I Солнце еще не поднялось из-за горы Пепау, а в просторном дворе Наго Шеретлукова уже собралось много народу. Съезжался весь многочисленный род; пришли и тфокотли, свободные, незакрепощенные 1 страница

ГЛАВА ПЕРВАЯ

I
Солнце еще не поднялось из-за горы Пепау, а в просторном дворе Наго Шеретлукова уже собралось много народу. Съезжался весь многочисленный род; пришли и тфокотли, свободные, незакрепощенные крестьяне. Одни были одеты в праздничные, другие - в дорожные одежды, при оружии. Напротив широких ворот, сплетенных из тонкой лозы, у коновязей горячились оседланные кони: гремели удилами, били в нетерпении копытами крепкую землю. Вдоль длинного навеса кунацкой, оборотясь лицом к восходу, стояли мужчины, несколько в стороне - женщины.
Благоговейно ждали появления солнца. Ждал этого, затихнув, весь аул Бастук.
Сегодня аталык1 Наго провожал своего воспитанника Алкеса Хаджемукова в отчий дом.
Родительская всепрощающая любовь - плохой союзник мальчику, который должен стать сильным мужчиной, храбрым воином, поэтому знатные адыги отдавали своих сыновей в аталычество - на воспитание проверенным людям, славным родом и честью. Вот и великий князь Бжедугии Кансав Хаджемуков отдал сына Алкеса в семью Наго Шеретлукова. С тех пор прошло восемнадцать лет.
Из-за горы показался розовый краешек солнца. Словно задохнулись в трепетном благоговении люди, смолк шепот, разговоры.
Наго вскинул руки к небу и неистово, щемящим сердце голосом воскликнул:
- О мое солнце, о мой бог! Разреши нам, грешным, с добром и надеждой взглянуть в твое светлое лицо. Благослови нас, детей твоих, в дорогу, пусть она будет нам по воле твоей удачной и счастливой!..
Вздрогнула толпа. Насторожились, прядая ушами, кони.
- Да не покинет нас твоя доброта...
Негромко повторяя слова, сказанные Наго, люди молились солнцу, небу, прося их милости.
В те давние времена ислам нелегко входил в души адыгов. Веруя в аллаха, они все еще не хотели расставаться со своими древними языческими богами. Вот и теперь Наго обращался к солнцу и небу.
Эффенди Шалих рассердился на Шеретлукова и отвернулся от него, отвернулся от солнца: "О великий аллах, всем дающий и ни у кого не просящий, вечно заботящийся о правоверных мусульманах, ты слышишь, что говорит этот несчастный человек? Он не понимает, что все дела на земле тщетны без тебя, все только прах, если нет на иное твоей воли. Огнем и мечом, милостью твоей и благодатью мы внушаем шапсугам имя твое, а им - медом не корми - только дай помолиться своим старым богам. И этот несчастный Наго болтает о солнце и небе, чтобы угодить толпе. Он всегда во всем так: на людях один, а в душе - другой".
Отвернулся от солнца и от молящихся эффенди Шалих, но, когда все опустились на колени, пришлось это сделать и ему: не торчать же над толпою.
Вышло солнце из-за горы - озарило долину, аул и молившихся во дворе с воздетыми к небу руками. Высветило и молодого князя Алкеса: красивое лицо с едва темнеющей полоской будущих усов, твердые решительные губы, еще юношеские, но уже по-мужски крепкие плечи, тонкие, длинные пальцы. Был радостен и печален Алкес. Радовался тому, что возвращается в отчий дом, печалился из-за расставания с аталыком Наго Шеретлуковым, который стал ему вторым отцом, с Али-Султаном, своим молочным братом и другом. Хотя они и были одногодками, но по обычаю адыгов воспитанник считался старшим: потому-то Али-Султан и обязан был всегда находиться слева от него - и на молитве, и в компании, и во время выезда.
Закончилась молитва. Поднялся с колен Наго, вслед за ним поднялись и остальные. Заговорили негромко - еще не ушла молитвенная робость, еще не отволновались души людей.
- Какой хороший день выдался, какую хорошую погоду послало нам небо,- тихонько проговорил кто-то.
- А скажи, эффенди Шалих, какой у нас сегодня день милостью божьей? - спросил Наго.
Шалих, сухонький, небольшого росточка человек, похожий на сморщенный корешок, старался в глазах у правоверных
казаться значительным и теперь раздвинул узкие плечи, выпятил грудь и торжественно, с достоинством заговорил:
- Сегодня, если сказать по хиджре, сэпэт альфин смаэтин отэманин осэбин, сум эль-эбиа, этани ильищрун мин эу-эль-хиджа. Да сочтет нас великий аллах истинными мусульманами и благословит дорогу нашим путникам.
- Аминь! - вразнобой подхватили аульчане. Арабского в ауле никто не знал, никто не понял арабских
слов. Не понял их и сам Наго. Он смущенно улыбнулся и спросил:
- Эффенди Шалих, а как это сказать на нашем языке, чтобы могли уразуметь тфокотли? - О себе он умолчал, ведь он - Наго Шеретлуков!
- Грешно повторять на адыгском языке сказанное на языке великого аллаха, но аллах простит мне в этот раз, я уповаю на его милосердие.- Шалих вскинул маленькую голову с жиденькой бородой к небу и торжественно изрек: - Сегодня у нас одна тысяча семьсот шестьдесят четвертый год, третий месяц весны, двадцать седьмое число, среда.
- Вот это другое дело. Сказал - и все понятно. Мудрый ты человек, эффенди. Видишь, помолились, и бог услышал нашу молитву.- Наго сказал это таким тоном, будто только благодаря ему спустилось на землю погожее утро. Воздев руки, он воскликнул: - Благодарю тебя, солнце, всем сердцем к тебе приникаю, о великий аллах, благодарю за твое милосердие к нам, правоверным мусульманам.- Помолчав, обратился к мужчинам: - Пора трогаться, дорога в Бжедугию хоть и не длинная, но трудная. В час добрый!
Зашумел двор. Женщины и возницы стали рассаживаться по телегам с подарками Алкесу, великому князю Бжедугии, его жене и родственникам. Всадники пошли к коновязям. Наго, подхватив полу черкески, как крыло птицы, взлетел на коня, которого ему подвели, и уже с седла скомандовал:
- На коня, Алкес!
Княжичу подвели сахарно-белого, вздрагивавшего от нетерпения скакуна. Наго купил его у абадзехов и целый год холил, готовил для этого торжественного дня.
Алкес погладил красавца по лбу и только хотел вскочить в седло, как тот взвился на дыбы.
Али-Султан замахнулся плетью на тфокотля:
- Эй, Хагур, я вижу, у тебя чешется спина, ротозей!..
- Ну-ка, уймись, парень! - прикрикнул на сына Наго. И тут же смягчился: - Не надо в такой день поднимать
плетку. Хагур не виноват. Просто этот гордец такой же строптивый и горячий, как и абадзехи, продавшие его мне.
Тфокотль Хагур сделал вид, будто ничего не произошло, направился к телеге, запряженной волами, и лишь оттуда сердито покосился на Али-Султана.
Во дворе началось веселье. На середину выскочил лихой весельчак джегуако - в черкеске с подоткнутыми за пояс полами - и, кружась, пританцовывая, запел старинную песню, с которой обычно провожали воспитанника в отчий дом. В ней хвалили молодого джигита - опору отца и защитника матери - за ловкость и смелость, желали ему удачи и мужества.
И пешие, и конные, и те, что сидели на повозках, дружно подхватили песню. Женщины, в которых веками воспитывали покорность и скромность, и те запели свободно и громко. Какая же мать не радуется, видя, как ее мальчик становится мужчиной. Ведь в нем ее надежды на будущее, в нем самая великая материнская радость - продление рода.
Взоры всех были обращены на Алкеса, сидевшего на коне рядом с Шеретлуковым-старшим. Слушая величальную песню, он подумал, что аульчане не просто провожают его к отцу, а благословляют в трудный поход, полный опасностей. Он держал поводья и чувствовал в руках жар, чувствовал жар своего коня,- казалось, дай ему волю, и он птицей помчит на врага. Забыл Алкес на минуту о своем княжеском достоинстве, только слышал напутственную песню и с нетерпением ждал команды Наго-аталыка.
И вот шествие наконец тронулось, растянулось на полверсты.
Путников провожал весь аул. Мужчины стояли у плетней и не без зависти смотрели на всадников, на горячих коней. Старухи прощально кивали седыми головами в платочках. Невестки тайком выглядывали из-за занавесок. Мальчишки воробьями сидели на плетнях и криками, восторженным визгом выражали свои чувства, свое одобрение и восхищение.
Наго и Алкес - впереди, а все остальные всадники - и пожилые, и молодые, еще не знавшие смертельных, кровавых схваток в боях,- чуть-чуть сзади, почетным эскортом, надежной защитой.
Бжедуги, темиргойцы, шапсуги, абадзехи, убыхи, бесленеевцы, кабардинцы - дети одной земли, все одного адыгского корня, а не умели объединиться и жить одной семьей, дружно

' Джегуако - распорядитель празднества.

защищаться от неприятеля. Ссорились между собой князья из-за земель, из-за власти, не давало им покоя честолюбие и тщеславие. Ссорились князья и ссорили ни в чем не повинных крестьян, проливали их кровь. Враждовали годами, десятилетиями. Вот поэтому-то опасными были дороги адыгской земли, поэтому мужчины не расставались с оружием, даже когда возделывали поля, с детства учили своих сыновей владеть винтовкой и саблей, крепко держаться в седле.
Наго залюбовался Алкесом. Ловок и красив был его воспитанник, будто родился для этого прекрасного коня, для лихих скачек. Увидит сына великий князь Кансав Хаджемуков и оценит его, Шеретлукова, оценит его верность и дружбу.
Потом Наго посмотрел на своего сына - и словно увидел в нем свою юность и удаль. Доброго, доброго наследника воспитал он. Истинного потомка старинного рола Шеретлуковых. Придет время, и Наго женит Али-Султана. Приедут к нему на свадьбу именитые гости из Кабарды, Темиргойи, Бесленеи, пожалует сам великий князь Хаджемуков. Пир будет, какого еще не видела земля адыгов.
Солнце уже высоко поднялось в небе.
В полдень к Шеретлуковым должны присоединиться знатные шапсуги Наурзовы, Абатовы и Шикушевы. Пусть бы пораньше они сделали это, подумал Наго, безопаснее и веселее было бы двигаться лесом. Но теперь уж ничего не поделаешь...
На расстоянии двух голосов от Бастука начался Тхамезский лес.
Всадники, изготовив ружья, разбились на три группы. Одна пошла впереди, другая осталась с обозом, а третья прикрывала шествие с тыла.
Алкес хотел уйти вперед со своими сверстниками, ему не терпелось испытать то острое чувство опасности, которое ощущает идущий впереди, однако Наго не разрешил:
- Останься со мной, так будет лучше. Что ждет нас здесь, знает лишь Мэзитх. Я молился ему прошлой ночью, просил его о милости, и все-таки тебе лучше быть со мной. Помнишь, что произошло здесь прошлой весною? Когда мы возвращались из Темиргойи?
Алкес благодарно улыбнулся своему воспитателю. Он хорошо помнил тот день.
В Шапсугии да и во всей адыгской земле, чтобы стать знатным и почитаемым человеком, мало иметь скот и земли, надо
1 Мэзитх - бог лесов и покровитель зверей.
быть мужественным, храбрым. Шрам на левой щеке Наго, рубцы на плечах и спине - следы схваток, из которых он всегда выходил победителем. О его храбрости много рассказывается интересных историй.
Прошлой весной Наго возил Алкеса в Темиргойю учиться джигитовке у лучших наездников, а когда возвращались домой, здесь, в Тхамезском лесу, на них напали грабители.
Конечно, можно было убежать, но это постыдно, и Наго с двумя молодыми парнями ринулся на пятерых грабителей. Алкес и Али-Султан показали себя отважными и умелыми бойцами. Это для Наго было высшей наградой. И хотя Али-Султана ранили в руку, разбойники позорно бежали, и вся Шапсугия вскоре узнала о мужестве сыновей Наго. В Бастуке их встречали с почетом, разговоров хватило на целую неделю.
Наго с гордостью посмотрел на сына и воспитанника: да, если придется, они покажут свою удаль, они - надежная защита ему, седому отцу, матери, всей Шапсугии.
Окончился лес, и всадники, спустившись с крутого холма, оказались в степи, заросшей высокой и сочной травой. Трава да низкий кустарник - ничто не тревожило взора, до самого горизонта спокойная, привольная степь. А на юге, где расположена страна абадзехов, выстроились в ряд горные вершины.
Вилась, пылила по степи дорога, уводя Наго Шеретлукова с его спутниками все дальше от родного дома.
Громко звенели кузнечики, рассыпали трели жаворонки, где-то высоко, чуть ли не у самого солнца, кружил орел, словно вечная отметина на вечном небе.
На опушке леса Наго поджидали знатные шапсугские семьи. Родственники, друзья и просто знакомые.
Веселые возгласы приветствий.
Рукопожатия.
Шутки.
Наго спросил, что делать дальше.
- Твое слово - наше слово, твое дело - наше дело, Шеретлуков,- сказал, выйдя вперед, Казджерий, старший из Абатовых, смуглый, плотный, крепкого сложения человек.- Если хотите передохнуть, давайте передохнем. Расположимся вместе: наше оружие - твое оружие.
Потом Казджерий повернулся к старшему из Наурзовых и почтительно спросил:
- Что скажете вы, какой будет ваш совет?
- Слово зятя - и наше слово,- не заставил себя ждать Хаджумар. Он приветливо поглядывал на свою сестру Дарихат, жену Шеретлукова, которую не видел с прошлого года.
Про себя отметил - постарела сестра, грузнее стала. Улыбнулся племяннику Али-Султану: молодец парень, джигит!
- Да будет аллах доволен тобою, зиусхан',- ответил Наго, с заметным удовольствием подчеркивая слово "зиусхан", так как знал, что, хотя у шапсугов нет князей, родовитые любят княжеское обращение.- Да ответят вам Шеретлуковы стократ за вашу заботу.
Сверкали на солнце золотые и серебряные украшения на платьях женщин, богато отделанные кинжалы мужчин, звенело серебро наборных поясов.
Призывно ржали и били копытами кони - их возбуждал людской гомон, передавалась приподнятость настроения, торжественность.
Тфокотли, перегонявшие скот, который Шеретлуков подарил своему воспитаннику, стояли в сторонке, и хоть их одежды не были так нарядны, как у богатых, сейчас они тоже выглядели празднично. Настроение было хорошее, походное - поход во все времена возвышает мужчин, делает их более значительными и самостоятельными.
Старшие, посоветовавшись, решили не задерживаться в пути, ведь так понятно нетерпение собравшихся, все ждут не дождутся, когда отец и сын наконец-то встретятся и торжество завершится добрым угощением, играми и состязанием джигитов. Всадникам, поднявшимся на невысокий холм, открылась просторная поляна. Она уходила вдаль и сливалась с возвышенностью, поросшей густым старым лесом. Раскинулись там и многовековые дубравы, буковые рощи. Внизу, омывая подножие холма, текла река Бзиюк. За нею до самого горизонта простирались земли великого бжедугского князя.
На склоне горы показались трое всадников. Наго придержал рысака, родовитые взялись за оружие, готовясь встретить внезапных гостей как подобает.
Кто они?
Остановились и всадники.
Тихо стало вокруг.
Люди настороженно всматривались друг в друга
Наго, не выдержав наконец напряженного молчания, недоброй, как ему показалось, тишины, крикнул:
- Эй, кто вы такие?!
Мужчина в серой черкеске звонко и насмешливо ответил:
- Ты меня не узнал, Наго? Ну что ж, пусть тебе расска-

1 Зиусхан - уважительное обращение к представителю княжеского рода.

жут обо мне твои спутники.- Пришпорил коня так, что тот взвился на дыбы, и бросил в галоп.
И они ускакали, будто гонимые ветром.
- Шепако! Это же Шепако! - не то испуганно, не то удивленно воскликнул младший Абатов.
Шеретлуков забеспокоился: что нужно этому коварному человеку, не задумал ли он чего худого?
Тфокотли тоже узнали всадников, кое-кто в душе тепло улыбнулся.
- Богатые подарки великому князю везем,- заметил кто-то,- расщедрился Наго.
- Не беспокойтесь, Наго и паршивого теленка не отдаст, чтобы не получить взамен трех волов,- неторопливо сказал товарищам Тхахох.
Жадность Наго была известна не только в Шапсугии, знали об этом и в Бжедугии.
- Что верно, то верно,- согласился Хагур,- однако Наго хитрее и мудрее, чем мы думаем. Вряд ли бы он стал только из-за богатства воспитывать княжича Алкеса, так любовно его пестовать. Родство с великим князем для Наго куда важнее. Особенно если он хочет держать в повиновении тфокотлей, хочет, чтобы другие чувствовали его силу. В наше время каждому нужна сила, крепкий союзник.
Наконец показался аул, где родился Алкес, где живут его отец с матерью.
Курились темно-серыми дымками плетенные из тонкой лозы печные трубы-онджеки, стоял запах вареного мяса, жареных лепешек, острых приправ: люди готовились к большому празднеству.
Увидев аул, все заговорили, оживились. Приосанились мужчины, стали прихорашиваться женщины.
Предчувствуя отдых, ускорили шаг, весело заржали лошади.
Наго велел Алкесу, как того требует обычай, стать по левую руку от себя, а Али-Султана поставил рядом со старшими знатных шапсугов, хотя по возрасту ему и не подобало там находиться. "Ничего, стерпят,- подумал Наго,- ведь недаром говорится, каким увидят, таким и встретят, каким встретят, таким и покажешься. Покажешься маленьким, мелким, таким и будешь. Надо уметь держать себя высоко. Иначе нельзя".
Из аула выскочил на взгорок всадник, увидел гостей и тут же поскакал обратно.
- Заметили нас! - обрадовался Наго.
Мальчишки с утра сторожили дорогу, каждому хотелось первым сообщить великому князю радостную весть, чтобы получить от него подарок. (Да что подарок, одно слово князя обладает такой силой, что может любого сделать богатым.)
Во весь опор скакал мальчишка к княжескому дому, боясь, как бы его не опередили, проскакал мимо коновязей, где уже горячились верховые кони, лихо спрыгнул с рысака и вьюном пробрался сквозь толпу у ворот. Задыхаясь, вбежал в княжеские покои, бросился на колени:
- Едут!.. Везут Алкеса, зиусхан! Ты обещал подарок за добрую весть...
Встал князь, знаком велел подняться с колен и мальчишке:
- Да будешь ты настоящим мужчиной, приносящим в дом радость, мой мальчик. Ты чей?
- Я сын старшего байколя Мерзабеча,- бойко ответил мальчик, гордясь тем, что называет имя отца.
Истый мужчина не должен показывать другим ни своего горя, ни радости. Не выдал своей радости и князь Кансав, спокойно распорядился:
- Дайте сыну Мерзабеча выбрать в моем табуне коня, который ему понравится. Велите сшить для него черкеску и сплести хорошую плетку.
Молитвенно приблизив ладони к лицу, князь торжественно произнес:
- Пусть все, кто может вдеть ногу в стремя, встречают на конях моих гостей. Пусть музыканты и танцоры не жалеют себя. Пусть мой праздник станет праздником и для друзей, и для недругов моих. Аллах! Прими все, что я сказал, как доброе слово и помоги мне, будь милостив ко мне, о великий аллах!
Закончив молитву, князь взмахом руки велел выполнять его волю. В мгновение ока опустели княжеские покои, ни одной лошади не осталось у коновязей. Лавиной устремились мужчины навстречу гостям. За ними, сверкая пятками,- мальчишки. Заторопились и женщины, придерживая подолы просторных юбок. Заторопились, но старались держаться достойно, степенно.
' Байколь - воин-телохранитель.
Запели величальную песнь по случаю возвращения сына в отчий дом.
И вот наконец встретились спешившие друг к другу люди.
Звучали приветствия, слова радости. Под чистым небом загремели выстрелы.
Мирные выстрелы.
Аул был похож на разбуженный рой.
Все куда-то неслось, кружилось.
Праздник, веселый праздник на всей земле Бжедугии...
Великий князь Кансав за восемнадцать лет видел сына дважды. Первый раз - когда Шеретлуковы обрили Алкесу голову, второй - когда ребенок стал ходить. И оба раза князь не успел даже хорошенько разглядеть младенца. Да и сама-то великая княгиня Тлятаней видела мальчика лишь несколько раз. За ним ухаживала кормилица, а когда ему исполнился месяц и семь дней, его отвезли к Шеретлуковым.
Родила Тлятаней Канаву сына, и князь чувствовал себя самым счастливым. Он щедро одарил княгиню и ждал, что она родит снова. Хорошо бы, думал князь, иметь еще и дочь, чтобы потом через нее породниться с темиргойскими князьями или с каким-нибудь другим сильным княжеским родом.
Ждал Кансав, ждал, но тянулись годы, а княгиня все не рожала. И какие только знаменитые лекари не побывали у нее, каких только мудрых старух не приводили в ее покои. Они лечили княгиню и заморскими травами, и привязывали к ее животу половинку тыквы, и кормили на ее животе квочку - ничего не помогло.
И затосковал князь. Тосковал по Алкесу, беспокоился, каким растет наследник, каким он окажется, будущий правитель Бжедугии? Хоть и передавали Кансаву, что аталык Наго растит его сына заботливо и мудро, что Алкес - крепкий парень, ловкий и красивый, но слова - только слова. Недаром говорят, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Тосковал князь по детям, которых не хотел посылать ему аллах. Что такое один сын? Достаточно удара вражеской сабли, шальной пули, чтобы Бжедугия лишилась нового великого князя, осиротела.
Тосковал князь Кансав, но говорят: если ты настоящий мужчина, то всякой печали рано или поздно придет конец, придет по твоей воле. Вчера княгиня Тлятаней наконец-то сказала мужу, что она беременна, а сегодня войдет в отчий дом Алкес.
Часто грустил князь Кансав, а сегодня он радовался сто-
кратной радостью. Она словно широким прибоем вливалась в его дом. Он слышал, как гудела земля под копытами сотен скакунов, слышал, как этот гул, веселый говор людей, песни становились все ближе и ближе. Все ближе и ближе был к родному дому Алкес.
Уже совсем рядом.
Стоявший у окна князь Шерандук воскликнул:
- Ты счастливый человек, Кансав! Посмотри, какой красавец едет! Ну да, он рядом с Наго, конечно же это Алкес. Ах, какой джигит. Как красиво сидит он в седле. И статью, и взглядом, и обличьем в тебя пошел.
Кинуться бы опрометью к окну, поглядеть на этого красавца, на сына, но Кансав не шелохнулся на своем почетном месте: не смей поддаваться соблазну, не показывай себя слабым ни в горе, ни в радости, ведь ты - великий князь.
Празднично сверкали шитые золотом сафьяновые чувяки на его ногах, сверкали серебряными наконечниками газыри, достойно покоился у пояса кинжал дорогой работы. Наверное, от радости Кансав помолодел, даже папаха на его небольшой голове казалась выше. А чтобы легче было справляться с радостью, князь стал внимательно рассматривать старинные кинжалы и сабли, пистолеты и ружья, развешанные на дорогих коврах. Рассматривал так, будто видел их впервые.
Ему хотелось еще и еще слушать о сыне, и князь Шерандук, будто понял это, стал рассказывать, как восхищенно все смотрят на Алкеса, какой под ним великолепный конь и как Алкес уверенно ведет горячего скакуна, сдерживая его шенкелями и богато отделанной уздечкой. А девушки, девушки! Они с него глаз не сводят... Иди, князь, встречай сына-богатыря, гостей встречай.
У дверей Кансав остановился и почтительно склонил голову в знак того, что пропускает старшего первым.
Шерандук благодарно улыбнулся, однако в дверь не прошел:
- Разве ты забыл, князь Кансав, адыгский обычай?
- Как забыть, зиусхан? Потому и пропускаю впереди себя старшего, уважаемого мною князя Шерандука.
- Спасибо,- приложил руку к груди Шерандук,- как старший я и должен предостеречь тебя от ошибки. Сегодня твой праздник, ты встречаешь своего сына, а потому должен идти впереди.
Они вышли из дома, спустились по ступенькам во двор. Улица была полна народу: пешие и конные, старые и малые. Через широко открытые ворота вошел Наго с Алкесом и
Али-Султаном и направился к дому, где у веранды стояли Кансав и Шерандук. За Наго - все родовитые шапсуги.
Вслед за гостями вошли и встали поодаль князья и родовитые бжедуги.
Восемнадцать лет назад, когда провожали на аталычество маленького Алкеса, этому были свидетелями семь человек со стороны князя Кансава Хаджемукова и семь со стороны Наго Шеретлукова. Перед тем как увезти малыша, свидетели обменялись башлыками, и вот теперь они возвращали их друг другу, показывая тем самым, что их свидетельское дело окончено.
Руководил этой церемонией младший из Хаджемуковых, и, когда свидетели возвратились на места, он сказал, поклонившись Кансаву:
- Зиусхан, наше почетное и важное дело закончилось добром. Мы рады, что сын великого князя Бжедугии Алкес возвращается в отчий дом настоящим мужчиной, достойным своего отца и всего рода Хаджемуковых. Мы желаем вам счастья. Пусть и враги ваши узнают, что отныне в доме великого князя двое защитников великого княжества Бжедугии.
Потом на середину вышел Наго. Он, как подобает правоверному мусульманину, поднял в приветствии правую руку и возвысил свой голос:
- Салам алейкум, уважаемые хозяева, славящиеся добрыми делами не только в Бжедугии, но и по всей земле адыгов. Желаю, великий князь, увидеть счастье сына, доблесть его и мужество. Пусть он будет любим матерью и отцом, пусть своей нартской саблей защищает их покой и древнюю, славную землю Бжедугии. И еще пусть хоть изредка вспоминает нас, нашу прекрасную шапсугскую землю, а для меня он как родной сын, я всегда рад его видеть и никогда не забуду, какой бы долгой ни была наша разлука,- тихо закончил Наго дрогнувшим от волнения голосом.
В толпе женщин всхлипнули.
Эффенди Шалих был очень доволен тем, что Наго приветствовал бжедугов не по-язычески, а как правоверный мусульманин.
Родовитым шапсугам тоже понравилась речь Наго: она как бы отделяла их от сбившихся за воротами в кучу тфокотлей, возвышала над ними, не хотевшими принимать ислама. Конечно, хороша вера отцов, мир их праху, но время движется, жизнь идет, и кому, как не им, самым могущественным из адыгов, покончить с дикостью и невежеством своего народа. Земля и скот дают родовитым власть над тфокотлями, а новый бог - аллах - даст власть над их душами.
Наго кончил говорить.
Шапсуги расступились, образовав проход для княжича.
Алкесу надо было сдержать волнение, показать свое княжеское мужское достоинство. А как это сделать, если тебе всего восемнадцать лет, если перед тобою отец, мать, которых ты, собственно говоря, не знаешь, даже не помнишь. И двор, и дом, и сотни людей, и небо, и дальние горы - теперь это твое. Навсегда.
Жар прилил к лицу Алкеса, когда он шагнул вперед, сердце до того гулко забилось, что показалось, гул этот слышат все. Но длилось это недолго - успокоился княжич, пока шел к середине двора.
- Пусть будет добрым ваш день, высокочтимые,- негромко обратился он с шапсугским приветствием.
Князь Шерандук, пряча улыбку под густыми усами, подумал: выдал княжич своих воспитателей - аталыков, неисправимых язычников.
Вознегодовал эффенди Шалих: "Каков наставник, таков и воспитанник. Зря понадеялся на него старый князь. Наго хочет угодить и аллаху и старым богам, хочет угодить язычникам-тфокотлям. Рабам хочет угодить - значит, и сам раб. Не кончит, не кончит добром Наго..." Эффенди даже не подозревал, что судьбе будет угодно (словно она подслушала его мысли) исполнить его угрозу.
Между тем княжич направился к именитым бжедугам, чтобы поприветствовать каждого из них.
Встревожился Кансав: хорошо ли знает сын порядок, не оплошает ли, не опозорится? То, что другому человеку простится и забудется, сыну великого князя будут помнить всю жизнь. И Кансав не отрываясь смотрел на Алкеса, словно хотел помочь ему силой своего взгляда.
К кому он подойдет прежде всего? Неужели негодник Наго не объяснил ему этого?
Слава аллаху, как и полагалось, Алкес подошел сначала к Шерандуку, старейшему князю Бжедугии, а потом, миновав отца, будто не заметив его (ах, какой молодец!), стал приветствовать остальных князей, строго соблюдая старшинство.
Теперь самое трудное. Как подойдет он к отцу, не выкажет ли мальчишеской слабости? Нет, не выказал: был по-сыновьи уважителен и по княжески сдержан.
Наконец-то отец и сын подали друг другу руки, посмотрели
друг на друга не украдкой, как в первую минуту встречи, а открыто и все-таки смущенно опустили долу зеленовато-карие глаза.
Алкес почувствовал такое волнение, какого за восемнадцать лет ни разу не испытал перед Наго. Все тело как-то расслабло, сладко закружилась голова. Видимо, это и есть то, что называют зовом крови.
Но недолго находился княжич в плену непривычных ощущений. Опомнился, взял себя в руки.
Все это время стояла глубокая тишина - в толпе никто не проронил ни звука, не шелохнулся. Не сегодня возник этот церемониал встречи - складывался веками. Недаром говорят: "Что сложило время, не сдвинешь рукой. Оно вечно, как сам народ".
Счастливый князь, словно благодаря собравшихся за то, что пришли на его праздник, окинул всех довольным взглядом. Взыскательным оком оглядел усадьбу и тоже остался доволен: добрая усадьба достанется в наследство сыну.
А за усадьбой - поле. И над ним чистое голубое небо. Ни одна тучка не заблудилась сегодня в ласковой глубине небес, чтобы не омрачить торжества.
Прекрасна земля великого князя Бжедугии, сладка подаренная ему аллахом жизнь. И дней в ней было так же много, как много скота в его гуртах и лошадей в табунах. А сколько в отарах овец с золотым руном, он и счет потерял. Не сосчитаешь табуны, стада, отары, не обойдешь поля пшеницы. Прекрасен мир великого князя Кансава. И ни разу князь не спросил аллаха, за что он так милостив к нему и щедр, почему так скуп к тфокотлям? Почему у него все, а у них ничего, кроме натруженных рук? Не спрашивал об этом Кансав у аллаха и не спросит, зачем донимать его такими вопросами, если аллах так сам создал, если во всем его высокая воля, Не спрашивал отец Кансава, не спросит и его сын. Зачем омрачать свой душевный покой?
В благоговейной тишине замерли люди, ждут княжеского слова, чтобы продолжить торжества, чтобы веселиться. Если человек хочет веселиться, значит, он счастлив - да будет так во веки веков.
Улыбнулся Кансав:
- Да будет вами доволен аллах, родовитые Шеретлуковы. Добро, сделанное вами, никогда не забудет наш древний род и стократно ответит добром и любовью. Да будет доволен аллах и вами, родовитые Наурзовы, Шикушевы, Абатовы, заботившиеся о нас и нашем сыне. Дай бог, чтобы и мы ответи-
ли вам стократным добром. Милости просим, дорогие гости: мой дом - ваш дом.
Заиграла музыка.
У двора образовался круг. На середину вышел джегуако, приглашая лихих танцоров на состязание, вызывая девушек.
Так начались семидневные торжества по случаю возвращения сына великого князя Бжедугии в отчий дом.
Спустя некоторое время после того, как гости вошли и сели за пиршественный стол, князь Шерандук сказал:
- Что же ты, Кансав, прячешь от нас сына? Мы хотим поближе рассмотреть твоего богатыря.
- Недостоин он еще того, чтобы войти в такой круг, появиться перед такими почетными гостями. Мальчик еще.
- Не скажи, Кансав. Помнишь, когда нам было столько же лет, сколько сейчас Алкесу, какой шум подняли мы у дверей крым-хана? - с явным удовольствием спросил Шерандук.
Кансаву тоже было приятно вспомнить молодость:
- Это когда нам дали по носу? Помню. Нашим коням хвосты завязали, вот мы и подняли шум. Глупые были.
- Всему свое время: и печальной мудрости, и веселой глупости. Однако давайте нам княжича. Хотим рассмотреть, пока нас не разобрала буза. Шеретлуковы. покажите своего воспитанника. Что ж это вы?
Наго промолчал. Он обиделся на Кансава за то, что тот назвал Алкеса мальчиком. Что он знает о нем? Только родил его, а мужчиной-то его сделал Наго. Не раз он водил Алкеса в дома знатных темиргойских князей слушать беседы старших, отправлял состязаться в силе и ловкости с лучшими наездниками. Мальчик даже в детстве проявлял живой ум, а отец почему-то теперь, когда Алкес уже взрослый человек, считает его несмышленышем. Вдруг Наго понял, что раздражается против князя не потому, что тот сказал неприятное, несправедливое, а потому, что он, Наго, любит Алкеса, сроднился с ним за долгие годы, вложил в Алкеса частицу своей души и теперь словно прощался не с сыном великого князя, а с родным ребенком. Грустно это, больно. И князю Кансаву вряд ли это понять.
- Хорошо,- ответил Шерандуку Кансав,- если настаиваешь, он войдет. Но смотри, князь, парень в такой высокой компании может растеряться, осрамиться перед старшими, так что ты уж будь ему защитником и помощником.
Но Алкес не нуждался ни в чьей помощи, вел он себя уверенно и непринужденно. И происходило это, наверное,
потому, что Алкес был занят делом куда более важным, чем эти смотрины,- он увидел в толпе девушку, рассмотрел ее прекрасное лицо, прямой и гибкий, словно ореховый прут, стан. Случалось, что ему нравились девушки, но чтобы вот так кто-то взволновал - еще не было. Чья она сестра, чья дочь? Как увидеться с нею?

Дата добавления: 2015-09-29