Уронив голову на руки, за столом истерично выла мадам Помфри. Рядом суетился взволнованный Локхарт и две сотрудницы из детской реанимации, судя по униформе.
Маленькие пациенты дружно ревели, напуганные истерикой мадам.
Анестезиолог безуспешно пытался оторвать старшую сестру от кресла.
— Поппи, вы не виноваты, вставайте, нечего детей пугать. Идемте, — он попытался приподнять ее под мышки, но, увы, это была не его весовая категория.
— Она хоте-е… а-а! А я… не дала-а-а! — невнятно выкрикнула Помфри, на секунду подняв отекшее от слез лицо, опять свесила голову и вдруг тонко, по-бабьи, завыла.
Остановившимся взглядом Гарри смотрел на пустую кровать Евы Кимберли.
Холодная рука скрутила внутренности.
В легких не стало воздуха.
Плохо понимая, что делает, Гарри кинулся к Локхарту и дернул его за воротник. Раздался треск разрываемой ткани.
— Где она? Где Ева?
Голос Гарри куда-то пропал, или он его попросту перестал слышать. Тем не менее, анестезиолог понял его мгновенно.
— Отцепись, Монах! — рявкнул он и сердито оттолкнул от себя. — Еще твоих истерик недоставало! Иди к чертям, не до тебя тут!
Злость всегда мягкого и веселого Локхарта не произвела на Гарри ни малейшего впечатления.
— Где она? Умерла, да? Говори, умерла? Говори! Говори! — он вновь кинулся к анестезиологу и повис у того на рукаве.
— Бл…! — вызверился Локхарт, дергая локтем. — Я сейчас в буйное вас всех отправлю, мать вашу! Я при чем тут! Упала твоя Ева! Встала и упала! Отвяжись, Поттер!
Мадам Помфри рыдала, уже икая.
— Гилли, добавь ей дозу, не берет, — сказала девушка из реанимационной бригады.
— Сейчас, Монаха уберу, — Локхарт с неожиданной силой схватил Гарри за плечо и буквально выволок из палаты.
— Поттер, возьми себя в руки, — прошипел анестезиолог. — Ты помогать или мешать явился, а? Вали домой! Девочка в реанимации!
— Я просто хочу знать, ПОЧЕМУ?! — отчаянно выкрикнул Гарри.
— Аутопсия покажет! Всё, брысь, зеленоглазый!
Стеклянные раздвижные двери сомкнулись за спиной анестезиолога.
Гарри, тяжело дыша, бессмысленно глядел перед собой расширившимися от потрясения глазами. Он разговаривал с Евой еще час назад. Она была жива. Она была такая ЖИВАЯ! Она была так рада видеть его, дурака! Через неделю ее должны были выписать! Если бы он не ходил пить чертов кофе, не ушел бы на чертов перерыв, просто БЫЛ бы в палате, Ева бы не встала, не упала, не…
Как парализованный, Гарри застыл у раздвижных дверей, глядя сквозь стекло на опустевшую койку и раскатившиеся по полу фломастеры. Очнулся он, когда из палаты вывели Помфри, тяжело повисшую на руках Локхарта и реанимационной сестры. Проводив взглядом всех троих, юноша осторожно вошел в палату. Оставшаяся сотрудница утешала одного из плачущих малышей.
Гарри тихо подошел к еще одной хлюпающей носом девочке и взял ее за руку.
— Не бойся, все хорошо будет, — пробормотал он, пытаясь убедить себя самого. — Не надо плакать.
— А сам чего плачешь? — всхлипнула девочка.
— Я? — удивился Гарри. — Я не…
Он провел рукой по лицу и с недоумением уставился на влажный след на коже.
— Это вода. Я в душе был, — прошептал он.
Что-то больно и горячо обожгло его изнутри. Пока он был в душе, Ева встала и…
«Потом. Потом. Я подумаю об этом ПОТОМ», — глядя на испуганные личики детей, решил он.
— Что с мадам Помфри? — сдавленным голосом спросил он оставшуюся на дежурстве девушку.
— Думает, это ее вина. Я так поняла, что у девочки вечно падали на пол карандаши, а Помфри не хотелось вставать лишний раз… Стоило ей отвернуться, девочка начала слезать с койки и упала.
— Она не отвернулась, она заснула, — ясным голоском сказала девочка, которую Гарри держал за руку.
Гарри расширившимися глазами уставился на юную пациентку.
— Тётя Помфри заснула, — повторила девочка, все еще шмыгая носом. — А Ева хотела телевизор посмотреть. Ей же нельзя, но она хотела. Она никогда не видела Дональда. Ева сказала, что быстренько посмотрит на Дональда одним глазом, и все. Стала слезать с кровати, упала и так и лежала. Это из-за Дональда.
— Какого Дональда? — не понял Гарри.
— Дональда Дака, — снисходительно ответила девочка. — Из мультика.
— Дональда. Дака. Из мультика, — бессмысленным эхом повторил Гарри, погладил малышку по голове и вышел, шатаясь, как пьяный на мостовой.
Коридор постепенно заполнялся сотрудниками. Двери грузового лифта вновь раскрылись, из него вышли четверо. Крам толкал перед собой пустую каталку. Впереди, нелепо подпрыгивая, бежал доктор Флитвик с улыбкой во все лицо.
Сердце Гарри затрепыхалось неровно и гулко, впуская робкий радостный лучик надежды.
— Не наша аневризма! — огласил коридор радостный выкрик Флитвика.
Гарри ринулся к профессору, надеясь услышать благую весть.
— НЕ НАША аневризма, господа! — счастливо блестя глазами, повторял Флитвик, возбужденно вертя головой. — Аневризма мозга! Базилярная артерия! Мы не виноваты!
Невесть откуда возникшая Нимфадора Тонкс сгребла маленького профессора за грудки и едва ли не приподняла над землей.
— Сукин сын! — выкрикнула она на весь коридор. — Наша, ваша! Ах ты…
Больничное эхо разнесло по отделению поток отборного мата.
— Нимфусик, — простонал Люпин, прикладывая пальцы то ли к вискам, то ли к ушам.
Разгневанная амазонка брезгливо отшвырнула сникшего Флитвика.
Гарри, как в тумане, шагнул навстречу своему профессору.
— Ева?.. — прошептал он.
— Умерла, — коротко ответил Люпин.
* * *
— Гарри, ты меня не слушаешь, — ладонь Северуса легла на его колено.
Почему же, слушаю, вяло думал Гарри, безучастно глядя на мелькающую перед глазами щетку стеклоочистителя. Полуослепшая от дождя мисс Бентли летела по дороге, пробивалась сквозь потоки воды.
Гарри молча кивал, глядя прямо перед собой.
Все понял, да, врожденная патология стенок сосудов. Не диагностированное ранее заболевание, ага. Разрыв врожденной аневризмы базилярной артерии, не понял, но все равно, понял. Кровоизлияние в мозг вследствие разрыва аневризмы, что тут не понять. Скорее несчастный случай, чем… Угу. Да.
— …будут судить, возможно, — донесся голос дорогого друга.
Гарри вышел из оцепенения.
— Судить? Кого? — тихо переспросил он.
— Помфри. Так ты слушаешь.
— А-а, — равнодушно сказал Гарри. — Ага.
— Кит, да что с тобой!
— Все нормально, — буркнул Гарри.
Он приоткрыл окно, и в притихший салон ворвался шорох дождя и резкий запах озона.
— Я музыку поста…
Гарри перехватил руку Северуса на полпути к магнитоле.
— Нет. Нельзя. Не сейчас, — сдавленным голосом сказал он. — Ради НЕЁ, не надо.
* * *
— Я не голодный.
Гарри бродил по столовой, сунув руки в карманы и опустив голову, с видом человека, потерявшего на полу булавку.
— Кит, хватит.
Рука Северуса легла на его плечо.
— Ты ничего не изменишь.
Гарри молчал. Северус сжал его плечо почти до боли.
— Никогда не привязывайся к пациентам, слышишь меня? Это большая ошибка! Если ты хочешь им помочь — никогда! Не привязывайся! Не люби! Не жалей! Или ты сломаешься раньше, чем поможешь хотя бы одному!
— Я не смогу быть хирургом, — бесцветным голосом сказал Гарри. — Я их всех люблю. Всех. Даже тех, которые плачут… противно так плачут… капризничают, — прошептал он, бессмысленно глядя в пол.
Северус вдруг взял в ладони его лицо и уставился в потускневшие от страдания зеленые глаза.
— Это хорошо. Это правильно. Людям равнодушным и черствым в хирургии делать нечего, — отрывисто сказал он. — Но все, что чувствуешь, всю свою любовь, сопереживание и сострадание — переплавь в дело, а не в сопли, понял?
Он резко убрал руки. Гарри удивленно моргнул: Северус раньше с ним так не разговаривал — серьезно, как с сотрудником своего отделения.
— Признать свои слабости может только сильный человек, — продолжал Северус, меряя шагами столовую вслед за Гарри. — Признать и трансформировать в созидательную энергию. Жалость ничего не создает. Она разрушает и деформирует. Мы никого не любим, мы никого не жалеем. Мы работаем, дорогой мой. И не надо пускать возмущенно-благородные слезы над Флитвиком. Я его прекрасно понимаю. Нам приносят в ремонт двигатели, а не карбюраторы. Хороший узкоспециализированный мастер отвечает за то, что починил он сам, и только Мастер с Большой Буквы видит дальше своего носа и пытается оценить ущерб, нанесенный всей конструкции. И судить Флитвика, если ты не стоял в зале судебных заседаний и не терзался вопросом, где начинаются и где заканчиваются границы твоей ответственности, предусмотренные законом, — не имеешь права. Да, у каждого из нас есть свой внутренний, глубинный судья — совесть, критик, прокурор и даже палач. И нет ничего страшней, чем пойти против собственного Судьи. Как бы не казался узколоб и труслив Флитвик, это не причина, чтобы обвинять его в черствости или малодушии. Доктор Флитвик — мастер в своей сфере, он исполнил свой долг и рад был узнать, что не его вина в том, что сломан карбюратор, — ведь он честно ремонтировал мотор. Но пусть Флитвик судит себя сам. А для тебя его реакция пусть послужит примером того, как человек абстрагировался от эмоций. Может быть, чересчур абстрагировался. Я не желал бы, чтобы ты когда-нибудь стал таким, как он, но и твоя душевная мягкость не должна превратиться в непреодолимый барьер, Кит. Понимаешь меня? Или опять не слушал?
— Слушал… Да, ты прав, — тихо сказал Гарри. Он стоял, глядя потухшим взглядом на каминную полку — там, рядом со стопкой журналов, лежал маленький красный Волшебный Камень.
Северус проследил за его взглядом и тяжело вздохнул.
— Ну что мне с тобой делать, Кит, — пробормотал он, обнял за плечи и потерся подбородком о его макушку. — Помнишь, ты спрашивал, что было на моей татуировке?
— Что? — одними губами спросил Гарри, прижимаясь ближе и греясь теплом его тела.
— Мальчик, а вокруг — льдинки с буквами. Он собирал из них слово «Аeternitas» — «Вечность».
— Кай?
— Санни.
— Так и думал, — вздохнул Гарри. — А зачем ты убрал тату?
— Я не философ и не идеалист. Для меня слово «Вечность» — напоминание о черной дыре, поглощающей жизнь, — хмуро сказал Северус. — Я не знаю, что это такое, впрочем, никто не знает. Абстракция, бессмыслица, красивое слово. Есть настоящее: сегодня, здесь и сейчас, — он обнял Гарри еще крепче. — Вот вы, мистер Поттер, рядом со мной, чего еще философствовать.
— Северус! — Гарри обхватил его за спину с таким отчаянием, будто дорогой друг может раствориться и исчезнуть. — Я не хочу, чтобы ты умер! Не хочу, чтобы я умер! Чтобы мы… Я не хочу! — истерично выкрикнул он.
— Маленький кит, перестань, все хорошо, — растерянно пробормотал Северус, прижимая его к себе, дрожащего и напуганного.
— Ева меня любила, — прошептал Гарри, пряча лицо у него на груди.
— Она умерла мгновенно, Кит. Думаю, даже не успела испугаться. Это… это хорошо.
— Хорошо? — бессмысленно переспросил Гарри. Северус перебирал пальцами его волосы, гладил поникшие плечи с такой умиротворяющей нежностью, что он затих, прижимаясь к дорогому другу и слегка вздрагивая.
Слова «сегодня, здесь и сейчас» вдруг приобрели для Гарри новый смысл. Северус прав. Здесь и сейчас они живы. Стоят у камина, молча обнявшись. За распахнутым окном мерно шумит дождь. Отдельные редкие капли, срываясь с карниза, гулко ударяются о подоконник. Здесь и сейчас. Здесь и…
Он приложил ухо к груди дорогого друга, пытаясь услышать стук сердца.
— Я еще жив, мистер Поттер, — пробормотал Северус, улыбаясь.
Вместо ответа Гарри стиснул его в объятьях еще крепче.
— Если ты меня любишь, — вдруг сказал он, — сделай со мной то, что ты хочешь. УМОЛЯЮ!
* * *
— Ты меня обманул, — тяжело дыша, сказал Гарри. — Ты же обещал!
Он расслабленно раскинулся на сбившихся простынях, потный, жаркий, приятно утомленный. Ладонь Северуса покоилась у него на животе, мягко, почти воздушно поглаживая, задумчиво забираясь пальцами во влажные завитки волос, касаясь кожи едва ощутимо и невероятно нежно.
— Кит, думаю, ты просто расстроен, — вздохнул Северус. — Ты сам не знаешь, чего хочешь. Давай… не сейчас.
Он наклонился, любовно поцеловав приоткрытыми губами выпирающую косточку на его бедре.
Гарри приподнялся на локтях, чувствуя себя какой-то тающей, расползающейся медузой: в руках дорогого друга он кончил дважды и теперь блаженно размяк, не в силах шевельнуться.
— Хочу! Сейчас! Пожалуйста, Северус…
Северус обнял его и одним сильным рывком перекатился на постели так, что Гарри оказался сверху.
— Наоборот не хотите, драгоценный мой мистер Поттер?
Гарри разинул рот от изумления.
— Шутишь? — оторопел он.
— Вам понравится, мой маленький мистер По… — Северус впился вылизывающим поцелуем в его сосок.
— Ты с ума сошел, — прошептал Гарри, выгибаясь от удовольствия. — Я никогда… у меня никого… Нет!
— Попробуй… тебе понравится, — раввинский нос ткнулся в другой сосок и мягко пошевелил упругий бледно-розовый шарик.
— Северус, ты что, — испуганно прошептал Гарри. — Ты хотел МЕНЯ, ты же сам сказал!
— М-м… хотел, — пробормотал дорогой друг и почти больно укусил заманчиво затвердевший сосок.
— Ай! И что… уже перехотел? — разочарованно спросил Гарри. — Ты сказал, что…
— Мистер Поттер, если я начну озвучивать ВСЕ свои желания… — губы дорогого друга переместились к его уху и теперь прихватывали мочку. Кончик языка пытался нарисовать за ухом нехитрый узор. По телу Гарри пробежала легкая дрожь.
— Нет, я хочу, чтобы ты первый… Ты… это было твое желание. Ну пожалуйста, — почти жалобно сказал он.
Северус отпустил его ухо и серьезно заглянул в глаза.
— Тебе будет больно, Кит.
Гарри провел кончиками пальцев по его скуле.
— Я хочу. Чтобы больно. Хочу… почувствовать, что я живой, и что мне больно.
Северус прикусил его подбородок.
— Так… достаточно больно?
— Нет! — возмутился Гарри. — Мистер Снейп, может, это ВЫ боитесь?
— Может быть, — пробормотал Северус. — Кит, что ты творишь!
Гарри попытался сделать то, что представлялось ему правильным: обхватил ладонью член драгоценного друга и попробовал на него усесться.
Дорогой друг повалил его на бок и притянул к себе.
— Глупый мелкий кит… родной… хороший мой, не надо так, — прошептал он, лихорадочно целуя его лицо. — Скажите… ну зачем вам это, мистер Поттер? Просто потому, что вы расстроены и…
— Нет! Не поэтому! Северус, я хочу, хочу, тебя хочу, давно! — с отчаянием выкрикнул Гарри. — Для тебя, для себя, для нас! Пока мы живые! Пока мы… мы…
«Любим друг друга», — хотел сказать он, но какой-то спазм сдавил горло, и он замолчал, обнимая Северуса и дрожа всем телом.
— Хорошо, — мягко сказал дорогой друг и повторил совсем тихо: — Хорошо.
По телу Гарри побежали мурашки. Одно слово, обещание, произнесенное низким бархатным голосом, взволновало его до глубины души.
Северус поцеловал его в губы, рассматривая его внезапно порозовевшее лицо с каким-то странным восхищением.
— Как я люблю, когда вы так краснеете, мистер Поттер… — прошептал он. — Маленький… нежный… мой чудесный Антиной… божественный…
Он пробормотал что-то еще, совсем уже бессвязное, целуя его грудь, легко касаясь приоткрытыми губами, спускаясь к животу мелкими нежными поцелуями, от которых Гарри бросило в жар и в паху вновь сладко защекотало.
Определенно, Северус развратил его своими губами и пальцами, успел подумать он. Обсессией болен он сам, быть может, сильнее, чем Северус. Нормальный, приличный, уважающий себя человек не может каждый день навязчиво вспоминать ощущение дразнящего языка и пальцев в своей заднице, и, хуже того, желать этого еще и еще, еще и…
— Еще, — выдохнул он, уже переполненный мукой желания: дорогой друг провел по нежной коже ануса кончиком языка и самым возмутительным образом отвлекся на другие близлежащие части.
Северус лизнул его еще разок. Этого было ничтожно мало.
Гарри заерзал на постели, закусив губу, дрожа в ожидании продолжения.
— Северус… — жалобно всхлипнул он.
Дорогой друг издал какой-то мурлычущий звук вроде довольного и злорадного «м-м…», милосердно погрузил теплый язык в маленькую жадную дырочку и теперь двигался внутри его тела мелкими толчками. Хуже того, раввинский нос, который досель толкался ему в промежность, тоже пытался пробраться как можно глубже.
— Еще, я умру, ну пожа… ах, — Гарри застонал, извиваясь, пытаясь ухватить мышцами нежно мучающий его язык и удержать его внутри.
Едва он ощутил себя на грани, чудесный язык исчез. По комнате разнесся запах уже знакомого геля.
— Гусеница заползает в цветок, — пояснил Северус, нежно проскальзывая пальцем в его анус.
— Какая гадость, гусеница, — хихикнул Гарри, извиваясь на пальце. — Вы определенно не поэт, мистер Снейп.
— Кто-то говорил о любви к энтомологии, — пробормотал Северус, прихватывая губами его член и продолжая ритмично ласкать скользким от геля пальцем.
— Да… А можно… чтобы две гусеницы… — прошептал Гарри, задыхаясь от возбуждения.
Сейчас ему было все равно, во что играть и как назвать пальцы дорогого друга, тонко, изощренно и сладко сводящие его с ума.
Губы Северуса чувственно прошлись по его члену и накрыли головку обволакивающим поцелуем, сомкнувшись плотным нежным кольцом. В то же мгновение Гарри ощутил, что «гусениц в цветке» стало две. Хитрые гусеницы, похоже, превращались в бабочек, пытающихся радостно трепетать крыльями.
Он потерялся в ощущениях, наслаждаясь горячим языком, виртуозно скользящим по его члену, изнывая от поглаживающих пальцев, нежно растягивающих изнутри. Внезапно он вознесся к вершине острейшего удовольствия: головка его члена коснулась входа в узкое горячее горло. Тонкая мука стала непереносимой, и, не выдержав сладостных истязаний, Гарри тихо ахнул и блаженно взорвался сладкими выплесками во рту дорогого друга.
С минуту он лежал, тяжело дыша, не способный шевельнуться.
— Ты решил меня убить, — пробормотал он наконец, едва ворочая языком. — Теперь я мертвая медуза.
— Люблю мертвых медуз, — удовлетворенно сказал Северус, увлеченно целуя его разнеженно раскрытые бедра. Казалось, энергия дорогого друга утроилась. Свесившись с кровати, он полез в тумбочку и извлек на свет божий очередное аптечное зелье в пластиковом флаконе.
— У нас есть гель с анестезией, Кит. Тебе будет не больно.
Гарри вытаращил глаза.
— С какой такой анестезией? — нахмурился он. — Это значит, я ничего не почувствую?
— Ну почему же, ничего… — ухмыльнулся Северус. — Сомневаюсь, что СОВСЕМ уж ничего.
— А общий наркоз не хочешь? — ехидно спросил Гарри. — Чего мелочиться, мистер Снейп?
— Ах ты, вредная… ядовитая маленькая медуза, — Северус тяжело навалился сверху и буквально присосался губами к его рту, не давая сказать и слова.
— Не на… не надо анесте… зию, — пробормотал Гарри, с наслаждением елозя руками по теплой спине и ягодицам дорогого друга. — Северус, пожалуйста, — задыхаясь, прошептал он. — Я хочу все чувствовать… Пусть… больно.
— Зачем тебе это, — заметно расстроился Северус. — Кит, маленький мой, я хотел, как лучше… Все ты прекрасно почувствуешь… Зря сказал, — буркнул он.
— Умоляю, — Гарри отшвырнул в сторону аптечный флакон и вцепился в плечи возлюбленного друга. — Северус, Северус, Северус! Давай!
К удивлению Гарри, Северус внезапно замер, тяжело дыша и глядя на него с каким-то непонятным выражением.
— Кит… — его голос прозвучал еще более странно.
— Что? — прошептал Гарри, прижимая к себе его бедра. Внезапно он почувствовал, ЧТО.
— Я… не могу, — едва слышно сказал Северус.
Гарри стало почти смешно — он никогда не видел дорогого друга таким испуганным и растерянным.
— Ты устал? — он обнял его руками и ногами и вздохнул, в глубине души не зная, радоваться ему или огорчаться. — Бедный Большой Кит… устал.
— Я не устал, — пробормотал Северус. — Я не знаю… Я так… так сильно хотел тебя, — с тихим отчаянием сказал он.
— Ты боишься, что мне больно будет? — догадался Гарри. — ТАК боишься? — потрясенно переспросил он.
Не долго думая, он проворно перевернулся головой к ногам дорогого друга и обнял его за бедра.
— Зато в рот поместится, — жизнерадостно сообщил он, набрасываясь влажными губами на печально поникший член.
Радость была преждевременной. Через минуту воспрявший духом орган перестал помещаться во рту.
— Перестарался, — заметил Гарри, лизнув напоследок плод рук своих и вертлявого языка. — Ой, даже больше, чем раньше был!
Наградой за труды был смех дорогого друга.
— Подождите, вы от меня так просто не отделаетесь, мистер Снейп!
Гарри извлек из складок измятой простыни их обычный гель. Внезапно он замер с флаконом в руке, испуганно уставившись на Северуса.
— Может, ТЕБЕ будет больно? Хочешь анестезию? — он оглянулся, пытаясь понять, куда зашвырнул гель.
Северус расхохотался так, что глаза увлажнились слезами.
— Кит… Как я тебя люблю, если бы кто-то знал… если бы ты только знал, — простонал он.
— А если бы вы знали, мистер Снейп, как я… — он замолчал, смятый жадным поцелуем.
Через минуту Гарри с мистическим восторгом наблюдал, как дорогой друг выливает на ладонь гель и намазывает себя и его, щедро заливая многострадальную простыню.
— Сейчас ты скажешь «Поехали», как в операционной, — нервно хихикнул он.
— Вырастил ехидну себе на погибель, — Северус навалился сверху и нежно поцеловал в губы.
— Поехали? — подсказал Гарри, возбужденно блестя глазами.
Северус наклонился к его лицу.
— Поехали, Кит. Изучишь принцип работы двигателя внутреннего сгорания, — прошептал он, касаясь губами его губ. — Поршень входит в цилиндр.
Автоинструктор притянул к себе ученика и положил ему под ягодицы подушку. Он обнял его руками под коленями, покрыл поцелуями бедра и опять нежно погладил пальцами внутри.
— А вдруг не войдет? — с опаской спросил Гарри. — Диаметр поршня гораздо больше, чем… О-о…
Скользящее прикосновение круглой горячей головки к анусу было таким приятным, что Гарри блаженно вздохнул.
— Вы ставите под сомнение авторитет инструктора, мистер Поттер? — пробормотал дорогой друг.
Гарри хотел съязвить насчет глубоких познаний Северуса в автомобилях, но в это мгновение почувствовал плотное вхождение «поршня» и покрылся бисерным потом: похоже, он был прав насчет диаметра.
Боли не было, но распирающее ощущение внутри было пугающим и на редкость неприятным.
Северус гладил его живот, целовал колено, но это не помогало отвлечься от тянущего ощущения и страха, что ТАМ он тоже устроен не так, как все нормальные люди. Гарри посмотрел на член дорогого друга и с ужасом обнаружил, что тот не вошел и на треть.
— Расслабься, мой хороший, — прошептал Северус. — Выталкивай меня… Будто хочешь от меня избавиться.
Гарри не сразу понял, что тот от него хочет. К его удивлению, как только он попытался сделать то, что предложил Северус, «поршень» погрузился в «цилиндр» еще глубже.
— Кит, родной, хороший… потерпи… потерпи немножко…
Растрепанные волосы прилипли к мокрому лбу дорогого друга, по вискам струился пот, жилы на шее вздулись от внутреннего напряжения.
— Ты… тоже расслабься, — попросил Гарри, не замечая, как сам судорожно терзает пальцами простыню. — Мне не больно, правда.
Он хотел признаться, что ему неприятно, но огорчать Северуса не хотелось: похоже, тот переживал больше, чем он сам.
— Хороший, любимый, маленький, — друг ласкал рукой его член, который, увы, не проявлял никакой радости по поводу происходящего. — Я знаю… что ты чувствуешь… Потерпи, родной…
«Навряд ли это так, как Северус мечтал», — мелькнула у Гарри нерадостная мысль.
— Мне не больно, — повторил он вслух, не зная, как утешить драгоценного друга. Ему ужасно хотелось поцеловать эти крепко сжатые губы и стереть с лица выражение напряженной концентрации.
В какой-то момент тянущее, распирающее чувство стало почти невыносимым. Гарри закусил губу и застонал. В то же мгновение он ощутил, как с очередным толчком Северус вошел в него до конца и замер, не двигаясь.
— О-о, Кит, сейчас легче будет, — расстроенным голосом сказал он.
Гарри проклял себя за несдержанность: что-что, а боль он умел терпеть.
Теперь руки дорогого друга были всюду, куда он мог добраться, — ласковые, утешающие, успокаивающие. Казалось, Северус вкладывает всю душу в каждое прикосновение. Гарри поймал его пальцы и поцеловал их в ответ.
— Я тебя люблю. Ужасно люблю, — сказал он, только сейчас ощущая, что расслабляется.
Мучительное жгущее чувство отступало. В него, как в мелодию тяжелых басов, вплеталась тонкая нота странного удовольствия.
Северус. Внутри него. Часть его самого.
Гарри чувствовал, будто разгорается изнутри, пьянеет от тихого восторга: Северус внутри него!
— Мой… мой Кит, — Северус целовал его лодыжки, доверчиво разведенные в стороны коленки, с такой нежностью, что Гарри показалось, он головокружительно сладко плывет куда-то. Дорогой друг слегка приподнял его бедра и начал осторожно двигаться внутри плавными короткими толчками.
Тянущая боль растворялась в приятных волнах.
— Северус… мой… — прошептал Гарри, уже не в силах говорить. Каждый толчок казался тягучей волной, увлекающей в океан новых ощущений.
— Горячий… нежный… Фантастика… — Северус то ли пытался объяснить, что он чувствует, то ли бормотал бессвязно, уносимый тем же приливом нарастающего наслаждения.
Гарри казалось, он медленно, неотвратимо, сладчайше сходит с ума, подчиненный древнему, как мир, ритму — ритму жизни, возносящему к апофеозу бытия. Он жадно толкался бедрами навстречу Северусу, не понимая, чего желает сам — чтобы все кончилось, чтобы никогда не кончалось. Его собственный член уже сочился смазкой, и дорогой друг ласкал его рукой, нежно касаясь большим пальцем ободка.
Поршень размеренно и плавно двигался в цилиндре.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 19 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |