ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ 1
Наго знал Мамруко давно. Когда-то, возвращаясь из Крыма, он заехал па базар в Каплу и там познакомился с торговцем. Ехали с базара вместе, а потом Мамруко много раз навещал Шеретлукова...
Никогда еще не спешил Мамруко так, как в этот вечер, пробираясь Бастукской возвышенностью. Он был не один, но спутник его выглядел странно - сидел в седле связанным.
- Куда мы приехали, Мамруко? - спросил юноша.
- А тебе-то чего? - грубо отозвался Мамруко.- Или так уж не терпится покинуть родные края, что и помолчать не можешь?
Тон торговца был насмешливым, а на лице его играла довольная улыбка.
- Язык-то у меня пока свободен, хоть этим попользоваться. Вот развязались бы веревки, чтоб я мог свернуть тебе шею, как паршивой овце. Вырвать бы твое проклятое сердце и бросить его шакалам. Будь ты проклят людьми и богом!.. Но запомни, Мамруко, куда бы ты меня ни продал, хоть в Турцию, я буду жить. Мне не себя жаль, жаль, что ты свободно гуляешь по земле. Я не успокоюсь, пока за кровь Мосго отца не пролью твою поганую, пока не задушу тебя собственными руками. Это желание поможет мне выжить, в какой бы тяжелой неволе я ни был. И я извещу тебя, когда соберусь напасть, не буду, как ты, набрасываться сзади.
Мамруко громко рассмеялся. Его давно уже не трогали и тем более не пугали жалобы и проклятия жертв.
Несчастный юноша, измученный душой и телом, сплюнул и отвернулся.
Гора Пепау, розовая от заходящего солнца, казалось, была почти рядом. До нее будто рукой подать, но разум подсказывал, что глаза ошибаются, им нельзя верить - гора далеко. Так и желанная свобода обманывает, дразнит близостью, а на самом деле остается недосягаемой.
Впереди простирались бесконечные леса. Над дорогой
написали огромные валуны. Обнаженные корни, напрягшись, будто мускулы таинственных рук, вцепились в склоны. В родной Темиргойе ему такого видеть не доводилось, а все, что чуждо, что внове человеку, пугает воображение. Но пленник, видимо, был не из робких. Он с жадностью смотрел по сторонам, стараясь запомнить дорогу. В разные стороны разбегались ущелья. Возносились стремнины. Все чужое, только небо - такое же голубое и светлое, как над родным аулом.
- Ты, я вижу, силен! - уже без насмешки сказал Мам-руко, размышлявший все это время над словами юноши.- Если бы ты мог убить меня, то наверняка бы убил. Не пожалел. А с виду ты еще такой молодой. Прямо мальчик.
- Я - мужчина! - отрывисто бросил пленник.- Меня зовут Дзепш. Запомни это имя.
- Ну, Дзепш так Дзепш, какое мне дело до твоего имени,- примирительно ответил Мамруко.
Мысли его перекинулись на другое: пора было позаботиться о безопасности - впереди лежал аул. И Мамруко беспокоился, как бы этот хвастливый мальчишка не поднял шума, как бы не набежали на крик из аула люди.
А Дзепш все смотрел по сторонам и запоминал. Когда он увидел в самом низу долины пашню, то задрожал от волнения. Пот крупными каплями выступил на лице. Он вспомнил отца, убитого вчера в борозде. Беда свалилась неожиданно, когда они пахали свое поле. Отец так и остался лежать неподвижно, поливая кровью свой крохотный участок земли, а Дзепша связали и вот уже вторые сутки везли неизвестно куда. Он даже не успел проститься с отцом, и это мучило не меньше, чем его смерть и собственный позор.
За время пути никто не попался на глаза, стороной объезжали аулы.
О, если бы кого-нибудь увидеть и поднять шум! Люди помогли бы ему освободиться.
Горный аул, показавшийся вдалеке, придал пленнику силы. Он весь подобрался, будто изготовился к прыжку.
Достигнув поворота, Мамруко остановился.
"Что он задумал?" У Дзепша екнуло сердце... Осмотрелся: тихо, пустынно вокруг, только призывно маячил дымками аул.
Солнце уже зашло, и в долине стало темнеть. В домах загорелись огоньки - трепетные, ласковые. И только Дзепш собрался всей грудью свободно вздохнуть, как Мамруко ловко засунул ему в рот кляп.
- Мне думается, что так будет спокойнее и тебе и мне.
Не сердись,- рассудительно произнес он.- И не шевелись. Если будешь вертеться в седле, отсеку башку. Камнем упадет она. И тогда уж прощай не только свобода, но и белый свет. Умрешь без покаяния, значит, и на том свете покоя не будет, в джеханам' попадешь. Так что лучше веди себя смирно.
Дзепш все понял. Мамруко так и поступит, ведь, если люди увидят его с пленником, другого выхода у него нет.
"Как Мамруко догадался о моих мыслях? Прочитал их, что ли? О аллах, сжалься надо мною, помоги мне. Неужели не слышишь молитвы, неужели этот разбойник тебе дороже, чем я, истинно правоверный мусульманин? Я всегда почитал отца и мать, никого не обижал, почему же ты отвернулся от меня? Все говорят - ты справедлив и милосерден. Освободи меня. И я всегда буду служить тебе и всем рассказывать о твоей великой милости".
Мамруко повернул лошадей к аулу. Скоро подъехали к усадьбе. Три скирды выплыли из темноты, припав к земле, как три спящих великана.
- Наго!
Раздался собачий лай.
Из дома вышел Али-Султан и заспешил к воротам.
- Кто?
- Отец дома?
- Проходите,-- вежливо пригласил Али-Султан. Он не узнал всадника, но закон гостеприимства требовал, чтобы он пригласил путника в дом.
- Позови отца,- настаивал Мамруко, не трогаясь с места.
Однако Наго уже сам торопился к воротам.
- Мамруко, что ты стоишь, я всегда тебе рад. Проходи.
- Я спешу! - откликнулся Мамруко.
Наго понял, что гость не хочет говорить о деле при постороннем, и отослал сына в дом.
- Кто долго ждал, тот может и еще подождать. Заходи. Да и дочь Наурзовых обидится, если не увидит тебя. На днях вспоминала. По делу.
- Нет! - твердо ответил Мамруко.- Я очень тороплюсь. Да и не один я... Послушай, Наго...- Мамруко спешился, подошел ближе к воротам и понизил голос: - Вчера я должен был встретиться с Макаем, ждал, но он не пришел. Хочу попросить тебя съездить завтра в Тхамез и разыскать его. Ты это место знаешь. Скажешь ему, что я поехал на побережье,
' Джеханам - ад.
в условленное место. Пусть поторапливается - еще сможет догнать.
В вечерней тяжелой мгле прозвучал голос муэдзина, призывавшего правоверных на молитву.
Люди собирались в мечети, чтобы преклонить колени перед своим повелителем. Но он был равнодушен к их мольбам, их мечтам и надеждам.
II
Адыги всегда глубоко чтили гостей. Об этом свидетельствуют коновязи у каждых ворот, кунацкие в жилищах. Двери кунацкой открыты и днем и ночью, чтобы гость с дороги, не спрашивая разрешения, мог войти прямо в комнату.
В кунацкой Анзаура в этот вечер собрались аульчане. Узнав, что он вернулся из Натухая, к нему пришло много людей. Старшие сидели, младшие стояли за их спинами, гото вые услужить, оказать почтение.
- Расскажи, Анзаур, как живут божьей милостью нату-хайцы? - спросил Тхахох.
- Ни одной ночи я не провел в Натухае,- начал Анзаур.- Тфокотль из Туабго, некий Ламжий, о котором говорили, что он убит абадзехами, оказался племянником Ахмеда Шепако. Узнав о том, что с ним произошло, мы в ту же ночь поскакали в Бжедугию. Насколько я успел заметить, жизнь у натухайцев не очень отличается от нашей. На тыкву в этом году небывалый урожай. Что еще? Лучше идут дела у тех, кто договорился работать вместе. Каждый знает, как трудно работать поодиночке, отвоевывая у леса землю, корчевать пни.
- Ты говоришь, у них хороший урожай тыквы? - переспросил кто-то.- Излишки-то, наверно, будут продавать или обменивать? Не говорили об этом?
- Не будут натухайцы с нами торговать. Потому что у них вместо голов тыквы.
В кунацкой рассмеялись.
- Среди натухайцев есть мой друг - Ахмед. Я не хочу, чтобы о нем говорили с насмешкой,- обиделся Анзаур.
- Что ты! - зашумели гости.- Кто посмеет обидеть Ахмеда?! Этот человек обладает мудростью и мужеством ста настоящих мужчин.
- Когда он узнал о несчастье своего родственника, ночью поскакал в Туабго. Я был с ним. Мы очень торопились,- продолжал между тем Анзаур.- В ауле поднялся большой
шум. Тфокотли решили отомстить обидчикам, наказать абадзе-хов, но, как только показался их князь и прикрикнул на них, разбежались, как трусливые зайцы, да простит мне аллах. Я не хочу сказать, что князь поступил плохо - всякая власть от бога, но мне было обидно за несчастного Ламжия. Я вместе с ним пережил позор, проглотив обиду.
- Значит, ты уже дважды в своей жизни пережил позор, съедая обиду,- раздался вдруг голос из дальнего угла кунацкой.- Разве это не позор, когда на твоих глазах Наго выгнал тфокотлей из мечети, а ты не вступился за них?
Анзаур, застигнутый врасплох, ничего не ответил.
Гости молча переглянулись.
Пламя светильника, колебавшееся прежде от дыхания резких голосов разговаривающих, успокоилось и вытянулось в ровный язычок. Стало слышно, как потрескивает огонь.
Тишина длилась недолго. Кто-то заерзал на скамейке, кто-то шумно вздохнул, кто-то переступал с ноги на ногу. Ан-зауру показалось, что он не в своей кунацкой, а в мечети, так живо вспомнилось ему то, что произошло там недавно.
В тот вечер многие из находившихся сейчас в кунацкой толпились после намаза в мечети, собираясь расходиться. Анзаур стоял в стороне от других, когда раздался крик почему-то разгневавшегося Наго:
- Убирайтесь сейчас же с моих глаз! Эту мечеть строил я, и я один здесь хозяин! Я не собираюсь терпеть соседство всякой рвани! Тем более что эта рвань берется обсуждать мои дела, как будто ровня родовитым. В мечеть приходят молить аллаха о милости, а не бунтовать против хозяина!
Эти оскорбительные слова слышали все. Слышал их и Анзаур. Непонятно, как случилось, но Анзаур принял сторону родовитых. Он ли не уверял потом, что ничего особенного в мечети не произошло и тфокотли, окончив намаз, ушли сами, по доброй воле? А гнев Наго объяснял тем, что крестьяне шептались, шумели и тем самым мешали богослужению...
А теперь...
- Не помню, говорил ли я такую чепуху,- начал Анзаур. Он не решился полностью отказываться от своих слов. Он ведь хорошо помнил сказанное в мечети, но признаться в этом было нестерпимо стыдно.- Может, я и сказал какую-то глупость, не помню... не знаю...
На него было жалко смотреть.
- Нет особой разницы между бжедугскими и шапсугски-ми тфокотлями,- произнес Хагур.- Живут, испуганно склоняя головы при окриках родовитых. Может, это случайное
совпадение, что шапсуги побежали толпой после вечернего намаза, но все-таки не надо было выскакивать из мечети и нестись, как побитая собака. Испугались грозного лица Шерет-лукова и его гневных слов? Если хочешь знать, Анзаур, постыднее зрелища я еще не видел. Это недостойно мужчин! Абадзехи и темиргойцы уже прослышали об этом. Как глядеть теперь людям в глаза?
Никто не отозвался.
Анзаур, оказавшийся в положении человека, стоящего сразу на двух берегах, ответил что-то невразумительное, будто боялся упасть и утонуть в речке. Остальные как в рот воды набрали. Но когда речь зашла о другом, все разговорились, избавляясь от чувства неловкости.
Адыги любят рассказывать друг другу сказки, легенды. Рассказывают мастерски, ярко, так, что слушатели забываются, переносятся в иной, волшебный мир.
В сказках адыг побеждает страшного великана, убивает самого хитрого и коварного злодея. Он придумывает такую сладкую жизнь, которой нет и не может быть на земле. Сказочный рай создали в незапамятные времена. Он приятнее россказней эффенди. И адыгский дженет1 куда красивей и веселей, чем мусульманский. За мусульманский рай надо платить аллаху пошлину молитвами - скучными и неинтересными. Адыги же поселяют в дженет людей за мужество, доброту, за помощь слабым и за любовь к свободе.
В сказках и ковер летает, и крылатый конь перепрыгивает через море. Вот сколько чудес! А у аллаха чудеса страшные: то целый город уничтожит вместе с детьми и стариками, то поразит людей ужасной болезнью. И главное - непонятно, зачем он все это делает? Какая ему от этого польза? Если аллах сильный, всемогущий, всеведущий и справедливый, то почему так часто торжествует зло, почему несчастны самые великодушные, самые добрые люди?
В сказке все понятно: убивают дракона, который отнял у людей воду, потом возвращают ее добрым и честным; сбивают птицу, которая закрыла своим крылом солнце, и возвращает миру свет!
Адыги любят не только сами сказки, любят их рассказывать, любят и песни петь. Старинные песни, которые пели еще их деды и прадеды. Особенно хорошо поет их Тхахох. И откуда в щуплом теле такой сильный голос? Когда он поет, Хагур всегда волнуется, вздыхает, смахивает слезу. О радости
' Дженет - рай.
и гневе, печали и тоске, счастье и несчастье обездоленных умеет рассказать в старинных песнях Тхахох.
Но почему люди так мужественны, так справедливы только в сказках и песнях? Почему в жизни этого так мало? Неужели Шеретлуковы страшнее и сильнее дракона, птиц, закрывающих солнце?
В последнее время Хагур все чаще поверял Тхахоху горькие свои мысли.
Тхахох очень изменился: уже не задирался, как раньше, больше молчал, слушал других. Об Акозе не вспоминал - наверное, это чувство в нем уже перегорело. И теперь, когда он пел в кунацкой, Хагур особенно остро чувствовал, как дорог ему Тхахох, как дороги все сидящие здесь. Хагур сейчас ко всем испытывал любовь - это его люди, его народ.
III
На рассвете Наго вышел во двор и застал там сына.
- Пойду-ка я еще раз в Тхамез,- словно советуясь с ним, произнес он.
- Если вчера не приехал, то сегодня уж вряд ли,- усомнился Али-Султан.
- Не всегда получается так, как хочется. Мало ли что могло задержать Макая в пути! Вообще жизнь иногда как дремучий лес, где не только дорог, даже тропинок нет... А ты куда направляешься?
- С тобой, отец.
- Нечего тебе там делать.
- Не говори так, отец, я не отпущу тебя одного. Отец пытался возражать, но Али-Султан настоял на своем.
Да Наго особенно и не упорствовал. Он был даже рад, что сын так печется о нем. "Что ж, мне, как говорится,- думал Наго,- не тащить его на себе. Увидит то, что надо знать, приобщится к делу. Я ведь тоже учился жить, глядя на отца, а отец брал пример с деда. Пора и Али-Султану быть мужчиной. Отец любил повторять: кто рано встает, для того рождается жеребенок. Я за всю свою жизнь так и не узнал сладкого зоревого сна, не потягивался, прижимаясь к теплому и ласковому телу жены. А как хорошо ранним утром, когда аул еще спит,- кругом тишина, покой,- вдохнуть свежий, отстоявшийся за ночь воздух. Нет ничего лучше, чем вдыхать всей грудью этот воздух, поднимая руки к небу, и чувствовать себя хозяином на своей земле. Сильным, могущественным человеком". Наго огляделся по сторонам:
- Поедем, сын мой, поедем! Посмотри, как ласково смотрит на нас вечная гора Пепау.
Всадники поднялись на пригорок. Чем выше они взбирались, тем светлее становились их лица, резвее шли кони.
Осенняя роса жемчужной россыпью сверкала на придорожной траве, на гладких камнях и ветвях деревьев. Было прохладно, но пальцы не зябли. Где-то за горами всплывало солнце, воздух теплел, в душе поднималась надежда. "Хорошо. Хорошо, о великий аллах! Благословен твой день, благословенна твоя милость",- восторгался Наго.
Али-Султан тоже любовался горами. Они были словно нанизаны на огромную невидимую нить и тесно, по-братски прижимались друг к другу. Казалось, они не упирались каменными основаниями в твердую землю, а парили в небе вместе с облаками. И лес с опадающими листьями, и увядшие цветы, и стога сена остались где-то далеко внизу. В горах было тихо, словно они о чем-то возвышенно и отстранение грустили. О чем? Бог весть. Может, о бренности земли, из лона которой вышли и они... Внизу шумела Иль, брызги ее взлетали вверх, словно и она хотела нести свои воды высоко и свободно.
Али-Султан не смог сдержать восхищения и воскликнул:
- Когда я вижу такое, мне хочется взлететь! Как это несправедливо, что аллах не дал людям крыльев!
- Это хорошо, сын мой, что у тебя такое сердце. В молодости я тоже был пылким, а теперь посмотрю на вершины - и кружится голова. Да что! Мне даже трудно смотреть на того, кто стоит передо мной, если я сижу... Ну, это еще не беда... Видно, забыл нас Алкес, раз так давно не появляется,- вдруг вспомнил Наго и вздохнул.
- Мы же были с ним на побережье.
- Побережье, сын мой, это побережье. Я хочу, чтобы он приезжал к нам в Шапсугию, не забывал земли, давшей ему вторую жизнь, а то ведь что получается? Позовем его на побережье - приедет, не позовем, так и не увидимся. А я жду от него другого. Почему бы ему не навестить нас, не полюбоваться Шапсугией, не порадовать нас? Пожаловал бы со своими байколями и тфокотлями, и все наши недруги, все наши взбалмошные мужики увидели бы, какая сила на нашей стороне. А у кого сила, у того и правда... Я тебе должен сказать, что неспроста знаюсь с Мамруко. Другие пугаются даже имени его, потому что он человек безжалостный. А этот Макай, из-за которого мы сейчас в пути?.. Он тоже не лишен мужества, дерзости и тоже может пригодиться. Ты видел, как тфокотли вели себя в мечети? Да если бы у них была сила, они бы и не
вспоминали аллаха, а задушили бы и меня и тебя. Видишь, сколько опасностей нас подстерегает. Только наша сила, сила наших друзей способна обеспечить доброе здравие и благополучие. А я еще и сам чуть не подлил масла в огонь...
- Ты жалеешь, что прогнал тфокотлей из мечети? Наго не торопился с ответом. Ему показалось, будто
конь зашагал быстрее, но это только показалось, просто сильнее забилось сердце. Наго разволновался:
- Ты не одобряешь Мосго поведения в мечети или не понимаешь, почему я так поступил? Что сказано, то сказано.
Наго искоса взглянул на сына.
- Что рублено саблей - заживет, что отрезано словом - не затянется, как говорят люди. Как же теперь исправить это?
Али-Султан думал: "Жалеет, жалеет отец. Валлахи, странный у него характер. Один шаг сделает вперед, а три назад. Кто станет уважать такого человека? Если ты сидишь на спинах тфокотлей, не спрашивай, больно ли, тяжело ли им, а хорошенько погоняй. Конечно, Хагур и его друзья благодарить за это не могут. Ох, как они вскинутся, дай только им волю! За горло схватят!.."
Но сказать-то этого отцу Али-Султан не мог. Сказал другое:
- Ни о чем не жалей, отец. Я готов сделать то же саМос, что сделал ты в тот вечер. Я понял: чем выше взвивается плетка, тем ниже сгибаются тфокотли.
- Мудро... Но если тому, кого бьешь, уже не больно?
- Не больно только тому, у кого глаза уже закрыты навсегда.
- И опять ты хорошо сказал...
Первый раз Али-Султан разговаривал с отцом в таком тоне и так серьезно. Впервые показал ему, что он умен и силен духом. От этого ему почему-то стало нехорошо - померкло утреннее солнце, горы показались угрюмыми. Рвануть бы коня, кинуться на простор, вон на ту горную снежную вершину, только ветер бы засвистел в ушах. Но нет, древний закон предков не велит ему восставать против воли отца, требует покорности старшему. Али-Султан сник, плечи опустились.
Всадники прошли под огромным, нависшим над дорогой камнем и въехали в лес. Повеяло запахом прели, потянуло прохладой, объял лесной полумрак. Стук копыт стал глуше, ход лошадей - мягче. От крика растревоженной сойки кони настороженно прядали ушами и пофыркивали.
Все глуше становился лес, гуще мрак.
Вчера они ехали этой же дорогой, но Али-Султан почему-то не находил деревьев, которые отметил. Вскоре тропинка
завела их в дебри, и Али-Султан понял, что они сбились с дороги. Сказать бы об этом отцу, но он почему-то постеснялся и промолчал.
Однако лошади двигались быстрым и уверенным шагом, значит, шли этой дорогой не впервой. И верно - вскоре блеснула речка и знакомый брод. Всадники переправились на другую сторону, спешились и тронулись, ведя коней в поводу. Нот и шалаш под большим старым дубом. Около него, как и вче-ра, лежала охапка хвороста для костра. На большом пне вверх дном лежала глиняная тарелка.
- Ни вчера, ни сегодня сюда никто не приходил,- Али-Султан осмотрелся по сторонам.
- Я тоже так думаю,- согласился отец.- Делать нечего, подождем, раз приехали.
- Можем прождать долго и без толку.
Наго присел на пень, снял шапку, вытер вспотевшую голову и, взглянув на сына, улыбнулся: "Хоть внешне ты и похож на Шеретлуковых, но горячность твоя - от Наурзовых. В твоих жилах больше течет материнской крови. Наурзовы не могут обойтись без того, чтобы не съязвить. Даже в разговоре с близкими их речь пропитана ядовитой желчью. Язвят, все что-то доказывают друг другу, а на самом-то деле пустословы!.. Смотри, что затеяла дочь Наурзовых насчет Акозы и Али-Султана! Говорит, что сын якшается с девчонкой! Глупости! Сколько ни присматриваюсь, ничего не замечаю. Может, спросить сейчас у Али-Султана? Нет, не надо. Зачем огорчать парня? Девчонка меня не беспокоит, а вот Хагур все время глядит исподлобья. Ничего, вернется Мамруко, подумаю и об Ако-зе. Кстати, соль уже кончается. Может быть, и махнемся".
Али-Султану не нравилось молчание и сумрачность отца - должно быть, обиделся, что сын слишком вольно разговаривал с ним. "Видимо, он прав, непочтительно, совсем непочтительно я говорил, погорячился",- подумал Али-Султан.
- Кажется, я обидел тебя, отец? - ласково спросил юноша.
- Нет, сын, не обидел,- довольный сыновней мягкостью, улыбнулся Наго.- Если по пустякам обижаться, перестанешь быть мужчиной. Просто меня беспокоит Макай. Не случилась ли с ним беда?
IV
Столько лет прошло после гибели мужа, вот и сыновья уже выросли, а Ляшина все помнила свою беду, сердце ее надрывалось от горя. Когда погиб муж, весь аул ей сочувствовал.
И не только на словах, но и на деле. Вернулась она с детьми в отчий дом, к старшему брату, и тфокотли позаботились о ее семье: построили на берегу речки турлучный дом, сарай, в зиму принесли зерна, привели двух овечек, теленка. И Шерет-луковы прислали воз кукурузы, овцу. Конечно, не по доброте своей сделали они это, а потому, что так требовал обычай. Она ни за что не взяла бы от Шеретлуковых ни зернышка, но родственники сказали: "Кто ударит тебя камнем, тому ответь мягким куском сыра. Не копи в душе зла, оно только старит человека".
Тяжело, очень тяжело было ей первые годы, но теперь, когда старшие сыновья стали опорой семьи, а Бидад женился и живет в ладу с семьей, стало полегче. Скорей бы женить младших сыновей и потом нянчить внуков. Ребята, хоть и поднялись без отца, выросли славными, работящими парнями, не брезгуют и домашней работой, помогают по хозяйству.
Довольна, довольна Ляшина сыновьями. Правда, хоть и ждет их женитьбы, а все же немного тревожится: удачно ли сложится их жизнь, ведь от нее можно ждать чего угодно - и доброго и дурного? Бидад живет отдельно. Вот только уж слишком тянется к родовитым. Е-о-ой, от родовитых добра не жди! Богатство в чистые руки идет неохотно, а матери невмоготу видеть сына с запачканными руками, слышать о нем худые слова.
Ляшина сидела, погрузившись в раздумья, и вдруг услышала, что кто-то позвал ее. От неожиданности она вздрогнула. Подняла глаза и увидела у калитки Акозу:
- Заходи, сипшаш1, добро пожаловать!
- Спасибо! Дай бог тебе здоровья, Ляшина. Дарихат просила тебя прийти к ней. Пусть, мол, не посчитает за труд.
- Зачем я понадобилась той, которая прислала тебя? - настороженно спросила Ляшина.
- Не знаю. Велела позвать, вот я и пришла.
Пока женщины говорили, с вилами на плече показался Ха-гур. Он несколько замедлил шаг, а потом решительно направился к дому.
- Здравствуй, Акоза, рад видеть тебя.
- Добрый день, Мос! - Акоза опустила глаза, стыдливо зарделась.- Дарихат просила, чтобы я заглянула к вам... Ну, мне пора.
И ушла.
' Сипшаш - ласковое обращение к девушке.
Ляшина, позабыв, что рядом сын, глядела ей вслед. Она залюбовалась девушкой:
- Счастлив будет тот, кому она достанется в жены. И красива, и скромна, и трудолюбива.
- Зачем приходила Акоза, мать?
- Дарихат хочет меня зачем-то видеть.
- И чего она к тебе привязалась?
- Не знаю.
- Не ходи.
- Да я и не собираюсь.
- Хватит с Шеретлуковых того, что я на них спину гну. Что может быть общего у матери тфокотлей и родовитой Дарихат Шеретлуковой? Я не хочу, чтобы ты унижалась перед ними. Пусть не забывают - мы помним, что они сделали с нашим отцом. Бидад может пресмыкаться перед ними, будто он не сын своего несчастного отца, а от меня они не дождутся... Вечером я пойду к Шеретлуковым убирать конюшню и скажу, что ты приболела.
Прошло несколько дней.
Хагур хлопотал во дворе Шеретлуковых.
На веранду вышла Дарихат. Увидев его, она вспомнила, что Ляшина так и не пришла, и вспыхнула злобой. Язвительно спросила:
- Как поживает твоя заносчивая мать, Хагур? И откуда это у нее такая гордость? Я просила ее прийти, я оказала ей уважение, пригласив к себе, а она!..
- Я же говорил, что мать была больна,- спокойно, скрывая неприязнь, ответил Хагур.
- Я потом еще посылала, но она опять не пришла. Пусть не считает нас своими врагами и не очень-то заносится. Подумаешь, девять сыновей, так она уж и земли под собой не чувствует...
V
Анзаур, услышав звон наковальни, решил сходить в кузницу. Там, видимо, собрались тфокотли, а ему надо было поговорить с ними. Да и Шабана Патареза давненько не видел. Хоть молодой кузнец и потерпел неудачу, когда лечил сына, Анзаур все равно испытывал к нему симпатию. Лекарь плохой, а кузнец - первоклассный! В его кузницу приезжали не только со всей Шапсугии, но бывали с заказами и абадзехи и убыхи.
Кузница Патареза стоит на краю аула, над самым берегом.
С трех сторон обнесена высоким каменным забором, с четвертой - речка. Она вроде крепости, однако широкие плетенные из ивняка ворота днем и ночью распахнуты настежь, словно приглашают каждого путника: зайди, побывай у нас, послушай веселые песни молота и наковальни, полюбуйся нашим огнем, погляди, как вздыхает мех, раздувающий в горне огонь.
Во дворе лежит большой круглый камень, похожий на коренной мельничный жернов. На нем ремонтируют тележные колеса. Рядом - ободья, ступицы, спицы. Сама кузница без дверей. Просторный вход. Крыша вырублена из плоского камня, выступающего из прибрежной скалы. А над крышей - труба. Дымит, дымит труба, будто поет свою неслышную, но внятную всем песню. За версту видно, что это кузница, что там кипит работа, человек подчиняет там своей воле раскаленное железо.
Надежда Анзаура встретиться в кузнице с тфокотлями не оправдалась: во дворе было необычно пусто. Одиноко, грустно стояли коновязи.
Может, люди в кузнице? Но и внутри Анзаур никого не увидел, кроме Патареза.
А дым клубился.
А наковальня и молоток вызванивали свою веселую песню.
Но вот все смолкло. Из кузницы вышел Патарез, разгоряченный работой и огнем, с засученными по локоть рукавами.
- Добро пожаловать, Анзаур! Заходи, гостем будешь.
- Слушай, у тебя всегда много зевак, которые мешают работать, а сегодня - пусто. Что бы это могло означать?
- Не знаю, с утра - ни души.
- Ты так отчаянно и звонко орудовал молотком, что я решил: в кузнице происходит что-то небывалое, куешь, наверно, какую-нибудь невидаль.
- Нет, обычная работа. Но почему ты пешком? Странно.
- Ты хотел видеть меня на коне? Почему?
- Думал, ты привел коня, которого тебе подарил Шерет-.луков. Я приготовил для него особые подковы,- не то пошутил, не то упрекнул Патарез.
- Э, ей-богу! Хватит вам про эту лошадь! И чего вы привязались к ней!
- Ты сердишься?
- Нет, что ты! - натянуто улыбнулся Анзаур.- Чего тут сердиться? Да пропади она пропадом, эта лошадь, вместе с седлом и уздечкой.
- Верно! Не надо было тебе принимать подарка от Ше-ретлуковых. Они ведь всегда такие: оскорбят человека, дадут
пощечину, потом подсластят ее. Только сладость эта ядовита.
- Правда твоя, Шабан, правда! Я ненавижу ту лошадь и даже у себя во дворе не держу ее. Это все Хагур с друзьями. Пристали: возьми да возьми. А теперь вот... Однако меня не столько волнует подарок, сколько то, что Наго считает меня теперь своим должником. При встречах он говорит со мной как-то уж очень вежливо. Даже когда в его доме бывает гость, он зовет меня к себе в кунацкую. Как-то вечером я пошел к нему, поддавшись глупому соблазну, а потом проклинал себя. В тот вечер я был похож на того, о ком говорят: дошел до дверей княжеского дома, ухватился за дверной косяк да так весь вечер и провисел на нем. Наго любит унизить человека, сажая его на самый край гостевого стола, откуда ни еды не достать, ни гостя хорошенько рассмотреть...
Они вошли в кузницу. Горн дремал. Угли покрылись серым, скучным пеплом. Из-под притухших углей торчал кусок железа. Шабан взмахнул несколько раз ручкой мехов - и огонь ожил. Выбросил сноп искр, взвился яркими языками пламени. Потом, ловко орудуя молотком, стал ковать раскаленное железо. Что он ковал? Похоже, кинжал. Но уж очень он длинный. Саблю? Но она коротковата.
- Слушай, что это за диковинка? Кинжал не кинжал, сабля не сабля.
- Верно: ни то ни другое. Это будет меч. Я хочу его сделать таким, чтобы он входил в дерево, как в масло, а камень не мог его зазубрить. Пусть он будет достоин руки того, для кого я его делаю. Пусть воин не побоится назвать Мосго имени, меч его не посрамит.
- Дай бог, чтобы исполнилось твое желание. Для кого же ты куешь его?
- Скажи, кто, по-твоему, заслуживает такого меча?
- В Шапсугии его достойны многие.
- Правда твоя, но я делаю его для Ахмеда Шепако.
- Это он заказал?
- Не заказывал. Он даже об этом не знает. Еще тогда, когда я познакомился с ним у кровати твоего мальчика, я сказал себе: обязательно приготовлю ему хороший подарок. Долго думал - какой? И решил выковать меч. От отца мне остался кусок редкой стали, вот из нее-то я и кую его. С первого дня нашего знакомства я поверил в Ахмеда, хочу дружить с ним. Ахмед из тех, которые не оставляют людей в беде, для которых честь и совесть важнее всего.
- А как ты смотришь на Устока?
- Он - друг Ахмеда, и этим сказано все. И ты его друг.
- Спасибо, Шабан. Мой отец любил говорить: друг - это твое большое счастье. Пусть же аллах широко раскроет двери дженета перед Ахмедом Шепако.
Анзаур вспомнил, как они из Натухая ездили в Бжедугию и Абадзехию. Куда бы ни приехал Ахмед, везде у него были друзья. Его узнавали не только мужчины, ему почтительно кланялись и старые женщины, и юноши, и дети. Каждый, кто встречался с ним, почтительно уступал дорогу, сворачивая на обочину. Бывали и такие, которые то ли из страха перед ним, то ли от ненависти к нему сводили коней с дороги, по которой ехал Ахмед. Что ж, в народе говорят: не иметь врага - все равно что быть мужчиной и не носить папаху.
- Анзаур, я тебя прошу, не говори Ахмеду о Мосм подарке. Кто знает, а вдруг меч не получится таким, каким я его задумал.
- Получится, у тебя обязательно получится! Ты прав. Не надо засучивать штаны за версту до брода... Я ничего не скажу Ахмеду.
И все-таки тфокотли собрались во дворе кузницы. Они пришли в полуденный час. Расселись на солнышке, курили, балагурили, делились новостями, которые, как говорят, сорока на хвосте принесла. И только Патарез все гремел и гремел молотом.
- Ханан! -обратился курносый тфокотль к соседу, пыхтя трубкой.- Расскажи-ка, как абадзехи съели уразу.
- Расскажи, расскажи! - поддержали его и другие.- Как они блюли великий пост и ели мясо.
- А что, и расскажу. Только скажите, шапсуги, нет ли среди нас абадзехов? Нет? Ну, и хорошо, тогда слушайте. Нашим соседям всегда кажется, что их чем-то обделили, чего-то им не досталось на белом свете, вот они и стараются при случае ухватить побольше. Так вот, старший из абадзехов велел младшему: "Сходи к шапсугам и узнай, когда они начинают уразу,чтобы нам вовремя сделать то же саМос и не прогневить аллаха". Пошел младший, а когда вернулся, то рассказал вот что: "Спустился,- говорит,- я с горы, а шапсуги почему-то сидят у реки, моют ноги, руки и зачем-то мокрыми пальцами ковыряют в ушах. И уши моют, что ли? А потом вперед вышел какой-то угрюмый человек, велел всем стать на колени и начал выкрикивать непонятные слова. Все стоявшие на коленях повторяли их вслед за ним и зачем-то долбили лбами землю. Так он довольно долго гонял шапсугов и затем стал произносить разные страшные слова
про джиханам, про великий пост уразу". "Значит, пора начинать эту самую уразу?" - спросил старший. "Пора",- ответил младший. А в это время в котле уже сварился баран, и они его съели. И все хвалили уразу.
- В великий пост, днем съели барана? - давясь смехом, спросил рыжий и курносый.
- Съели барана, а вместе с ним и уразу,- ответил Ханан.
Все рассмеялись. И тут увидели трех всадников, въезжавших во двор кузницы. По посадке было видно - абадзехи ехали, трясли головами в такт шагу коней. Все смуглолицые, брови густые, усы пышные. Приблизившись к кузнице, они спешились и приветствовали хозяев. Те поднялись и почтительно поздоровались.
- Мы хотим видеть Патареза,- сказал старший из абад-зехов.
- Это я,- ответил кузнец, выходя навстречу гостям.
- Нам нужен твой отец.
- Вы его не найдете,- ответил Шабан.- Он давно уже там, где покоятся все наши предки. Скажите, зачем приехали, и я помогу вам.
- Да вот Салим прислал нас к тебе за кинжалами. Шабан вынес из кузницы два кинжала, завернутые в пеструю тряпку, и отдал абадзехам:
- Передайте Салиму мой салам.
- О алейкум салам! Передадим. Будьте здоровы, шапсуги!
И абадзехи уехали.
Кое-кто не удержался от смеха.
- Перестаньте зубоскалить,- строго сказал Анзаур,- позор нам, если они услышат.
Абадзехские всадники - широкоплечие, квадратные - вскоре скрылись за поворотом.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 20 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |