа, забрал у меня ложку, крепко обхватил за талию холодной рукой и, приподняв, подарил сердечный поцелуй, тем более ошеломляющий, что его отрастающая борода была забита снегом.
Немного оправившись от такого энергичного объятия, я поняла, что общее настроение в комнате было таким же радостным. Мужчины весело хлопали друг друга по спинам, топали ногами, отряхивали плащи под аккомпанемент крика и смеха.
- В чем дело? - спросила я, оглядываясь вокруг. К моему удивлению, в центре толпы стоял Джозеф Вемисс. Кончик его носа был красным от холода, и он едва держался на ногах от дружеских ударов по спине. - Что случилось?
Джейми ослепительно улыбнулся, зубы засияли среди заросшего обледеневшего лица, и сунул мне в руки помятый лист бумаги, на котором все еще оставались куски красного воска.
Чернила расплылись, но я смогла разобрать слова. Услышав о намечающемся походе генерала Уоделла регуляторы решили, что осторожность - лучшая доблесть, и разошлись по домам. И в соответствии с приказом губернатора Трайона милиция распускалась.
- О, хорошо! - сказала я и, обхватив Джейми обеими руками, вернула ему поцелуй, несмотря на снег и лед в его бороде.
Взволнованные новостью милиционеры решили воспользоваться плохой погодой и отпраздновать окончание миссии. Брауны, обрадованные тем, что не обязаны теперь вступать в милицию, присоединились к празднованию, вынеся три больших бочонка лучшего пива, сваренного Томасиной Браун, и шесть галлонов сидра - за полцены.
К тому времени, когда ужин был закончен, я сидела в углу с ребенком Бердсли на руках в полуобморочном состоянии от усталости и держалась в вертикальном положении только потому, что не было места, куда можно было лечь. Воздух был тусклый от дыма и гудел от голосов; я выпила крепкого сидра за ужином, и все лица теперь сливались в одно размытое пятно, что несколько сбивало с толку.
У Алисии Браун не было никакой возможности поговорить со мной, а я не имела возможности поговорить с ее матерью или тетей. Девушка с выражением угрюмого страдания на лице сидела возле импровизированного загона Хирама и периодически скармливала ему корки кукурузного хлеба.
Роджер по просьбе большинства пел французские баллады мягким проникновенным голосом. Лицо молодой женщины появилось передо мной, как размытое бледное пятно с вопросительно приподнятыми бровями. Она произнесла что-то, утонувшее в гуле голосов, и мягко забрала у меня ребенка.
Да, конечно, ее звали Джемайма, мать с грудным ребенком, которая взяла на себе заботу о малышке. Я встала, уступая ей место, и она, усевшись, тут же приложила девочку к груди.
Я прислонилась к каминной полке, с отстраненным чувством одобрения наблюдая, как она, придерживая ладонью голову ребенка, направила его рот к соску, что-то ласково бормоча. Она была нежной и деловитой - хорошее сочетание. Ее собственный ребенок, мальчик по имени Кристофер, мирно посапывал на руках бабушки, курившей глиняную трубку.
Я вглядывалась в Джемайму и испытывала странное чувство дежавю. Я мигнула, пытаясь опознать мимолетное ощущение, и поняла, что это были чувства всеобъемлющей близости, теплоты и чрезвычайного покоя. На мгновение мне показалось, что они исходят от кормящей матери, но потом с удивлением поняла, что это чувства не матери, а ребенка. Я ясно помнила - если это была память - тепло материнского тела и уверенность в абсолютной любви.
Я закрыла глаза и прижалась сильнее к стене у камина, чувствуя, что комната начала медленное ленивое вращение вокруг меня.
"Бьючемп, - пробормотала я, - ты напилась".
И не только я. Довольные перспективой скорого возвращения домой, милиционеры поглотили почти все количество горячительных напитков в Браунсвилле. Тем не менее, вечеринка начинала затихать, мужчины постепенно расходились к местам своих ночевок, одни к холодным постелям под навесами и сараями, другие к одеялам возле теплых очагов.
Я открыла глаза и увидела, что Джейми, откинув голову, широко зевает, словно бабуин. Он моргнул и поднялся, стряхивая оцепенение от еды и пива, потом поглядел в направлении очага и увидел меня. Он устал также, как я, но голова, очевидно, у него не кружилась, судя по тому с какой легкой непринужденностью он потянулся и встал.
- Я собираюсь пойти посмотреть лошадей, - сказал он мне голосом, хриплым от гриппа и разговоров. - Не возражаешь против прогулки при лунном свете, сассенах?
Снег прекратился, и лунный свет лился сквозь истончившиеся облака. Холодный воздух, в котором еще ощущался призрак прошедшей бури, тек в легкие и значительно способствовал прекращению головокружения.
Я испытывала детское восхищение от того, что первой иду по свежему снегу, и шагала, старательно ставя ноги, а потом оглядывалась, чтобы полюбоваться моими следами. Цепочка следов была не очень прямой, но ведь никто не проверял меня на трезвость.
- Ты можешь произнести алфавит задом наперед? - спросила я Джейми, цепочка следов которого дружно повторяла изгибы моей.
- Думаю, да, - ответил он. - Какой? Английский, греческий или иврит?
- Неважно, - я сильнее уцепилась за его руку. - Если ты помнишь их в прямом порядке, ты в лучшем состоянии, чем я.
Он тихо рассмеялся, потом закашлялся.
- Ты никогда не напивалась, сассенах. Не от трех кружек сидра.
- Должно быть, это усталость, - сказала я сонно. - Я чувствую себя так, словно моя голова, как воздушный шарик, покачивается на ниточке. И откуда ты знаешь, сколько я выпила? Ты считал?
Он снова рассмеялся и обхватил мою ладонь там, где она держалась за его руку.
- Мне нравится наблюдать за тобой, сассенах. Особенно в компании. Твои зубы так красиво сверкают, когда ты смеешься.
- Льстец, - сказала я, чувствуя себя немного польщенной. Учитывая, что я не мылась уже несколько дней и не меняла одежду, мои зубы были, вероятно, единственным во мне, чем можно было восхищаться. Однако от знаков его внимания становилось теплее.
Снег был сухой, и снежная корка сминалась под нашими ногами с тихим хрустом. Я могла слышать дыхание Джейми, все еще сиплое и тяжелое, но хрип в его груди прошел, и его кожа уже не горела.
- К утру разъяснит, - сказал он, глядя на туманную луну. - Ты видишь кольцо?
Огромный круг туманного света, окружающий луну и занимающий почти всю восточную половину неба, трудно было не увидеть. Сквозь него слабо светили звезды, но примерно через час они засияют чисто и ярко.
- Да. Мы можем завтра отправиться домой?
- Конечно. Однако думаю, дорога будет грязной. Чувствуешь, воздух изменяется, он сейчас холодный, но завтра, как только солнце поднимется достаточно высоко, снег станет таять.
Возможно, так и будет, но сейчас было довольно холодно. Навес для лошадей был укреплен ветками сосны и тсуги и походил на маленький пушистый пригорок, засыпанный снегом. Теплое дыхание лошадей растаяло снег на отдельных участках, и от них поднимались едва видимые струи пара. Все было спокойно с почти осязаемым ощущением сонливости.
- Мортону уютно, если он здесь, - заметила я.
- Не думаю, что он здесь. Я отправил Фергюса, сказать ему, что милиция распущена, как только Вемисс прибыл.
- Да, но если бы я была Мортоном, я бы не рискнула отправиться домой в бурю, - произнесла я с сомнением.
- Вероятно, рискнула, если бы за тобой охотились Брауны с ружьями, - сказал он. Тем не менее, он остановился и, немного повысив хриплый голос, позвал: - Исайя!
Из кустарной конюшни не было никакого ответа, и, снова взяв мою руку, он повернул к дому. Снег уже не был девственным, его пересекали не только наши следы, но и следы мужчин, которые расходились по своим местам ночлега. Роджер уже не пел, но из дома еще раздавались голоса оставшихся гуляк.
Не желая возвращаться в атмосферу дыма и шума, мы по молчаливому согласию отправились вокруг дома, наслаждаясь тишиной снежного леса и близостью друг друга. Завернув за угол, я увидела, что открытая дверь пристройки скрипела на ветру, и указала на нее Джейми.
Он сунул голову внутрь, чтобы посмотреть, что там, и потом вместо того, чтобы закрыть дверь, взял меня за руку и затащил в нее.
- Я хотел кое-что спросить у тебя, сассенах, - сказал он. Он оставил дверь открытой, и лунный свет тек внутрь, освещая призрачным светом висящие окорока и большие бочки и мешки, загромождавшие пристройку.
Внутри было холодно, но из-за отсутствия ветра мне стала тепло, и я сняла капюшон с головы.
- В чем дело? - спросила я с любопытством. Свежий ветер прочистил мне голову, и хотя я знала, что усну, как мертвая, как только прилягу, в настоящей момент я не чувствовала усталости, а только приятное чувство завершенности и исполненного долга. Это были трудные день и ночь, и ужасный день до этого, но теперь все закончилось, и мы были свободны.
- Ты хочешь его, сассенах? - спросил он мягко. Его лицо было бледным овалом с облачками дыхания перед ним.
- Кого? - удивленно спросила я. Он весело фыркнул.
- Ребенка. Кого еще?
Кого еще, действительно.
- Хочу ли я взять ее себе, ты это имеешь в виду? - спросила я осторожно. - Удочерить ее?
Эта мысль не приходила мне в голову, но, должно быть, скрывалась где-то в моем подсознании, так как его вопрос меня не удивил.
С утра я ощущала, что мои груди налились и стали чувствительными, и я сохранила в памяти ощущение требовательного ротика девочки на моем соске. Я не могла кормить ребенка грудью, но могли Брианна или Марсали. Или она могла питаться козьим или коровьим молоком.
Я внезапно осознала, что обхватила одну грудь ладонью, слегка сжимая ее. Я сразу же убрала руку, но Джейми увидел, он пододвинулся ближе и обнял меня одной рукой. Я положила голову на его грудь, ощущая холод и грубую вязку его охотничьей рубашки на моей щеке.
- Ты хочешь ее? - спросила я, не уверенная, надеюсь ли на его положительный ответ или боюсь его. Ответом стало легкое пожатие плеч.
- У нас большой дом, сассенах, - сказал он. - Достаточно большой.
- Хм, - произнесла я. Это не было прямым заявлением, но было принятием обязательства, как бы завуалировано оно не было выражено. Он взял Фергюса из парижского борделя через три минуты после знакомства. Если он возьмет это дитя, он будет обращаться с ней, как с дочерью. Но станет ли он любить ее? Никто не мог обещать ей любовь - не он... и не я.
Он понял сомнение в моем голосе.
- Я видел, как ты ехала с ребенком, сассенах. У тебя всегда такой нежный вид, но когда я увидел тебя с ребенком под плащом... я вспомнил, как ты выглядела, когда носила Фейт.
Я задохнулась. Услышать, как просто он произносит имя нашей первой дочери, было потрясением. Мы редко говорили о ней, ее смерть была так давно в прошлом, что иногда казалась нереальной, и все же боль от той потери ощущалась нами обоими. Фейт никогда не была для нас нереальной.
Она была рядом со мной всякий раз, когда я прикасалась к ребенку. И эта девочка, эта безымянная сирота, такая маленькая и хилая, с такой тонкой кожей, что на ней четко выделялись синие нити вен... Да, напоминание о Фейт было сильным. Однако она не была моим ребенком. Хотя могла быть, об этом говорил Джейми.
Возможно, она была для нас подарком судьбы? Или, по крайней мере, нашей ответственностью?
- Ты думаешь, мы должны забрать ее? - спросила я осторожно. - Я имею в виде, что с ней произойдет, если мы не возьмем ее?
Джейми слабо фыркнул, опуская свою руку и прислоняясь к стене. Он вытер рукавом нос и наклонил голову в сторону слабого шума голосов, проникающего сквозь бревна.
- О ней будут хорошо заботиться, сассенах. Она ведь наследница, знаешь ли.
Этот аспект вопроса, как-то вообще выпал из моего внимания.
- Ты уверен? - спросила я с сомнением. - Я имею в виду, что она незаконнорожденная...
Он покачал головой, прерывая меня.
- Нет, она законнорожденная.
- Но этого не может быть. Никто кроме нас двоих пока не знает этого, но ее отец...
- Ее отцом был Аарон Бердсли, насколько это касается закона, - сообщил он мне. - Согласно английскому законодательству, ребенок, рожденный в браке, юридически является ребенком мужа - и наследником - даже если известно, что его мать прелюбодействовала. Ведь эта женщина говорила, что Бердсли женился на ней, да?
Я неожиданно поняла, почему он слишком упорно настаивает именно на этом английском законе, и, слава Богу, поняла причину прежде, чем ответить ему.
Уильям. Его сын, зачатый в Англии, и - насколько все полагали в Англии, за исключением лорда Грэя - девятый граф Элсмир. Очевидно, что юридически он был девятым графом, согласно тому, что мне говорил Джейми, независимо от того, был ли восьмой граф его отцом или нет. "Да, закон, что дышло", - подумала я.
- Понятно, - медленно произнесла я. - Значит эта малышка унаследует всю собственность Бердсли, даже если они обнаружат, что он никак не мог быть ее отцом. Это... ободряет.
Взгляды наши на мгновение встретились, потом он опустил глаза.
- Да, - сказал он спокойным голосом, - ободряет.
Возможно, в его голосе был намек на горечь, но он исчез без следа, когда Джейми откашлялся.
- Таким образом, - продолжил он твердо, - ей нечего опасаться пренебрежения. Сиротский суд передаст всю собственность Бердсли - коз и все прочее, - добавил он со слабой усмешкой - ее опекуну, чтобы тот использовал имущество для блага девочки.
- И самого опекуна, - сказала я, внезапно вспомнив взгляд, которым Ричард Браун обменялся с братом, говоря о том, что о девочке позаботятся. Я потерла замерзший кончик носа. - Значит, Брауны возьмут ее с охотой?
- О, да, - согласился он. - Они знали Бердсли и понимают, какую ценность она представляет. Забрать ее у них будет не простым делом, но если ты захочешь, сассенах, то ты ее получишь. Я тебе обещаю.
От всего этого обсуждения у меня возникло странное чувство. Что-то, похожее на панику, словно невидимая рука подталкивала меня к краю пропасти. Было ли это краем опасного утеса или возвышением, с которого открывается еще большая перспектива, не известно.
Я видела мысленным взором изгиб черепа ребенка и уши, словно из тонкой бумаги, маленькие и прекрасные раковины, розовые завитушки с легким оттенком синего цвета.
Чтобы дать себе время привести в порядок мысли, я спросила:
- Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что дело будет не простым? Ведь у Браунов нет никаких оснований требовать ее себе, не так ли?
Он покачал головой.
- Нет, но ведь они не стреляли в ее отца.
- Что... о...
Эту ловушку я не предвидела - возможность того, что Джейми могли обвинить в убийстве Бердсли с целью завладеть его домом и товарами посредством удочерения сироты. Я сглотнула, ощущая в горле слабый привкус желчи.
- Но никто, кроме нас, не знает, как умер Аарон Бердсли, - указала я. Джейми сказал всем, что торговец умер в следствие апоплексического удара, не упомянув о своей роли ангела-избавителя.
- Нас и миссис Бердсли, - сказал он со слабой иронией в голосе. - Что, если она возвратится и обвинит меня в убийстве ее мужа? Трудно будет оправдаться, особенно, если я заберу девочку.
Я не стала спрашивать, зачем она могла бы сделать это. В свете того, что мы о ней знали, Фанни Бердсли могла сделать что угодно.
- Она не вернется, - сказала я. Насколько я не была уверена во всем остальном, в этом отношении я говорила правду. Куда бы Фанни Бердсли не отправилась - и почему - она ушла навсегда.
- Даже если она обвинит тебя, - продолжила я, отодвигая воспоминания о заснеженном лесе и свертке возле потухшего костра, - я тоже была там. Я могу рассказать, что случилось.
- Если тебе позволят, - согласился Джейми. - Но, скорее всего, тебе не разрешат. Ты замужняя женщина, сассенах. Ты не можешь свидетельствовать в суде, даже если бы ты не была моей женой.
Это замечание заставило меня внезапно задуматься. Живя в глухой местности, я редко сталкивалась лично с возмутительными образцами юридической несправедливости, но слышала о некоторых из них. Он был прав. Как замужняя женщина, я не имела никаких юридических прав. Довольно иронично, но Фанни Бердсли, будучи вдовой, их имела. Она могла свидетельствовать в суде, если бы захотела.
- Проклятие! - с чувством произнесла я, и Джейми тихо рассмеялся, потом закашлялся.
Я фыркнула, выпустив довольно большое облако белого пара. На мгновение мне стало жаль, что я не дракон, было бы чрезвычайно приятно выдохнуть огонь и серу на некоторых людей, начиная с Фанни Бердсли. Вместо этого я вздохнула, и мое белое бессильное дыхание исчезло в полусумраке пристройки.
- Понятно, почему ты назвал дело "не простым", - сказала я.
- Да, но я не сказал, что оно невозможно.
Он поднял мое лицо, обхватив мой подбородок своей большей холодной рукой. Его глаза, темные и напряженные, смотрели в мои.
- Если ты хочешь ребенка, Клэр, то я возьму его и справлюсь со всем, что за этим последует.
Если я хочу ее. Внезапно я ощутила вес ребенка, спящего под моей грудью. Я забыла лихорадку материнства, отодвинула память о восторге, панике, усталости, возбуждении. Но появление Германа, Джемми и Джоан ярко напомнили мне об этих чувствах.
- Один последний вопрос, - сказала я, беря его руку и переплетаясь с ней пальцами. - Отец ребенка не был белым. Что это может значить для нее?
Я знала, что это будет значить в Бостоне 1960-х годов, но это было другое место и другое время, и хотя здесь и сейчас общество было более суровым и менее просвещенным, чем там, откуда я прибыла, оно было значительно более терпимым.
Джейми задумался, выбивая негнущимися пальцами правой руки тихий ритм по бочонку с соленой свининой.
- Я думаю, все будет в порядке, - сказал он, наконец. - Нет никакой опасности, что ее обратят в рабство. Даже если можно будет доказать, что ее отец был рабом - а таких доказательств нет - ребенок приобретает статус матери. Ребенок, рожденный свободной матерью, свободен, ребенок, рожденный рабыней - раб. И какой бы не была эта женщина, она не была рабыней.
- Официально, по крайней мере, - сказала я, вспомнив об отметках на косяке двери. - Но не касаясь вопроса рабства...?
Джейми вздохнул и выпрямился.
- Я думаю, нет, - сказал он. - Не здесь. В Чарльстоне, да, это имело бы значение, по крайней мере, если бы ей пришлось вращаться в обществе. Но не в этой глуши.
Он пожал плечами. Действительно, возле Линии соглашения было много детей от смешанных браков. Для поселенцев было обычным делом брать жен из племен чероки. Более редко встречались дети от связи между белыми и черными людьми, но их было много в прибрежных областях. Большинство из них были рабами, но тем не менее.
Маленькой мисс Бердсли не придется вращаться в обществе, по крайней мере, если мы оставим ее Браунам. Здесь ее состояние имело бы гораздо большее значение, чем цвет ее кожи. С нами ей в этом плане будет труднее, поскольку Джейми был - и всегда будет - несмотря на нехватку средств, светским человеком, джентльменом.
- Вообще-то это не последний вопрос, - сказала я, приложив его холодную руку к моей щеке. - Последний вопрос - почему ты предложил мне это?
- О, я просто подумал... - он опустил руку и отвел взгляд, - о том, что ты говорила, когда мы вернулись домой со сбора. Что ты могла выбрать бесплодие, но не сделала это из-за меня. Я подумал... - он снова замолчал и сильно потер согнутым пальцем вдоль носа. Он глубоко вздохнул и начал снова.
- Я не хочу, - сказал он твердо, обращаясь к воздуху перед собой, как если бы стоял перед судом, - чтобы ты рожала ребенка ради меня. Я не могу рисковать тобой, сассенах, - его голос внезапно стал хриплым, - даже ради дюжины детей. У меня есть дочери и сыновья, племянники и племянницы, внуки, у меня достаточно детей.
Теперь он взглянул на меня и мягко произнес:
- Но у меня нет жизни, кроме тебя, Клэр.
Он громко сглотнул и продолжил, не спуская с меня глаз.
- Но я подумал... если ты хочешь еще одного ребенка, возможно, я смогу дать его тебе.
Слезы навернулись мне на глаза. В пристройке было холодно, и наши пальцы занемели от стужи. Я сильно сжала его руку.
Пока мы разговаривали, мой мозг работал, просчитывая возможности, оценивая трудности и мечтая о счастье. Но мне уже не нужно было думать об этом - решение было принято. Ребенок был искушением, как для плоти, так и для духа, я знала блаженство неограниченного единения, так же как и сладостно-горькую радость от осознания того, что это единение исчезает, когда ребенок познает себя и отдаляется, становясь личностью.
Но я уже пересекла некую тонкую грань. Было ли это от того, что мой лимит материнства, данный природой, исчерпан, или от того, что я знала, что мои обязательства лежат в иной сфере... но мое материнское чувство было удовлетворено, мой материнский долг исполнен.
Я уткнулась лбом в его грудь и произнесла в ткань, закрывающую его сердце:
- Нет. Но Джейми... я так тебя люблю.
Мы какое-то время стояли, обнявшись и слушая шум голосов в доме за стеной, и молчали, ощущая покой и удовлетворение. Мы были совершенно измотаны, но нам не хотелось покидать мирную атмосферу нашего простого убежища.
- Нам нужно пойти в дом, - пробормотала я, наконец, - а то мы упадем прямо здесь, и нас найдут утром вместе с окороками.
Слабый хрип смеха сотряс его грудь, но прежде чем он мог ответить, на нас упала тень. В дверях пристройки кто-то стоял, перекрывая лунный свет.
Джейми резко поднял голову, руки на моих плечах напряглись, но потом ослабли, позволив мне отстраниться и обернуться.
- Мортон, - произнес Джейми многострадальным голосом, - что, во имя Христа, ты здесь делаешь?
Исайя Мортон вовсе не походил на записного соблазнителя, но полагаю, что вкусы различаются. Он был ниже меня ростом, но шире в плечах с бочкообразным туловищем и слегка кривыми ногами. Правда, у него были довольно приятные глаза и красивые волнистые волосы, хотя я не могла сказать какого они цвета. Я прикинула, что ему было немногим более двадцати лет.
- Полковник, сэр, - произнес он шепотом. - Мэм, - он коротко поклонился, - не хотел вас пугать. Но я услышал голос полковника и решил воспользоваться шансом, так сказать.
Джейми рассматривал Мортона, сузив глаза.
- Воспользоваться шансом? - повторил он.
- Да, сэр. Я никак не мог придумать, как мне вызвать Эли, и все кружил вокруг дома, и услышал, как вы с леди разговариваете.
Он снова поклонился мне, словно по рефлексу.
- Мортон, - произнес Джейми тихо, но со стальными нотками в голосе, - почему ты не уехал? Разве Фергюс не сказала тебе, что милиция распущена?
- О, да, сэр, сказал, - не сей раз он поклонился Джейми. - Но я не мог уехать, сэр, не увидев Эли.
Я откашлялась и взглянула на Джейми, который вздохнул и кивнул мне.
- Э... боюсь, что мисс Браун услышала о ваших прежних обязательствах, - сказала я деликатно.
- А? - Исайя выглядел непонимающим, и Джейми раздраженно фыркнул.
- Она имеет в виду, что девушка знает, что у тебя есть жена, - сказал он жестко, - и если ее отец не пристрелит тебя при встрече, то она сама проткнет тебе сердце. А если они не смогут, - он выпрямился, достигнув угрожающей высоты, - то это сделаю я голыми руками. Что за мужчина может соблазнить девушку и наградить ее ребенком, не имея права дать ему свое имя?
Исайя Мортон побледнел заметно даже в лунном свете.
- Ребенком?
- Да, - сказала я холодным тоном.
- Да, - подтвердил Джейми, - и теперь тебе, ничтожный двоеженец, лучше убраться отсюда, иначе...
Он резко замолчал, поскольку рука Исайи вынырнула из-под плаща с пистолетом. Стоя рядом, я увидела, что он был заряжен, и курок был взведен.
- Мне жаль, сэр, - сказал он извиняющимся тоном и облизал губы, переводя взгляд с Джейми на меня и обратно. - Я не причиню вам вреда, тем более вашей леди, но поймите, мне очень нужно увидеть Эли.
