Нет. Я не забыла. Я только забыла, какого это выходить и рыскать с папой, с ним, возглавляющим операцию, и мной, отступающей назад и заметающей следы. Я почувствовала комфорт от осознания того, что мне только надо ждать приказов и позволить тренировкам сделать все остальное.
Тонкая пленка гнилых, восковых апельсинов скользнула по языку. Я с трудом сглотнула, трансформация скользила по мне глубокими волнами ощущений. Кристоф отметил на фотографиях, сделанных со спутника, этот вход красным карандашом наряду вместе с некоторыми другими маршрутами.
Всегда планирует все заранее. Он думал, что я никогда не узнаю об этом?
Дело в том, что я горячо вспыхнула, думая о нем. Думая о его руках в моих волосах, и молниях, проходящих через меня когда бы ни...
Бабушкина сова закричала мягко, резко. Сознание опасности защипало под поверхностью кожи. Смещение в костях отступило, тишина заполнила мою плоть.
Я отступила в кусты, выстроившиеся в ряд возле стены. Дыхание мягко прибыло через широко открытый рот, правая рука поднялась и сомкнулась на теплой деревянной рукояти малайки. Я почувствовала пару проходящих носферату, порыв плохого запаха утечки и ненависти послали стеклянные булавки через виски.
Вот еще одна фигня о кровососах. У них очень сильная ненависть. Я не понимаю этого. Не похоже на то, что у них есть монополия на ненависть — люди имеют большой кусок рынка, а у другой фигни Истинного мира — его кусочки пирога — но ненависть кровососов такая интенсивная, и она покрывается облаками вокруг них, как пыль вокруг того ребенка в старом мультике Арахиса. Ребенка, который всегда был грязным.
Я не моргала, я не двигалась. Благодаря трансформации, это было легко делать, и внезапно я поняла, как старые дампиры впадают в ту жуткую неподвижность. Это было настолько легко, неподвижность окутывала все тело, как убаюкивающая ванна, мимо мир двигался медленной рекой. Моя концентрация стала жестче и однонаправленной, все бабушкины тренировки казались детской игрой.
Еще два кровососа патрулировали. Они пахли мужчиной и перцем с волнением. Дар шептал в голове, отводя их внимание. Бабушкина сова снова позвала, но они не заметили этого. Один из них промычал что-то в сторону на иностранном языке, полном согласных, их формы размазались, как чернила на влажной бумаге, а другой засмеялся, прежде чем они исчезли с противным, тараторящим звуком.
Я ненавижу это! Я также ненавижу, когда это делают дампиры.
Я еще немного изучала дом. Это было огромное, растянувшееся кирпичное чудовище, ищущее весь мир, как будто квадратный, красно-коричневый гриб внезапно напился, обкурился и решил сложить себя, чтобы явиться олицетворением особняка. Он был темным, темнота, через которую, вероятно, не проникнет утро. Мне не пришлось думать о том, где я раньше видела такого вида миазму[24].
Это было в Дакоте, под снежным небом, с Грейвсом, находящимся рядом со мной в грузовике. Мы собирались встретиться с Сергеем.
Тогда нас спас Кристоф. Или, точнее, спас меня. Как всегда. Как будто я и сейчас рассчитывала на него.
Сложное, запутанное болото чувств скользнуло по мне, как трансформация. Я рассчитывала на него очень сильно.
Только я подумала об этом, как услышала гудение вертолета. Оно становилось громче и громче, и грибковый особняк вздохнул, как лев прямо перед тем, как проснется.
Давай надеяться, что все пройдет хорошо, Дрю.
Я выскользнула из кустов, тонкая, сладкая опасность нарастала и убывала на языке. Я ползла вперед, ноги перемещались тихо, правая рука все еще неловко находилась вверху, сжимая странно теплую, атласно-гладкую рукоять малайки. Дорога, отмеченная красным карандашом, пользовалась каждым преимуществом укрытия, и где-то на полпути к дому я остановилась, что-то ворчало внутри головы.
«Ты в ужасной опасности, Дрю!»
Ну, еще бы! Но Грейвс также в опасности, и он в доме. Кто знал, что они делали с ним?
Сейчас у меня был шанс...
— Светочччччччччччча... — справа от меня послышалось шипение. Холодный, наполненный ненавистью голос. — Маленькая светочччччччча, выходи поиграть.
Весь ад вырвался наружу.
Высокий крик, оборвавшийся на бульканье, пришел с другой стороны особняка, и внезапно ночь наполнилась шумом и движением. Взорвались гейзеры грязи, черные формы чучел свободно прыгали и отлетали от травы. Я повернула боком рукоять малайки, движение, которое я так много раз практиковала с Кристофом, теперь стало таким же естественным, как зарядка оружия. Левая рука вспыхнула, сомкнулась вокруг древесины, но я не была готова, когда первый кровосос прыгнул на меня, его узкое, подростковое лицо исказилось. Волосы стояли мертвенно-черными шипами, трущимися друг о друга с визжащим звуком, малайка в правой руке выпустилась, края, рассекающие воздух нежным свистом, потерялись под хаосом.
Жажда крови загорелась в каждой вене моего тела. Я чувствовала это, как если бы карта кровообращения только что наполнилась электричеством. Трансформация вспыхнула, клыки вонзились в нижнюю губу, и я порезала...
... но изогнутое лезвие малайки просто скользнул через пустой воздух, потому что кровосос упал в середине прыжка, хватаясь за горло, как будто у него там поселилась скала. Он свернулся, как мокрица, но я уже прошла. Я ожидала, что он ударит меня, и бросилась вперед. Тяжело приземлилась, кроссовки зарылись в мягкую землю, малайка в левой руке выпустилась и закрутилась, как пропеллер.
Я уже перешла ко второму положению, голос Кристофа отзывался эхом в голове.
«Колено! Контролируй колено! Думай о целом лезвии, а не о его конце; ради Бога, кохана, держи спину прямо!» Это как слышать папины крики, в то время как мы добывали средства к жизни преступным путем, невольный комфорт.
Тени чучела прыгнули на меня, и я почти запаниковала. Клыки цвета слоновой кости светились и давили, пена разбрызгивалась из их покрасневших губ, волосы встали, когда их версия трансформации потрескивала, кровососы передвигались с нечестивой скоростью. Мир замедлился, чистая вязкая масса, которая была моей собственной суперскоростью,
затвердела на каждой поверхности, малайка проносилась со свистом двумя большими оборонными движениями второго положения, что было началом один-против-многих. Первое положение заключается в создании скорости и точности; со второго по восьмое положение — быть андердогом; с восьмое по тринадцатое — сольные боевые положения.
Я только-только начала третье положение. Но Кристоф также сказал, что мастера укладываются в первые два, что если ты практикуешь только их, то к тебе придет суть остальных. Каждую ночь перед спаррингом я прогоняла их, снова и снова...
Прекрати думать о нем и сконцентрируйся уже!
Я сделала двойной прыжок, вес точно сбалансирован, и малайка ударила противоестественно твердую, как камень, плоть. Но не деревянные мечи надирали задницу. На самом деле, с тем же успехом я могла бы и не использовать их.
Потому что чучела вампиров, казалось, ударялись о невидимое силовое поле. Каждый раз жажда крови сгибалась внутри вен, и кровососы падали, задыхаясь и давясь. Один из них, хватаясь за горло, упал прежде, чем я ударила его.
Выглядело так, будто я наконец-таки стала ядовитой для кровососов. В значительной степени.
Достаточно ли ядовитой, чтобы Сергей не смог добраться до меня? Это было бы по- настоящему хорошо. Я снова прыгнула вперед, ноги приземлились, как если бы я бежала вместе с оборотнями в пестром свете и тени Центрального Парка, сердце во рту, и мир катится под ногами, пока я перепрыгиваю с места на место, как девочка, играющая в классики.
Но если Сергей был способен вынести ядовитость мамы достаточно долго, чтобы повесить ее на дубе возле желтого дома...
Папин крик вернул мое внимание. «Сосредоточься на том, что перед тобой, Дрю!» Малайка просвистела — так быстро я двигалась. Кровососы упали, задыхаясь и давясь, я ударилась в маленькую деревянную дверь, как бомба, и пролетела внутрь, осколки летели настолько быстро, что вписывались в противоположную стену. Вращаясь, малайка в левой руке высунулась, как язык змеи.
Этот кровосос был более выносливым. Он задыхался, как будто лезвие пронзило его правую ногу, и хорошо, что я наклонилась, потому что он выпустил когти, и они просвистели в том месте, где только что была моя голова. Дар горел внутри головы, как напалм[25]в бочке, поток черной, зловонной, кислой крови внезапно хлынул из его ноги, я подкатила своими длинными, сильными ногами, малайка в левой руке снова ударила. Его глаза, как лужица прогорклого масла, а самое ужасное то, что он выглядел почти как Дибс. Златоволосый, с мягким, детским лицом, искаженным от боли, прежде чем моя трансформация снова прокатилась, и он упал, откашливаясь зелено-черной пеной.
Почему это не могло случится раньше? Но я уже двигалась по коридору. Стены были окрашены в белый цвет, но на них находились полосы чего-то, о чем я бы не хотела думать. Покрытые коркой полосы, темно-красные и пахнущие медью. Это была сложная лента запахов, как в паранормальной биологии, где нужно было открыть ампулы, понюхать кровь, которая находилась в них, и перечислить характеристики. Блондин, мужчина, молодой, больница. Брюнетка, женщина, средних лет, раненная.
Иногда кровососы были как отдельные виды жертв. И также, когда выполняешь тест, нюхая что-то, это обостряет способность отслеживания. Когда дар горел в голове, я никогда не ошибалась.
Послышались щелчки затворов, картинки того, как тела несли через этот коридор, добыча, которая думала, что сбежала и оказалась так близко к свободе, коллаж противных картинок, швыряющихся в голове, как железные вышибала, которые хлопали по незащищенной коже.
План здания был ясным в моей голове. Впереди меня находились смутные очертания двери, и я оторвалась от земли так, что это заставило бы гордиться супергероя. Мысль, что если дверь закрыта или заперта на засов, то я побью себя, даже не приходила мне в голову, потому что, прежде чем я добралась туда, она взорвалась.
Буквально взорвалась: вспышка, как будто сами небеса разверзлись, и шок, как будто волна сбила серфингиста. Я упала, стена зажала плечо, и почувствовала головокружение. Я тяжело приземлилась, малайки все еще были зажаты в кулаках, и мир звенел, как гонг, внутри головы. Трансформация вспыхнула с жаром, оградив меня от удара, но мир все еще звенел достаточно сильно.
Дым. Желтое пламя ползало по стенам. Какого...
Потом я карабкалась, чтобы встать на ноги, потому что из пламени появился он. Каштановые кудри и лицо, отчеканенное со старой монеты, точеное и пагубное. Тонкий черный свитер, джинсы и бледность с чрезмерным медным оттенком. А его глаза, о Боже, сейчас его глаза черные от оболочки до оболочки и такие глубокие. Можно упасть в те глаза и утонуть, прежде чем мягкая, высасывающая чернота сомкнется над лицом.
Вы бы даже не боролись.
Мамин медальон послал вспышку болезненного тепла, такого горячего, что внезапно мне стало страшно, что он может расплавиться на груди. Я издала беззвучный крик — беззвучный, потому что он был громким, в ушах все еще звенело, и выстрелы, крики, звуки сражения продолжались вокруг меня.
Сергей усмехнулся. И прямо перед тем, как он размылся в пространстве и я подняла малайку, на одну ужасную секунду я подумала, насколько сильно его улыбка была похожа на холодную гримасу Кристофа в момент, когда он хотел напугать кого-то.
Глава 22
Я приходила в себя — снова рывками, лежа на спине.
Пыль. Я почувствовала пыль и что-то, похожее на сгоревший кофе. Сырость, специфический запах чего-то, что находится под землей, например, погреб. И специи, похожие на гвоздику. Это был знакомый аромат, и я попыталась определить его положение в темноте. Я поняла, что было темно, потому что мои глаза были закрыты.
По пятам того понимания пришло и другое. Мне было больно. Походило на растущую боль, глубоко горящую боль в костях. Идея о том, чтобы переместиться, даже открыть глаза, казалось, сделает все даже хуже. Но мне надо было сделать это. Мне надо было знать, где я находилась.
Но... я ничего не видела.
Несколько раз я моргнула. Ничего не изменилось. Та же самая толстая темнота, как будто напротив моих глазных яблок находилось одеяло. Я издала короткий звук, вздох разрезался пополам, потому что я ощутила, что кто-то смотрел на меня. Это то самое чувство, которое заставит вас оглянуться в толпе — уверенность, что кто-то смотрит, и чаще всего так оно и есть.
Какого черта? Я ослепла? Что случилось?
Последнее, что я помнила, это как Сергей схватил меня за горло, мой крик прервался, и жажда крови дергалась в венах, как будто хотела вырвать кусочки меня. Маленькие кусочки черноты подкрадывались под кожей Сергея, и он сжал...
Кто-то издал короткий вздох разочарования.
— Ты не ослепла, — сказала молодая, но очень уставшая женщина. — Ты просто меняешься.
Страх подполз к горлу, схватил меня, и я перевернулась. Там были простыни и одеяло, и поднялось еще больше пыли.
Меня за плечи схватили сильные, широкие руки; я дико крутилась. Он взвизгнул, когда подключился мой кулак, потом последовал хороший, сильный удар.
— Черт возьми! Дрю, прекрати это!
Я также узнала его голос. Это не имело никакого смысла. Но я осела в его руках. Вся борьба ушла из меня, как воздух из воздушного шара.
— Грейвс? — прошептала я.
Он, мучаясь, кашлянул. Я глубоко вдохнула. Я не могла видеть, но могла почувствовать его. Запах земляничного ладана и парня. Он не принимал душ, и это было неправильно, потому что раньше он всегда был таким чистым. Но это он. Теперь, когда я знала, даже его руки были знакомыми.
— Господи, — прошептал он. И этого было достаточно. Я узнала его. Я узнала бы его где угодно.
Я вслепую поддалась вперед. Он пролез остальную часть пути к кровати, и я сильно обняла его. Его руки обернулись вокруг меня, а пальцы запутались в моих волосах. Он был здесь, и он был настоящим, и было такое чувство, что он никогда не уходил.
Я всхлипнула.
— Черт! — он даже казался собой. Тот же самый старый мальчик-гот. — Как они поймали тебя? Что случилось?
Слова натыкались друг на друга, пытаясь вылиться быстрее, чем мой рот мог двигаться.
— Они — я — мы приехали спасти тебя. Леон, у него был — он нашел... Грейвс, Боже мой, о Боже мой...
— Очаровательно, — снова заговорил женский голос, сухой и презрительный. — Успокой ее, чтобы мы смогли получить от нее что-нибудь полезное. У нас не много времени.
Я дернулась, как будто меня ударили.
— Какого чер...
— Полегче, Дрю. Она не враг, — Грейвс сделал паузу, и я могла вообразить его жалкое выражение. — По крайней мере, не здесь.
— Ерунда! — я напряглась, но Грейвс не отпустил меня. Поэтому я не отпустила его. — Она подстрелила меня!
— Что? — но он не казался удивленным. — Ты подстрелила ее? Последовала долгая тишина.
Потом она вздохнула.
— В то время это казалось хорошей идеей, — сказала Анна.
* * *
Сперва это был пленчатый туман, через который проникал рассеянный свет. Потом, как будто толстый слой марли; я могла различить формы, когда выплеснулось все, что произошло. Я двигалась, как в классиках, когда запуталась, отступила и попыталась рассказать ему сразу обо всем. Грейвс просто слушал, его руки были вокруг меня, я была так рада снова видеть его — даже если на самом деле я, так сказать, не смотрела на него — что почти забыла, что в комнате находилась Анна.
Почти.
Я рассказывала ему о маленькой записке Анны, в которой находилась сережка, когда она прочистила горло — небольшой, но определенный призыв внимания.
— Это была не я.
Я слегка вздрогнула. Казалось, она была далеко отсюда, возможно, на другой стороне комнаты. Но это не означало, что я была в безопасности — я знала, насколько по- настоящему ужасающе быстрыми могли быть дампиры, даже при том что один раз я надрала задницу Анне в спортзале Главной Школы, сейчас я была далека от боевой формы.
— От нее безусловно исходил твой запах, — горечь, которую я ощущала, не была только словами. — Ты. Ты предала мою маму. Ты пришла в спортзал, чтобы выбить из меня дерьмо. Ты подстрелила меня. Ты...
Она практически смеялась — кислый, ясный звук, как неправильно настроенный звонок.
— Я не прекрасный человек, Дрю. Ты можешь утешиться тем фактом, что теперь я страдаю из-за своих грехов.
Голос Грейвс грохотал в груди.
— Давайте позже выясним, кого винить. Прямо сейчас у нас серьезные проблемы.
Его голая кожа была напротив моих обнаженных рук; толстовка исчезла, но на мне все еще были майка и джинсы. На мне также были кроссовки; я чувствовала их. Я хотела спросить, было ли на Грейвсе, по крайней мере, нижнее белье, но решила не спрашивать.
— Где мы?
Анна рассмеялась. Она действительно казалась истощенной, и близко не такой же противной, как обычно.
— Ты не догадываешься? У него есть мы, малышка, и с нами обеими... ну, шансы не очень хорошие.
Он. Сергей. Имя крутилось внутри головы, как рыба, сделанная из битого стекла.
— Ты скармливала ему информацию! Предатель! — я моргнула еще несколько раз.
Вещи быстро становились ясными, по крайней мере, в моем поле зрения.
Остальная часть меня была запутана насколько возможно. Я держалась за Грейвса, руки болели.
Я услышала шелест одежды, как если бы она пожала плечами.
— А теперь, когда ты проходишь вторую стадию изменения, он использует меня в качестве заложника и осушит тебя. Или наоборот, тем не менее я более опасна для него, чем ты. Тебе не нужно убивать меня, Дрю. Он сделает это довольно ловко, — она практически фыркнула. — Тебе меньше надо волноваться о том, что я сделала, и сконцентрироваться на том, что мы все должны сделать, чтобы выбраться отсюда.
— Это точно, — Грейвс фактически согласился с ней. Он не двигался, думал, что я, возможно, причиняла ему боль, сжимая настолько сильно. — Как только мы выберемся отсюда, мы разберемся со всем остальным. Но прямо сейчас я не хочу разбираться здесь. Я предпочел бы бороться с этим где-нибудь еще.
— Что случилось с тобой? — я снова схватилась за него, как если бы он мог исчезнуть.
— Это был Кристоф? Я видела кое-что, он...
— Он был там, — Грейвс немного переместился, но не от меня. Он переместился ближе ко мне; я почти могла увидеть горечь на его лице. — Той ночью. Но все, что он делал, это... мы только переговорили, он и я. Это все. Я вышел на пробежку, чтобы успокоиться, и как только я оказался за собственностью Школы, они напали на меня.
— Подожди. Что? — во мне воевало холодное неверие с непростым облегчением. Я не могла сказать, что выиграет, но, по крайней мере, свет стал немного ярче. Теперь Грейвс был тенью, его волосы дико стояли и превратили его голову в форму монстра.
— Он был там. С ним было несколько других дампиров — некоторых я не знал и тот парень, Леон. Сказал, что хочет знать, каковы были мои намерения, если я думал, что мог сделать что-то хорошее, ошиваясь все время возле тебя, что-то типа того. Я почти отступил и ударил его. Они должны были удерживать меня. Они уволокли меня, и...
— Подожди. Там был Леон? — мир практически ушел из-под ног, и я снова схватилась за Грейвса. Он сделал резкий вдох, погладил мои волосы. — Он был... о, Боже мой!
— Ах, — Анна с пониманием выдохнула. — Теперь это имеет смысл. Ты-то откуда знаешь?
— Что? Что имеет смысл?
На этот раз, казалось, Анна не наслаждалась собой, распространяя плохие новости.
— Однажды у Леонтуса была светоча. Он был связан, и... ну, эфиальт убил ее. Полагаю, они думали, что он будет охранять тебя еще яростнее; я могла бы сказать им, что сам твой вид мог сделать его намного более опасным, чем обычно.
Связан? Ну, я могла бы предположить, что это означало. Хотя все остальное...
— Почему? — если бы я была способна встать, то я нетерпеливо перепрыгивала бы с ноги на ногу. Никто никогда не отвечал мне достаточно быстро. — Почему он... Господи.
Я также не была уверена, что могла доверять ответам Анны. Список вещей, которым я могла доверять, быстро сокращался.
Она издала бесчувственный, полуфыркающий смешок, и я могла бы сказать, что она встряхнула головой.
— Потому что эфиальт, который убил его леди Элеанор, был никем иным, как одним из многих предателей Сергея, обученных его ох-каким-услужливым сынком, — снова послышался шелест ткани. — Рассвет близок.
Только не Леон! Он на самом деле нравился мне. И он всегда помогал мне и так далее. Я держалась за Грейвса. Господи, Дрю! Теперь, выбирайся отсюда!
Глава 23
Несколько минут спустя меня сильно ударила тошнота. Я снова сглотнула, моргнула. Мир медленно становился четче, когда чувство морской болезни отступило, резкие цвета и очертания больше не размывались. Как если бы с моих глазных яблок сошла пленка, и я посмотрела вверх.
Грейвс был сплошным беспорядком. Его темные волосы завились и дико стояли, нечистые и жирные, неокрашенные корни настолько грязные, что выглядели точно так же, как окрашенная часть волос. Синяки, новые и красно-фиолетовые, старые синие, и даже старые желто-зеленые располагались на лице и спускались к обнаженной груди. Едва ли можно было увидеть карамельный цвет кожи, синяки были повсюду. Он был костляво- худым, рубцы и маленькие порезы испещряли торс. Он был одет в джинсы, но они были содраны на коленках и темные из-за грязи. На нем были кроссовки, странно чистые, но ужасно порванные, шнурки разорваны и снова завязаны.
Мы смотрели друг на друга. Я издала болезненный звук.
— О! Ты выглядишь ужасно.
— Да, — он пожал плечами, зеленые глаза горели. Те же самые зеленые глаза, их глубина странно затенена теперь, тот же самый наполовину болезненный завиток губ, считающейся улыбкой. Это как впервые увидеть его, пейзаж лица сместился на несколько миллиметров, поэтому вместо того, чтобы выглядеть по-настоящему привлекательным полуазиатом, он выглядел... ну, больше как оборотень. Жуткая, почти схожая структура кости, которую я разделяла с Кристофом и Бенжамином и со всеми остальными, разделяли между собой Грейвс, Спиннинг, Дибс и даже Нэт.
— Мне жаль, — слова выплеснулись. — Я не знала. Они сказали мне, что искали тебя.
Они... если бы я знала, если бы я...
Он немного сдвинулся, беспокойно, но осторожно.
— Если бы ты знала, то убежала бы с территории Школы и тебя бы поймали. Он наблюдал за тобой достаточно близко, Дрю. Со мной все хорошо; мне только жаль, что тебя поймали... — он сглотнул с трудом, и я поняла, что, вероятно, довольно долго давила на его синяки. — Знание, что они заботятся о тебе, помогало пройти мне через это. Два дня назад
— думаю, время становится забавным — они перетащили меня сюда и поместили с ней. Это было интересно.
— Едва ли. Он такой верный маленький мальчик. Не весело, — Анна засмеялась, и моя голова резко обернулась.
В комнате было тускло, только одна лампа из кованого железа с розово-атласным оттенком стояла рядом с кроватью, слева от меня. Тяжелая панель была сделана из дерева, покрытая паутиной люстра болталась в потолке, а потолок был как будто из бетона. Мы с Грейвсом были на кровати под балдахином, сделанным из тяжелого, розового бархата, который, вероятно, был со времен Гражданской войны. Другая мебель была расставлена под съеденной молью, пыльной тканью, а дверь представляла собой монстра из железа и тяжелой, темной древесины.
Выглядело так, будто художник по декорациям по-настоящему плохого фильма был выброшен здесь. Натали назвала бы розовый бархат зверским.
Мысли о Нэт ущипнули меня глубоко в груди. Я надеялась, что она простила меня. Черт,
я надеялась, что вскоре увижу ее, и она сможет надрать мне задницу из-за того, какой я была сукой. Я даже сидела бы тихо и принимала бы это с большой, широкой, тупой улыбкой.
Черт, я даже позволю ей взять меня в магазин! За одеждой. Без жалоб.
Анна присела возле двери. Каждый раз, когда я видела ее, она была идеально отполирована, как модель.
Но не теперь.
Ее красно-золотые локоны спутались, на высокой, безупречной щеке был темный, неприятный синяк, а красивое, красное, шелковое платье разорвано, через порванные юбки были видны дырки. Красные, как вино, ленты тянулись через крысиное гнездо ее длинных волос, ботинки протерты, а на шелковых чулках стрелки.
Думаю, она вознесла готическую Лолиту[26]до новых высот.
Но то, как она присела, обнимая себя и немного раскачиваясь, не было правильно. Она была бледная, как бумага, не говоря уже о дрожи, которую бы бабушка назвала белой горячкой. Дрожь прошла волнами, она также вспотела. Маленькие жемчужные бусинки пота усеяли ее безупречную кожу, почти пылая в полумраке.
Она все еще была красивой даже избитой. Я, вероятно, выглядела так, будто подмела сарай волосами, и у меня было то странное, грязное чувство, когда спишь в джинсах. Они всегда жмут; джинсовая ткань это вам не пижама!
— Господи! — я немного ослабила хватку Грейвса, с трудом сглотнула, чтобы прочистить внезапную кислоту на языке. Когда мы переместились, кровать заскрипела, как гребная шлюпка в мелкой реке. — Что случилось с тобой?
— Вот это, — она подняла свои запутанные локоны, и я увидела отметки клыков на ее белом горле. Мое зрение обострилось, кожа внезапно уменьшилась на два размера. По мне побежали мурашки.
Отметки были белыми и в середине выглядели потертыми, кожу испещряли синяки, как восторженные штуковины. Она перекинула через них волосы, позволяя мне бросить туда быстрый взгляд.
— Разве это не очевидно?
— Я думала, мы ядовиты... — начала я.
— О, да. Но он может терпеть яд достаточно долго, чтобы вонзить зубы, а теперь я слишком слаба. А он стал сильнее, — она дрожала, становясь бледной, как если бы это было возможно. — В конечном счете он осушит нас обеих и сможет разгуливать под солнечным светом, — Анна снова засмеялась, раскачивалась взад и вперед, немного ускоряясь. Пол заскрипел, когда ее высокие каблуки зарылись туда. — Я думала, что была такой умной. Очень, очень умной. Ты для меня месть Элизабет, после всех этих лет.
Да. Мамина месть. Пожалуйста. Анна подстрелила меня, потому что мама «украла» Кристофа. Леон, возможно, сдал меня вампирам из-за того, что Кристоф сделал ему годы назад. Просто замечательно! Просто великолепно!
Господи Боже! Был ли здесь кто-нибудь, кто не ненавидел меня и не думал, что любит мне из-за того, что произошло прежде, чем я родилась?
Хотя как только я подумала об этом, то уже знала, что был один человек. Прямо сейчас он держался за меня, ужасно разбитый, но живой. Я втянула его в это, и вот пожалуйста.
Тебе лучше начать быстрее думать, Дрю. Но мой мыслительный аппарат был сломан. Я потрясла головой, кудри упали на лицо, как если бы это смогло привести мой мозг в действие.
— Моя мама мертва, Анна. Мы здесь, мы могли бы поладить. Серьезно, где мы, черт возьми? — и Сергей принес меня сюда, чтобы позже покормиться мной и Анной, в холодильнике, как хорошие, мелкие грызуны для змеи. Тьфу!
— Думаю, мы в Джерси, — Грейвс прошипел, пока вдыхал, когда немного переместился, и я расслабилась еще больше. — Конечно, если бы я владел этим местом и Адом...
Смех, который выскочил из меня, казался неправильным. Но это немного помогло, перед тем как безжизненно упасть в неподвижном воздухе.
— Мы под землей? Такое ощущение, что да.
— Не знаю. Думаю, это склад. Некоторое время я находился под землей. В... клетке, — Грейвс вздрогнул. Мурашки побежали по его избитой коже, и мне в голову пришла мысль, что если бы не синяки, он был бы бледным. — Они спускались в разное время, задавали о тебе вопросы. Вещи, которые они... Эй! — он наклонился, глаза горели. — Классная сережка! Мне было интересно, куда она делась.
Пальцы поднялись. Я дотронулась до нее — череп и скрещенные кости.
— Я... да. Спасибо.
— Шшшш! — Анна прекратила раскачиваться. — Заткнитесь!
Грейвс вздрогнул. Мы глядели друг другу в глаза, те тени собрались в глубину зелени, и в тот единственный момент, я видела его самого. Он говорил о пустяках, и он действительно был смелым.
Но по сути дела, он был столь же испуган, как я.
Сладкая опасность заполнила рот толстыми, гниющими, восковыми цитрусами. Вкус странно уменьшился, исчезая. Перья погладили кожу, и я услышала хлопанье крыльев.
— Вампиры, — прошептала я.
Грейвс потряс головой. Он отстранился, пальцы вонзились в мою руку, и стянул меня с кровати. Мои ноги подкосились, но он поддержал меня.
— Возможно, — прошептал он в ответ. — Может, хуже.
Вероятно, это было знаком того, насколько моя жизнь стала напряженной из-за того, что я не спрашивала, что может быть хуже вампиров. Я не хотела знать, поэтому я позволила ему обернуть себя. Мои ноги дрожали. Остальная часть меня тоже не была устойчивой.
Он толкнул меня в угол рядом с лампой. Потом развернулся, и резанные раны снова заставили меня почувствовать себя больной. Свет обжигал, из-за чего глаза заслезились, что не имело смысла. Это просто тусклая ночная лампа, защищенная толстым слоем пыли; она не могла жалить настолько сильно.
Дата добавления: 2015-09-30; просмотров: 20 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |