Предыстория «Донской армии» 13 страница

Во второй половине июня германское командование, исчерпав поводы, оправдывающие продвижение на Кавказ по территории Дона и Кубани, и готовясь к генеральному наступлению на реке Марне во Франции, остановилось на варианте выхода к Баку через «союзную» Грузию и пошло на установление демаркационной линии между советскими и германо-украинскими войсками. 17 июня было заключено соглашение между представителями командования советских и германских войск о приостановке военных действий. 23 июня копия договора о демаркационной линии была передана в войска[192]. Бои местного значения под Батайском шли до июля.

События на западном фронте вынуждали немцев действовать на Востоке руками «русской контрреволюции»[193]. Краснова они усиленно подталкивали к занятию Царицына, чтобы «замкнуть» регион с востока. А чтоб атаман сам не перешел на сторону чехов, его стали усердно снабжать оружием и деньгами.

На совещании германского руководства в Спа генерал Людендорф отмечал, что на казаков «оказывать влияние можно только с помощью денег»[194]. Ранее истраченных на казаков 15 миллионов марок оказалось мало, и Людендорф просил ведомство иностранных дел выделить дополнительно сумму «молча и без особых указаний». На все возражения он повторял: «Без денег мы не сможем удержать казаков. В таком случае наше положение могло бы осложниться. Мы не сможем тогда больше рассчитывать на поставки зерна… Если мы не позаботимся о донских казаках, то они перейдут на сторону Антанты. Этому нужно помешать»[195]. Как видим, германскому командованию приходилось не только брать с Дона (продовольствие), но и давать Дону, оплачивать его лояльность.

Через день после заключения соглашения между германскими и советскими представителями, 5 (18) июня майор Стефани сообщил Краснову, что он признан германскими властями (речь, видимо, шла о признании Краснова «де факто», поскольку «де юре» немцы его никогда не признавали). 14 (27) июня к Краснову в Новочеркасск прибыл и представился генерал фон Арним. 27 июня (10 июля) майор фон Кохенгаузен был назначен специальным офицером «для сношений» при Краснове[196]. От Краснова 27 июня (10 июля) потребовали принципиального ответа по вопросу о чехах. И Краснов, «скрепя сердце», ответил, что будет держать нейтралитет. Немецкие представители потребовали, чтобы эта позиция была засвидетельствована в письме к императору Вильгельму. Краснов такое письмо 2 (15) июля написал, обсудил его содержание на Совете управляющих отделами (т.е. в правительстве) и 5 (18) июля направил в Берлин с герцогом Лейхтенбергским[197].

В целом атаман Краснов, постоянно шантажирующий немцев своими контактами с «добровольцами», стремился урвать, где только возможно. Когда германское командование вело переговоры с советским руководством о демаркационной линии, Краснов склонял немцев, чтобы они потребовали провести эту линию по Волге, начиная от Камышина, по Азовскому и Черному морю, иначе он якобы не мог поставить немцам требуемое продовольствие, так как на Дону намечался неурожай, и положение могла спасти лишь Задонская степь. На это германское командование ответило, что «при настоящем положении дел нет, однако, никакой надежды достигнуть такой сдачи территории, как только при помощи военных действий»[198].

В Спа было решено: «Стремление донских казаков к самостоятельности не следует поощрять. Верховное главнокомандование, однако, считает обязательной военной необходимостью привлечь на свою сторону донских казаков, снабдив их деньгами и оружием, чтоб удержать от объединения с чехословаками. Верховное главнокомандование окажет при этом тайную поддержку казакам, так что политическому руководству вовсе не следует об этом знать…»[199].

Сами немцы Дон самостоятельным государством не признали, но повлияли на контролируемую ими Украину, которая была признана самостоятельным государством и Германией и Советской Россией, и Украина – «Украинская Держава» - 7 августа 1918 года признала в свою очередь Всевеликое Войско Донское.

Подобная система взаимоотношений устраивала до определенного времени и немцев и подавляющее большинство восставших казаков. П.Н. Краснов писал, что по внешнеполитической ориентации «все хлеборобы и большинство интеллигенции было за немцев, кадеты и многочисленные политические беженцы – за союзников»[200].

Немцы прекрасно осознавали эту расстановку сил на Дону. Когда в августе собрался Большой Войсковой Круг и возникла еще одна кандидатура на пост Донского Атамана (кадетская оппозиция выдвигала деникинского ставленника А.П. Богаевского), немцы остановили поставку снарядов на Дон, и новый претендент снял свою кандидатуру. Потом он, отчитываясь о работе своего ведомства (при Краснове он возглавлял правительство и отдел иностранных дел), в сердцах сказал: «Наша внешняя политика определяется тем, что мы прижаты к стене»[201].

Главным итогом доно-германских взаимоотношений стали: дипломатическая поддержка; помощь оружием и военной техникой; открытая военная поддержка на начальной стадии общения. Все это, однако, не стоит переоценивать. Сам Краснов важнейшим результатом считал то, что немцы, начиная с мая и до конца 1918 года, прикрывали Всевеликое Войско Донское с запада.

Б) «ДОБРОВОЛЬЦЫ».

Вторым союзником донского руководства в рассматриваемый нами период времени была Добровольческая армия.

Как только началось восстание в Кривянской под Новочеркасском, подпольная организация Аксайской станицы командировала старшего урядника Зацепина на Кубань, на поиск Добровольческой армии. В Задонье к Зацепину присоединились казаки восставших станиц, которые тоже искали помощи в борьбе с большевиками. По дороге они встретили добровольческий разъезд полковника Борцевича, который проводил их в штаб Деникина[202].

Донская «делегация» просила Деникина «помочь восставшим добровольцами и оружием». Деникинцы конечно же решили «помочь»[203].

По воспоминаниям Романа Гуля, Добровольческая армия, отбитая от Екатеринодара и потерявшая генерала Корнилова, получила «приглашение» идти на Дон в вербное воскресенье, когда была в станице Успенской. «В разговорах на паперти узнаем, что приехала с Дона делегация, зовут туда, что донские казаки восстали против большевиков и уже очистили часть области.

Все радостны. Неожиданный просвет! Едем на Дон, а там теперь сами казаки поднялись! Какая сила!». И «добровольцы» устремились на север, делая на подводах по 70-80 верст в сутки[204].

Делегаций было несколько. Еще одну такую делегацию Гуль видел в Великий четверг на станции Лежанка. Это были три «запыленных донца-казака» станицы Егорлыкской. «В синих полуподдевках, шаровары с красными лампасами, фуражки лихо сбиты набекрень, из под них торчат громадные вихры волос»,- так описал их Гуль.

«Все встали, чисто, как один, - говорит широкоплечий рослый казак. – Из половины области их уже выгнали, теперь вас только ждем, нас за вами депутатами послали».

Добровольческая армия вернулась из 1-го Кубанского похода на территорию Дона и вступила в станицу Мечетинскую в составе 3519 человек. 1500 раненых «добровольцев» были направлены в Новочеркасск. Непосредственно в строю без учета кубанских частей было 2000 «добровольцев»[205]. Генерал С.Л. Марков как-то сказал, что Добровольческая армия в тот период представляла собой прикрытие огромного обоза раненых и больных[206].

Новочеркасск стал местом, где лечились и выздоравливали раненые и больные участники «Ледового похода». С 1 мая по 10 июня 1918 года в Новочеркасске было на излечении 3193 раненых и 3665 больных, из них «добровольцев» 2420 раненых и 1901 больной, то есть 70 % от общего числа[207].

Общность интересов «добровольцев» и части восставших донцов сомнений не вызывала. Грядущее сотрудничество облегчалось и тем, что «преобладающий контингент Добровольческой армии» составляли казаки[208], донцы и присоединившиеся кубанцы, но это были преимущественно централистски настроенные казаки.

27 апреля (10 мая) Временное Донское правительство провело заседание с представителем Добровольческой армии генералом А.С. Лукомским и убедило последнего в доброжелательном отношении донцов к Добровольческой армии. Присутствие немцев на территории области, что особенно раздражало «добровольцев», было охарактеризовано как «прискорбный факт»[209].

Ситуацию осложняли антиофицерские настроения большинства казаков и пренебрежительное отношение к донцам, демонстрируемое «добровольцами». Генерал Деникин считал, что походный атаман Попов – «человек вялый и нерешительный», главу правительства Г.П. Янова считал «правым демагогом», а само правительство – «многоголовым совдепом»[210].

Деникин послал на Круг Спасения Дона своего претендента в Донские Атаманы – генерала Африкана Богаевского, брата калединского сподвижника. Но А.П. Богаевский опоздал к началу выборов[211] и не смог составить Краснову конкуренцию. Тем не менее, он стал при Краснове «премьер-министром» и одновременно управлял отделом иностранных дел.

Вступая на территорию Дона, «добровольцы» пытались играть на патриотических чувствах. В газетах было объявлено. Что Добровольческая армия «действует совершенно самостоятельно и не вступает в соглашения ни с украинской, ни с германской армиями»[212].

Что касается взаимоотношений с донцами, «добровольцы» хотели бы воссоздать подобие «Донского гражданского совета» во главе с генералом Алексеевым. Но Временное Донское правительство еще 26 апреля (9 мая) заявило, что все военные силы на территории области должны подчиняться походному атаману Попову[213]. Избранный Донским Атаманом П.Н. Краснов тоже не помышлял подчиняться ни Деникину, сменившему Корнилова, ни Алексееву. Более того, он имел на Добровольческую армию свои виды и вел свою игру.

В борьбу за влияние на поредевшую после «Ледового похода» армию включились многочисленные политические группировки, возникшие на освобожденной от большевиков территории. «Все группы и организации вместо материальной помощи присылали нам горячие приветствия – и письменно, и через делегатов, - и все пытались руководить не только политическим направлением, но и стратегическими действиями армии», - сетовал Деникин[214]. В результате взаимные нелады начались у Деникина с Красновым и с крайними правыми кругами.

Добровольческая армия была буквально спасена на Дону. «…Без Дона и Краснова Добровольческая армия перестала бы существовать еще в 1918 году!» - считали современники[215]. «Неблагодарные» «добровольцы», тем не менее, сразу же включились в борьбу с Красновым за влияние на антибольшевистское движение на Юге. «Добровольцам» «претил новый Донской флаг. Немногие понимали значение его, как переходного флага»[216]. Деникин «хотел, чтобы Войско донское было Донской областью с некоторой автономией, он не соглашался признать Донской армии, но желал иметь Донские полки там, где они понадобятся; он решительно шел к тому старому режиму, о котором при обстоятельствах теперешнего момента атаман не мог и заикнуться», - считал Краснов[217].Что касается правых кругов, то слишком самостоятельная позиция командования Добровольческой армии была причиной их вражды, и «Совет монархического блока решил армии не трогать, но травить руководство»[218].

Трагическим курьезом было то, что армия, ставшая предметом борьбы и упований, постоянно была на грани финансового краха. Денежная наличность ее балансировала меж двухнедельной и месячной потребностью. «Денежная Москва не дала ни одной копейки. Союзники колебались… Все капиталисты, а так же и частные банки держались выжидательной политики»[219]. 4,5 миллиона, полученные от союзников, и такое же количество средств, полученное из донского казначейства, давали армии возможность существовать два месяца (при месячных расходах в 4 млн.), а дальше перед ней открывался путь взимания контрибуции и захвата трофеев.

«Вообще же в массе своей добровольчество и донское казачество жили мирно, не следуя примеру своих вождей»,- признавал Деникин[220]. В начале июня 1918 года обосновался в Новочеркасске генерал Алексеев, там же находился военно-политический отдел армии. А Краснов демонстративно заявлял, что имя Корнилова «будет вечно жить в сердцах казаков как имя великого героя»[221].

Сама Добровольческая армия переживала в это время внутренний кризис из-за вопросов об «ориентациях» и «политических лозунгах». После трудностей «Ледяного похода» и создания «белой легенды» большинство «добровольцев» не считало нужным скрывать свои истинные политические убеждения. Выяснилось, что «громадное большинство командного состава и офицерства было монархистами»[222], и это сразу же поставило под сомнение присоединение к армии широких слоев населения в будущем. Сам Деникин считал этот неприкрытый монархизм гибельным для армии.

Кризис усугубился тем, что срок контракта – четыре месяца – истек, и многие офицеры-добровольцы не считали теперь себя связанными службой. Отток из Добровольческой армии увеличился и из-за приказа Краснова, обращенного к офицерам и казакам прежних донских частей. 8 (21) мая многие донские казаки и офицеры перешли из Добровольческой армии в Донскую. Один из чернецовцев вспоминал, что в Мечетинской «многих из нас произвели в прапорщики и вскоре, как донцов, откомандировали в распоряжение штаба Донского Войска». Документы им подписали полковник Писарев и есаул Дьяков[223]. Партизанский полк, ранее состоявший из донцов, теперь в большинстве состоял из кубанцев[224].

Кроме того, Краснов препятствовал количественному росту деникинцев и другим образом. Помимо «добровольцев» Деникина в Новочеркасске стояла пришедшая с Румынского фронта «1-я бригада Русских добровольцев» полковника Дроздовского: 667 офицеров, 370 солдат, 14 докторов и священников, 12 медсестер[225]. Ближайшей целью отряда, - по словам Дроздовского, - было соединение с корниловской армией[226]. Однако Краснов хотел, чтобы Дроздовский, в противовес «добровольцам» Деникина, формировал на Дону самостоятельную армию, и направлял к нему в бригаду бегущих на Дон неказачьих офицеров. В состав «1-й бригады Русских добровольцев» были включены одна пешая и одна конная казачьи сотни, а неказачий эскадрон дроздовской кавалерии участвовал в боях в Сальском округе вместе с казаками.

В дальнейшем Краснов попытался разыграть добровольческую карту в своей игре с немцами. В станице Манычской 15 (28) мая Краснов встретился с командованием Добровольческой армии[227] и настойчиво советовал ему наступать на Царицын, в Поволжье, где можно было соединиться с уральскими казаками. Тем самым атаман бил сразу трех зайцев: выпроваживал соперника с территории Дона; способствовал созданию единого фронта с Чехословацким корпусом, который как раз вышел на Волгу в районе Сызрани, и тем самым подталкивал немцев начать строительство буферного нейтрального государства между немецкими войсками и чехами. Роль этого нейтрального государства Краснов отводил Дону.

Однако Деникина и других «добровольцев» нелегко было толкнуть на этот шаг. Хотя чехи впоследствии и приглашали «добровольцев» на Волгу, русские генералы не стали переносить туда свои действия. Они учитывали, что из всех политических сил при чехах главную роль играют эсеры, а это усугубило бы кризис в Добровольческой армии. Кроме того, чтобы говорить с чехами на равных, нужна была настоящая армия, а не жалкие 2 тысячи. Армию планировалось создать на базе кубанского казачества. Даже после разгрома под Екатеринодаром белые были убеждены, что Кубань – против Советской власти, а «Корнилов не поднял Кубани, так как не имел базы и оружия»[228]. Последние сообщения с Кубани утверждали их в этом мнении. Под боком у Деникина был Ставрополь, где скопилось до 3000 офицеров и юнкеров при таком же количестве Красной гвардии, но Добровольческая армия на Ставрополь не шла, хотя и могла увеличиться там вдвое. Она ждала соединения с отрядом Дроздовского (тот 23 мая «на 2-3 дня» ездил к Алексееву) и готовилась к новому походу на Кубань.

На совещании 15 (28) мая «добровольцы» «взяли обязательство овладеть железной дорогой Великокняжеская – Тихорецкая и освободить Задонье и Кубань»[229]. Взамен Деникин потребовал оружие с русских складов на Украине, которое Краснов должен был выпросить у гетмана и немцев, и 6 миллионов рублей, которые принадлежали Добровольческой армии «по разверстке» общей казны еще времен Каледина[230] (Краснов в своих воспоминаниях писал, что эти деньги Деникин занял у Донского правительства)[231].

26 мая (8 июня) к Деникину присоединился возросший до 2,5 тысяч отряд Дроздовского. Тем не менее, большую часть июня Добровольческая армия накапливала силы и прикрывала левый фланг донских (и германских) войск, оперирующих против советских частей под Батайском.

23 мая (5 июня) германский генерал Кнерцер предложил Краснову оружие, захваченное немцами на станции Лихой, при условии, что его не используют против немцев. Краснов заверил Кнерцера в этом, но треть снарядов и четвертую часть патронов передал проантантовски настроенным «добровольцам».

В целом Добровольческая армия сохранила, несмотря на кризис, свой состав (отпускники, получившие три недели отпуска после истечения четырехмесячного контракта, вернулись) и даже пополнилась за счет отряда Дроздовского. В ней остались, вопреки приказам, многие донцы. Так, один из партизан-чернецовцев, вернувшись из Ледового похода, был произведен в офицеры и направлен в распоряжение Донского Войскового штаба. Трижды являлся он в штаб, чтобы получить назначение или отпуск… «В четвертый раз я в штаб не пошел, - писал он, - а сел на коня и в составе Дроздовского полка, в 4-й Донской сотне, уехал в станицу Мечетинскую, в Добровольческую армию»[232].

Постоянным пристанищем для донцов, воюющих с большевиками вне Донской армии, стал Партизанский полк. Б. Прянишников вспоминал: «В те дни немало кадет 6-го и 7-го классов уходило на фронт проводить с пользой для Отечества летние каникулы. Так и я провел лето 1918 года в рядах Партизанского пешего казачьегополка, впоследствии Алексеевского пехотного полка, прошедшего с боями по степям Ставрополья и Кубани во время второго похода Добровольческой армии[233].

Командование Добровольческой армии, внешне весьма щепетильно относящееся к взаимоотношениям с немцами и отвергающее всякие намеки на контакт с ними, демонстративно выжидало формального окончания военных действий на советско-германском фронте и, как только стало известно о демаркационной линии, 10 (23) июня начало наступление. Но пошло сначала не на Кубань, а в противоположном направлении – на торговую и Великокняжескую, то есть согласно «обязательству» перед Донским правительством, захватило линию железной дороги.

Обеспокоенное активностью «добровольцев» германское командование 11(24) июня предлагает Краснову удалить Добровольческую армию с его территории[234], а 13 (26) июня еще раз «намекнуло» ему через калмыцкого князя Тундутова о «репрессиях против Добровольческой армии»[235]. Но было уже поздно, «добровольцы» в первых числах июля повернули резко на юг и начали наступление на Кубань, нанося удар по тылам советского антигерманского фронта, захватывая огромные трофеи и выходя из материальной зависимости от Краснова и немцев.

В этой борьбе донцы и «добровольцы» были взаимосвязаны. Как считали «деникинцы», «против нас были красные части с Кавказского фронта. Мы перегородили единственную железную дорогу, ведущую с Кавказа в Россию, чем обеспечили донцам тыл. Донцы же обеспечивали нам тыл и снабжали нас патронами и снарядами»[236].

Германское командование, которое не оставляло замысла о своей экспансии на Кубань путем «воссоединения» Кубани и Украины (о чем постоянно велись переговоры кубанских «самостийников» и гетмана), запросило Краснова о положении и планах Добровольческой армии. Краснов ответил, что Добровольческая армия 17 (30) июня самовольно, без ведома донского командования, бросила позиции под Кагальницкой – Мечетинской и на свой страх и риск отправилась в неизвестном направлении. Силы «добровольцев» невелики, - успокоил немцев Краснов, - всего 12 тысяч, из них 70 % - кубанские казаки и 1,5 тысячи – отряд Дроздовского[237]. На самом деле красновцы приняли самое активное участие в боях «добровольцев» за южные районы донской области. Всю первую декаду июля «добровольцы» и кубанцы под командованием Покровского совместно с донскими казаками продолжали бои под Кагальницкой – Мечетинской (обо всех этих боях будет рассказано ниже). Краснов передал в подчинение Деникину 3,5-тысячный отряд Быкадорова, который вскоре возрос до 12 тысяч[238], то есть сравнялся по количеству со всей Добровольческой армией.

Некоторые тыловые органы «добровольцев» остались в Новочеркасске, и недруги, используя это, пытались стравить две армии.

«Донскому Атаману. Негласно до меня доходят сведения. Что предполагается обыск и арест моего политического отдела. Если это правда, то такой акт, ничем не вызванный, будет означать в высшей мере враждебное отношение к Добровольческой армии. Разве пролитая кровь армии за Дон позволяет допустить такой унизительный акт, разве имеются причины? № 187. Алексеев. 10 августа»[239].

«Екатеринодар. Штаб армии. Генералу Алексееву.

Удивлен, что Ваше Высокопревосходительство допускает возможность, что такой акт по отношению Добровольческой армии возможен. Прошу арестовать как злостных провокаторов лиц, распускающих такие слухи. Враги Дона ни перед чем не стесняются, чтобы вызвать вражду и недовольство в той армии, которой Дон так многим обязан и в которой видит будущее России. Донской атаман генерал-майор Краснов»[240].

Алексеев в свою очередь приветствовал Донской Большой Войсковой Круг словами: «Как всегда верую, что наши пути должны идти вместе»[241].

ГЛАВА 11. АРМИЯ ФОРМИРУЕТСЯ В БОЯХ.

Два врага – немцы и Добровольческая армия – выступали союзниками по отношению к восставшим донским казакам. «Без немцев Дону не освободиться от большевиков – это было общее мнение фронтового казачества, которое умирало, защищая с оружием в руках свои станицы и освобождая станицы своих соседей», - писал атаман Краснов[242]. Добровольческая армия – «армия не народная, а интеллигентская, офицерская»[243] - в рассматриваемый период больше зависела от Дона, чем Дон от нее. Но она тоже была «союзником» и дралась вместе с донцами против большевиков.

Однако уповать лишь на союзников Дон, естественно, не мог. И главное внимание восставших было уделено воссозданию казачьих вооруженных сил. Круг Спасения Дона поставил вопрос «об организации на Дону постоянной армии, упорядочении казачьих сил, поднявшихся для борьбы с большевиками, и об установлении закона об организации армии и установлении в ней дисциплины[244].

Первые законы, принятые Кругом Спасения Дона, установили: «…5. Атаман есть верховный вождь донской армии и флота… 25. Все воинские части, как постоянной армии, так и временно вызываемые по мобилизации, руководствуются законами, уложениями и уставами, изданными в Российской империи до 25 февраля 1917 года»[245].

С избранием П.Н. Краснова атаманом в командование Донской армией 5(18) мая вступил генерал-майор С.В. Денисов. Сразу же, 7 (20) мая, был введен дисциплинарный устав. 8 (21) мая вышло «Положение о военной службе». «Положение» предполагало воинскую повинность для казаков с 19 до 40 лет. 2 года они должны были обучаться в подготовительном разряде, 2 – служить в строевом разряде, далее шли запасные очереди в 6 и 11 лет. «Жребьеметание» проводилось по станицам 1 – 15 сентября. Сохранялись льготы по болезни, семейному и имущественному положению. В мирное время предполагалось иметь 12 конных полков, 2 пластунских и 2 стрелковых полка, в военное – 36 конных полков, 8 стрелковых и 8 пластунских. Служить казаки должны были в казенном обмундировании и на казенных лошадях[246].

Были утверждены штаты Донской дивизии и Донского шестисотенного полка.

Донская дивизия:

Начальник дивизии – оклад 700 рублей.

Начальник штаба дивизии – 600 рублей.

Старший адъютант по строевой части – 450 рублей.

Старший адъютант по хозяйственной части – 450 рублей.

Старший адъютант по инспекции – 450 рублей.

Интендант – 600 рублей.

Делопроизводитель при интенданте – 400 рублей.

Обер-офицер для поручений – 400 рублей.

Казаки нестроевые:

Писаря в штабе – 2 + 5 (оклад не указывался).

Писаря в управлении интенданта – 1 + 2.

Старший урядник – 1.

Для хозяйственной надобности – 4.

Для ухода за лошадьми – 8.

Обозных – 7.

Шоферов – 2.

Мотоциклистов – 14.

Обоз: 7 повозок, 13 машин.

Лошадей: строевых – 15, обозных - 9[247].

Донской полк:

Командир – 1 - 600 рублей.

Помощники по строевой части – 2 - 500 рублей.

Начхоз – 1 - 500 рублей.

Адъютант – 1 – 450 рублей.

Казначей – 1 - 400 рублей.

Зав. оружием – 1 – 400 рублей.

Начальник обоза (квартирмейстер) – 1 - 450 рублей.

Врачи – 2 - 450-500 рублей.

Ветеринарные врачи – 2 - 450-500 рублей.

Делопроизводитель по хозяйственной части – 1 - 400 рублей.

Капельмейстер 1 - 400 рублей.

Священник – 1 – 450 рублей.

Казаки:

Штаб-трубачи – 2.

Трубачи – 20.

Каптенармусы – 2.

В полку 50 офицеров, 1 чиновник, 4 врача, 1 священник, 900 казаков, 239 нестроевых[248].

Приказом № 76 утверждался «Табель содержания воинским чинам». Взамен жалования, столовых, квартирных, прислужных, фуражных, добавочных на дороговизну все чины армии получали единое месячное денежное содержание.

Казак – 10 рублей.[249]

Приказный – 12.

Младший урядник, фейерверкер – 15.

Старший урядник, писарь – 20.

Вахмистр, полковой писарь - 25[250]

Подхорунжий без должности, сотенный медицинский фельдшер – 50.

Вахмистр-подхорунжий – 100.

Подхорунжий на офицерской должности – 150.

Офицер в строю в качестве рядового – 200.

Младший офицер сотни, батареи (прапорщик, хорунжий, сотник) – 350.

Старший офицер сотни, батареи (хорунжий, сотник, подъесаул, есаул), квартирмейстер, зав. оружием – 400.

Командир сотни, младший полковой врач, старший адъютант штаба дивизии, полковой священник – 450.

Штаб-офицер полка, командир батальона, командир батареи,старший полковой врач, ветеринарный врач, дивизионный интендант – 500.

Командир полка, начальник штаба дивизии – 600.

Начальник дивизии – 700.

Оклад начислялся с 4 (17) апреля 1918 года[251].

В «Положении» и «Табели» не оговаривались права добровольцев, поскольку управляющий военным отделом генерал Денисов запретил прием таковых в части войск Донской армии[252].

Структура формируемых частей во многом повторяла старую. Ряд изменений вводился приказами на местах. Атаман Донецкого округа приказал при полках формировать пулеметные команды – 4 пулемета «Максим», 3 офицера, 1 вахмистр, 2 взводных урядника, 4 урядника, 4 наводчика, 24 казака номеров, а так же команды связи – 6 телефонных аппаратов, 1 офицер, 1 вахмистр, 12 казаков рабочих по службе связи и 12 телефонистов[253].

В реальности «Положение» выполнялось далеко не полностью, поскольку организация армии и освобождение области от большевиков шли параллельно и влияли друг на друга.

Хотя П.Х. Попов и заявил на Круге Спасения Дона, что 75 % территории области очищены от большевиков, реально к началу работы Круга восставшие казаки контролировали северную часть Черкасского и Ростовского округов, южную часть Донецкого и «отдельным оазисом весь Верхне-Донской»[254].

Краснов писал, что во время вступления им в управление Войском Донским «все вооруженные силы Донского войска состояли из шести пеших и двух конных полков при 7 орудиях и 11 пулеметах, составлявших Северный отряд полковника Фицхелаурова, одного конного полка в Ростове и нескольких небольших отрядов разбросанных по всему войску, сила, численность и вооружение которых ни атаману, ни командующему войсками не были известны. Дон кипел восстаниями и поднялся весь от крайнего севера до юга. Но сведения о восставших, об их силе, об успехах их борьбы первое время приходили лишь со случайными людьми, прорывавшимися сквозь большевиков и привозивших известия в Новочеркасск»[255]. Как явствует из этого заявления, конфликт между «черкасней» и «партизанами», между П.Н. Красновым и П.Х. Поповым привел к тому, что все наработки штаба походного атамана (корпусная система организации повстанцев, разветвленная сеть связи с округами и прочее) оказались невостребованными или просто не были переданы «новому начальству», и новому командующему армией Денисову все пришлось начинать с «чистого листа». Начальник штаба Донской армии И.А. Поляков писал, что в начале мая стройной системы организации войск не было, и 14 отрядов подчинялись непосредственно штабу армии (отряды генерала Фицхелаурова, полковников Туроверова, Алферова, Мамонтова, Абраменкова, Топилина, Епихова, Киреева, Быкадорова, Толоконникова, Зубова, войсковых старшин Старикова и Мартынова, есаула Веденеева)[256].

Хорошо, что в этот период противостоящий казакам противник особой боеспособностью не отличался. Многие отошедшие с Украины красногвардейские отряды разложились. Характерна для этого времени дневниковая запись П.А. Лурье от 7 мая: «В Тихорецкой стоит начальник войск Северного Кавказа Сорокин. Он собирается разоружить отступающие отряды. Командармы Харченко и Бондаренко этому не препятствуют, так как армии им не подчиняются, а занимаются только грабежом»[257].

Ситуация менялась, когда казакам противостояли местные крестьяне-добровольцы, сознательно дравшиеся против повстанцев. Их слободы стали очагами сопротивления внутри области.

Исходя из сложившейся ситуации, главной задачей было «внести полный порядок в организацию армии и боевые действия, построить организацию на началах военной науки и добиться правильного управления отрядами, не нарушая в то же время ее народного характера» [258].

Дата добавления: 2015-09-29