VI
Вот уже три дня, как Дарихат ходит вне себя: если что попадается под ноги - пинает, под руки - швыряет. Никто не знает, что с ней случилось. Не только женщины, прислуживающие ей, но даже старый белый кот, всегда спящий на ее постели, и тот стал ей не мил.
- Прочь, паршивец! Строишь из себя неженку! - ударила она кота, который стал тереться об ее ногу.- Акоза, Акоза! - выкрикнула из своей комнаты разъяренная Дарихат.- Где ты пропадаешь, негодница?!
Девушка прибежала мгновенно.
- Подай шаль!
Акоза посмотрела на шаль, висящую на спинке кровати, и перевела взгляд на госпожу. Е.Й было страшно подойти к Дарихат, она чувствовала, будет беда. Так оно и вышло. Когда служанка протянула шаль, Дарихат схватила Акозу. Держа в одной руке шаль, другой вцепилась ей в волосы. Дариат хотелось, чтобы Акоза кричала от боли, плакала, но девушка терпела из последних сил, прикусив губы. Тогда госпожа отпустила косу и стала щипать ее за груди.
Акоза закричала.
Услышав крик, из мужской половины вышел Али-Султан.
- Что здесь происходит?
- В нашем доме есть языкастая белоручка, которая вывела меня из терпения,- злобно глядя на Акозу, ответила Дарихат.
- Беру небо в свидетели, Али-Султан, что я ни одного слова не сказала твоей матери,- заплакала Акоза.
- Прочь с моих глаз, бесстыжая! - Дарихат сорвала с головы шаль и бросила в Акозу.
Девушка, вся дрожа, убежала. Али-Султан, не понимая происходящего, посмотрел на мать, потом на дверь, подобрал шаль и повесил ее на спинку кровати.
- Нельзя, мать, так поступать с девушкой. Это нехорошо.
- Значит, ты свою мать считаешь хуже дворовой девчонки? - набросилась Дарихат на сына.- Я знаю, что твой отец и ты не уважаете меня, я никогда не знала с вами радости, только одно горе. Будь проклят тот день, когда я пришла сюда родить и воспитать сына, если к моим словам не прислушиваются, со мной не считаются!
- Мать, я сказал, чтобы ты не приставала к девочке каждый раз, как только она попадается тебе на глаза. Что здесь такого?
- Для тебя она не девочка, а дворовая девка! - снова крикнула Дарихат.- Я не хочу слышать от тебя такие слова и не позволю защищать ее! Ни ее, ни тебя не пожалею! Ты забываешь, что ты княжич, а они - ничто, пыль под твоей ногой. Только дочь князя тебе ровня, а не эта проходимка, которая уже научилась строить глазки и завлекать мужчин. Вот и ты попался на ее удочку. Тоже бегаешь за ней, как дворовые псы - Хагур и Тхахох. Стыд-позор на мою голову!
- Тян...1 - Али-Султан наконец понял, в чем его обвиняют, и смущенно умолк.
Тян - мать.
- Да, мать! - совсем разошлась Дарихат, увидев, что сын испуган и смущен.- А если я тебе мать, так ты должен меня слушать. Я не болтаю зря, если я что-то говорю, значит, есть на это причины. Учти, что я все о тебе знаю, все твои тайные мысли, не прикидывайся дурачком, как это делает твой отец...
Сначала Дарихат сама не понимала, за что возненавидела девчонку. Ей все не нравилось в Акозе - как она работает, как разговаривает, стоит, сидит. Даже в отсутствие Акозы она находила причины ругать ее. Каждый раз искала повод, чтобы придраться. Потом наконец осознала причину своей ненависти. Не только Дарихат, но и все остальные заметили вдруг, что Акоза расцвела, как внезапно расцветает молоденькое вишневое дерево. Словно соревнуясь с девушкой, Дарихат начала внимательно приглядываться к своему лицу, фигуре, тщательнее наряжаться. Но Акоза была молода, и старая госпожа не могла за ней угнаться. Пришла мысль отделаться от служанки. И она придумала повод. Со временем Дарихат сама поверила своей выдумке, и чем больше она рассуждала об этом, тем достовернее казалась ей ложь. А то, что Наго не хочет ее выслушать, уходит от разговора, называет ее глупой женщиной, только подливало масла в огонь. Значит, муж на стороне Акозы, ему тоже нравится эта смазливая служанка и он сам не прочь позабавиться с ней.
Дарихат уже не верила ни мужу, ни сыну. Все мужчины одинаковы - им бы только гоняться за каждой новой юбкой.
- Не говори, тян, такого,- сказал Али-Султан, стыдясь ее слов.
- Буду говорить, потому что вынуждаешь! Ты думаешь, отец тебе что-нибудь скажет? Ему нет до тебя дела. Где он все время пропадает - уходит на рассвете, приходит в полночь? Что ни скажу - поворачивается спиной. Я ему уже не нужна, только мешаю,- жаловалась Дарихат.- Я не рабыня! Он не купил меня, а надо мной издеваются все, кому не лень. Сейчас же вели запрягать лошадей, уеду в дом своего отца.
- Как можно сейчас ехать, мать, уже полдень,- возразил Али-Султан.- Лучше завтра поедем, если тебе так хочется. И отца надо дождаться.
- Кому нужен твой отец?! - заупрямилась Дарихат.- Одна доберусь. Для родителей и ночь, если я приеду, как день. Только там еще и любят меня, и ждут. Вели собираться в дорогу. Да крикни той бессердечной, чтобы уложила мои платья, увезу ее с твоих глаз, и сердце успокоится.
Солнце стояло уже в самом зените, когда повозка Дарихат выкатила со двора.
Стоял погожий осенний день, но глаза Дарихат заволокло туманом. Ей жестко даже на мягком сене, накрытом шубой. Повозка трясется, колеса скрипят, на дорогах - выбоины и камни, все ополчилось против Дарихат, весь мир. В душе нарастало отвращение ко всему, раздражали даже волы, которые шли в упряжке, напрягая грузные тела.
- Хагур,- злобно спросила она,- ты хорошо смазал колеса?
- Поскрипывают немного? Наверно, не очень хорошо. Но скоро перестанут скрипеть - масло еще не разошлось.
- Ты совсем их не смазал. Ты забыл их смазать!
- Да не приставай ты, Дарихат. Смазал я колеса, слышишь, хорошо смазал.
Дарихат не успела ответить, не успела сказать Хагуру, что он лентяй, что ему наплевать на здоровье госпожи,- волы, словно поняв намерение хозяйки, рассердились на нее и вдруг заторопились, ходко пошли по каменистому косогорчику. Телегу стало бросать из стороны в сторону.
Дарихат повалилась на живот, ухватившись за уключину, и застонала предсмертным стоном. Акоза, сидевшая сзади, улыбнулась, глядя, как смешно трясется Дарихат.
- Ты что делаешь, джинеуз1, убить меня хочешь?! - закричала Дарихат, но у нее перехватило дыхание, и она умолкла. Только тихонько, по-детски постанывала.
Телега спустилась с косогорчика и пошла мягко.
Тихо было в небе.
За острие скалы зацепилось пушистое облачко, остановилось и тоже притихло, будто обрадовалось долгожданному свиданию с вечно неподвижным, а потому тоскливым утесом.
Дарихат засомневалась: не погорячилась ли она, уехав из дому? Обрадуются или огорчатся ее приезду? А вдруг родственников не окажется дома, вдруг они куда-нибудь уехали? Тогда придется возвращаться. Как после этого встретит ее Наго? Ее своеволие может его разозлить, а когда мужчина гневается, женщине приходится трудно. Она чувствует свою слабость и беззащитность, мужской бунт пугает и будто пригибает ее к земле. И не хватает силы разогнуться. Хуже того, женщине всегда почему-то хочется прижаться к разгневанному мужчине, хочется ублажить его и увидеть ласковым.
- Хагур, остановись-ка,- приказала Дарихат. Когда повозка остановилась, обратилась к Али-Султану: - Послушай, сыночек, возвращайся домой.
1 Джинеуз - сумасшедший.
- Почему? - удивился Али-Султан.
- Очень прошу тебя вернуться... Пустились мы в путь, а дом бросили на тфокотлей, на них ведь нет никакой надежды. Да и что скажет отец, когда вернется и не найдет нас дома. Он, бедный, будет тревожиться. Возвращайся, сынок, я поеду без тебя. Побуду у родителей дня два-три и вернусь. Скажи отцу, чтобы не беспокоился.
- Мне очень хотелось поехать с тобой, мама. Я так давно не видел дядю Хаджумара, по братьям соскучился,- погрустнел Али-Султан.
- Ничего, сыночек, еще увидишься. Поезжай домой, я тебя прошу! - Трудно было поверить, что такие мягкие и ласковые слова произносит вечно ворчливая Дарихат.- Я обязательно передам дяде Хаджумару и твоим братьям, какое у тебя доброе сердце, что ты скучаешь о них. Им это будет очень приятно. Они ведь тоже любят тебя, тоже, наверно, соскучились. Это хорошо, когда родственники так относятся друг к другу. Вокруг столько жестоких людей, а родственники - наша опора, наш покой.
Али-Султан с большой неохотой повернул обратно.
И Акоза и всадники удивились поведению Дарихат. Особенно поразился Хагур. Ему все время хотелось посмотреть на Акозу, но Дарихат сидела на телеге и загораживала девушку, будто копна сена. Хорошо верховым, Акоза у них все время на виду, можно любоваться ею, не стыдясь, что заметят другие. "Может, поменяться с кем-нибудь? Но под каким предлогом?.." - подумал Хагур.
Закончился лес, и открылось море, сливавшееся в мглистой дали с горизонтом. Над морем висело красное солнце. Оно тоже было подернуто мглою и казалось сонным, усталым, словно ждало и никак не могло дождаться вечера, когда и его коснется морская прохлада - самое желанное из всего за этот долгий день.
Держась левого берега речки, путники скоро достигли окрестностей Джубги. До аула Кудако оставалось совсем близко,- надо только подняться на невысокий, но крутой перевал, а затем спуститься.
Засмотревшись на море, путники не заметили, как к ним приблизились, вынырнув из-за поворота, три всадника.
Хагур оторвал взгляд от моря и солнца, лишь когда услышал недалеко от себя стук копыт. Одного из всадников Хагур узнал - это был Казджерий.
У Дарихат екнуло сердце. Она торопливо поправила шаль, волосы, которые растрепал ветерок.
- Во-ви, неужели я вижу дочь Наурзовых! - воскликнул Казджерий, лихо спрыгивая с коня. Грузный, он спрыгнул на землю по-юношески легко.- Как живешь божьей милостью, Дарихат? Какие новые подвиги совершил Наго Шеретлуков?
- Здорова я, Казджерий, и Наго жив-здоров. А как ты? Не забыл ли наши края? Что-то давно не показывался...- Дарихат не без кокетства повела глазами. Приняла другую позу - села картинно, вполоборота к Казджерию.- Оставил, совсем оставил ты своих друзей и знакомых в Шапсугии. Наго часто вспоминает о тебе, ждет твоего приезда, будет рад тебя видеть.
- Я и сам давно собираюсь приехать к вам, да все недосуг.- Под усами Казджерия пробежала ласковая улыбка. Он развернул плечи, поправил кинжал, переступил с ноги на ногу, как застоявшийся конь. Мускулистые ноги в мягких кавказских сапогах были стройными, сильными.- Валлахи, Дарихат, как хорошо, что мы увиделись! Мне и в голову не приходило, что возможна такая счастливая встреча. Ты, конечно, едешь в Кудако? Я провожу тебя немного. Хотя бы до перевала. Передавай Хаджумару мой салям, скажи, пусть он не забывает нас. И Наго, конечно, кланяйся.
- Не надо нас провожать,- кокетливо потупила взгляд Дарихат.- Уже близко, мы сами доберемся.
- Разве можно такое говорить, Дарихат?! -воскликнул Казджерий.- Если Шеретлуковы забыли, что такое княжеское гостеприимство, то мы помним, всегда будем помнить, потому что на этом земля держится.
Потом строго взглянул на верховых тфокотлей и скомандовал:
- Ну, вы! Поезжайте-ка вперед! Да поторапливайтесь! Госпожу сопровождаете, дочь Наурзовых, помните это!..
Али-Султан некоторое время стоял в нерешительности, раздумывая, куда ехать. Тревожно-тоскливым взглядом смотрел он вслед повозке и всадникам, удалявшимся по сухой каменистой дороге, смотрел, пока они не скрылись в ложбине. Смотрел так, будто видел их в последний раз. А из головы все не выходило поведение матери - то ее раздражение и гнев, то какая-то необыкновенная ласковость. Отец прав: мать трудный человек. За день несколько раз меняется настроение, ссорится со всеми по пустякам. Все хочет показать свою власть... И зачем она поехала в Кудако, что забыла там? И так внезапно. Почему вернула его с полдороги? Али-Сул-тану не хотелось возвращаться домой. Ему вдруг почуди-
лось, что его родной аул не в бастукской стороне, а в чужом и неведомом краю.
Свернул Али-Султан с дороги, неторопливо поехал через поляну. Остановился возле облетевшего дуба на краю пропасти.
Внизу, под копытами коня, лежали ущелья, леса, горные осыпи, стояли гордые, молчаливые каменные утесы. Десятки ручейков спускались по ущельям, чтобы внизу образовать речку Иль. Шумит река, словно горные ручьи, соскучившись друг по другу, никак не могут наговориться. И солнце спускалось с неба, будто тоже хотело лечь под копыта его коня.
Красота всегда действует на человека умиротворяюще. Подобрел и успокоился Али-Султан. Смотрел на запад, радовался, но на душе было тяжело. Жалко мать, но неприятно, что она обвиняет его в связи с Акозой. Что общего может у него быть с этой девчонкой, зачем она ему? Разве в Шапсугии уже перевелись красивые и родопитые девушки? Потому-то обидно и за мать. Откуда в ней эта болезненная придирчивость и подозрительность?..
Али-Султан с раздражением подумал об Акозе, но тут же поймал себя на мысли, что не совсем справедлив к девушке. Вспомнилась свадьба. По-праздничному одетая, хорошо причесанная, Акоза была самой заметной девушкой. Взгляд ее больших, красивых глаз совсем не похож на откровенно зовущие взгляды простушек. И держалась она скромно, не дразнила парней своей красотой, словно берегла себя для кого-то. В тот вечер ему показалось, что Акоза красивее Джан-суры, дочери князя Шерандука, на которую засматривался Алкес. Но потом он увидел Акозу у себя во дворе в простой крестьянской одежде, и она уже не произвела на него такого впечатления.
Али-Султану почудился сзади стук копыт. Оглянулся: никого. И у холма поросшего кустарником, никого. Свернув с тропы, он подъехал к старой дикой яблоне. Она стояла, отягощенная плодами. Трава была усеяна желтовато-восковыми дичками, уже созревшими, отвисевшими свое время на ветвях.
Он сорвал с ветки саМос крупное яблоко. Оно сочно хрустнуло на зубах. Кислички - лакомство детства. Ах, как они были тогда вкусны! Вкуснее самого вкусного, красно-бокого, крупного садового яблока.
Яблоки детства.
Али-Султану вспомнился Алкес. Мать запрещала им ходить в лес и есть кислицы: "Разве дома мало хороших
яблок?" Дома были прекрасные яблоки, по кислички, за которыми надо тайком убегать в лес, были куда как вкуснее тех, что лежали в блюдах на столе.
И не поймешь, что же манило: или сами кислички, или лесная дорога, или мальчишеская свобода? Наверное, псе вместе - неповториМос, как само детство.
Алкес в последнюю встречу все расхваливал Али-С.ултану свою Бжедугию, уверял, что красивее земли нет. Зачем он так говорил? Ведь Бжедугия -- это холмистые степи. Скучные, однообразные. А у нас горы, леса! Разве можно сравнить их с ладошкой степи? Али-Султану стало обидно: ведь Алкес вырос здесь, Шапсугия - земля, которую Алкес принял в свою душу, в свое сердце с тех пор, как помнит себя. Восемнадцать лет не знал другой земли, другой воды, молока материнского, хлеба и неба. Почему же вдруг стал забывать Шапсугию, ее красоту. Грустно было Али-Султану, хотя он понимал, что Алкес - будущий великий князь Бжедугии, земли его отца и деда, земли вчерашнего, сегодняшнего и завтрашнего рода Хаджемуко-вых...
Он стоял под яблоней, хрустел кисличками и неожиданно почти рядом с собой увидел свежие конские следы, которые уходили в ближний лес. Выходит, ему не почудился топот копыт, в самом деле здесь только что прокрался всадник. Но почему он не подъехал к Али-Султану? Нехорошо, тревожно стало на сердце. Если это хороший человек, он бы наверняка подъехал, поздоровался. Таков неписаный, но обязательный закон гор. Горы красивы, добры, однако они только тогда помогают людям, когда люди сами помогают друг другу, а если причиняют зло, они остаются немыми свидетелями жестокости, их молчание словно укор человеку.
Хоть Али-Султан еще молод, закон этот он уже знал и потому бросил скакуна в неистовый галоп: домой, скорей домой, в свою крепость, где и стены - твоя защита, твой покой. Прискакал в Бастук, а тревога все не покидала его.
Коновязи были пусты, пусто за скирдой, где обычно стоит конь отца. Будто в подтверждение слов матери "бросили усадьбу на тфокотлей", он вдруг увидел во дворе незнакомых мужчин. Двери в комнаты прислуги были раскрыты на-стежь, оттуда доносился, как показалось Али-Султану, чей-то грубый, неприятный смех. Под скирдой сидел с друзьями Тха-ох. И чего они собрались здесь!.. Правду говорят, беспризорного осла собаки загрызут.
- Тебе что, Тхахох, делать нечего?! - прикрикнул Али-Султан.
- Со скотиной управились, двор убрали...
- Тогда сядь на циновку и помолись аллаху, ведь время намаза. Помолись за своих хозяев, потому что, если придет добро к Шеретлуковым, оно придет и в твой дом... А чего эти мужики заливаются? Можно подумать, что их собака лисицу поймала.
Тхахох угрюмо промолчал. Он принял у молодого хозяина коня, расседлал, поставил в конюшню и подумал: "Этот мальчишка, пожалуй, похлеще самого Наго. Еще материнское молоко на губах не обсохло, а шеретлуковский характер вон как показывает. В глазищах такая ненависть к тфокотлям, что, будь его воля, будь ему это выгодно, втоптал бы их в землю и не моргнул! И еще бы радовался своей силе. Неужели среди родовитых никогда не было человека с добрым сердцем? Наверняка нет. Если такой и появится, сами же родовитые сломают его н выбросят вон. А теперь Наго выдумал, чтобы его называли князем. За ним, конечно, потянутся и Наурзоны, и Абатовы. И тогда, хочешь не хочешь, будешь называть этого щенка зиусханом... Хитрая, хитрая лисица этот Наго. Как-то увел за конюшню, упрашивал, чтобы я называл его зиусханом. Обещал даже жеребенка или овечек подарить. И что интересно, то же саМос говорит каждому тфокотлю - тайком, чтобы другие не слышали..." Гфокотли направились к воротам. Гхахох окликнул:
- Вы чего уходите? Испугались Али-Султана?
- Нет,- смущенно пожал плечами Ханан.- Мы же не курицы, чтобы пугаться. Посидели, поболтали - и хватит. Пора домой, дела ждут, а что касается Шеретлуковых, если понадобится, мы еще скажем свое слово. И даже в мечети скажем, не побоимся
В это время из-за сарая показался верхом на коне Наго. Тфокотлсй будто ветром сдуло. Тхахох усмехнулся, ему стало стыдно за товарищей: "Вот так всегда, на язык ох как смелы, всю землю перевернуть вверх дном готовы, а на деле... И все-таки нам бы только объединиться, от родовитых бы пух полетел. Поднять их всех на вилы и сбросить в Иль, чтобы разбило об острые камни. И силы-то почти никакой не надо. Родовитых раз-два - и обчелся, а тфокотлей... По перышку и то не всем бы досталось. Но почему, почему мы этого не сделаем, если так легко? Из-за старых обычаев, которые требуют беспрекословного уважения старших? Но ведь сами родовитые давным-давно наплевали па эти обычаи и завели свои
Княжеские да уоркские и уважают не тех, кто старше, мудрее, а тех, у кого карман толще... Так велит аллах! Неужели он такой мелочный и неумный? Э-э, нет, это родовитые, их дворовая собачонка эффенди Шалих оглупили бога и оглупляют нас. Тут что-то не так, не понимаем мы чего-то самого главного..."
Наго въехал во двор, спешился.
- Что так пусто на усадьбе, словно все повымерли? - отдал повод Тхахоху и, не дожидаясь ответа, пошатывающейся походкой пошел в дом.
И все-таки, несмотря на усталость, он был весел, в хорошем настроении - должно быть, дело, из-за которого долго скакал по дорогам, удалось.
"Вот войдешь в дом, узнаешь, что твоя барынька уехала к родителям, сразу взбесишься",- усмехнулся Тхахох. Однако этого не случилось, Наго не взбесился.
- Где твоя мать? - спросил он сына.
- Уехала в Кудако.
- Когда?
- В обед.
- Зачем ее туда понесло, что-нибудь случилось?
Наго устало опустился на стул, расслабил руки и ноги, отдыхая после долгого пути.
Али-Султан, переступая с ноги на ногу, робко поглядывал на отца:
- Валлахи, не знаю, как тебе и ответить...
Почувствовав что-то недоброе, Наго исподлобья глянул на сына. Снял плетку с руки, положил ее на край стола, почесал бороду, соображая, что могло произойти.
- Беда какая стряслась или дело у нее в Кудако объявилось? - сдерживая раздражение, спросил он, продолжая сверлить сына глазами.
- Не беспокойся, просто мать без причины разгневалась па дворовую девку, накричала на всех и...
- Ну, тогда слава аллаху!-облегченно вздохнув, улыбнулся Наго.- Хорошо, что уехала: уймет гнев, и мы с тобою немного отдохнем от нее. С Наурзовыми вечно что-то случается, вот я и подумал, не стряслась ли беда. Но что делать с дворовой девкой? Мать твоя совсем ее загрызла. Как бы чего дурного не натворила. Потом моргай глазами! И дядя твой Хаджумар вечно кричит на всех, вечно с кем-нибудь ссорится, так и носится с кинжалом. Как бы сам не напоролся на чужой кинжал. Доиграется... Э! Пропади они пропадом! Уехала - и хорошо.
Стук копыт заставил его выглянуть в окно: к воротам на коне без седла подскакал Мамруко. Наго вышел навстречу:
- Почему так быстро вернулся? Уже управился?.. Э, да что у тебя за лошадь?
- Валлахи, Наго, беда, беда! Тот мерзавец, которого я вез на побережье, обвел меня вокруг пальца.
- Как это случилось? Убежал? - воскликнул Наго.
- Не знаю, не могу сообразить, каким образом он освободил от веревки руки и выбил меня из седла.
Али-Султан вспомнил конский топот, услышанный им на поляне, свежие следы в лес.
- Не ты ли, гость, был вон в том лесу на холме?
- Я не был там. Ты кого-нибудь видел? - вскинулся Мамруко.
- Нет. Но видел конские следы...
VII
Проскакав некоторое время галопом, Дзепш остановился: "Что же это я несусь как оглашенный? Ведь Мамруко пешком, а я на коне, мне ли его бояться! Когда был в плену, грозился отомстить за отца, а теперь свободен и удираю, как последний трус, забыв клятву... Надо вернуться, настичь Мамруко и растоптать его в прах".
Он повернул коня и поскакал обратно, но через некоторое время опять остановился: "Куда же я скачу, ведь у Мамруко кинжал и пистолет, а я кинусь на него с голыми руками. Он же пристрелит меня, как воробья... Что же делать, как быть?"
Он долго стоял в раздумье.
Наконец Дзепш выехал на поляну. Стал оглядываться, и ему показалось, что одна сторона неба бледнее другой. Напряг зрение: верно, небо бледнело, из черного становилось пепельным. Поднимался рассвет. Уже можно было различить ветви деревьев - спокойные, спящие и в то же время тревожные, что-то неустанно шепчущие друг другу. Вот и вершина горы посветлела. Туда рассвет приходит раньше.
Дзепш спешился, обошел поляну, потом вернулся к дремавшим лошадям, проверил седла. Под лукой одного из них обнаружил пистолет. Теперь уж раздумывать нечего - надо искать Мамруко. И он тронулся в путь. Возвратился на то место, где сбросил его с седла.
Мамруко там уже не было, значит, ушел. Наверно, за помощью к друзьям. Однако куда он мог пойти? У него сейчас, как у ветра,- десятки дорог, а у Дзепша одна. Куда направиться, как найти одну-единственную тропинку, которая пересечется с тропой убийцы.
Надеяться можно только на удачу. Ведь Дзепш не имеет права вернуться в Темиргойю, пока не сдержит слова, не отомстит за отца.
Мамруко, вероятно, поедет в тот аул, куда они заезжали, где он шептался с каким-то мужчиной. В ауле живет друг Мамруко, его пособник в грязных и страшных делах. Но что это за аул, как он называется? Эх, если бы они заезжали туда днем, Дзепш запомнил бы каждую тропинку, каждый пригорок и придорожный камень.
Лица двух мужчин, провожавших Мамруко, рассмотреть в темноте не удалось.
А как их звали?
Одно имя вертелось в голове, но язык никак не мог его произнести. Но имя уже всплывало в памяти. "Постой, постой!" - чуть не воскликнул Дзепш. "Хоретлуко! Хорет-луко! - восторженно повторял он про себя.- Благодарю тебя, о великий аллах!" И еще: в лесу, где они пробыли чуть ли не полдня, Мамруко ждал своего пособника, называл его рыжим и заикой. Вспомнил! "Макай, Макай - так зовут заику!"
СаМос лучшее поехать в тот лес и подождать - возможно, Макай, которого они не дождались, все-таки придет туда. Возможно, вернется и сам Мамруко. Ведь он просил этого самого... Хоретлуко дождаться Макая в лесу. "Если найду Хоретлуко, значит, найду и Мамруко".
Над горизонтом поднялось солнце, принялось за свою работу. Сколько ни ехал Джепш, не встретил ни отары овец, ни человека. Повсюду простиралась страна гор и камней. Вершины гор прятались в облаках. Тропа то сбегала стремительно вниз, то поднималась по крутым склонам. Поворот за поворотом. То бежала долинкой, прижималась к горным уступам, то перепрыгивала по утлым мосточкам через бурные речки. И леса, леса. Могучие дубы и буки, кудрявые кустарники.
Красивые горы, но Дзепшу здесь тесно и тревожно, потому что не видишь, не знаешь, что тебя ждет за крутым поворотом, за перевалом, за пенистой, грохочущей речкой. То ли дело Темиргойя - на десятки верст все видно. Просторно и ноге человека, и его глазу, и сердцу. Отпусти поводья и скачи
во весь опор, куда душе угодно. Только веселый ветер да травы, травы; раздольные поля - спокойные, добрые...
Со вчерашнего дня во рту у Дзепша маковой росинки не было. Из сумки, притороченной к седлу, он достал кусок сыра и лепешку. Они были такими черствыми, что даже его молодые зубы с трудом справлялись. Отгрызал то кусочек сыра, то лепешки и жевал, не ощущая ни вкуса, ни запаха пищи.
Вскоре показался аул, приютившийся на опушке леса. В стороне на волах вспахивал поле крестьянин. Обрадовался Дзепш: человек, пашущий землю, наверняка добр. Руки его отданы плугу, земле, они берут оружие только для защиты.
Волы тащили плуг, мальчик хворостиной подгонял их. Ровно тянулись борозды. "Почему бы людям,- подумал Дзепш,- не проложить друг к другу, от души к душе, вот такие простые дороги - прямые и понятные, дающие всем радость? Есть, обязательно есть такие дороги, но как найти их? Наверно, не всем они нужны, есть такие, которым больше нравится петлять, путать свой след, делать его непонятным для других. А что, если к счастью ведут не прямые дороги, а окольные извилистые тропинки?"
Подскакал Дзепш к пахарю, спешился и поприветствовал, как это всегда делал его покойный отец:
- Пусть будет щедрым твое поле, счастливый пахарь!
- Дай бог тебе здоровья, сын мой! - ответил крестьянин.- Добро пожаловать, будь гостем.
- Спасибо, счастливый пахарь! Разреши мне пройти одну-другую борозду, а ты отдохни.
Пахарь смотрел, как уверенно и легко шел за плугом юноша. "Крестьянин, крестьянин,- определил он про себя.- Хоть и молод еще, а уже сноровист. Будет из него добрый хлебопашец, хороший мужчина и отец семейства... Но кто он? По выговору, похоже, темиргоец. И шапка надета так, как носят темиргойцы. Плотно сидит на голове, закрывая не только лоб и затылок, но и уши. Сказать, что был в походе,- слишком молод еще и почему-то один. А зачем ему два коня? Добрые кони, с хорошими седлами и уздечками. Но где его спутник? Может быть, у человека случилась беда, а я, вместо того чтобы помочь ему, заставил пахать".
-- Сын мой,- обратился он,- что значит твой второй конь, где его седок?
- Прежде я хотел бы знать имя счастливого пахаря,- вежливо ответил Дзепш.
- Я Бечкан Рампагов.
- Если позволишь, хочу спросить и еще об одном. Не приживает ли в этих краях некто Хоретлуков? Мне очень надо найти этого человека.
- Говоришь, Хоретлуков? Валлахи, не слышал о таком. Нет в нашем краю такого человека.
- Есть, счастливый пахарь, есть! Я встречался с ним Вчера вечером неподалеку отсюда. Я хорошо запомнил, что его называли Хоретлуков, или просто Хоретлуко, но, возможно, это не фамилия, а имя.
Задумался крестьянин, а потом спросил:
- Может быть, ты и правда немного путаешь? Не Хоретлуков, а Шеретлуков Наго?
- Как ты сказал? Шеретлуков? Верно, верно! Именно эту фамилию я слышал,- обрадовался Дзепш.
В Шапсугии многие знали тфокотля Бечкана Рампагова, по откуда его мог знать Дзепш, ведь он еще и молод и не бывал в Шапсугии. Однако пожилой крестьянин поправился Дзепшу, показался человеком открытым и добрым.
Дзепш рассказал Бечкану все, что случилось с ним и его отцом, рассказал о том, как бежал от Мамруко, что намерен ему отомстить за отца, за свою поруганную честь:
- Мне нет дороги в родную Темиргойю, пока не сдержу слова. Кровь отца взывает к отмщенью.
- Понимаю, сын мой, очень хорошо понимаю и чувствую твою беду. Уорки нанесли тебе большое оскорбление, причинили страшную беду. Ты мужественный человек, если смог в твоем горестном и безнадежном положении выбить из седла Мамруко, а это не удавалось мужчинам и покрепче и поопытнее тебя. Пусть же мужественный поступок, который ты совершил, успокоит твою молодую и горячую душу... А теперь слушай меня внимательно и постарайся понять. Я не советовал бы тебе сейчас преследовать Мамруко. Вернись в Темиргойю, сын мой, посети скорбную, одинокую могилу отца - это умножит твои силы. Облегчи горе матери - это тоже придаст тебе силы и укрепит ненависть к врагам Понадобится еще несколько лет, прежде чем ты почувствуешь, что сможешь рассчитаться с ними. Научись не горячиться, трезво оценивать свои поступки, тогда на помощь тебе придет и разум. Когда почувствуешь, что созрел для отмщения, тогда и приезжай ко мне на исходе весны... Мамруко должен не одному тебе, а многим. И мне в том числе, так что мы с тобой вместе займемся этим сатанинским отродьем. Если не
найдешь меня, спроси натухайца Ахмеда Шепако, абадзеха Нарыча Абидова или бжедуга Ламжия. Они скажут, где я нахожусь. И помогут тебе, как я.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Восточное побережье Черного моря, начиная от верхней границы Абадзехии и кончая низовьями Анапы, которая примыкает к Тамани, издревле принадлежало адыгам. Они селились у моря и выбирали такие места, чтобы до них доносился вечный рокот морских волн, запах водорослей и крик чаек. Но не только красота соблазняла людей: они закладывали четыре угла своего будущего дома так, чтобы всегда видеть и приближение опасности, и приезд друзей.
Страна адыгов никогда не была подвластна одному человеку, каким бы могущественным, сильным он ни был. Она, как норовистый и вольный скакун, свой разбег начинала с плодородных земель Северного Кавказа, с прикубанской поймы, из степей, и устремлялась к предгорьям и горам, к берегам Черного моря. Ее населяли племена шапсугов, абад-зехов, бжедугов, темиргойцев, натухайцев, жанеевцев, махо-шей, убыхов. А далыше, в глубине Кавказа,- бесленеевцы, кабардинцы...
Владения Наурзовых располагались не так близко к морю, как Абатовых,- значительно ближе к бжедугам и темиргой-цам.- К ним наведывались отовсюду, через них вели торговлю с Крымом и Турцией, они задавали тон в определении цен на мед, шерсть, воск, кожу и соль. Влияние Наурзовых сказывалось даже на торговле в Бжедугии.
Из аула Кудако, как тогда говорили, семь дорог вели в большой свет. Сюда съезжались купцы, свозились товары, а отсюда заморские товары расходились уже по всему Северному Кавказу. Недаром Кудако называли золотой сумкой земли адыгов.
Когда трое сыновей Наурзова-старшего стали мужчинами и разделились, Хаджумар остался в Кудако, сославшись на то, что он моложе всех и должен быть дома, чтобы хранить старинный семейный очаг.
Наурзов-старший долго не давал сыну титула родовитого. Хаджумара это сильно обижало, а братья подтрунивали над ним: мол, раз ты остался в родном гнезде, то и сиди под кры-
лышком матушки-наседки. "Смейтесь, смейтесь,- хитро улыбался про себя Хаджумар.- Тот, кто родился в колыбели, гак же смертен, как и все, значит, и отец не вечен, уронит свою плеть на землю, как домохозяйка роняет ковш. Тогда, дорогие братья, вы испытаете силу той самой плети, которая перейдет от отца ко мне".
И что же, тайная мечта Хаджумара сбылась: прошло несколько весен после того, как старшие братья стали жить каждый в своем ауле, и отец отдал богу душу, покинув навсегда прекрасный подлунный мир. Кудако достался Хад-жумару.
Молодой хозяин оказался сметливым и разворотливым. Тихий парнишка, долгое время живший "под крылышком матушки-наседки", вдруг превратился в напористого и рачительного хозяина. Посмеиваясь в душе над старшими братьями, он присматривался ко всему, что делали они и другие родовитые, копил силы и, когда настал его час, показал себя. Умножались табуны первоклассных рысаков, строились новые просторные амбары и загружались заморскими товарами. Товары приходили и уходили, золото оседало в сундуке Хаджумара. А золото - это сила, это уважение родовитых и князей, уважение заморских купцов.
Перестали посмеиваться братья, уже смотрели на него с завистью, считали, что обошел их младший. Таили обиду, но не смели показать ее тому, кто поднялся над всей Шапсугией, да и не только над нею - по всей левобережной Кубани гремело его имя...
Дарихат приехала еще вчера, но до сих пор не виделась с братом. Однако обижаться на Хаджумара не смела. Да и как обижаться, если у него в кунацкой князь Пшимаф, который по дороге из Крыма заехал к Хаджумару.
Брат случайно встретил Дарихат во дворе.
- Не сердись на меня, сестра, что мне все недосуг поговорить с тобою. Дела, дела. И не вздумай возвращаться домой.
- Не затем я проехала столько верст в мерзкой тряской повозке, чтобы тут же отправиться назад. Подождут Шерет-луковы. Поживут одни и поймут, что я для них значу. Они там без меня грязью зарастут, голодными насидятся. Вот когда они взвоют, тогда я полюбуюсь на них...- Она помолчала, а потом игриво улыбнулась: - Прости, брат, я нечаянно заглянула к тебе в кунацкую... Скажи, кто этот красавец? Одет прямо по-княжески.
- Он и есть князь Пшимаф. А ты, сестра, неисправима! В тебе все еще бродит горячая кровь Наурзовых. Все подавай ей молодых да красивых. Смотри, узнает Наго и бросит тебя,- пошутил брат.
- Подумаешь! Наго бросит меня! Да кто он такой, чтобы разбрасываться такими, как я, дочь Наурзовых, сестра самого Хаджумара,- не то в шутку, не то всерьез ответила Дарихат и тут же рассмеялась.
- Конечно, он не посмеет оставить пожилую женщину, с которой прожил столько лет.
Дарихат нахмурилась, поджала губы и обидно повела плечом:
- Ты считаешь меня пожилой?.. Но попробуй не состарься в той дыре, куда вы отдали меня замуж!
- Сестра, о чем ты говоришь? Ведь твой сын уже стал женихом!
- Если мой сын стал женихом, значит, по-твоему, я уже перестала быть женщиной? Ты просто не знаешь, какое у меня до сих пор горячее сердце. Не у всякой молоденькой сыщешь. Если ты захочешь выдать меня замуж, сможешь получить хороший калым.
- Перестань болтать, женщина!.. Валлахи, стыдно слушать тебя. Пойдем-ка, я лучше познакомлю тебя с князем.
- Прямо сейчас? -зарделась Дарихат.
- Если готова, пойдем хоть сейчас.
- Ты что! Разве я могу предстать перед князем в таком виде! Акоза! Акоза! Где ты, паршивая девчонка? Иди помоги мне!
Пришла Акоза и стала помогать госпоже переодеваться. Дарихат примерила то одно платье, то другое и ни на одном не могла остановится. Одно ее старило, другое подчеркивало полноту, третье портило цвет лица. Но почему, почему этой Акозе все к лицу, что бы она ни надела? И злость и печаль овладели женщиной: "Как ты жестока жизнь, как беспощадно ты губишь красоту! И зачем тебе это, зачем? О мой аллах! Как я была красива двадцать лет назад, сколько парней увивалось вокруг меня. Какие красавцы, богатыри добивались Мосй руки, почему же мне достался плюгавый Наго? Похоже, правильно умные люди говорят: судьба, как своевольный и капризный ветер, треплет человека... Спасибо тебе, аллах, что хоть Али-Султана одарил Мосй красотой и статью! Однако пора идти в кунацкую". И она пошла, стараясь ступать легко и плавно.
Увидев женщину, гости поднялись с мест, почтительно, с достоинством поклонились ей.
- Со счастливым прибытием тебя, наш гость, на землю шапсугов! - поприветствовала Дарихат князя Пшимафа и пспыхнула румянцем, подобралась, стала вроде бы стройнее и моложе.
Пшимаф встретил ее пристальным взглядом, сдержанно улыбнулся и слегка наклонил большую гордую голову. Дарихат предложили стул.
- Нет-нет! - заторопилась она.- Я зашла на минутку, чтобы поприветствовать гостя.
- Тот, кто приглашает тебя сесть,- сказал князь,- считает, что ты осчастливишь нашу скучную мужскую компанию. Отвлечешь нас хоть и от серьезных, но таких нудных, деловых разговоров. И как знать, может быть, среди нас найдется человек, достойный твоей красоты. Садись, Дарихат, не покидан нас.
- Спасибо, спасибо! Как мне ослушаться гостя? А если найдется такой человек, пусть он знает, что столбы, подпирающие мою девичью комнату, еще довольно крепко стоят на месте. И дверь в комнату не заколочена,- пошутила Дарихат.- Будьте осторожны, мужчины.
Все рассмеялись, довольные шуткой.
- Валлахн, сестра, есть здесь такой мужчина! Но у него есть и обязательства - они как путы на ногах быстрого скакуна,- после некоторой паузы, сделав лицо печальным, сказал князь.
- Тот, у кого есть обязательства, не жених,- подзадоривала Дарихат.
- Если бы не эти самые обязательства, ты даже не представляешь, на что могли бы решиться некоторые мужчины.- И князь перевел разговор на другую тему.- Я знаю, как великий князь Кансав благодарен Шеретлуковым за воспитание сына. Да и не один Кансав, многие бжедугские князья очень довольны Шеретлуковыми и считают их своими друзьями. Алкес же просто молодец! Он еще совсем юноша, однако все мы ждем от него подвигов во славу нашей земли, мы уверены - он совершит их, потому что и рода он великокняжеского, и воспитывался славными людьми. Как великолепно он держится в седле, как владеет пистолетом и саблей! Джигит, джигит!..
Дарихат покинула кунацкую гордая и счастливая. И за се бя, и за своего воспитанника Алкеса. Не только Наго воспитывал парня, Наурзовы тоже приложили руку: старшие братья часто брали Алкеса к себе, обучали воинскому мастерству. Он бывал с ними не только на охоте, но и в походах. Братья
познакомили его с лучшими людьми своего края, сделали их его друзьями. Это конечно же пойдет на пользу будущему великому князю.
Довольна, довольна Дарихат словами князя Пшимафа.
Когда гость ушел в свои покои и брат с сестрою остались одни, Дарихат сказала:
- Видишь, как хорошо сделала я, что приехала сюда. Об этой встрече, о добрых словах князя Пшимафа узнают и в Шапсугии, и в Бжедугии, а добрые слова сильного человека - это и наша сила, наше богатство.
- Правда, правда! Хорошо, что ты приехала. Наурзовы умеют ценить добро, не забывают своих друзей, а ты, сестра, наш клад. Спасибо тебе!
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 23 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |