— Ты чего хмурый, Тед? — Мари поцеловала его и внимательно стала на него смотреть. — Говорила же тебе, что работа действует на тебя плохо, особенно по субботам.
— Все нормально, — отмахнулся Люпин, оглядывая ее костюм. — Как продвигается репетиция?
Мари обернулась к Клоду, который гонял по сцене одну из девушек, играющих подруг Елены Рейвенкло.
— Как всегда, — вздохнула она. — Ты меня подождешь?
— Конечно, мы же договорились, что пойдем вместе на обед к мистеру Уизли.
— Хорошо, — она улыбнулась. — Мы скоро закончим…
«Скоро» длилось еще полтора часа, за которые Тедди успел понаблюдать не только за пылкими сценами в исполнении невесты и Клода, но и за магами, которые отвечали за заклинательную часть декораций (солнечный свет, гром, фейерверки, птицы, кровь и все такое, что появлялось на сцене при помощи волшебной палочки) и за балетной труппой эльфов-домовиков, которые репетировали что-то ужасно смешное.
В итоге, пока Мари-Виктуар переоделась, переговорив со всеми актрисами, которые в это время находились в гримерной, пока они добрались до «Норы», обед Уизли был в полном разгаре. Дети, проглотив свои порции кулинарных шедевров жены Перси Одри, носились по саду, играя в снежки из кое-где нерастаявшего снега и раскручивая гномов. Взрослые еще сидели за столом в кухне, смакуя фирменный лимонный пирог Одри.
— Всем здравствуйте, — Люпин взял мантию Мари. Девушка по очереди поцеловала всех родственников.
— Тедди! — в кухню влетел Альбус с раскрасневшимся на свежем воздухе лицом, с замотанным на шее шарфом и в мокрых варежках. Мальчик обхватил Люпина за ноги и запрыгал от радости. — Тедди, где ты был?
Тед подхватил мальчика на руки, и они вместе сели за стол, где ему уже протягивали полную тарелку еды. Мари щебетала о каком-то спектакле с матерью и Ангелиной, Одри кормила маленького сына с ложечки, а Билл и Джордж смеялись над ее мужем, которому мальчонка все очки заляпал пудингом. Мистер Уизли улыбнулся Тедди и Альбусу.
— Тед, не знаешь, где Гарри? — спросил Перси. — Меня попросили ему передать предложение преподавать в академии для мракоборцев…
Люпин неопределенно повел плечами, чувствуя в своем кармане мантию-невидимку крестного.
— Я бы спросил не так, — вклинился Джордж с ухмылкой. — Где Гарри и Гермиона?
— Они хотели побыть вдвоем, — просто сказал Ал, удобно устраиваясь на коленях Тедди. Все присутствующие обратили взгляды на мальчика. Младший Поттер протянул руку, стянув варежку, и схватил конфету.
В кухне воцарилась тишина. Ангелина обменялась взглядами с Джорджем, который опять усмехнулся. Люпин потупился, потому что присутствующие повернулись к нему, как к человеку, который обычно больше остальных знает о том, что творится в жизни Гарри Поттера.
Что мог сказать им Тед?! Ведь это дом Джинни и Рона, как-то странно здесь пока ощущалось бы то, что так естественно и тепло чувствовалось в доме Гермионы.
Тедди поднял глаза и сразу увидел понимание на лице Артура Уизли. Он мягко улыбнулся и повернулся к Мари-Виктуар с каким-то вопросом о ее новой роли. Кажется, тема была закрыта, хотя кто-нибудь то и дело поглядывал на Теда с любопытством.
Но вечером, когда Люпин собирался проводить Мари до театра, к нему подошел мистер Уизли:
— Тед, передай, пожалуйста, Гарри и Гермионе, что они всегда были и останутся членами нашей семьи, несмотря ни на что. Мы всегда рады будем видеть их здесь.
Люпин кивнул, улыбаясь. Вот это послание обязательно дойдет до крестного. Даже в новом мире что-то должно было оставаться неизменным.
*Фонтан с Эросом стоит перед фасадом одного из самых фешенебельных театров Лондона — Критериона, расположенного на площади Пикадилли. К Критериону примыкает самый большой в Лондоне магазин спортивной одежды Литтлвуд.
Глава 8. Поттеры.
Это был во всех отношениях удивительный день.
Джеймс сидел у постели Ксении, перебирая ее прохладные пальцы. Мадам Помфри сказала, что девушка приходила в себя утром и даже немного поела. К ней заходил Теодик Манчилли, и они недолго разговаривали. Джим почувствовал легкую ревность, но она была ни к чему здесь, в больничном крыле, рядом со спящей сном усталого человека Ксенией.
Наверное, Манчилли рассказал ей о том, что война с оборотнями закончилась, что больше не нужно волноваться и переживать. Расстроилась ли Ксения, узнав, что легилименты сражались без нее? Наверное, нет, ведь его Ксени не любила насилия. Она не любила зло и боль, кровь и тем более смерть…
Знала ли она, когда отправлялась к отцу, к чему приведет это все? Знала ли, — или догадывалась — что после этого между Гарри Поттером и его источником возникнет что-то большее, чем дружба, что была раньше? Джеймс думал, что знала. Он был почти уверен, что Ксения именно этого добивалась. Ведь души лечат не заклинания и не зелья, это он понял из недолгого общения с целительницей.
Человеческие души лечит любовь…
Было странно, но Джеймс как-то легко принял то, что, возможно, его отец нашел утешение, хотя мама умерла всего два месяца назад. Наверное, так же странно, как и то, что он смирился с потерей мамы. Или не смирился, а просто принял — как часть своей жизни. Зачем тратить силы на то, чего нельзя изменить?! И кому будет плохо от того, что одинокие отец и Гермиона будут друг для друга смыслом жизни? Что плохого в том, что два одиноких и, наверное, несчастных человека будут вместе?
Джеймс смотрел на Ксению и думал именно об этом. Пусть отец и Гермиона сами решают свою судьбу, сами разбираются со своими чувствами и совестью, потому что они заслужили все, даже эту запоздалую, не оставившую им выбора любовь.
Парень поднял глаза и наткнулся на взгляд Ксении. Она лежала, не шевелясь, и смотрела на него влажными глазами. По щекам текли слезы.
— Ксени, ты чего? — испугался Джеймс, садясь близко и сжимая ее ладонь. — У тебя что-то болит? Позвать мадам Помфри? Что?!
Она лишь качала головой, продолжая плакать, но губы ее медленно расплывались в мучительной улыбке, а пальцы в ответ сжимали его ладонь.
Джеймс рывком посадил ее и обнял, поглаживая по спине и не понимая, что с ней. Почему она плачет и улыбается одновременно?!
Горячие слезы впитались в ткань жилета и рубашки. Гриффиндорец чувствовал, как часто стучит ее сердце.
Ксения отстранилась и устало опустилась назад, на подушку. Мокрые щеки и блестящие глаза. Но на губах — улыбка.
— Почему ты плачешь? — снова спросил ее Джеймс, силясь понять.
— Ты такой спокойный, такой умиротворенный… такой взрослый… — вместо ответа проговорила она, сжимая его руку. — Ты так любишь отца…
Парень чуть нахмурился, уже готовый позвать школьную целительницу.
— Ксения, почему ты плачешь? — он смотрел, как текут из ее глаз слезы.
— Ты не понимаешь? — она всхлипнула, подняла руку к лицу. Глаза ее лучились странным светом. — Я чувствую, понимаешь? Я чувствую тебя…
Джеймс на пару мгновений задумался, пытаясь ее понять, а потом чуть не задохнулся, подпрыгнул, затряс ее руку, совершенно забыв, что Ксения слаба и ей нужен покой:
— Это…?! Ты хочешь сказать…?!
Она лишь кивнула, прикусив задрожавшую губу. Только теперь Джим понял, как важен был для девушки ее дар и как отважно она поступила, отказавшись от него ради спасения Гарри Поттера. Она отказалась от него, готовая его потерять.
— Но ведь в пророчестве…
— Я не знаю, — прошептала она, вытирая щеки ладонью. — Не знаю, почему… Но ведь это было всего лишь пророчество…
Джеймс был безумно рад — за нее, за этот счастливый взгляд, за ее улыбку сквозь слезы. Значит, ее готовности принести свой дар в жертву оказалось достаточно? Получается так…
— Я стала слабее чувствовать, но ведь это не так уж важно, — шептала она, прижимая к себе его руку. — Я смогу развить в себе все сначала, я смогу…
Он прижался губами к ее губам, чувствуя соль ее счастливых слез.
— Ты заслужила это, Ксения, — прошептал он, гладя ее по волосам. — А теперь отдыхай, тебе нужно много спать и набираться сил…
Она кивнула, но глаз не закрыла:
— Как вы все? Тео рассказал о том, что произошло в лесу, обо всем.
— Мы в лучшем виде, — улыбнулся Джеймс, садясь прямо. — Сегодня был квиддич, мы сыграли со Слизерином. В ничью.
Ксения удивленно усмехнулась:
— Только вы с Малфоем могли такое сотворить…
— Мы тут ни при чем, практически. Это Уильямс раскис из-за того, что его бросила Роза, и был сам, как кольцо… Дырочка на палке.
— Роза бросила Майкла, — задумчиво улыбнулась Ксения. — Теперь понятно…
— Что?
— Тео, — мягко заметила девушка. — Тео стал другим.
— Из-за Розы?! — ужаснулся Джеймс. — Неееет…
— Мы все заслуживаем счастья, но не нам решать, кто может нам это счастье подарить, — Ксения погладила парня по руке. — Роза — сильная девушка, и, наверное, только ей было под силу снова показать Тео восход…
Джеймс нахмурился: мало того, что отец и Гермиона одаривали друг друга странными взглядами, теперь еще и Роза решила познать любовь, да еще с кем! Черт, неужели и с этим он сможет смириться?!
— Джим, оставь это, дай Розе самой разобраться с собой, не вмешивайся.
— Даже не думал, — фыркнул гриффиндорец.
— Где Скорпиус?
Парень улыбнулся:
— Пошел в Хогсмид.
— Решили отметить все и сразу? — догадалась Ксения, устало улыбаясь.
— Когда ты поправишься, мы еще и с тобой отметим, — Джеймс поднялся, взглянув на часы. — Думаю, он уже вернулся…
— Смотрите, чтобы вас не поймали, — Ксения прикрыла глаза. — И чтобы Лили не прознала, а то она вам устроит праздник…
Джеймс хитро улыбнулся, но Ксения уже не видела этого, медленно погружаясь в сон со счастливой улыбкой на лице. Гриффиндорец еще постоял, глядя, как она засыпает, а потом покинул больничное крыло.
Студенты шли с ужина, и Джеймс поспешил, чтобы набрать еды для их маленького пира, который решено было провести в Выручай-комнате. Где вход на кухню, он знал еще с третьего курса, когда дядя Джордж, наконец, открыл ему эту тайну.
Когда Джеймс ввалился в комнату за портретом с гиппогрифом, держа в руках три огромных свертка, там уже был Скорпиус, расставлявший бутылки на столе. Кроме стола здесь были три мягких пуфа, множество подушек на полу и ковер. В камине плясал огонь. Что ж, уютненько, как раз для их маленького пира.
— Где Лили? — Джеймс свалил еду на стол.
— Ждем-с, я послал ей записку. Только, Поттер, учти, весь ее гнев пусть льется на голову тебе … — Малфой развалился сразу на трех подушках и потянулся.
— Почему это на мою? Это, кстати, была твоя идея — позвать ее с нами.
— Потому что я так хочу, — просто пожал плечами слизеринец. — Я беру на себя миссию ее успокоения и приведения в нужное состояние духа.
Джеймс фыркнул и тоже сел на подушку. Они откупорили бутылку с Огневиски и разлили на два стакана. Ожидание Лили нужно было провести с пользой для дела. И для тела.
Они выпили за победу над оборотнями, за ничью в квиддиче, за здоровье Ксении, за Гарри Поттера, за мужскую дружбу, за облысение всех волков, за предсказания Трелони и, наконец, за выращивание пихт в Англии. Когда они решали, за что пить дальше — за размножение ежей или хорьков, в комнате появилась Лили.
Она стояла у дверей и созерцала развалившихся на ковре парней. Они уже успели скинуть жилеты и галстуки, расшвырять обувь — чей ботинок с большим шумом шмякнется о стену — и опорожнить бутылку, заев парой десятков тостов.
— Интересно, ты просил меня зайти, чтобы я довела вас до кроватей после пьянки? — спросила Лили у Малфоя, складывая руки на груди.
Скорпиус лениво поднял к глазам руку с часами — причем это была рука Джеймса — и долго смотрел на циферблат, видимо, считая:
— Ты шла из башни Гриффиндор ровно два часа и тринадцать минут. Пробки?
Лили прошла в комнату и села на пуфик, усмехаясь:
— Вообще-то у меня было собрание старост, и МакГонагалл чуть взглядом не убила того эльфа, что ворвался в кабинет с паническим выражением на лице, крича, что если он не передаст записку, его свяжут морским узлом и подвесят на Гремучей иве до Рождества.
— О! Он запомнил! — обрадовался Скорпиус, пытаясь сфокусировать взгляд на Лили. — Эй, Поттер, у эльфов, оказывается, есть мозг…
Лили и Малфой одновременно взглянули на Джеймса — тот сопел, прижав к себе подушку одной рукой, а в другой крепко держа пустую бутылку. Лили покачала головой, подошла и отняла у спящего брата его трофей. Тот что-то промычал, но не проснулся.
Лили села рядом с братом и смотрела, как Малфой, недолго думая, налил себе полный бокал из уже откупоренной бутылки и начал пить мелкими глотками.
— Скорпиус, пить в одиночестве — признак развращенности и предвестие алкоголизма, — усмехнулась девушка.
— Ну… Поттер же спит, с кем мне пить? — протянул он. — Ты же все равно не будешь.
— Почему ты так решил?
— Ну, ты же староста… Старосты всегда ведут себя примерно, не нарушают правила, пьют только сливочное пиво и тыквенный сок…
— Ты так говоришь, будто быть старостой — преступление.
— Быть старостой скучно. Никаких радостей жизни, ничего себе не позволяешь… Правила, правила, правила… — слизеринец поднес бокал к глазам и смотрел, как янтарная жидкость играет на фоне камина. — Вы же не можете даже пальчиком перейти черту…
— Почему не можем? — даже обиделась Лили.
— Не можете, конечно, — уверенно произнес Малфой, глядя на нее насмешливо. — Вам это…
Он не договорил, потому что Лили вырвала из его рук бокал и опорожнила одним глотком, из-за чего тут же закашлялась, и из ее глаз брызнули слезы.
— Да, это было верхом благоразумия, — Скорпиус поспешно встал и подал девушке яблоко. Потом сел рядом, стирая слезы с ее щек. Он выглядел довольным. — А теперь все то же самое, но только медленно, потому что нарушать правила нужно с толком, чувством и расстановкой, а не залпом.
Они медленно пили Огневиски под мерное дыхание Джеймса. Смотрели друг другу в глаза, иногда улыбались и говорили ничего незначащие глупости. Лили заметила, что Малфой на самом деле был не таким уж и пьяным, каким пытался казаться, потому что соображал то он хорошо и логично.
Зато ей становилось все сложнее себя контролировать и трезво мыслить. Такое с ней было впервые. И Скорпиус это точно понимал.
— Скажи, Лили, что тебя беспокоит в последние дни? — тихо спросил он, отставив бокал и глядя на нее серебристыми глазами, в которых играл огонь.
— Ничего, — так же тихо ответила она, чувствуя легкое головокружение.
— Не надо только врать, ладно? — попросил Малфой, придвигаясь. — Это как-то связано с твоей матерью?
Лили вздрогнула, но теплые руки не дали ей отпрянуть.
— Связано?
Она нехотя кивнула, опуская глаза.
— Расскажешь?
И странно — она не смогла сдержаться, слова, накопленные за дни переживаний и мучений, сами потекли из нее:
— Мне кажется, что мой отец и Гермиона… Они…
Малфой закатил глаза, чуть усмехаясь:
— И из-за этого ты потеряла покой?! Да радовалась бы!
— Чему?! — вскрикнула девушка, сбрасывая его руки со своих плеч. Все чувства обострились, все ощущения были глубже, все воспринималось острее. — Папа всегда любил только маму! Он не может ее предать! Он не может вот так взять и забыть ее! И Гермиона не должна так поступать с дядей Роном! Это нечестно…
— Лил, послушай себя, — тихо проговорил слизеринец, снова положив руки ей на плечи. — Твоя мама умерла, этого не исправишь. И какая ей теперь разница, любит ее кто-то или нет? Ну, какая? Мертвые не чувствуют, им все равно… И не надо мне про загробную жизнь и про то, что люди живы, пока их помнят! От этого суть не меняется — любить мертвых бесполезно и нецелесообразно.
Он не давал ей заговорить, всякий раз останавливая ладонью и сжимая плечи:
— Твой отец может любить хоть еще десять человек, которых уже нет. Но проку то от этого сколько? Долюбился уже, что Ксении пришлось собой рисковать, чтобы его оторвать от этой любви! Любить надо живых! И правильно делает, что не теряется — одиночество твоему отцу только навредит, тебе не кажется? И при чем тут честность, ну, при чем? Это ваша глупая чувствительность! Она только вредит вам! Нечестно — это когда супруга варит супы и подтирает слюни отпрыску, а супруг ходит к любовнице. А то, что ты предполагаешь между твоим отцом и Гермионой, — жизнь…
— Ты не понимаешь, — тихо проговорила Лили.
— Ага, конечно, вали с больной головы на здоровую, — хмыкнул Скорпиус. — Это ты не понимаешь. Ты считаешь, что отец предает твою мать, но предают живых, мертвых предать нельзя. А ты мыслишь как эгоистка, никогда не думал, что Поттеры могут быть эгоистами…
— Попрошу не склонять мою фамилию, — промычал Джеймс в подушку.
— Спи, ежик, пихты еще не завезли, — Малфой ткнул друга под ребра. Тот поднял голову и с легким непониманием уставился на сестру и друга. — Привет, я Скорпиус Малфой, а это Лили Поттер, а ты кто?
— Ежик. С пихты, — фыркнул гриффиндорец, садясь и потирая глаза. — Могли бы толкнуть, а не распивать Огневиски втихаря…
— Ага, тебя толкни, ты все выдуешь, а нам придется слюни глотать, — Скорпиус протянул другу бокал. Джеймс его взял и только тут увидел, что делает Лили.
— Лил, ты пьешь?!
— Так, Поттер, если ты сейчас закатишь истерику в духе «ты переспал с моей сестрой, а теперь еще и споил», я наколдую тебе язык длиной с удава и удушу им же, так и знай, — предостерег Скорпиус друга. — И вообще — с тебя тост.
— Почему это? — Джеймс сел удобнее и нахмурился.
— Потому что предыдущие шесть тостов ты мирно проспал, видя розовые облака и нижнее белье МакГонагалл…
— Заткнись, Малфой, ты не даешь мне сосредоточиться…
— О… Лили, тихо, сейчас мы услышим скрип мозгов твоего брата, — усмехнулся Скорпиус, за что получил пинок по ноге от гриффиндорца.
— Ребята, а, можно, я предложу тост? — спросила Лили, с улыбкой наблюдая за парнями.
— Ого! Я только за, — улыбнулся Джеймс, видимо, смирившийся с тем, что пьет вместе с младшей сестрой.
— Конечно, ведь тогда тебе не нужно извлекать из фольги свои извилины, — не удержался слизеринец, но Лили ладонью накрыла рот Скорпиуса, заставляя замолчать.
— За память о мертвых и за любовь к живым, — тихо проговорила она, в упор глядя на Малфоя. Он улыбнулся, в его глазах плескалось жидкое серебро ее сердца.
Эпилог: Рождественская паутина.
Часть 1.
And dance
Your final dance
This is
Your final chance
To hold
The one you love
You know you’ve waited long enough
Глубокий, пушистый снег покрыл окрестности Хогвартса мягким ковром пережитых до зимы дней. В Хогсмиде засверкали гирлянды и елки, приезжие труппы запели гимны, завлекая посетителей в свои балаганчики с разнообразными товарами и сувенирами из всех уголков Великобритании.
Шапки разных размеров блестели на вершинах башен Школы Чародейства и Волшебства, откуда были видны покрытые снегом деревья Запретного леса, потревоженный ледяной настил Черного озера и тропинки-туннели в глубоких коридорах сугробов.
Один, особенно широкий проход имел нечеткие очертания, потому что по этой дороге, сопротивляясь ветру и сугробам, Хагрид тащил на себе огромную ель для Большого Зала. Хижина лесничего напоминала пряничный домик из сказок бабушки Молли, а карета, застывшая недалеко от него — убежищем какого-то заморского чудовища. Скелетоподобный корабль, пробивший корку льда на озере и потревоживший мирно спящего с начала декабря гигантского кальмара, замер, занесенный снегом, как ледяная скала.
— Смотри, Малфой, малышня поползла к Хогсмиду. Счастливого им пути,— лениво протянул Джеймс, бросая слепленный снежок в дерево. На крыльце собирались студенты младших курсов с сундуками и чемоданами, с клетками, из которых чуть недовольно поглядывали совы и кошки.
Друзья сидели на поваленном бурей дереве у входа в парк и коротали время перед тем, как пора будет идти и собираться на Рождественский бал. Слава Мерлину, что он уже сегодня, потому что предрождественская суета отняла у парней много сил и нервов. Ведь за три дня до этого долгожданного события в школу прибыли зарубежные гости — двадцать студентов из Дурмстранга и столько же из Шармбатона. И мальчики Хогвартса потеряли аппетит и сон, потому что гости были не из скромных и с первого же дня принялись знакомиться с потенциальными спутниками (а главное — спутницами) для бала.
Три дня Скорпиус и Джеймс ни на шаг не отходили от Лили и Ксении. Кто-то из них все время был рядом, вызывая у девушек то приступы истерического хохота, то внезапного гнева. Зато ни одного трупа в коридорах Хогвартса так и не появилось, хотя Малфой пару раз был близок к тому, чтобы убить.
— Бежит-несется Колобок,— Скорпиус первым заметил, что к ним бежит Аманда, неся что-то в руках.— Гляди, наверное, очередное послание от неизвестно кого, просьба защитить от злых слизеринцев или конфеты с любовным зельем…
В голосе Малфоя не было презрения, потому что с тех пор, как он видел спасение Альбуса Поттера, невольно проникся если не уважением, то терпением по отношению к хаффлпаффке.
— Привет, ребята,— Аманда остановилась перед ними, запыхавшись. Шапка чуть не слетела с ее светлых косичек.
— Едешь домой на каникулы?— поинтересовался Джеймс, чуть улыбнувшись.
— Да. И я хотела вручить вам подарки, потому что на Рождество мы поедем с мамой, папой и Заком к дедушке с бабушкой, и оттуда не смогу отправить вам сову,— и Аманда протянула парням по открытке.
— И мне?— поднял светлую бровь Скорпиус, беря подарок, который, судя по всему, был сделан руками девочки. Друзья одновременно развернули открытки.
На Джеймса смотрели нарисованные ежик и белый хорек, взявшиеся за руки и поющие звонкими голосами четыре строчки из рождественского гимна. Справа было что-то, похожее на дерево и подписанное «пихта». Слева, у самых иголок ежа в гриффиндорском галстуке, — надпись «С рождеством!».
Джеймс заглянул в открытку друга — та же картина. Малфой, кажется, собирался захохотать.
— Я спросила у Лили, что мне нарисовать в ваших открытках, и она посоветовала это,— улыбнулась Аманда.— Нравится?
— Бесподобно,— выдавил Скорпиус, глядя на хорька в зеленом галстуке, который, как контуженый, подпрыгивал на месте, вцепившись в лапку ежа.
Ему впервые дарили подарки, с которыми было неизвестно что делать. Ну, когда девчонка дарит тебе что-то, ты просто спрашиваешь себя — нравится тебе девочка или нет. Если «нет» — без зазрения совести выкидываешь или уничтожаешь подарок. Если ответ «да», то убираешь подарок в стол, потом в комод, потом под кровать, а потом домовой эльф просто-напросто сам выкинет. Но что делать с открыткой от Колобка?— Спасибо.
— Ладно, счастливого Рождества!— Аманда махнула рукой и побежала к крыльцу, куда подкатывали первые кареты.
— Вот, значит, они какие,— протянул Малфой, глядя на кареты. Джеймс промолчал, понимая, что Скорпиус смог увидеть фестралов. Они молчали, глядя, как младшекурсники садятся, и вереница карет устремляется к Хогсмиду, откуда «Хогвартс-экспресс» доставит их в Лондон.
Так повелось в тот год одиннадцать лет назад, когда появилась традиция за два дня до Рождества проводить бал в Хогвартсе: студенты до четвертого курса, желавшие провести каникулы дома, уезжали в день бала, а остальные — на следующий, после завтрака, чтобы встретить Рождество с семьями.
— Смотри, Поттер, сейчас потянутся…— обронил Малфой, взглянув на часы.— Три часа до бала, самое время.
И действительно — из разных уголков территории школы шли студентки, весело разговаривая и смеясь.
— Малфой, приезжайте к нам с Ксенией на каникулах, а?— предложил Джеймс, разбрасывая палочкой вокруг них снег.— Можно будет вместе съездить в Лондон…
— К вам — это куда?— уточнил Скорпиус, насмешливо глядя на гриффиндорца.
Джеймс хмыкнул, понимая, что сам еще толком не знает, где они живут. Нет, конечно, он даже видел фотографию их нового — огромного — дома недалеко от Лондона, который отец купил три недели назад на те деньги, что много лет не трогал, потому что принял их только по настоянию мамы. Это была премия за шестнадцать лет, что Гарри Поттер провел в борьбе против Волан-де-Морта — с того момента, как были убиты его родители, до самой смерти Темного Лорда. Джеймс про себя называл их «возмещением морального ущерба».
Дом был куплен для их разросшейся теперь семьи. Конечно, родители — а именно этим словом теперь Джеймс называл про себя Гарри и Гермиону (а как еще?!) — прежде приезжали к ним, и в Хогсмиде состоялось целое заседание по вопросу «а что вы по этому поводу думаете».
Хьюго тогда просто пожал плечами, никак не прокомментировав ситуацию. Роза искренне улыбнулась, видимо, кузина долго об этом думала и пришла к тому же, к чему и сам Джеймс — кто мы, чтобы их судить? Лили чуть натянуто улыбалась, но тоже не возражала, чтобы стать одной семьей. Джеймс же хлопнул отца по плечу, поцеловал в щеку Гермиону, этим дав свое благословение, и испарился из «Трех метел», наказав, чтобы ему выделили комнату на этаже, где не будет комнаты Альбуса.
Джеймс знал, что потом отец долго разговаривал с Лили, и она вернулась в Хогвартс с красными глазами, но брат не стал снова заводить с ней этот разговор, который, в принципе, родители могли вообще не начинать, а поставить их перед фактом.
— Адрес ты уже знаешь, найдешь как-нибудь,— отмахнулся Джеймс, потягиваясь и чувствуя, что ноги начали зябнуть.
Они еще полчаса сидели, следя за тем, как по двору передвигаются студенты, в основном из зарубежных школ. Их мантии и куртки выделялись своими необычными для Хогвартса красками — на темном меху у Дурмстранга и из синего странного материала у Шармбатона.
— Грегори пригласил на бал Парму Паркинсон,— мимолетом заметил Малфой. Они вообще мало обсуждали вопрос о том, кто и с кем собирается на бал — что они, девчонки что ли? Вот Шелли и Кэтлин — те были просто помешаны на этой теме и являлись постоянным потоком информации о парах.
Джеймс кивнул, показывая, что он услышал. В кармане сама собой открылась открытка Аманды и завыла рождественский гимн. Пришлось оглушить ее палочкой.
— А Уизли отказала Томасу, Ченгу и Уильямсу.
Джеймс лишь хмыкнул — они оба знали, с кем Роза собирается появиться на балу. Гриффиндорец даже больше знал — кузина вообще собиралась остаться на каникулы в школе, но потом внезапно передумала, но почему, Джеймс выяснить так и не смог. Это дело Розы, а подкалывать ее хватит еще целого семестра.
— Ладно, пора возвращаться, а то, мне кажется, ежики зимой спят, а не по сугробам шляются…
— А хорьки сосут лапу в норе,— не остался в долгу Джеймс, поднимаясь.
— Это ты с медведями перепутал,— Малфой медленно шагал к замку. Они презрительно посмотрели на двух студентов из Дурмстранга, которые стояли на крыльце и о чем-то говорили на своем языке.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 24 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |