Книга Первая. Долина Уснувших. 6 страница

Роника успокоилась. Такая мысль пришла Томасу в голову спустя две недели после той неудачной слежки. Слежки, не подтвердившей его опасения, что у неё кто-то есть. Просто Роника всегда была странной и, очевидно, те её маленькие взрывы были переходом в новое русло жизни. В его сердце затеплилась надежда, что она станет примерной женой. Она вновь вернула своё обычное хладнокровие. Не перечила, не грубила, не рисовала больше, занимаясь хозяйством.
Но она по-прежнему была холодна в постели, и он не смел к ней приставать, помня, какую боль причинил, взяв силой. Он ненавидел себя за это, но не мог объяснить причину, заставившую его опуститься так низко. Да, он её муж и вправе делать с ней всё, что пожелает, но только не с Роникой. Ненависть в её глазах причиняла муки израненному сердцу. Томас больше не прикасался к её восхитительному телу, однако всё в нём сгорало от желания. Он ждал, когда она оправится и решится сама сделать первый шаг. И тогда всё снова вернется в прежнее русло. Быть может, у них появятся дети. Должны появиться. Роника молода и здорова, он крепок и силён – у них будут прекрасные дети, воспитанные в духе смирения и любви. Своего сына он научит всему, что знает сам, а дочери присвоит послушание, которое отсутствует в матери.
Но до этого ещё далеко. Сейчас же нужно поддерживать мир в семье.
Роника стала ещё прекрасней. Её лицо не покидал румянец, глаза блестели ярче обычного, но всё же иногда он улавливал в её облике что-то чужое, таинственное и подозрительное. Томас предпочитал не позволять этому смутному беспокойству нарушать покой в его душе.
Вместе с природой, казалось, расцветает и Роника. Теперь она каждое утро гуляла по лесу и проводила время на опушке, где, как она рассказывала, уже пробивается первая трава. Томаса забавляли эти её прогулки. Один раз он даже сходил с ней, но, поскольку вид зелёных жалких листочков среди белой безжизненности не поднимала в душе такую как у Роники бурю чувств, он решил предоставить ей право наслаждаться одной. Даже его мать, госпожа Анетта, перестала твердить ему о «плохой жене» и, кажется, смирилась.
Но потом случилась трагедия. Как-то спустя три недели после столь резких перемен он не дождался Ронику к вечеру. Снедаемый беспокойством, он обошёл всех соседей, включая колдунью Ханну, но так её нигде и не нашёл. Роника не появилась и на следующее утро. Тогда Томас начал бить тревогу. Собрал молодых мужчин, и они отправились на поиски.
Долго искать не пришлось. Они обнаружили ужасную картину на опушке, где Роника полюбила бывать.
Сугробы были помяты, на них виднелись следы борьбы; корзина с бельём была опрокинута и валялась в стороне. Шаль Роники была окровавлена и разорвана чем-то острым. На снегу остались следы хищников.
Волки.
Должно быть, они появились здесь неподалёку, и Роника, напугавшись, кинула в них корзину, чем разозлила. Они напали на неё и перегрызли горло, а потом протащили тело по снегу: ясно виднелась кровавая тропа, которая потом внезапно обрывалась. Томас никогда не слышал, чтоб волки так поступали. Но он также знал, на что способно изголодавшееся существо. Изголодавшееся и к тому же взбешенное брошенной корзиной. Ронику уже ничто не могло спасти.
Но Томас не желал в это верить. Он с отрядом прочёсывал леса в окрестностях, даже в Проклятой Долине, но так и не нашёл Роники. Её труп. После этих долгих отчаянных поисков он понял, что её больше нет в живых, и это причинило ему такую боль, что он несколько дней подряд не выходил из своего дома, запершись изнутри и оплакивая утрату. Вся деревня в это время хранила тягостное молчание. Все внутренне содрогались, когда изредка слышали горестные завывания бабки убитой, доносившиеся сквозь весенние ветра.
Священник отслужил службу, спел заупокойную, и они поставили крест на пустой могиле, вырезав имя убитой на дереве. После таких похорон жители несколько дней хранили молчание и ходили с печальными лицами, но, когда срок, положенный на траур, подошёл к концу, они с облегчением вздохнули.
Томас же несколько недель не выходил из запоя, и, очевидно, спиртное излило всю горечь в его душе, поскольку уже через полтора месяца после гибели жены он, смирившись с утратой, оправился от горя, решил, что нужно жить дальше, и женился на молодой девице скромного поведения и покорного нрава.
Глядя на свою новую жену, послушную, смиренную и богобоязненную, однако в постели слишком скромную и стыдливую, он грустно вспоминал о нраве Роники и её нескромных ласках, когда они только поженились, и всё же глубоко и с облегчением вздыхал, что её вспыльчивого нрава с ним больше нет. Её забрал Господь, пожелавший, чтоб сын его Томас, наконец, обрёл тихую и неприметную жену…А Роника пускай останется лишь приятным воспоминанием.
По крайней мере, Томас так решил.

Часть вторая. Жертва.

ГЛАВА 9

Подходил к концу апрель, и весна, наконец, завладела землёй. И хоть на верхушках гор по-прежнему лежали снежные шапки, которые, впрочем, не сойдут даже летом, здесь, в лесах и окрестностях Оверхюса всё дышало теплом. Кое-где всё еще, словно упорствуя, оставался снег, но, потеряв ослепительную белизну и сияние, он, казалось, смирился со своей участью, уступая место зеленой траве. Деревья уже покрылись маленькими назревающими почками, и уже скоро из них появятся первые листья. Теперь всё чаще по лесу разносились веселые чириканья птиц и журчание горных ручейков.
Весна наступила. И вместе с природой возрождалась душа Роники. Она ещё никогда не была так счастлива. Никогда. Только сейчас она поняла, что значит быть любимой. Отдаваться человеку целиком, не только телом, но и душой, жить этим человеком, ради него и только благодаря ему. Роника не смогла бы подобрать слов, чтоб описать свои чувства.
Она любила Калена так сильно, как только может любить женщина. И она знала, что Кален тоже любит её, и чувства их были, как ей казалось, неисчерпаемы. Иначе зачем они едва ли не каждую ночь предавались прелестям любви? Зачем он с такой нежностью глядел на неё и так страстно целовал? Он сумел возродить её из пепла, в который превратилась её душа за годы замужества. Сумел разгадать её душу и заглянуть глубоко в сердце, чтоб увидеть её мысли, желания и чувства. Он сделал её своей женой перед Богом, и стал её мужем. Почти больше месяца они наслаждались друг другом, и Ронике казалось, что так будет вечно. Она не желала задумываться над тем, что Кален по-прежнему заложник собственных чувств, что его жизнь неподвластна времени до тех пор, пока он не примет сторону Зла. Зла теперь не существовало. Оно пробуждалось за счёт людской ненависти, однако сейчас, когда в душах и обманщиков, и обманутых царил покой, Зло снова стало засыпать под натиском весны и счастья.
Роника прогуливалась у озера глубоко в Северной Долине. Она не опасалась больше этого места, ибо теперь оно было самым безопасным для неё. Лёд на озере уже растаял, лишь кое-где маячили небольшие льдинки, но и их уже через неделю не будет: солнце беспощадно.
Роника зачерпнула ладонью немного воды, но тут же вылила её обратно. Вода всё ещё была холодна. Ничего удивительного. Купаться здесь можно будет только в середине лета. Она вздохнула и грустно улыбнулась.
Середина лета…В это время они будут уже не здесь. Они решили уехать туда, где их никто не будет знать и где никто не будет считать их грешниками, как, наверное, назвали бы их в деревне, если бы узнали, что они живут в горах в тайне от всех. От этой мысли Ронике становилось нехорошо. Пока Томас думает, что она мертва, ей нечего бояться. Но она не знала, какова будет его реакция, если однажды он поймёт, что она жива и невредима и просто сыграла с ним злую шутку. Но, призналась себе Роника, шутка не была злой, а, скорее, горькой. Она, эта горькая шутка, не только освободила Ронику от несчастливого брака, но и подарила Томасу возможность выбрать себе такую жену, какую он заслуживал, без ущемления его гордости.
Молодая женщина надеялась, что Томас останется в неведении навсегда. Но до того как они с Каленом уедут, ей надо соблюдать осторожность.
Её бабка знала о том, что они прячутся в горах, ведь именно она придумала эту затею с «гибелью» и уговорила внучку согласиться, за что та была ей бесконечна благодарна.
Томас, избавившись от оков родства со старой колдуньей, даже не интересовался, как та живёт, и Роника презирала его за равнодушие. Если бы не её тайные визиты к бабке, что с ней стало бы? Ханне хуже день ото дня. Словно старуха, выполнив своё желание подарить внучке счастье, сдалась и позволила болезням и недугам взять над собою верх. Никакие травы и лекарства, изготовленные и приносимые внучкой, не давали ей выздоровления. «Да и какое выздоровление в столь глубоком возрасте? – Спрашивала Ханна. – Уже скоро, милая моя, я встречусь со своим дедом по ту сторону жизни». Роника лишь скрывала слезы на глазах, боясь расстроить бедную старуху. А она ведь хотела забрать бабку с собой в город. Туда, где для них с Каленом наступит новая жизнь. Однако, рассказав об этом бабке, встретила её громкий веселый смех, не слышанный уже давно. «Посмотри на мои старые кости, - смеялась бабка. – Ну и куда они, по-твоему, поскачут?»
Роника не отвечала, грустно вздыхая. Она и сама знала, что Ханна права. Ей нужно уехать без неё. Но как её оставить здесь? Как? В окружении злых, равнодушных людей?..
Она услышала за спиной чьи-то шаги, но не стала оборачиваться, и так зная, кто это. Интуиция подсказывала ей.
В следующую же секунду сильные руки обняли её сзади, и его губы поцеловали висок.
- Ты грустишь? – Мягко спросил Кален, вдыхая аромат её волос.
- С чего ты взял?
- Я почувствовал твою грусть, - ответил он. – В чём её причина?
- Я боюсь, - честно призналась Роника. – Боюсь оставлять здесь Ханну. С каждым днём ей всё хуже, и я не смогу оставить её летом. Иногда мне в голову приходит мысль, от которой мне становиться ужасно стыдно.
- И что это за мысль? – Так же мягко, тихо и нежно спросил он, не жалея давить на неё.
Она долго не отвечала. Потом, наконец, произнесла:
- Иногда я думаю, что Ханне было бы лучше умереть до нашего отъезда. А потом вспоминаю, как много она для меня сделала, и мне становится совестно. Это грязные мысли.
- Ошибаешься. Это совершенно нормальные мысли. Как бы ни была благодарна молодость старости, она всё равно остаётся молодостью, а значит, хочет жить, любить и быть свободной от всех оков. Не вини себя, милая, за такие мысли. Вот увидишь, всё образуется.
- Я глубоко на это надеюсь. Я боюсь оставлять её, но в то же время боюсь оставаться в этих местах долее, ибо тем самым подвергаю тебя опасности.
- Меня? – Искренне изумился он. Кален развернул её к себе и заглянул в глаза. – Твоя забота безумно трогает меня, но, Роника, я смогу защитить себя. И тебя защитить тоже.
Она припала к его груди.
- Что же делать?
- Роника, - твёрдо произнёс он. – У нас ещё есть время. Если твоей бабке станет лучше, то мы заберём её с собой. Если же нет, то…мы останемся ещё на какое-то время. Хорошо?
Она закивала головой, не решаясь показать ему свои слёзы, но они всё же предательски вырвались из глаз.
- Ты плачешь? Почему?
Она нетерпеливо стерла слёзы рукавом.
- Потому что никогда Томас не говорил со мной так нежно как ты. Никогда не понимал так же хорошо. Иногда мне кажется, что ты читаешь мою душу.
Некоторое время он молчал. Потом заметил:
- Скоро стемнеет. Пойдём в дом?
Он нежно заскользил языком по её щеке, стирая слёзы, которые всё текли.
- Я соскучился.
Она не сдержалась от улыбки, и её смех разнёсся по берегу.
- Я бы с удовольствием, но не сейчас. Я собираюсь к Ханне. Нужно дать ей лекарство.
- Ты уверена, что останешься незамеченной? Я могу пойти с тобой.
- Нет. Не нужно. Я сама.
- Тогда будь осторожна, - предупредил он. – Я провожу тебя до деревни.
Когда они, крадучись, добрались до выхода из леса, Роника пошла одна.
- Я буду ждать тебя, - сказал на прощание Кален. – И…Я люблю тебя.
Едва он исчез, Роника улыбнулась. Она трепетала, слыша его голос, а, когда он говорил эти слова, сердце готово было разорваться от нежности.
Осторожно огибая огни домов, Роника быстро добралась до дома Ханны, слава Богу, не будучи замеченной, и скрылась внутри. Ханна лежала на кровати, укрытая несколькими одеялами. Казалось, она даже не заметила появления внучки. Она не отрываясь глядела в потолок, словно видела что-то очень важное.
- Бабушка Ханна? – Негромко позвала она. – Как ты себя чувствуешь?
Сначала ей показалось, что та не слышит, но она вдруг проворчала слабо:
- Плохо. Я чувствую, что скоро за мной придёт Смерть.
- Не говори так, - обнимая её, сказал внучка.
- Но это правда. Я чувствую её приближение, и скоро, очень скоро, я повстречаюсь с твоим дедом на той стороне…
- Бабушка…- с мольбой оборвала Роника. Она слышала это уже сотни раз, когда приходила, и сейчас её грудь сдавливала нестерпимая боль.
Она пробыла у бабки около часа, успев за это время накормить её, поменять ей одежду и прибрать в избе.
Когда за окном стало темнеть, Роника ушла. Добраться до дома нужно было до наступления темноты. Она знала, что в это время в деревне мало гуляющих – большинство из жителей готовились к ужину – и всё же проявила осторожность, сразу же нырнув в чащу леса. Но там она остановилась, задумавшись.
Её влекла назад сила, перебороть которую смог бы только очень сдержанный человек, и этой силой было любопытство. Роника поддалась этому порыву, пообещав себе быть как можно бдительнее.
Обогнув деревню и всё ещё скрываясь в чаще леса, она подошла к месту, откуда ближе всего было добраться до дома, где жил Томас со своей новой женой. И где совсем недавно жила она сама. Но ей казалось, что с тех пор прошла целая вечность!
Влекомая любопытством, она незаметно проскользнула к сараям, прилегающим у большого деревянного дома, бывшего ранее её собственным, потом прислонилась к его стене и заглянула в окно. Но ничего видно не было, так как мешали занавески.
Она в досаде прикусила губу, но не пожелала сдаваться. Она прожила в этом доме три года и знает его достаточно хорошо, поэтому Роника незаметно нырнула в темноту ближайшего сарая. Потом, осторожно ступая по земле, чтобы не наткнуться в темноте на виллы или лопату, прошла к левому углу, рукой отодвинула старую занавеску, обнажая небольшую дыру в стене, сквозь которую проник свет очага.
Она знала об этой щелочке уже давно. Как-то случайно обнаружила её и частенько пользовалась, чтоб, возвращаясь домой, знать наперед, в каком расположении духа находится её муж. Когда он был не в себе, Роника наперед знала, как себя вести: тихо и смирно. Тогда Томас погружался в себя и не докучал ей своими проблемами.
Теперь же она хочет увидеть чужую жизнь.
Дыра была не больше её ноготка, но достаточной для того, чтобы увидеть центр комнаты. Роника оглядывала новые занавески, одеяла, предметы, узнавая и не узнавая помещение. Она увидела ружьё Томаса, стоявшее у стены, его тулуп на стуле, сапоги. На тумбе лежала вышитая салфетка, ковёр на стене был прежним, но обрамлён новой бахромой, и цвета стали ярче. От комнаты – прихожей – веяло уютом и теплом.
Роника закусила губу.
Она никогда не была хозяйственной, не особо любила готовить и убирать. Она жила в собственном мире, где царствовали её картины, краски и кисти. Томас никогда не смог бы проникнуть в него, понять. А Кален такой же, как и она.
И всё же капля горечи зародилась в душе Роники. В этой комнате, которая когда-то принадлежала ей, теперь не было и намёка на прежнюю владелицу, ни одной зацепки. Словно её непонятое сердце изгнали из этого пристанища и забыли. А где теперь её картины? На стенах не было ни одной. Возможно, они покоятся под грудой пыли в сундуках, как слабое напоминание об их создателе, а, возможно, Томас продал их. Или сжёг, что более вероятно. Всё можно ожидать от него. Он никогда не понимал, что то, что кажется ему странным, не всегда бесполезное.
Но какой смысл рассуждать об этом сейчас?
Роника резко отдернула руку, и старая тряпка скрыла дыру в стене. Пробравшись к выходу, Роника осторожно выглянула наружу.
Никого.
Снаружи уже достаточно стемнело, чтобы отказаться от идеи идти в такую темень в лес, но женщине ничего другого не оставалось. Ночевать у бабки не хотелось – это было опасным. И Кален будет волноваться. К тому же, ей не терпелось оказаться в объятиях его сильных, крепких рук. Но вряд ли прогулка по лесу в сумерках менее безопасна, чем ночь у бабки…
Приняв решение всё же идти домой, Роника едва заметной тенью скользнула в чащу. Она никак не могла увидеть, что в этот момент два внимательных глаза следят за каждым её движением, всё больше расширялись от недоверия, удивления и суеверного ужаса…
Едва ступив в пределы леса, она встретила Калена и облегчённо вздохнула. Он ждал её.
- Я забеспокоился и решил встретить тебя. В конце концов, лес вечером не так дружелюбен, как хотелось бы, - улыбаясь, пояснил он.
Роника улыбнулась в ответ. Она была тронута его заботой. Но вдруг его улыбка исчезла, и лицо стало мрачным. Он притянул её к себе, словно пытаясь защитить, и принялся пристально вглядываться в окружающие их деревья и кусты, уже поглощённые чернотой ночи.
Роника тоже проследила за его взглядом, но ничего не увидела. Только надвигающуюся ночь.
- Пойдём, - наконец, сказал Кален и, крепко схватив за руку, потянул за собой. Голос у него был такой, что она не посмела ничего спросить.

Томас стоял среди кустов, припорошенных тонкой паутиной снега, с ружьём наперевес, как громом поражённый. Его охватило оцепенение. В это момент он не слышал ничего, не видел, совершенно отрешился от реальности, чувствуя только леденящий душу страх.
Руки были холодны, но не столько от холодных порывов ветра, сколько от горького оцепенения и нежданного страха.
В мрачном безмолвии Томас глядел в черноту перед собой, в которой только что скрылись два силуэта, и не знал, чему верить: глазам либо разуму. Когда он заметил крадущуюся тень возле своего сарая, то подумал, что нерадивый вор пытается убежать. Но «вор» ничего не украл. Его руки чёткими очертаниями виднелись при свете луны и были пусты. Тогда Томас схватил ружьё и решил проследить за злоумышленником.
Но то, что он увидел, превзошло все ожидания. Вернее, он никак не ожидал ничего подобного. Он увидел призрака.
По спине вновь пробежал холодок. Всё ещё пытаясь унять дрожь, Томас несознательно, повинуясь только рефлексу, побрёл домой.
Это была она. Он узнал её, Ронику. Это были её руки, её волосы, движения и манеры, а, когда луна вышла из-за туч - лицо. И оно улыбалось.
Томас никак не мог прогнать из головы её сияющие двумя углями глаза. Вполне реальные. Но это было невозможным. Он сам видел её разорванную шаль, кровь, много крови, брошенную корзину…
Но не её тело…
Поставив ружьё обратно в угол, откуда до этого оно было столь стремительно схвачено, Томас закрыл дверь и стал раздеваться. Мысли же его были далеко.
Это была она. Он узнал бы её из сотни. Из тысячи других лиц. Но была ли она реальна? Возможно, это он сходит с ума? И кем был тот мужчина, что с такой хозяйской заботой обнимал её?
Лицо Томаса мрачнело всё больше.
Его жена уже спала; в очаге тихо потрескивал огонь.
Томас медленно разделся, лег в кровать и вздохнул. Он видел место гибели своей первой жены, её кровь на снегу, следы борьбы и клочки волчьей шерсти. Но не её тело.
Не тело.
Он снова нахмурился и обнял свою жену, лежащую рядом, чтобы хоть как-то унять дрожь, неприятно скользившую по всему телу. Потом упрямо опустил веки и принял решение не думать пока ни о чём.

Вальпургиева ночь.
Праздник святой Вальпургии справляли в ночь на первое мая, и в эту ночь жители ближайших деревень собирались вместе, чтоб проводить зиму и встретить наступление лета. Они разжигали большой костер, плясали и веселились.
В этот вечер Роника собрала букет из полевых цветов, украсив им праздничный стол. Весь день она суетилась и хлопотала над угощениями для одного лишь своего гостя, её возлюблённого, но хлопотала так, словно к ней должен был нанести визит сам король Кристиан V. Она чувствовала себя превосходно. Как раньше говорила бабка, эта ночь была не столь праздником святой Вальпургии, сколько окончательной победы весны над зимой, тепла над холодом, Света над Тьмой. В эту ночь, рассказывала она, ведьмы со всех концов света слетались на шабаши, пировали и утраивали оргии, глумясь над праведниками.
Но Ронике не было дела до всего этого. Эта ночь была ещё одной ночью их с Каленом любви, и её сердце трепетало от волнения, словно его объятия были по-прежнему незнакомы и губы его ещё ни разу не целовали её так страстно, как только мог целовать он, Кален. За всё то время, что живут они вместе, они ещё ни разу не почувствовали скуку друг от друга, не устали от общения и ласк. С каждым новым днём они всё больше открывались друг другу, становились ближе, соединялись в одно целое. Между ними не было секретов. Кроме одного.
Роника загадочно улыбнулась. Она совсем недавно поняла, что совершилось настоящее чудо. Она беременна. Уже несколько недель она чувствовала зарождение в своём чреве новой жизни, частички Калена.
Она беременна! Разве она могла предположить, что, оставаясь бездетной после трёх лет замужества, она забеременеет от человека, которого искренне любит, так скоро? Что это, если не дар Господа, благословляющего их союз?
Она решила рассказать Калену эту новость вечером. При мысли, какую радость он испытает, Роника запела и принялась кружиться по дому, мечтательно закатив глаза.
В таком виде её и застал вернувшийся с озера Кален. Он положил пойманную рыбу на стол, обнял возлюбленную и спросил:
- Почему ты так счастлива?
- Глупый вопрос, - весело поморщилась она, вырываясь. – Не сейчас. Я скажу позже. Мы будем ужинать?
- Да, - ответил он. – А потом я хочу, чтоб мы спустились со склона в ущелье к востоку отсюда.
- Но зачем?
- Сегодня жители окрестных деревень празднуют там приход лета. Ты ведь знаешь. Я хочу, чтобы ты присутствовала на этом веселье.
Улыбка на лице женщины погасла.
- Но это опасно. Меня могут узнать.
Он предвидел её сомнения и страхи, поэтому сейчас мягко усмехнулся, взял её за плечи.
- Там будет много народу. Не только жители твоего Оверхюса, но двух других деревень. Впрочем, ты ведь сама это знаешь. Они празднует этот день каждый год. К тому же, будет вечер.
- Но…
- Я знаю, как одиноко ты чувствуешь себя вдали от людей, - прервал он. – Даже не отрицай, ибо я по себе знаю, что с людьми плохо, но без них бывает и хуже. Одиночество нужно поглощать порциями, а не целиком.
- Но, Кален, - всё же запротестовала она. – Меня могут узнать.
Вместо ответа он потянулся к её волосам, стянул ленту и распутал косу. Чёрный водопад опустился на её плечи. Затем он извлёк из кармана какой-то предмет, показавшийся с первого взгляда воздушным. Это оказалась мягкая маска, украшенная ромашками и перьями.
Роника улыбнулась, вспомнив, что на праздниках Лета, многие девушки надевали похожие маски, чтобы выглядеть ещё загадочнее. Обычно это позволяли себе девушки из богатых семей.
- Распусти волосы, - прошептал он, целуя её в висок. – Вплети в них цветы и надень маску. И, разумеется, платье, в каком тебя не видели в деревни. Поверь, многие девушки будут выглядеть также. Но ты будешь красивее всех, моя радость.
- И всё же это опасно, - уже сдаваясь, сказала женщина.
- Роника, ещё неделя, и, когда я вернусь, мы уедем, - произнёс он.
Напоминание о близкой разлуке, хоть и недолгой – всего на пару дней! – заставила Ронику обиженно надуть губы.
Кален расхохотался. Хоть Роника и была взрослой женщиной, обладающей умом и красотой, иногда всё же в ней промелькало что-то детское, едва уловимое.
Но он должен был уехать. На это было множество причин. Одна их них – проверить, безопасен ли путь через горы. Он вёл прямиком в Кристианию, однако доступен был лишь весной или летом – в зимнее время там было опасно из-за глыб льда, тянувшихся ввысь на несколько метров и закрывающих путь. Только истинный безумец мог так рисковать. Однако летом дорога была безопаснее и короче.
Во-вторых, им надо было уезжать как можно быстрее, пока не замелькают на этих дорогах повозки купцов, желающих продать свой товар зажиточным жителям отдалённых деревень. Кроме того, Кален хотел нанять лошадей с повозкой, найти в городе жильё и купить кое-что из одежды. Ронике не хотелось въезжать в город в старых платьях. Когда она сказала об этом Калену, он громко расхохотался и заявил, что женщины неисправимы.
Роника всё же боялась расставания, хотя оно должно быть коротким. Ведь пара дней это не вечность! Но именно вечностью они ей и казались.
- А как же ты? – Не унималась она.
- Я? Но никто не знает, кто я. Одни подумают, что я житель чужой деревни, другие подумают о том же. Нет опасности. Я хочу, чтобы ты в этот вечер распрощалась со своей прошлой жизнью. Ну и повеселилась. Ну, так что? Идём?
Ещё секунду она колебалась, но потом широко улыбнулась, засверкав синими глазами, и оживлённо воскликнула:
- Идём!

Огромный костёр посреди празднества полыхал, посылая тысячи искр в сумерки. Казалось, что это неведомые насекомые, горящие изнутри, витают в воздухе над пламенем, кружат, поднимаясь всё выше и, наконец, исчезают, проглоченные жадной темнотой.
Вокруг костра столпилось множество людей: молодые, старики и дети пришли на праздник, чтоб прогнать холода и поприветствовать приход долгожданного тепла. Девушки, нарядившись в костюмы Весны и Лета, украсив головы венками и отплясывая вокруг костра, выглядели необыкновенно красиво. Как и говорил Кален, многие из них были в разноцветных масках.
Дети, почувствовав свободу от родительской опеки и опьянённые всеобщим весельем, резвились тут же, бегая друг за другом с дикими визгами и играя. Кое-кто слишком близко подошёл к полыхающему огню, и какой-то старик пригрозил мальчишкам, сотрясая морщинистым кулаком. Сорванцы лишь весело разбежались.
Роника многих узнавала. Она увидела среди веселившихся Марию, её детей и своего мужа, и, несмотря на хорошее настроение, у неё по спине пробежали мурашки; заметила подруг своей бывшей свекрови и её саму, как всегда многим недовольную; прошла совсем близко от бывших соседей, но те даже не повернули головы. В такой суматохе, скрываемая маской и сумерками, Роника затерялась среди веселившихся. Её новое платье, которое она сама сшила, было украшено горными цветами. Волнистые чёрные пряди нежно спадали на плечи, лицо, наполовину скрытое маской, разрумянилось. Глаза сверкали. Роника даже не догадывалась, как была хороша в этот момент. Но это заметили какие-то подвыпившие пареньки, увязавшиеся за ней попятам. Роника весело, чтобы не обидеть, поставила их на место. Она никак не могла найти Калена. Едва они пришли на праздник, как их разделила толпа, увлечённая зрелищем борьбы одного смельчака с ручным медведем.
Роника искала его лицо среди гуляющих, однако наткнулась совсем на другое, но тоже знакомое. Томас. Он стоял рядом со своим отцом и какой-то молодой девушкой. Очевидно, со своей новой женой. Роника уже давно испытывала любопытство увидеть свою замену и совсем по-женски сравнить себя и её. Что ж поделать, её самолюбие должно было убедиться, что новая жена Томаса действительно недурна собой, но вовсе не красавица. Глядя на неё, Роника подумала, что в этих немного навыкате глазах затаился страх сделать что-либо неверное. Вот почему Роника живя с мужем чувствовала себя в клетке: нужно было соблюдать приличия и выглядеть чинно и смиренно. Совсем как эта бедняжка. Но, может, в этом её счастье?
В этот момент Роника ощутила безмерное счастье. Она была свободна и любима. В отличие от той, что сейчас стоит рядом с Томасом, боясь поддаться всеобщему веселью и вызвать недовольство мужа; боясь не соблюсти правила и действительно веря, что это и есть счастливая семейная жизнь, - в отличие от неё Роника могла с головой окунуться в свою любовь, отдаться этому чувству всецело. Она могла делать всё, что прикажет сердце, и в любой момент Кален поддержит её. Кто знает, если бы не он, то она стояла бы сейчас рядом с мужем и с такой же скрытой завистью глядела бы на танцующих.
Роника вспомнила, что ещё в первый год своего замужества в этот праздник весело присоединилась к хороводам и громко хохотала, когда один пьяный паренёк запутался в траве и повалил за собой кучу народа. Смеялись все, кто это видел, и смех исцелял души каждого из присутствующих, успокаивая их умы, объединяя и отвлекая от каждодневных, рутинных хлопот. Смеялся даже каменный Томас, правда, несколько натянуто. Только позже, когда они пришли домой, Томас серьёзно заявил, что жене сельского главы не пристало вести себя так легкомысленно и беззаботно. Она должна служить примером спокойствия и смирения. От прежнего веселья не осталась ни следа.
Но хватит этих грустных воспоминаний!
Где же Кален?
Роника постаралась скрыться от глаз мужа среди танцующих, хотя узнать её и так было весьма трудным. Она остановилась в стороне и огляделась. Взор падал на множество лиц, как знакомых, так и незнакомых, и, наконец, она увидела Калена. Сердце кольнула острая игла ревности. Возле Калена крутилось несколько девушек, очарованных красотой этого мужчины. Мужчины, который принадлежал ей одной! Но Роника слишком любила его, чтобы не доверять.
Она пробралась к нему сзади, схватила за руку и позвала за собой. Он с улыбкой послушался.
Они, будто двое влюблённых юнцов, пробирались сквозь плотные ряды пляшущих людей с желанием уединиться, словно бы до этого не виделись целую вечность. Но вдруг толпа разделила их, закрутила, повлекла за собой, и Роника потеряла его из виду. Оглядываясь и видя вокруг улыбающиеся, опьянённые как пивом, так и весельем лица, она заволновалась было, но тут знакомая рука оттащила её назад и, схватив за запястье, повлекла за собой. Они нырнули в темноту леса. Земля вдали от костра была холодная, и всё же Ронику охватил жар. Они опустились на колени и принялись горячо целоваться, словно в первый или же в последний раз.
- Кален…я должна тебе кое-что сказать… - выдохнула Роника, чувствуя как растворяется в его руках. – Я должна…
- Позже, милая, - шептал он, сгорая от желания. Эта женщина сводила его с ума. Он не мог припомнить, чтоб любил кого-либо так сильно и безумно. – У нас впереди много времени для слов. Когда я приеду, ты расскажешь обо всём. А сейчас… - целовал он её шею, в то время как его руки жили собственной жизнью и теперь изучали снова и снова её мягкое, податливое тело, превращая Ронику в воск.– Сейчас просто стань частью моей души…
Растаяв в его руках, Роника подумала, что расскажет ему обо всём позже.
А в это время за влюблёнными неотрывно следила пара жестоких, непроницаемых глаз, в которых отразились сначала боль, потом злость и, наконец, ненависть…

Дата добавления: 2015-09-29