Книга Первая. Долина Уснувших. 2 страница

Она проснулась ближе к полудню. С улицы доносились привычные звуки, за окном ярко светило солнце.
Первой мыслью был встревоженный вопрос - где дети? – но она тут же успокоилась. Они сидели на полу у кровати и перебирали пуговицы и платки в маленьком сундучке, совершенно не чувствуя себя виноватыми за такое поведение. Но Роника и не думала злиться. Её сейчас занимали не тряпки и вещички, когда-то подаренные Томасом, а странные волнующие мысли. А также боль во всём теле.
С трудом она поднялась и оделась. Нужно было сообщить Марии, матери малюток, что её дети спасены и находятся в безопасности. Несомненно, весь вчерашний вечер и ночь показались ей сущим адом.
Роника улыбнулась и присела на колени рядом с детьми.
Карина с любопытством разглядывала огромную яркую брошь, купленную Томасом в каком-то городе и подаренную жене. Женщина не видела ничего примечательного в этом сгустке яркой безвкусицы, однако, как и всякой девочке, Карине брошь приглянулась.
- Тебе нравится? – Мягко спросила Роника, наблюдая, как пухлые пальчики скользят по яркой поверхности украшения. – Тогда брошь твоя. Я её тебе дарю.
Лицо девочки просияло, глаза по-детски хитро блеснули. Однако малыш Мартис обиженно поджал губы.
- Ух, не обижайся, - рассмеялась молодая женщина, обнимая ребёнка. – А это тебе.
Она протянула ему яркую погремушку, купленную сразу после свадьбы, когда Роника ещё надеялась, что у неё будет ребёнок. Это воспоминание неприятно кольнуло сердце.
Мальчик жадно схватил ручонками игрушку и принялся звенеть крошечными колокольчиками на ней.
Роника подумала, что сейчас её ребёнку было бы чуть меньше. Но, видимо, Бог не хочет, чтоб у них с Томасом были дети. Только они стали бы сейчас спасением для её израненной души.
На лицо легла тень, когда молодая женщина вспомнила, что Бог чуть было не допустил смерти этих двух малышей. Если бы она чудесным образом не нашла их, то они скорее всего погибли бы. Но вот вопрос: как они туда попали и как она смогла их найти?
- Карина, - осторожно спросила Роника. – Скажи, милая, почему вы ушли так далеко от дома?
Девочка не ответила, спрятала брошь в своё недавно выстиранное платье. Вместо неё спокойно ответил брат:
- Нас позвал Чёрный Человек.
Внутри у Роники всё похолодело.
- Кто?..
- Чёрный Человек. Он пришёл и сказал, что если мы пойдём за ним, он покажет нам ангелов. Они летают в самом лесу, и они очень красивые. Я бы очень хотел посмотреть на ангелов.
Роника внимательно вгляделась в детское личико, с которого на неё взирали невинные голубые глаза. Они не могли обманывать.
- Ты уверен? – Прошептала молодая женщина, тут же сообразив, насколько этот вопрос бессмысленный. Разумеется, мальчик говорит то, что знает. Он ещё слишком мал, чтоб лукавить и хитрить. Он мог не понимать.
- Нет, - вдруг заявила Карина своему брату. – Не Чёрный Человек позвал нас в лес.
- Кто же?
Девочка поджала крошечные губки, но потом с детской непосредственностью сказала:
- Нас позвал другой человек. Не Чёрный. Другой. Чёрный человек хороший, он сказал, чтобы мы сидели в этой пещерке, совсем как зайцы, и чтобы тебя дожидались…
- Меня?! – Всё больше удивляясь, воскликнула Роника.
- Да, - вдруг улыбнулась Карина. – Он сказал, что ты за нами придёшь, чтобы мы не боялись и ждали тебя. Сказал, что позовёт тебя и покажет, где мы спрятались…А тот, другой, он сказал, что нас ждут ангелы, и мы за ним пошли. Сначала было очень страшно, но Чёрный Человек сказал, чтоб мы не боялись, и я не боялась…
- Я тоже, - тут же подхватил Мартис, разглядывая очередное украшение.
Роника больше не стала ни о чём спрашивать. Она почувствовала, как страх ледяной коркой сковал сердце. Кто мог заманить детей в лес рассказами об ангелах? Неужели кто-то пытался причинить им вред? И главное – кто этот Чёрный Человек? Со слов девочки он помог им, но Роника отказывалась в это верить. Должно быть, это всё детские выдумки.
Взгляд Роники непроизвольно потянулся к окну. Стекло, эта непозволительная роскошь в деревне, запотело. Томас специально ездил в Кристианию за несколькими кусками стекла и приобрёл их по безумной цене. Роника же не видела смысла в том, чтоб лишний раз кичиться перед соседями этой роскошью. Но Томас думал по-другому.
Не зная зачем, Роника поднялась и протерла стекло рукавом. Там, за крышами соседских домов, сквозь дым протопленных хижин, она увидела белоснежные горные склоны. Нет, решила она. Дети всё выдумали. Никто не заманивал их в лес и никто им не помогал. Просто так их исчезновение становилось вдвое интереснее, и они решили всё немного приукрасить. Детская фантазия склонна превращать вымысел в реальность. Судя по их словам, там, среди сугробов и лесных чащ, есть кто-то, кто существует вне пределов деревни. Но это невозможно. Никто не смог бы выжить в таких условиях без какой-либо помощи. Никто.
«Кто знает, что скрывают эти великаны, - вспоминала она слова деда. – Может, там живут другие люди. Может, другие существа…Может, духи. Но я знаю точно, там всё-таки кто-то есть…»
Замотав головой, Роника накинула плащ и вышла во двор, сказав перед этим детям:
- Сидите здесь и ведите себя тихо. Я скоро вернусь.
Она направилась в соседний дом, менее богатый, чем у Томаса, но добротный и уютный.
Дверь ей открыла Мария. Узнав, что её дети найдены, она, забыв о делах, с заплаканным, но сияющим от счастья лицом бросилась к ним. Роника еле поспевала. Когда она зашла в дом, то увидела, как мать прижимает к груди двоих малюток и плачет. Эта картина настолько растрогала молодую женщину, что на её глаза тоже навернулись слёзы.
Она отогнала их прочь, плотно закрыла входную дверь и скинула с плеч тяжёлый плащ.
Первая радость, наконец, немного улеглась, и Мария смогла унять слёзы. Она вопросительно взглянула на Ронику.
- Где…где они были?
- В горах, - по телу женщины пробежала мелкая дрожь, стоило вспомнить о ночных хищниках. – Они…были в пещере.
- Но как, как они туда попали?
- Я не знаю.
- Это ты нашла их?
- Да.
Если Роника ожидала увидеть удивление, то ошиблась: миловидное лицо Марии светилось благодарностью.
- О, милая моя Роника, - выдохнула она в сердцах и обняла молодую женщину. – Ты не представляешь, как я тебе благодарна! Я молила Господа, чтобы Он спас моих малюток! Я всегда буду благодарна тебе за это!..
От переизбытка чувств она смолкла. Немного помолчав, она то ли вопросительно, то ли утвердительно произнесла:
- Значит, Томас зря отправился в лес?
Мария внимательно взглянула на спасительницу своих детей. Та кивнула и нахмурилась.
- Мария, я хочу попросить тебя, чтоб ты никому не говорила, что детей нашла я.
- Но почему? Ты спасла их!
Роника смутилась. Мария увидела в её синих глазах затаившийся страх. Та вздохнула.
- Ты ведь знаешь, что в деревне ко мне всё ещё относятся с опаской. Всё из-за бабки и её чудачеств. Они считают её колдуньей, а, значит, и я не совсем чиста. Рассказ о том, что потерявшихся неизвестно где детей нашла именно я, в то время как целый отряд мужчин бродит по лесу в их поисках, насторожит их.
- Понимаю, - тихо согласилась Мария. – Но как быть с детьми? Ведь они могут разболтать всё, даже если их попросить об обратном. Они так малы.
Роника задумалась.
- Расскажи, что я нашла детей утром недалеко в лесах, когда ходила к проруби полоскать бельё. Я услышала плач и нашла их. Так будет лучше.
- Хорошо. Думаю, нам с детьми пора. Ты, верно, устала за эту безумную ночь.
Мария принялась одевать малышей.
- Пойдём, милые…Хоть папочки и нет дома, так как он ушёл искать вас, проказников, мы поиграем вместе.
У выхода она остановилась и пристально посмотрела на застывшую в доступных только ей раздумьях Ронику, чьи чёрные волосы, бледная кожа и кристально-синие глаза действительно делали её похожей на прекрасную колдунью.
- Роника?
Та оторвалась от мыслей.
- И всё-таки…Как ты нашла их?
Молодая женщина, помедлив, протянула:
- Я не знаю.
- Как бы это ни произошло, милая Роника, это неважно. Я всегда буду в долгу перед тобой.
- До свидания, тётя Роника, - попрощались дети, махая пухлыми ручками.
Чтобы их не расстроить, Роника заставила себя улыбнуться.
Когда, наконец, они ушли и в доме воцарилась тишина, женщина глубоко вздохнула. Неважно? Нет. Как раз для неё это важнее всего, кроме, пожалуй, самого спасения малышей. Как могла она, боявшаяся этих угрюмых гор, пойти туда одна, посреди ночи, да ещё и в Северную Долину, о которой ходит недобрая слава и ужасными историями о которой вскормил её дед с раннего детства? Как могла она остаться в живых после бегства от стаи диких голодных волков? Может, её это только привиделось?
Роника грустно усмехнулась. Даже Мария думает, что она, Роника, ведьма.
В желудке заурчало. Пора было готовить ужин. Нужно думать о насущных проблемах и ни о чём более. Так ведь любил повторять Томас? К тому же, нужно было решить, сказать ли мужу правду и если да, то какую её часть?
Роника достала муку и принялась почти машинально месить тесто.

В течение всего оставшегося дня к ней наведывались соседи, узнавшие о чудесном спасении детей и о том, кто был спасителем. Как просила Роника, Мария рассказала лишь часть истории. Первые приходили, чтоб выразить свою искреннюю радость и благодарность, вторые – чтоб расспросить подробности и вынюхать детали, третьи – просто чтоб иметь повод поужинать в гостях. Но все до одного горели желанием просто поболтать. Они рассказывали о своих хлопотах, о захворавшем муже, о капающей крыше или старой печи. И те, и другие хотели снискать благосклонность жены будущего старосты деревни.
Роника как могла старалась вести беседу на совершенно её не интересующие темы и быть гостеприимной. Кое-где выслушивала лёгкие намёки, критикующие её стряпню, кое-где отвечала на недвусмысленные вопросы, как могло произойти, что она единственная из всех ранних «полоскальщиц» услышала плач. И лишь от своей свекрови, не питавшей к ней особых симпатий, прозвучал конкретный вопрос:
- А кто такой Чёрный Человек?
Роника глупо улыбнулась, растерявшись, и сказала, что дети любят выдумывать разные истории и это одна из них, дабы сделать их опасное приключение ещё увлекательнее.
Этот ответ вполне удовлетворил свекровь. Она просила называть себя госпожой Анеттой. Обращение «мама» от невестки она не признавала, по крайней мере, от невестки, подобной Ронике. Последняя же была несказанно рада, ибо называть «мамой» эту чопорную, жеманную старуху язык не поворачивался.
Госпожа Анетта невзлюбила невестку с самого первого дня их знакомства. Она искренне недоумевала, как мог её сын, умный и красивый Томас, выбрать в жены девицу, о которой шла дурная слава, как о ведунье. Сама она частенько называла Ронику «ведьмой», но, разумеется, лишь в присутствии своего мужа. Боясь разгневать сына, она проявляла к невестке определённую долю внимания и иногда даже позволяла себе ей улыбнуться.
Ронику же эта сварливая, помешанная на приличиях старая зануда откровенно раздражала, но она тщательно скрывала истинные чувства, не желая обидеть мужа. В конце концов, это его мать. Но как она была не похожа на мать Роники и бабку! Мать Роники всегда была нежной, мягкой и дружелюбной. Именно такой она ей запомнилась до того, как умерла от чахотки. Отец к тому времени был уже мёртв. Сломал шею, оступившись в горах.
Иногда Роника пыталась полюбить, да что полюбить – хотя бы принять! - такую, какая она есть, эту госпожу Анетту. Но ей не удавалось. Эта пожилая женщина обладала удивительной способностью выводить её из равновесия. Зачастую в своём муже Роника замечала качества, так присущие его матери: ханжество, чопорность, склонность к дорогим безделушкам и стремлении жить по общепринятым правилам, боясь чем-то новым и непривычным вызвать осуждение своих соседей и целого света, которому, впрочем, до какой-то семьи из Оверхюса не было никакого дела.
Роника смиренно выслушивала критику свекрови в свой адрес, касающейся практически всего: готовки, уборки, поведения и внешнего вида. Она не переставала повторять, чтоб Роника заплетала косы и носила платок, так как она теперь замужняя женщина; чтоб не смотрела на людей так смело и независимо, а кротко опускала глаза; чтоб, в конце концов, перестала рисовать, ведь «нет никакой пользы в этих намаляканных картинках». Если критику относительно домашних дел и внешнего вида Роника сносила с завидным спокойствием, то пренебрежение к своей живописи вводило её в гнев. Она всегда имела тягу к живописи, но ни холстов, ни тем более красок у неё не было. Замужество помогло ей обрести и то, и другое. Поначалу Томас относился к её увлечению несерьёзно. Конечно, её картины не шли ни в какое сравнение с произведениями великих художников, но только с кистью в руке Роника могла позабыть обо всём. Она становилась свободна.
После ухода свекрови Роника чувствовала себя совершенно разбитой. Бессмысленные беседы, сводившиеся лишь к хозяйству, и критика опустошили её. Кое-как прибрав со стола и умывшись, Роника упала на постель и мгновенно уснула. Последней её мыслью были слова деда, которые он любил повторять, хитро прищурившись: «Ты, Роника, пленница этих мест, но и покинуть их ты никогда не сможешь, ибо между этими горами и тобой есть незримые нити, которые даже я, старик, вижу…Ты так же независима, смела и горда, как они, но, поверь, так же как и они, ты всегда будешь одинока…»

ГЛАВА 3

Через три дня после того, как нашлись дети, из леса выступил небольшой отряд, состоящий из мужчин. Лица их были угрюмы и мрачны. Двое из них тащили за собой самодельные сани, на которых, видимо, лежал раненый.
Роника выбежала вместе со всеми во двор. Она издали узнала в одном из путников Томаса, и облегчённо вздохнула, увидев, что он невредим. Мужчины двигались медленно, словно нехотя, и в их шагах было что-то похоронное. Они ведь не знали, что дети найдены, и мысль о безрезультатном поиске давила на них грузом неоправданных ожиданий.
На улице собралось много встречающих. Они возбуждённо кричали и махали руками, и шедшие из леса не могли взять в толк, в чём причина столь неуместного веселья, когда они сами идут с пустыми руками. Но, едва приблизившись к толпе гудящих, как пчёлы, женщин, стариков и ребятишек, лица мужчин по мере рассказа о чудесном спасении пропавших сначала выразили недоверие, потом просияли от облегчения, стоило взгляду наткнутся на радостную Марию, и, наконец, изображали крайнее изумление. Их глаза с интересом и восхищением взирали на Ронику, скромно стоявшую в стороне от всех.
Женщина вдруг испытала смутное желание, чтоб Томас сейчас сорвался с места, заключил в объятия и сказал, что скучал и что гордится ею. Но она тут же отмела подобную мысль, понимая, что её муж как никто другой не склонен проявлять чувства при других, считая это проявлением слабости.
Томас лишь сухо кивнул и отдал распоряжения о помощи раненому. Им оказался один из мужчин, который угодил в прогалину и сломан ногу.
Чувствуя себя лишней, Роника направилась обратно в дом. Тоска, снова появившись в сердце, причиняла тупую боль.
Едва она вступила внутрь, следом вошёл её муж. Он молча стряхнул снег с сапог, снял тяжёлую шубу, плащ, и сел за стол. Роника поспешила подать ему еду, внутренне напрягаясь от его молчания. Мысленно она обругала себя. Надо же, Томас на протяжении их совместной жизни всё-таки сумел внушить ей, что во всём виновата она.
- Может, ты хочешь вина? – Предложила она, желая нарушить тишину; будто два незнакомых человека только что встретились и не знают о чём говорить. Что осталось между ними? Почему Томас всегда такой…каменный? Бесчувственный? Почему в нём нет никакой жизни? Одно спокойствие и нерушимая уверенность в своих догматах.
- Нет, - устало вздохнул он, черпая ложкой суп. – Не сейчас.
Почему он никогда не скажет ей, что она дорога ему? Неужели готовить и варить – вот всё, для чего она нужна? Роника испугалась своих мыслей. Ей казалось, что она уже смирилась с такой жизнью: тихой, привычной и обычной. Откуда взялись эти непрошенные мысли?
Она принялась протирать тряпкой котлы, которые и без того были вычищены до блеска.
- Так это ты нашла детей? – Спросил он.
- Да, - ответила его жена, не глядя ему в глаза.
- Хоть наш поход был напрасным, я всё же рад, что они нашлись. Где ты их обнаружила?
Роника отложила тряпку в сторону.
- Неподалёку от прорубей.
- Странно, - без тени недоверия заметил он. – Мы ведь искали и там. Должно быть, плохо.
- Это произошло совершенно случайно…
В этот момент открылась входная дверь и в дом, причитая, влетела свекровь.
- Томас!.. Милый сынок!
Роника поспешила удалиться, чтоб не видеть эту сцену. Она жаждала проявления чувств, была бы несказанно рада, если бы это произошло, но присутствовать при чрезмерной, показной сентиментальности свекрови была не в силах. По сути, её муж так и остался чужим ей, несмотря на три года совместной жизни.
«Он обрезал тебе крылья», - говорила бабка Ханна.
Чувствуя себя ужасно расстроенной, Роника почти неосознанно взяла в руки кисть и взглянула на холст. Но пейзаж, начатый ею, показался безжизненным и каким-то зловещим. На миг ей почудилось, что фон стал темнее, чем прежде, словно горы, нарисованные с былым вдохновением, покрылись прозрачной чёрной пеленой. Солнце, освещающее написанную поляну, лес и горы-великаны, показалось едва ли не насмешкой над ними в своём сиянии. Картина потеряла свою жизнь, точно так же как внутри Роники всё разрывалось от безмолвного крика. Её вдруг захотелось кричать, вопить и метаться по комнате, круша всё вокруг, и чувствовать, как тоска, сжимающее сердце, выливается наружу вместе с криком. Но она, конечно же, не произнесла ни звука. Она научилась скрывать свои чувства. Возможно, поэтому они, накопившись в душе, терзали её и требовали свободы.
Роника возненавидела в этот момент своё полотно и скрыла лицо руками. Несколько минут сидела молча, не думая вообще ни о чём.
В груди шевелился страх.
Нет. Она не может рисовать сейчас. Какое-то гнетущее чувство завладело сознанием, и Роника не знала что это. Руки всё еще сжимали кисть, и молодая женщина бросила кисть на пол.
Что-то не так. Вся её жизнь неправильна. Всё не так, как должно быть. Её душа, мысли, чувства – всё обитает где-то в другом, нереальном мире или измерении; здесь же остались только её тело и обязанности…
- Роника! – Донёсся с кухни слащаво-приветливый голос свекрови. – Деточка, иди же к нам!
Обречённо вздохнув, женщина свернула так и не использованную кисть в мешочек, прикрыла незаконченный пейзаж и отправилась на кухню, вдруг почувствовав себя смертельно усталой.
Лицо свекрови светилось поддельными заботой и вниманием.
Роника ладонью прикоснулась ко лбу. Он был горячим.
Томас сидел за столом с тем же каменно-угрюмым выражением лица. Свекровь же была сама непринуждённость.
- Ох, милочка! Тебе нужно непременно научиться готовить суп по моему волшебному рецепту! А то твой немного пересолен. Но ничего, я познакомлю тебя с секретом приготовления!
Слабо улыбнувшись, Роника села напротив мужа.
- Буду очень рада, - безжизненным тоном ответила она. Ей вдруг захотелось сорваться с места и убежать прочь отсюда, прочь от лицемерия, быта, непонимания. И ещё захотелось обрушить на голову свекрови целый поток ругательств и высказать всё, что она так надежно хранила внутри. Но что за мысли приходят ей в голову?
- Я тут Томасу рассказала, как ты спасла детей, - продолжала лепетать языком госпожа Анетта. – Только представь, сынок, что все сейчас считают Ронику героиней!
- Да, - коротко ответил Томас, отхлебнув молока.
- А кто был тот раненый? – Спросила молодая женщина у мужа, которую, признаться, сейчас это не интересовало. Она лишь попыталась вопросом заглушить неведомо откуда поднимающуюся в душе волну отчаяния.
- Старый Клеман. Я просил его не ходить с нами, но старик был настроен решительно и заявил, что если мы не возьмём его с собой, то он отправится в одиночку. В итоге он оступился и сломал ногу.
- Ах, этот старый хрыч! – Скривила лишённое обаяния лицо свекровь, выражаясь так пренебрежительно, будто сама была в расцвете молодости. – Горы для молодых, крепких мужчин, а не для ходячих развалин!
Роника устало произнесла:
- Он совершил это для своих внуков. Уже поэтому его поступок похвален и заслуживает уважения.
Госпожа Анетта недовольно фыркнула, но ничего не возразила.
Томас тяжело вздохнул.
- И всё же старику нужно было быть более рассудительным. Не надо было брать его.
- Вот именно! – Тут же подхватила его мать, смерив невестку коротким надменным взглядом. – Тебе нужно проявлять больше решимости, сынок! Твой отец хоть по-прежнему остаётся старостой, но он слишком болен, чтобы принимать решения. Теперь староста и глава деревни ты, Томас, и я знаю, что жители с этим согласны…Ох, Роника, ты опять занималась своей писаниной?!
На мгновение молодая женщина растерялась, не поспев ходом мыслей за быстрой переменой темы, но тут же спохватилась и опустила на рукав, куда указывала толстым пальцем свекровь, глаза. Несколько капель краски засохли на ткани. Наверное, это случилось, когда она перекладывала баночки с краской.
- Томас! – Обратилась свекровь в праведном возмущении к сыну. – Почему ты до сих пор позволяешь ей этим увлекаться? Пусть этим занимаются монахи в церквях и бездельники! Её место на кухне!
Щёки Роники мгновенно порозовели, словно она признала себя виноватой. И тут же всё её существо воспротивилось подобной мысли. Во что превратил её Томас, если она даже за это чувствует вину? Нет! Она ни в чём не виновата. Ни в том, что ей как воздух нужна её кисть, ни в том, что только тогда она чувствует духовную свободу.
- На меня уже косо соседи смотрят! Нельзя позволять ей малякать всякие там рисуночки. Лучше бы научилась готовить! Недавно госпожа Сара спросила меня, почему я позволяю невестке отвлекаться на подобную ерунду, и я ответила…
- Да заткнись ты, старая дура! – Вырвалось у Роники прежде, чем она успела спохватиться, но волна гнева и возмущения, возникшая подобно вихрю, требовала выхода наружу.
Свекровь, округлив глаза, замолчала. Тишина, установившаяся всего лишь на мгновение и показавшаяся Ронике истинным блаженством, была резко прервана ударом кулака об стол. Лицо Томаса потемнело.
- Роника! – Рявкнул он. – Не смей говорить с моей матерью в подобном тоне!
Синие глаза женщины остановились на муже. К своему удивлению, Роника ни капли не пожалела о своей вспышке. Наоборот, глядя на красное от возмущения лицо свекрови, она испытала настоящее удовольствие.
Слабо улыбнувшись, она тихо произнесла:
- Как скажешь…муж мой.
Неприкрытая язвительность этих слов отразилась на лице Томаса полным смятением. Он не помнил ещё, чтоб в глазах жены светились такая решимость и сила. Синие, словно драгоценные камни, они были так же холодны.
Без всяких слов Роника медленно встала и ушла в спальню. Рухнув на кровать, она попыталась унять боль, охватившую виски, будто две ладони давили на них с целью расплющить ей голову. Несколько минут она слышала возмущённые крики свекрови, наполненные ругательствами и просьбами к сыну наказать жену за такую грубость, но Ронике было всё равно. Что-то более важное угнетало её. Какая-то мысль сгрызала её, порывала к открытому бунту.
«Уйти! Уйти от всех! Навсегда! – Шептала она в подушку, проваливаясь в сон. – Ненавижу их! Ненавижу!»
Через пару минут она уже крепко спала.

Ей снилось, будто она тонет в чёрной беспросветной тине, захлёбываясь и чувствуя, как она умирает. Дикий страх сковал тело. Ей хотелось вынырнуть из этого ада, но что-то мешало – что-то, обвив её ногу стальными клешнями, тянуло её вниз.
Каким-то образом ей удалось вырваться, и спустя пару энергичных движений конечностями, она всплыла на поверхность с желанием вздохнуть спасительные глотки воздуха.
Но тут её охватил ужас. Она не могла дышать. Она открывала рот снова и снова, пыталась втянуть в себя воздух, хоть каплю его, но его словно не было вовсе. Она хотела закричать, но ни звука не могла выдавить, а между тем что-то тащило её ко дну.
Протягивая руки к ночному небу, она ощущала, как чёрная пучина затягивает её сильнее и вскоре смыкается перед взором. Последнее, что она увидела, был свет. Яркий, чистый, но неимоверно далёкий. В нём было её спасение, но Роника знала, что уже умирает…

Она проснулась с криком на губах. Руки дрожали, глаза были полны ужаса, перед взором застыла картина её гибели.
Ночная рубаха прилипла к телу от холодного пота.
Роника тяжело дышала, пытаясь успокоиться и выбросить из головы страшный сон.
Чернота комнаты наводила жуткое впечатление, подкрепленное ужасом от кошмара. Роника вздрогнула, когда вдруг на её плечи легли тёплые мужские ладони.
Томас. Здесь с ней.
- Тебе приснился кошмар? – Тихо спросил муж. Его руки ласково теребили её длинные волосы, и, убрав их с плеча, погладили взмокшую кожу.
- Что тебе приснилось?
У женщины вдруг застучали зубы. Она боялась поверить в смысл своего сна. Он, его мать, все они тянули её в пропасть. А свет? Он был так далеко.
От страха по телу пробежала мелкая дрожь.
- Ни…ничего, - вымолвила она, ложась обратно.
Томас по-хозяйски обвил её тело сильной рукой. Это прикосновение вызвало в душе Роники неприятное ощущение, напоминая о недавнем сне, где она умирала от удушья, и она отодвинулась на самый край постели, глядя в пол.
Томас расценил это по-своему, но не стал ничего говорить. Вместо этого он поднял совершенно неуместную тему. Наверное, его самолюбие кольнула её холодность.
- Завтра, Роника, ты должна будешь извиниться перед моей матерью.
Женщина не ответила.
- Ты поняла?
Роника представила эту картину: она, выдавливая из себя слова и чувствуя правильность выбранного решения, внушенную ей мужем, извиняется перед этой сухой, чопорной старухой, которая всем своим напыщенным видом показывает, что она, мудрая зрелая женщина, всегда права.
Всё её существо воспротивилось этому унижению.
- Почему, Томас, ты всегда на её стороне? – Тихо, глотая подступившие к горлу слёзы, спросила она.
- Роника… - устало выдохнул он. – Я стараюсь сохранить мир в нашей семье. К тому же, ты была неправа…
- В чём же?
- Ты нагрубила ей. Впредь я буду наказывать тебя за это.
- Неужели? Но она вынудила меня! – Не унималась молодая женщина. В охватившем её возмущении она села на постели, выискивая в темноте глаза мужа, чтобы понять, испытывает ли он к ней хоть что-либо отдалённо похожее на любовь. Но он только несправедливо обвинял её.
- Почему ей мешает то, что я рисую? Что в этом плохого?
- Ничего. Она просто считает, что жена в доме должна больше заниматься хозяйством, кухней и своим мужем.
- Ты ведь тоже так считаешь? – Стараясь придать тону спокойствие, спросила молодая женщина не без ноток вызова.
Томас нахмурился. Роника скорее почувствовала это, нежели увидела.
- Да, - нехотя согласился он. – Но я не против твоего увлечения, хоть оно и кажется мне бессмысленным.
- Бессмысленным? – Изумилась Роника. – Но как красота может быть бессмысленной? Как солнце, которое я рисую, может не иметь смысла? А горы, которые утопают в солнечном свете?
- Я не против, потому что ты моя жена, - проигнорировав её искреннее изумление, проговорило муж. Смысл её слов о красоте нарисованного солнца был ему недоступен.
«Но не потому, что ты любишь меня, - грустно подумала Роника. – Ты позволяешь мне это, потому что тебе иногда хочется быть великодушным… Хочется ощущать свою власть».
- Ты любишь меня, Томас? – Вырвался у женщины вопрос.
- Конечно, ведь ты моя жена.
- А если бы я не была ею? – Ронику охватило раздражение. – А что если бы я была женой другого? Или преступницей? Ты любил бы меня тогда? Готов ли был бы ты к тому, чтобы быть рядом? Что, если бы все отвернулись от меня, любил бы ты меня даже в том скупом представлении, какое есть у тебя о любви?
Роника знала ответы на эти вопросы, но ей хотелось обрушить их на голову мужа, вечно стремившемуся к порядку и покою. Есть ли в нём хоть капля той безумной, разрушающей силы, что так долго скрывается в недрах её собственной души?
- Милая, ты задаёшь странные вопросы…
- Что же в них странного?.. – Она чувствовала, как её начинает трясти. Она резко вскочила с постели на пол, чувствуя, как грудь разрывается от истерического смеха. – Здесь нет ничего странного! Ответ «да» или «нет»!
- Роника…
Но она не унималась. Словно всё, что копилось в ней за годы замужества и вынужденного молчания, страха быть униженной и осмеянной, вдруг решило вырваться наружу.
- Что? Молчишь? А я и так знаю ответ! Нет! Нет! И сто раз нет! Почему, почему меня никто не понимает? Не принимает меня такой, какая я есть, и не пытается изменить на свой лад? Я чувствую себя ужасно одинокой, ненужной, вечно затравленной! Почему сегодня днём ты не сказал, что горд моим поступком, ведь я нашла детей? Почему никогда не скажешь, что скучаешь? Иногда я думаю, что наш брак был ошибкой!
- Что ты такое говоришь? – Рявкнул Томас, которого последнее явно задело. – Наш брак освещён церковью и Богом, он не может быть ошибкой!
Муж вскочил на пол, не понимая, что происходит с его всегда такой спокойной и хладнокровной женой. Он был в смятении от её слов, зол, что она посмела взбунтоваться. Его всегда учили, что хорошая жена – кроткая жена, потому он опешил. Роника, такая весёлая и послушная в начале их брака, холодная и спокойная в середине их отношений, в последнее же время стала вспыльчивой, требовательной и совершенно непонятной.
Услышав его абсурдные слова и видя его почти детскую, наивную уверенность в их непогрешимости, она вдруг расхохоталась. Её смех больше походил на истерику. Визгливым раскатом он прокатился по их дому и тысячи раз полоснул Томаса по сердцу.
- Разве это не так? – Переходя от смеха к крику, вопрошала Роника, которая, казалось, совсем потеряла контроль над ходом своих мыслей и теперь просто выплескивала эмоции наружу. – Разве ты никогда не называл нашу женитьбу ошибкой?
- Нет! – Резко отрезал он. – Хватит! Этот разговор бессмыслен!
-Бессмыслен?! Значит, мои слова лишены смысла? Ты называешь бессмысленностью всё, что тебе непонятно! Значит, всё, что я сказала, так и будет забыто? Ах да, я забыла! Жена должна быть кроткой и тихой! Но мне надоело, Боже, как надоело быть твоей и твоей матери жертвой! Может, если бы у нас были дети, всё было бы иначе? Но я даже не могу родить! Я ни на что негодна! Но, будь у меня дитя, я не позволила бы ему стать таким как ты, чёрствым и каменным!..
Внезапный удар по лицу обрушил её на пол. От неожиданности молодая женщина даже не успела понять, что произошло. Её захлестнула огромная боль. В глазах потемнело, изо рта брызнула кровь.
Она с ужасом взглянула на мужа. Тот неподвижно стоял посреди спальни, взирая на неё глазами, полными смятения.
- Роника, я не хотел…
Женщина поднялась и отшатнулась к стене, не веря, что Томас действительно мог ударить её, причём с такой силой.
- Милая, я не хотел…Но…ты сама, - запутывался в словах он. Его глаза потеряли всякую решимость, стали виноватыми и наполнились отчаянием, словно он понял, что она никогда не простит его.
Он сделал шаг ближе.
- Не подходи! – Вырвался из груди Роники вопль. Она в этот момент возненавидела его так сильно, что, казалось, эта ненависть разрушит её саму. – Не подходи!
Томас в испуге и нерешительности застыл.
Повисла такая гнетущая тишина, что Ронике почудилось, что она слышит стук собственного сердца.
Тук, тук, тук…
Она резко сорвалась с места, схватила шаль и босиком выбежала на улицу.
- Роника! – Звал её муж, кинувшийся следом.
На улице ночью было ужасно холодно и темно, дул сильный ветер, но молодая женщина, не замечая этого, бежала куда глаза глядят.
Она долго слышала за спиной крики мужа и знала, что он искренне напуган и сожалеет о содеянном, но вернуться сейчас обратно в дом было выше её сил. Он быстро потерял её убегающую фигурку в темноте. Роника же, словно обезумев, не останавливалась. Она буквально летела вглубь леса по тропе, леса, где совсем недавно её чуть было не разорвали в клочья дикие звери. Сейчас она безумно желала подобной участи. Иначе боль и отчаяние, охватившие душу, в клочья разорвут её. Она испытывала такую боль, что, казалось, она летит на её крыльях и осталось совсем чуть-чуть до конца.
Ноги быстро онемели. Руки посинели от холода, и дышать стало трудно.
Она рухнула в сугроб снега, чувствуя, как немеет тело, а щёки жгут слёзы. Ею овладела такая решимость умереть, что она почти успокоилась. Не прошло и минуты, как слёзы стали застывать. Своих ног она больше не чувствовала.
Глубоко вздохнув, Роника закрыла глаза и приготовилась уснуть.
Тем более что ей стало вдруг так хорошо…

Дата добавления: 2015-09-29