Его довольно пухлые черты лица затвердели, но губы слегка дрожали, хотя пистолет он держал довольно твердо.
- Мэм, - сказал он мне, - не будете ли вы так добры, чтобы пойти в дом и позвать Эли? Мы будем ждать здесь... полковник и я.
Сначала у меня не было времени испугаться, но теперь я действительно не боялась, только была безмерно удивлена.
Джейми на мгновение закрыл глаза, словно молил бога дать ему терпения. Потом открыл их и вздохнул, испустив белое облака пара.
- Опусти пистолет, идиот, - сказал он почти любезно. - Ты прекрасно знаешь, что не выстрелишь в меня, и я тоже это знаю.
Исайя теснее сжал губы и палец на курке, и я задержала дыхание. Джейми продолжал смотреть на него со смесью раздражения и жалости во взгляде. Наконец, палец на курке расслабился и ствол пистолета опустился, так же как и глаза Исайи.
- Мне только нужно увидеть Эли, полковник, - сказал он тихо, глядя в пол.
Я медленно выдохнула и взглянула на Джейми, тот поколебался, потом кивнул.
- Ладно, сассенах. Иди, только будь осторожна, хорошо?
Я кивнула и пошла к дому, слыша, как сзади Джейми бормотал себе под нос по-гэльски что-то о свихнувшемся Мортоне.
Я не была уверена, что он действительно не сошел с ума, но я также чувствовала силу его страстной мольбы. Если кто-нибудь из Браунов узнает про это свидание, разразится настоящий ад - и заплатит за это не только один Мортон.
Пол внутри дома был устлан спящими телами, завернутыми в одеяла, хотя несколько мужчин еще сидели возле очага, болтая и передавая по кругу кувшин с пивом. Я пригляделась, к счастью, Ричарда Брауна среди них не было.
Я осторожно пробиралась по комнате, скользя между телами, иногда переступая через них. По дороге я взглянула на кровать, стоящую возле стены. Ричард Браун и его жена крепко спали на ней, надвинув респектабельные ночные колпаки на самые уши, хотя в доме было очень тепло от множества тел.
Было только одно место, где могла спать Алисия Браун, и я, как можно тихо и осторожно, открыла дверь, ведущую на чердак. Хотя это не имело никакого значения, так как никто у огня не обратил на меня внимания. Они с увлечением наблюдали, как один из мужчин без особого успеха пытался напоить пивом Хирама.
В отличие от комнаты внизу на чердаке было весьма холодно. Маленькое окно было открыто настежь, и студеный ветер надул в него снег. Алисия Браун лежала на нанесенном сугробе совершенно голая.
Я подошла к ней и встала, глядя на нее. Она лежала, вытянувшись и сложив руки на груди. Она дрожала, и веки ее были решительно сжаты. Очевидно она не слышала моих шагов.
- Что, ради Бога, вы делаете? - спросила я вежливо.
Ее глаза резко открылись, и она издала тихий вскрик. Потом она зажал рот рукой и резко села, уставившись на меня.
- Я слышала о многих способах вызвать выкидыш, - сказала я, беря одеяло с лежака и накидывая ей на плечи, - но замерзнуть до смерти не относится к ним.
- Если я умру, то н-не нужен н-н-никакой выкидыш, - сказала она логично. Тем не менее, она укуталась в одеяло, стуча зубами от холода.
- Едва ли это лучший способ совершить самоубийство, - сказала я, - но я не хочу критиковать вас. Хотя полагаю, вы пока можете отложить это. Мистер Мортон ждет вас в пристройке и уверяет, что не уйдет, пока не поговорит с вами. Так что думаю, вам лучше встать и одеться.
Ее глаза широко распахнулись, и она резво вскочила на ноги, но мускулы ее оцепенели от холода, она споткнулась и упала бы, если бы я не схватила ее за руку. Она больше не разговаривала, только быстро - как могла с занемевшими пальцами - оделась и завернулась в теплый плащ.
Помня о просьбе Джейми "быть острожной", я позволила ей пойти одной. Увидев ее одну, выходящую на улицу, всякий мог решить, что она пошла в уборную. Вдвоем мы вызвали бы удивление и ненужные вопросы.
Дата добавления: 2015-09-30; просмотров: 22 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |