Книга Первая. Долина Уснувших. 4 страница

Роника прислонилась горячим лбом к холодному стволу дерева и постаралась успокоить дыхание. Её мысли лихорадочно разбегались. Она не могла успокоиться, чувствуя, как сердце бешено стучит. Проигрывая вновь и вновь его слова в голове, вспоминая блеск его красивых глаз и всё ещё чувствуя тепло его рук, она не могла понять, что с ней происходит. Стержень спокойствия и холодной уверенности в её душе был выбит, и теперь она не в силах была взять себя в руки.
Страх, отчаяние, нежность и дикое блаженство – всё смешалось. Она боялась, боялась его слов, но желала вновь и вновь их услышать.
Он наблюдал за ней. Всегда. А она даже не догадывалась о его существовании. Он спас её от гибели, теперь уже дважды, но каждый раз она убегала.
Она испугалась сама себя, того чувства, что испытывала к человеку, которого видела всего два раза! Но разве в количестве их встреч дело? Она живёт со своим мужем уже четвертый год, но он по-прежнему чужой ей человек, а Кален…Как могло произойти, что она испытывала рядом с ним такой прилив нежности? Нежности и страха? Что мог Кален пробудить в её душе так быстро, чего не смог даже увидеть Томас? Или это отчаяние навело её на такие мысли? Отчаяние женщины, так нуждающейся в любви?
Холодный порыв ветра вернул её к реальности.
Она оторвалась от ствола и медленно, словно в тумане, побрела домой.

Две недели тянулись с ужасающей медлительностью. Ронике казалось, что время играет с ней злую шутку, превращая минуты в часы, а дни в вечность. Всё это время она чувствовала себя потерянной и заблудившейся в собственных мыслях. На её странное поведение обратил внимание муж, но Роника, разумеется, солгала, сославшись на головную боль. Томас больше ни о чём не спрашивал. Видно, остерегался. Или ему просто не хватило проницательности, чтобы распознать ложь. Как бы то ни было, Роника старалась избегать разговоров на эту тему. Она беседовала с ним о предстоящей поездке, спрашивала, как дела на охоте и ещё что-то о делах, её совершенно не интересующих сейчас, однако она упорно пыталась внушить себе, что это ей действительно интересно. Но стоило Томасу куда-либо уйти, Роникой тут же завладевала меланхолия. Ей становилось так тоскливо, что будь она волчицей, то завыла бы на луну. Она занималась домашними делами с утра до вечера, вытесняя из головы все мысли о Калене путём чистки до блеска котлов, кастрюль и тарелок, мытья и без того чистых окон, готовки и прочего. Причём к вечеру так уставала, что валилась с ног от усталости и мгновенно засыпала. Но не только мысли о Калене заставляли её работать не щадя своих рук и с упорством, какое никогда не было присуще ей в этом отношении. Она боялась близости с мужем. Мысль о том, что она может оказаться в объятиях Томаса, почему-то стала вызывать неприязнь и отталкивать. Возможно, потому что она поняла, что ласки Томаса для неё ничего не значат? Или потому что лишь от одного воспоминания о сильных, тёплых руках другого мужчины её бросало в жар? Роника не знала, но она старательно избегала этого. Притворяясь спящей, она слышала за спиной тяжёлое дыхание мужа, но он, думая, что она устала и крепко спит, не осмеливался будить её. Но дальше так продолжаться не могло, и когда-нибудь Томас не выдержит. И всё же она не предполагала, что это случится сегодня ночью.
Его дыхание у виска вывело её из сна. Руки Томаса уже скользили по телу и тянулись к самым потаённым местам, но вместо возбуждения Роника почувствовала только отвращение. Она попыталась вырваться. Её сопротивление обескуражило его, но рук он не убрал и держал крепко за талию.
- Милая, что с тобой?
- Отпусти меня, - впадая в отчаяние, буквально прорычала она. Её начала бить дрожь. – Пусти!
- Что случилось? – Прогремел Томас, которого подобная непокорность разъярила. Он развернул её к себе и навалился тяжестью своего тела. – Почему ты вырываешься? Раньше ты была послушной!
Уворачиваясь от его ищущих губ, она в злости выплеснула:
- Не была послушной, а просто терпела за невозможностью ничего лучшего!
Хватка ослабла. Томаса до глубины души поразили и уязвили эти слова, и он скатился в сторону, позволив ей освободиться.
Роника резко вскочила с кровати и натянула ночную рубаху. Глаза её по-прежнему горели неистовым пламенем, а грудь вздымалась от возмущения, и всё же она пожалела о сказанном. Эти слова больно задели самолюбие Томаса и могли затаить в его сердце обиду и злобу.
Не зная, что предпринять, Роника надела верхнюю одежду и обувь.
- Опять убегаешь? – Донёсся позади холодный голос мужа.
- Я переночую у бабки, - выдавила из себя молодая женщина и скрылась за дверью прежде, чем он успел возразить, и оставив его в тяжёлых невесёлых раздумьях.

Бабка открыла дверь моментально, едва успела Роника постучаться, словно уже ждала её прихода. Вступив внутрь, молодая женщина вздохнула аромат благовоний, витавший в жарком сухом воздухе избы. Ханна, закутанная в одеяло, взволнованно спросила:
- Что, деточка, приключилось?
Роника хотела связно ответить, но вместо этого из груди вырвались глухие рыдания. Она, словно малое дитя, уткнулась в грудь своей бабки и разрыдалась.
Ханна крепко обняла внучку старыми морщинистыми руками и прошептала совсем тихо.
- Не плачь, милая. Скоро всё будет по-другому.
Проснувшись засветло, Роника с улыбкой ощутила знакомый запах лукового супа, который так любила в детстве. Тогда ещё был жив дед. Но тут она вспомнила ссору с мужем, свою беспомощность перед ним и перед его законной властью над ней, и улыбка погасла.
- Забудь обо всём, внучка, - словно прочитав её мысли, произнесла Ханна, сидя у печи и ровно помешивая суп. – Выспалась?
- Да. У тебя так хорошо, - Роника с любовью провела рукой по грубой неотесанной спинке кровати. – Так знакомо и уютно. Как дома.
- Но это и есть твой дом. Место, где ты родилась. Я сама тогда принимала тебя, такую скрюченную и малюсенькую, что даже сейчас на глазах слёзы.
И в подтверждение она смахнула слезу с глаз.
- Знаю, - мягко протянула Роника и присела рядом с бабкой у огня. Глубоко вдохнула вкусный запах и спросила:
- Моей матери было больно?
- А кому ж не больно-то? – Пробурчала бабка. – Люди, они же не железяки, чтоб не чувствовать боль. Но поболит-поболит, да перестанет. А ты быстро ещё родилась, словно тебе не терпелось взглянуть на эту грешную землю. Всякая женщина через эту боль проходит.
- Кроме меня, - печально добавила молодая женщина, за что бабка укоризненно взглянула.
- И твоё время придёт, вот увидишь.
- Но за три года с Томасом я так и не забеременела!
- А ты радуйся, что не от такого балбеса, - ядовито проворчала Ханна.
Роника улыбнулась, с любовью глядя на старуху.
- А ты, наверное, никогда не примешь его, - полувопросительно, полуутвердительно сказала она.
Бабка фыркнула. Цепким взглядом прошлась по внучке.
- А ты сама-то приняла его? Думаю, нет.
Задержавшись глазами на лепестках огня, внучка горестно вздохнула.
- И что же мне делать?
- Не бежать от своего сердца, - загадочно произнесла бабка и снова замешала суп.
Роника удивлённо изогнула бровь.
- И что это значит?
Не отвечая, старуха сделала вид, что занята помешиванием и так не пригорающего супа. Потом она сняла с крючка прихватку и сняла котёл с огня. Достала ложку и попробовала приготовленное.
- Мммм…вкуснотища. Хочешь попробовать?
Улыбнувшись, Роника кивнула. Пока бабка разливала по тарелкам суп, взгляд её внучки был прикован к огню, будто там она видела что-то очень важное, но потом, очнувшись, слегка смущённо опустила глаза. Старуха внимательно следила за ней.
Роника испробовала суп.
- Действительно вкусно, - согласилась она. – Но ты не ответила на мой вопрос.
- А ты хочешь услышать ответ? – Играючи отозвалась Ханна, усаживаясь напротив.
- Если спрашиваю, то да.
Игривость в голосе бабки тут же сменилась серьёзностью.
- Тогда вот что я скажу тебе, деточка моя. Слушай своё сердце. Иди к нему, если оно того хочет, и забудь про обязанности, слухи и приличия. Иногда чтобы быть счастливой, нужно пренебречь приличиями и правилами, пойти против всех. Счастье – это всегда риск. Ты ведь хочешь к нему, так что тебя держит?
- О ком ты говоришь? – Окаменев, переспросила внучка.
- Не корчи дурочку! –Рассердилась Ханна, ударив ложкой по столу. – Ты прекрасно знаешь о ком я!
- Но откуда ты узнала?
- Как откуда? Я знаю очень многое! – Удивилась старуха. – Я слушаю ветер, смотрю в огонь и чувствую! И я видела тебя с ним!
- Что? Где это?
- Да говорю же – в огне!
Роника вдруг ощутила себя малым ребёнком, не понимающим таких простых вещей. Но сердце её сдавил страх.
- Но я не могу…
- Почему?
- Я замужем.
- Тьфу! – Фыркнула бабка. – Да гори Томас вечным пламенем моей ненависти!
- Бабушка Ханна!
- Ладно, - утихомирилась та. – Но послушай меня, Роника. Если ты чувствуешь, что хочешь туда пойти, то иди. Ни к чему сдерживать своё сердце. В тебе слишком много сомнений. Я не узнаю свою Ронику.
- Не всё так просто…
- Проще некуда! Есть вещи, старые, как мир. И одна из них – любовь. Разве не это ты всегда искала? Разве не для этого создана каждая женщина?
Роника закрыла лицо ладонями и сдалась, хотя сдалась уже давно. В ней слишком много осталось от мужа, его воспитания и правил.
- Ты думаешь, мне стоит вновь встретиться с ним?
- Конечно!
Переведя дыхание, молодая женщина вздохнула, успокаивая бешено бьющееся сердце.
- Возможно, ты права.
- Но, Роника, - тут же понизив голос, сказала Ханна. – Должна тебя предупредить: я чувствую и что-то другое, злое, нечистое. Не знаю, с чем это связано, но оно присутствует там, в Долине, будто бы Зло, доселе спавшее в недрах гор, пробуждается, ворочается, как зверь в берлоге, ожидая весны…
- Ты пугаешь меня, - прошептала внучка. – Хочешь сказать, что он есть Зло?
- Я такого не говорила, - быстро отрезала бабка. – И я так не думаю, уж поверь. Ты дорога ему, я слышу обрывки его мыслей. Но что-то тёмное есть в Долине, поэтому будь осторожнее. И не позволяй страху взять над тобой верх. Так ты пойдёшь?
- Я должна подумать, - тихо произнесла Роника и сделала вид, что увлечена едой, в то время как сердце её металось в груди, как шмель на стекле.
Ханна колко посмотрела на неё, но ничего не сказала. Только пожевала беззубым ртом.

Этим же вечером Роника, оставив мужу записку, что переночует у бабки и просит его не держать обиды, так как ей нужно время, чтоб прийти в себя после их ссоры, чуть ли не бегом отправилась в Северную Долину.
Волна внезапной радости гнала её вперед. Всё вокруг показалось ей новым и необычным: чёрные деревья не казались больше безжизненными, а наоборот, вселяли уверенность, что весна наступит и пора их зелёных красы впереди; белое сияние снега казалось ещё ярче; воздух, гонимый ветром, был тёплым, а горы утратили свою зловещую силу, став прекрасными и добрыми.
Когда она постучала в его дверь, на ум пришла страшная мысль: а что если его и нет вовсе?
Но он открыл, и в его светло-зелёных, невозможно-прекрасных глазах светилось крайнее удивление. Он зачаровано глядел на неё: чёрные волосы растрепались от бега, синие глаза горели ярким пламенем, щёки зарумянились от бега.
Роника тоже не отводила от него взгляда. Заглядывая внутрь его глаз, она пыталась заглянуть ему в душу. Без шубы и плаща он, как она и полагала, оказался строен и худ. В одной рубахе, сквозь которую угадывалось его стройное упругое тело, с взъерошенными волосами и немного сонным взглядом он выглядел так завораживающе в своей неземной красоте, что у неё перехватило дыхание.
Не дожидаясь от него никаких слов, она вошла внутрь, чувствуя, как её охватывает паника, и, будто смирившись, села на стул к нему спиной. Через секунду она ощутила его присутствие. Очень близко.
- Ты пришла, - странным голосом произнёс он. – Зачем?
Она опустила голову.
- Я не знаю.
Он слегка улыбнулся, но она, конечно же, не могла этого видеть. Тем не менее, она знала, что его губ коснулась лёгкая улыбка.
Ничего больше не спрашивая, он притронулся к её волосам, отвёл их в сторону и нежно поцеловал шею.
Ощущая блаженство, Роника замерла.
Он обошёл её стороной, сел на пол на колени и заглянул ей в глаза снизу вверх. Его лицо было так близко, что она увидела в уголках его глаз едва заметные морщинки.
- Нет…Ты знаешь, - уверенно прошептал он и потянулся к её губам.
С этого мгновения всё перестало существовать. Всё померкло перед светом той нежности, что захлестнула её после стольких лет мрака. В голове пронеслись сотни лиц, среди которых было и лицо Томаса, но все они угасли и улетели прочь, изгнанные вон новым чувством. Вместо них сейчас было только одно лицо. Одни губы, целующие её. Одни руки, развязывающие петли её платья. Одно сердце, чей стук она слышала. Один человек в мире.
И он принадлежал только ей.

ГЛАВА 6

Томас тупо уставился на свои ноги, обутые в сапоги, понимая, что обувь надо снять, но не в силах перебороть свою задумчивость, чтобы сделать это.
Он не понимал, что происходит с Роникой. Она всегда была такой спокойной, уравновешенной и покладистой, такой, какой и должна быть жена. Но что-то в ней изменилось. Её взгляд, некогда живой, за годы замужества потерял яркость и внутреннюю энергию, вместо этого став мечтательным и дерзким. Томас не любил в женщинах дерзость. Свободоволие.
Роника обладала и тем, и другим. Но было так, что она скрывала эти качества в себе и с виду была тихой.
Она больно ранила, в самое сердце, своими словами. Она ужалила, и рана осталась надолго.
Но он любил её. Он восхищался её красотой, покорившей его тем летом, когда она застал её озера купающейся в одной рубахе. Тогда, ослеплённый желанием, что вызвала её дикая красота, он вознамерился жениться. И он добился своего. Однако всё оказалось не так легко и радужно, как он думал. Роника не отвечала ему любовью. И сколь бы ни была чёрствой его душа, он это почувствовал. Не сразу. Но уже давно. Сначала он старался подстроиться под её характер, понять её юмор, даже разрешил ей рисовать свои картинки, но ничего не вышло. Она была ему непонятна. Её шутки казались ему чересчур сложными, беседы с ней касались тем, о которых он не имел ни малейшего понятия, а мечты, какие она поначалу рассказывала, приводили его в ужас. То она критиковала поступки короля Кристиана, то ругалась с соседями, до конца отстаивая свою точку зрения, зачастую совершенно безумную. Она совершала поступки, за какие заслуживала неодобрение всех жителей Оверхюса. И Томас запретил ей делать что-либо неразумное. Тогда Роника успокоилась, превратившись в молчаливую и незаметную.
Она почти никогда не ходила в церковь. Священник, однажды услышавший её мнение о том, что Ева не была грешницей, а просто не любила Адама, пришёл в ужас. Он назвал её отступницей и не пожелал более видеть её среди своих прихожан. Томас не сомневался, что эта новость принесла Ронике огромную радость, которую она постаралась скрыть. Но муж прощал ей всё.
Потом, так и не добившись никаких результатов, он попытался перевоспитать её на свой лад. Запретил рисовать, бывать у бабки, вымолил у священника для неё прощение и заставил посещать церковь. На всё это она отвечала ему таким возмущением и неистовым пламенем в больших синих глазах, что его попытка провалилась, так толком и не начавшись. Но всё равно его действия на неё сильно повлияли. После этого она стала молчаливой, задумчивой и покорной. И всё же иногда он замечал в её поведении дерзость и независимость, но пытался смириться с её нравом. И только лаская её прекрасное тело, он забывал обо всём, готовый простить всё, что угодно. Но даже в этом ему было отказано, и это был последний удар по его гордости, после чего весь яд злости в его сердце просочился наружу. Он больше не будет терпеть её своеволие. Он её законный муж, поэтому она должна непрекословно слушаться его. Если же нет, он будет её наказывать. Он давно уже это решил, однако не знал, сможет ли настоять на своём, проявить твёрдость, если вдруг она возненавидит его.
Он ждал её утром, но она не пришла.
К обеду, так и не дождавшись возвращения, он собрался было к колдунье, её бабке, но тут она появилась. И вся его решимость куда-то пропала.
Он никогда не видел её такой. Такой…искрящейся изнутри.
Она не заметила его, когда вошла, поэтому вся её радость и свечение не были скрыты от взора.
Она вошла, разулась, причём было видно, что мысли её обитают далеко отсюда, чему-то улыбнулась и закружилась по комнате с мечтательным выражением лица!
Томас чуть не поперхнулся.
Она, наконец, заметила его присутствие и, вздрогнув, резко остановилась. Волосы чёрным водопадом окутали её плечи и сделали совершенно очаровательной.
Мысль, что эта прекрасная лесная фея отвергла его, своего законного мужа, вернула в Томасе прежний яд злости и обиды.
- Ты где так долго была? – Резче, чем хотелось, спросил он.
- Я…я была у бабки, разумеется, - проговорила она.
Он наблюдал, как она, застигнутая врасплох, пытается обрести уверенность, и ей это неплохо удалось, ведь уже через минуту её взгляд стал твёрдым, а руки сжались в маленькие кулачки.
- Так долго? Ладно, жена, - с расстановкой произнёс он. – Это твои дела, чем ты там занимаешься со своей старой колдуньей…
- Она не…
- Но с этого дня я хочу, чтобы ты прекратила навещать её, - строго оборвал он, замечая, как широко раскрываются её глаза.
- Томас, что ты такой говоришь? Она же моя единственная…
- Я сказал нет! – Рявкнул он, и тут же пожалел о своей грубости, когда синие глаза разгорелись пламенем и заслезились. Но отступать было поздно. Тогда она окончательно посчитает его воском в своих руках. – Ты поняла меня?
- Но без меня она умрёт, - прошептала молодая женщина. – Ей нужна помощь.
- Одно посещение в неделю, - отворачиваясь, якобы теряя интерес к этой теме, но на самом деле, чтоб скрыть неуверенность в принятом решении, ответил он. – Не больше. И не дольше чем на два часа. Я не потерплю, чтоб про мою жену ходили слухи в деревне, где я скоро стану старостой. А твоя бабка пользуется недоброй славой.
- И что же ты хочешь? Чтоб я бросила умирать беспомощную безумную старуху, выросшую меня и отдавшую последний кусок хлеба? – С вызовом заявила она.
- Я всё сказал, - зло пробурчал Томас и сделал вид, что чистит ружьё.
Несколько минут она стояла совершенно неподвижно, переваривая смысл сказанного, потом резко повернулась и скрылась в кухне.
У Томаса было такое чувство, что он ненавидит самого себя. И в то же время он ощущал внутри себя удовлетворение. Ведь он всё сделал правильно! Он должен был проявить силу и твёрдость, и он проявил. Роника обязана понимать, что он её муж, и оставить свои детские шалости навсегда.
Детские шалости? Томас не был уверен, что здесь всё так безобидно. Улыбка, с которой Роника вернулась, так мало была похожа на улыбку ребёнка. Это была улыбка женщины.
- Да, Роника, кое-что ещё, - сказал он, входя в кухню и встречаясь с ней взглядом, - отныне я хочу, чтоб ты каждую ночь проводила со мной, как со своим законным мужем.
Она ничего не ответила, но на её лице было написано всё: страх, боль, злость и почему-то отчаяние.
Злясь на самого себя за причиненную ей боль, он ушёл.
Что бы ни случилось, он должен выяснить причину той странной, той счастливой улыбки. Обязательно.

Кален лежал на постели и глядел в потолок.
Простыня всё ещё сохранила тепло той, кого он так долго любил и о ком не позволял даже мечтать. Но теперь уже поздно. Он совершил ошибку, но эта была самая приятная ошибка в его жизни!
Он так бы и скрывал чувство любви к ней глубоко внутри, если бы она сама не пришла. Но она пришла, и он потерял голову. А ведь обещал себе держаться от неё подальше. Но не сумел. И разве мог он противостоять её красоте, уму, обаянию и звонкому смеху?
Он так часто наблюдал за ней, полюбил в ней каждую частичку. Видел её радость, слышал смех, а потом, когда она вышла замуж, замечал перемены, творившиеся в её душе, её боль, безысходность, и не смог остаться в стороне.
Ведь всё начиналось как забава. Он заметил среди людей человека, непохожего на остальных, мыслящего по-другому, и решил понаблюдать, чтоб развеять ту скуку, что стала его жизнью. Но он совершил ошибку, влюбившись в эту женщину. Он не должен был проявлять слабость, но проявил, когда впервые заговорил с ней. Упал в пропасть. Не смог остаться в стороне и позволить ей следовать своей судьбе, и спас от хищников. Не смог оставить в лесу, видя её слезы, отчаяние и боль, и снова спас. А потом она пришла сама, и он понял, что назад пути нет.
Его руки всё ещё сохранили нежность её кожи. Он всё ещё вдыхал запах её волос, а в ушах звенел её смех.
Снова и снова он вспоминал её поцелуи, слова, мысли, открытые ему лишь наполовину. Она провела ночь бок о бок с ним, и он слышал её ровное дыхание, когда она спала. Потом они проговорили всё утро. Говорили обо всём и ни о чём одновременно. Он не хотел вспоминать о своем прошлом, а она не хотела говорить о замужестве. Он рассказывал ей о Кристиании, в которой ему доводилось бывать, а она о своих картинах. Никто не говорил о главном.
А потом она встала и собралась уйти.
- Ты уходишь? – Удивился он, глядя, как она застёгивает петли своего платья. – Возвращаешься? К нему? Но зачем?
Её движения замерли, а на губах появилась печальная улыбка.
- Нет, не к нему. Просто у меня есть обязанности. Я не освободилась от них, придя сюда.
- А когда освободишься? – Мягко спросил он.
Роника приблизилась и поцеловала его. Нежно, робко и чувственно, так, как никогда в жизни не целовала своего мужа.
- Скоро, - пообещала она, и хотела уйти, но он схватил её за руку.
- Ты придёшь ещё?
Она мечтательно улыбнулась.
- Да, - и в порыве чувств обняла его, прошептав загадочно и совсем тихо:
- Ты подарил мне свободу.
Потом она поспешила обуться и ушла.
Её шёпот всё ещё звучал в тишине, и, казалось, что даже воздух впитал её сладкий голос, дыхание и стоны любви.
Кален улыбнулся.
Они оба, отвергнув всякие правила и приличия, нашли друг друга. Быть может, теперь и его жизнь будет другой? Может, она обретёт смысл, и он, наконец, избавится от власти над собой?
Нет, Кален. Не в твоих силах избавиться от меня…
Нет! Убирайся! Ты не можешь разрушить счастье этих минут!
Кален стиснул подушку, потому что голос внутри него стал невыносимым. Ему казалось, что этот голос, так ненавидимый им, повсюду, он вытягивал из него силы и заставлял терять волю. Злым роком он преследовал его всю жизнь. Этот голос обрёк его на одиночество. Он поверг его в пучину страха и преступлений. Кален ненавидел его всей душой, но не мог выгнать из своего сознания.
Это Зло. Оно слишком могущественно, и оно никогда не опускает своих жертв, делая их послушными рабами или убивая.
Никогда.

Она делала вид, что увлечена готовкой.
Томас сидел за столом и ужинал, но она чувствовала, что он наблюдает за каждым её действием. Она стояла к нему спиной, чтобы скрыть в глазах отчаяние и ненависть.
В кухне стояла гнетущая тишина, прерываемая лишь треском поленьев, жадно поглощаемых огнём, и бурчание воды в котле. Роника месила тесто, причём с такой энергией, словно вымещала на несчастном куске свою обиду и злость.
Что-то капнуло на её руку. Слеза. Проведя языком по губам и ощутив солёный вкус, Роника поняла, наконец, что беззвучно плачет. Уже давно. А ведь она хотела быть сильной. Она не видела Калена уже три дня. Скованная цепями брака, она полагала, что её место рядом с мужем. Она пыталась поверить в это. То, что она совершила, было грехом.
…Господи! Как могла подобная мысль прийти ей в голову? Грех? Кто сказал, что любить – это грех? Грех – это жить с человеком, которого отвергает твоё сердце.
- Роника? – Позвал Томас, заметив, что она неподвижно стоит, опустив голову.
- Что? – Безжизненно прошептала она, не желая ни говорить с ним, ни видеть его, ни вспоминать то унижение, в которое поверг он её сегодня ночью, заставив подчиниться силе. До сих пор ныли синяки на руках. А тело казалось грязным. Рана же на сердце не заживёт никогда и будет отзываться тупой болью всю её жизнь. После ночи нежности с Каленом, всё её существо противилось близости с законным мужем. И вот сегодня ночью она проиграла. Но, видит Бог, она пыталась спасти свои тело и душу от этой грязи. Но Томас сильнее. Он изменился. Нет, он всегда был таким, просто его властная и жестокая натура не проявлялась раньше. Сейчас же он считает себя полновластным её хозяином. Но она не его вещь.
Повернувшись, она прожгла его своими синими глазами, кипящими ненавистью.
Он увидел дорожки от слёз на её щеках и нахмурился. Словно он и предположить не мог, что произошедшее ночью может причинить ей такую боль. За годы жизни с Роникой он так и не понял её сущности.
- Почему ты плачешь?
- Потому что чувствую себя униженной, - с вызовом произнесла она. Ей было наплевать, что он подумает в эту минуту и что, возможно, снова ударит её. Она ненавидела его сейчас.
- Униженной? От чего?
- От того, что ты насильно овладел мной, - прошипела сквозь зубы.
- Я твой муж. Это моё право.
- Кто дал тебе такое право?
- Бог.
- Ложь! – Выплеснула она. – Тебе дал это право только закон и твоя похоть! Но не Бог! Бог не поощряет насилие!
- Роника! – Томас, разъярённый, резко вскочил, опрокинув стул и опершись сжатыми кулаками о стол. – Замолчи!
Но Роника даже не подумала послушаться.
- А разве это не так? – Ядовито спросила она, и ей вдруг захотелось причинить ему боль. – Все эти годы я надеялась, что ты полюбишь меня, но только не как свою вещь! Я надеялась, что сама полюблю тебя, но мы принадлежим разным мирам! Ты – миру своих надуманных правил, я – миру своих чувств. Мы совершили ошибку, став супругами, и ты это знаешь!
Она ожидала нового всплеска ярости на его лице, но он вдруг повёл себя совершенно иначе - спокойно сел за стол и слегка усмехнулся.
- Хочешь уйти?
Роника не поверила своим ушам и не ответила, почуяв неладное.
- Можешь идти. Куда хочешь. Можешь уехать навсегда.
У женщины бешено заколотилось сердце, она боялась поверить услышанному, интуитивно ощущая, что эти слова продиктованы отнюдь не великодушием мужа. Это, должно быть, была какая-то ловушка. И она оказалась права.
- Но…- с обманчивой, несвойственной ему мягкостью протянул муж. – Кто же тогда будет помогать твоей бабке? Твоей старой, несчастной бабке, которая отдала тебе последний кусок хлеба? – Он хитро прищурился, и Ронике показалось, что перед ней не её муж, а чёрт, сбежавший из преисподнии. – Кто будет спасать её от нападок суеверных крестьян, окрестивших твою бабку ведьмой? Ведь так мало нужно, чтоб разжечь пламя ненависти в сердцах этих людей. Одно единственное слово. Моё слово.
- Ты не посмеешь… - похолодев от страха и не веря своим ушам, прошептала Роника.
- Отчего же? – Наигранно удивился он. – Если ты уйдёшь, никакие узы родства не буду больше связывать меня с этой колдуньей. Ведь, в конце концов, надо покончить с колдовством на этой грешной земле, ибо оно насмешка над Господом нашим!
Роника никогда не видела своего мужа таким. Даже тогда, когда он ударил её, в его глазах не было столько злости, сколько горело сейчас. Он был грубым, неотёсанным, недалёким и словно выбитым из камня, но не злым. Она не узнавала его. В его глазах светилось злорадство. Будто иное существо говорило его губами. Всегда такой простой и понятный Томас…откуда в нём эта злость? Эта расчётливость и холодная решимость любой ценой заставить её понять, кто здесь хозяин?
- Откуда такая ненависть? – Тихо спросила она, уже осознав, что она проиграла.
- Пора понять, милая, что я не тот, кому можно морочить голову, - зло процедил он, а потом вдруг поверг Ронику в ужас, спросив:
- Кто он?
Синие глаза расширились, а сердце сковал лёд. Она молчала, поразившись тому, как Томас, лишённой всякой проницательности, смог разгадать её секрет так быстро. Но ведь он не был дураком.
- Кто он? – Грозно повторил муж.
Кален…Роника представила его поразительные зелёные глаза, запах волос и поняла, что никогда не выдаст его.
Она постаралась выглядеть удивленной.
- О ком ты?
- Не играй в дуру! – Томас приблизился к жене, всем своим видом внушая страх. Его глаза были холодны и странно бесчувственны. Словно кто-то чужой, а не он вовсе стоял сейчас рядом. – Я понял это сегодня ночью, Роника, когда ты так яростно противилась мне, но и до этого я догадывался, что что-то не так. А вчера я прочитал это в твоих глазах! Говори немедля, кто он!
От его резкого выпада женщина вздрогнула всем телом.
- Я не знаю о чём ты, Томас, и я не понимаю тебя, - едва слышно прошептала она. – О чём бы ты ни говорил, но я боюсь тебя. Ты этого добивался?
Это признание, казалось, немного остудило его злость.
- На этот раз я тебе верю, - прохрипел он. – Но если ты обманула меня, то пожалеешь об этом. И если у тебя кто-то есть, я узнаю кто, и убью его.
Выплеснув эти страшные слова, он быстро покинул кухню. Потом раздался громкий скрип двери.
Он ушёл.
Всё самообладание Роники улетучилось в ту же секунду. Она сползла на пол и зарыдала.
Впервые в своей жизни она испугалась своего мужа. Что с ним произошло? Кто натолкнул его на такую жестокость? Или он всегда был таким?
Вылакав все слёзы, но не почувствовав облегчения, молодая женщина как в тумане оделась и вышла во двор.
Там играли в снежки дети Бергов. Заметив её, они весело помахали руками в облепленных снегом варежках.
Роника не нашла в себе силы ответить им улыбкой. Она направилась к бабке.
Та открыла дверь и, увидев её слёзы, сразу прижала к себе.
- Что опять стряслось? – Встревожено спросила она, заводя внучку внутрь и усаживая на кровать. – Что опять натворил этот бесчувственный болван?
- Бабушка, - Роника по-детски вцепилась в рукав её кофты, широко раскрывая глаза в охватившем ей страхе. – Я боюсь его! Томас стал неузнаваем! Стал жестоким, и его глаза…в них столько злобы! Мне страшно!
Ханна обняла внучку.
- Да, я знаю. Это просыпается Зло. Его постепенное пробуждение влияет на людей, открывает их истинное лицо. Вместе с его пробуждением пробуждаются те чувства людей, которые они тщательно скрывали.
- Зло? – Воскликнула Роника, вырываясь из её рук. – Но причём здесь я?
Бабка отпустила руки и печально вздохнула.
- Нет никого, кто ушёл бы от влияния Зла. Если бы ты понаблюдала за жителями, то увидела бы, что и на них действует Его пробуждение. Зло живёт в этих краях. Очень древнее Зло, но какое, я не знаю. Его пробуждение сказалось на тебе, когда вдруг из спокойной, смирившейся со своей участью жены ты превратилась в женщину, ищущую настоящих чувств. Твой возлюбленный тоже ощутил это пробуждение, когда вмешался в ход твоей жизни, чего не позволял себе ранее. В Томасе же проснулась его худшая сторона. Не знаю, каким образом, но на вас троих Зло действует особенно сильно. Будто Оно решило использовать вас в своих целях.
- Ты говоришь об этом, словно это какое-то существо, обладающее разумом! – Воскликнула Роника.
- Всё может быть, - загадочно прошептала бабка. – Но всё началось с похищения детей.
- Похищения? –Ухватилась за это слово внучка.
- Или пропажи, - тут же добавила Ханна.
- Но их никто не похищал. Они потерялись! – Не слишком уверенно, как ей хотелось, возразила молодая женщина.
- Возможно, - осторожно заметила старуха.
Ронике не по душе была такая недосказанность.
- На что ты намекаешь? - Потребовала ответа она.
Бабка пожевала губами, потом вздохнула, решившись:
- Я не знаю как, но он каким-то образом связан с их исчезновением.
Догадавшись, о ком идёт речь, Роника всплеснула руками.
- Не может этого быть! Кален никак не связан с этим!...
Но внезапно она оборвала себя, вспомнив слова детей о «Чёрном Человеке». А ведь когда она сама впервые увидела его, он был закутан в чёрный плащ. Но она не могла поверить, что Кален мог быть причастным к пропаже детей.
Видя её колебания, бабка мягко спросила:
- Почему бы тебе самой его не спросить об этом, внучка? Его сердце наполнено болью и сковано льдом, в нём прячется страшная тайна – я это почувствовала. И ещё: каким бы он тебе ни казался, есть что-то, связывающее его с Тьмой! Что-то таинственное, скрытое в глубине этой проклятой долины!
- Да ты с ума сошла! – Чуть ли не в истерике выкрикнула Роника, сражённая этим ударом с тыла. – Вы все сошли с ума!
Она ринулась к выходу.
- Внучка! – Крикнула ей вдогонку Ханна. – Спроси, спроси его о Кельне! О Кельне! Это имя преследует его повсюду!
Роника не обернулась и не ответила. Ей было намного легче решить, что этот мир сошёл с ума. Но всё же она и не заметила, что ноги сами понесли её в сторону Северной Долины.
Проклятой Долины, как сказала Ханна.

Дата добавления: 2015-09-29