Тео молчал. Отвернулся. Он отказывался в это верить. Не могло этого произойти. Она не могла начать чувствовать его. Это означает, что он стал слаб. Уязвим.
— Он твой отец, Северус Снейп — твой отец, — зачем-то говорит она.
— Я знаю, спасибо.
Мягко смеется. Тихо.
— Защитная реакция? Я не буду тебя спрашивать о том, как ты его нашел. Я очень рада за тебя, Тео. Ты смог осуществить свою мечту, — он вздрогнул — ее рука легла на его плечо. Он избегал прикосновений. Любых. Это напоминало о детстве. О маме. — Теперь тебе просто нужно освободиться.
— Мне не от чего освобождаться.
— Упрямец. Есть. От тени отца в твоей душе. Да, Тео, в твоей душе. Она живет, она бьется за себя, она почувствовала твою слабость и нашла ее, чтобы напомнить о себе. И она победит, я уверена. Потому что ты позволил ей это. Может, на мгновение, но позволил. Я не знаю, как и почему…
Тео молчал. Слушал. Готов был протестовать. Но молчал.
Роза Уизли. Земля, даровавшая приют. Земля, возродившая в нем что-то. Мечту? Прошлое? Слабость.
— Пора.
Тео взглянул на часы. Полночь. Первое ноября.
— Почему сегодня?
Ксения обернулась.
— В эту ночь началась история Мальчика, Который Выжил. Круг должен замкнуться. Мальчик должен остаться в этом кругу. А Гарри Поттера мы просто обязаны вывести оттуда до того, как будет поздно. Он заслужил это. Если не он, то кто тогда?
Тео кивнул. Последовал за ней. По темным и пустым коридорам.
— Добрый вечер.
Роза Уизли. Староста школы.
Тео кивнул ей. Ответил на открытый взгляд. Ее улыбка.
— Что вы тут делаете, мисс Уизли?
— Ищу Джеймса Поттера. Он…
— Я знаю, где он, — откликнулась Ксения. Они втроем пошли по коридору. Горгулья. Свет факела.
Тео знал: Ксения поняла. По ее улыбке знал. По ее взгляду.
У горгульи сидел сын Гарри Поттера. В темном углу. Он встал навстречу.
Тео остановился. Пусть поговорят. Роза тоже поняла. Отвернулась. Взглянула на Тео.
— Что происходит?
Умная. Взрослая. Цепкий взгляд.
— Ничего.
— Вы врете, — оглянулась на Ксению и Джеймса. Обнимались. Ксения что-то тихо говорила. Гриффиндорец покорно молчал.
— Ваш кузен все расскажет. Мы спешим.
Он пошел на уступку. Для нее.
— Тео…
Он шагнул к Ксении. Джеймс стоял у стены.
— Я буду ждать тебя, — упрямо сказал парень. Слизеринка не ответила. Шагнула на лестницу за горгульей. Тео последовал за ней. Оглянулся: Роза стояла рядом с Джеймсом. Провожала их взглядом.
Решимость. Она была во всем. В каждой черточке лица. В повороте головы. В блеске глаз. Ксения была готова. К чему? Чтобы потерять себя.
Готов ли он? Готов ли он пустить в себя что-то чуждое? Давно забытое…
Вопросы. Это слабость. Человек не должен задавать вопросы. Не должен сомневаться. Это — слабость.
МакГонагалл не было. Портрет отца. Дамблдора. Они просто смотрят. Ксения улыбается Директору:
— Я ведь правильно все поняла, профессор?
Дамблдор кивает.
— Вы знали, что я сделаю именно такой выбор?
Снова кивок. Глаза за очками мерцают. Это портрет. Но глаза мерцают.
— Спасибо вам.
Тео изумлен. За что она благодарит? Этот старик опять играл людьми. Он лишал Ксению самого ценного. Ее призвания. А, может, не это самое ценное?
История опять играла ими. Насмешка судьбы. Путь Гарри Поттера к потере себя. Путь к смерти. Осознанный. Принятый. Он тоже был решим. И к чему это привело? Он спас других. Но не себя.
И опять — путь. Путь Ксении к потере себя. Осознанный. Принятый. Выбранный. Спасти другого. Но что будет с ней самой?
Дамблдор. Ни любви, ни жалости, ни покоя. Просто полководец.
Глава 5. Скорпиус Малфой
Он вздрогнул, просыпаясь, и понял, почему — рядом вздрогнула Лили. Во мраке комнаты было слышно ее испуганное дыхание.
— Что? — он чуть повернулся, чтобы видеть ее силуэт. Неужели в его объятиях ее могут мучить кошмары?! Быть такого не может.
— Не знаю, — прошептала она, уткнувшись лицом в его плечо. Скорпиус поднял бровь, чувствуя, что она чуть дрожит. Ну, это уж совсем ни в какие рамки не лезет.
И все-таки смутное беспокойство девушки передалось и ему. Не зря же она после Хэллоуинского пира попросила его прийти к ней. Сказала, что ей не по себе. И он вторую ночь подряд проводил в этой маленькой спальне старосты Гриффиндора, получая подсознательное удовольствие от того, что он нарушает школьные правила.
— Почему ты дрожишь?
— Не знаю.
Он хмыкнул:
— А ты что-нибудь сегодня знаешь? Или мне стоит опять позаниматься с тобой?
Она шлепнула его по руке.
— Просто… неприятное чувство…
— Легкое неудобство? Колющее? Режущее? Зовущее на подвиги? Шестое чувство Поттеров, дающее знать, что где-то нужна помощь? — усмехнулся Малфой, играя локоном ее волос.
— Очень смешно.
— А я тебя и не смешил, я тебе сказку на ночь рассказываю… Спи.
Она тихо кивнула и, наверное, закрыла глаза.
Малфой уставился на полог ее кровати. Невероятно, но факт — он лежит с девушкой в постели, он одет и даже не пытается покуситься на что-то иное, кроме как обнимать ее и хранить ее сон. Видимо, на свет появились розовые нюхлеры, а ежики научились летать.
Но лежать было приятно. У него давно не было такого чувства покоя и умиротворенности. Словно внутри был действительно серебряный лес, а в лесу — что-то большое и светлое, невыразимое. Хотя нет, выразимое. И он это выразил вчера ночью, произнеся три таких простых, но чужих для него слова — «я люблю тебя». Он не собирался этого говорить, он даже не знал, что может такое сказать, что может это чувствовать. Все случилось как-то… незапланированно.
Я. Люблю. Тебя. В первый раз это сказать непросто. Тем более для Малфоя. Голос его не слушался, хотя слова рвались изнутри, терзая. Терзали ли когда-нибудь кого-нибудь эти слова? Навряд ли. А вот его терзали. Своей новизной. И невысказанностью.
А теперь внутри было тепло. Уютно. Спокойно.
А вот Лили спала неспокойно. Что-то ее тревожило. Это ущемляло Скорпиуса — разве не может он оградить любимую девушку от всех ее страхов? Может. Тогда почему она так неспокойно спит, уткнувшись лицом в его плечо?
Наверное, он задремал. Но проснулся, когда услышал, как кто-то заклинанием отпирает дверь в комнату. Вот это уже интересно…
Ну, конечно, Уизли, кому еще дано отпирать все замки в башне Гриффиндор?! И чего ей не спится? Ух, сейчас тут начнется…
Видимо, Роза привыкала к темноте, медленно двигаясь к постели сестры. Скорпиус беззвучно достал палочку и наложил на девушку «силенцио» — на всякий случай. Потом начал подниматься, глядя на остолбеневшую посреди комнаты старосту.
Малфой приложил палец к губам и указал на дверь, снимая с нее заклятие и надеясь, что она поняла, что он хотел ей этим сказать. Поняла, не зря же ее старостой школы назначили.
Они вышли в тускло освещенный коридор. Лицо Уизли не предвещало ничего хорошего.
— Что ты тут делаешь? — прошипела она. — Ты хоть понимаешь…
— Уизли, давай пропустим эту часть твоей лекции, — сонно попросил Скорпиус, перебив девушку. — Как ты можешь видеть, я одет и не покрыт губной помадой, а твоя сестра просто спит, так что декламация в защиту чести Лили может подождать…
— Ты находишься в гостиной чужого факультета. Ты находишься в спальне девушки. Да за это тебя могут просто отчислить. И ее — тоже! — приглушенно процедила Роза, оглядываясь на закрытую дверь. — Вы хоть понимаете, что делаете?!
— Уизли, я, кажется, попросил…
— Да пошел ты со своими просьбами! — рыкнула она, чуть краснея. — С чего ты решил, что можешь делать, как хочешь, спать, где хочешь, говорить, что хочешь? Это гостиная Гриффиндора! Ты слизеринец! И ты спишь в спальне старосты!
— Тише, Уизли, всю башню поднимешь… Или хочешь вслед за Поттером прославить сестру по всей школе? Валяй… — Малфой прислонился к стене, сложив на груди руки. — Кстати, я видел волшебную палочку Манчилли… Не впечатляет…
Роза округлила глаза и покраснела до корней волос. Да-да, Уизли, я все знаю. О тебе, об этом гоблине. Не зря же моя бдительность и наблюдательность уже не раз спасала жизнь Лили.
— Твоя, кстати, тоже не ахти какая, — ухмыльнулась девушка, хотя щеки ее все еще горели. Малфой выпрямился, сузив глаза. — А теперь — прости, мне нужно поговорить с Лили. А ты — убирайся из Башни, пока я не пошла к Фаусту.
— Ты не посмеешь, — фыркнул Малфой. — Потому что это коснется и Лили… Кстати, чего это ты ночами шляешься? Да еще разговаривать собираешься… Пусть она спит.
— Буду я еще у тебя разрешение спрашивать, чтобы поговорить с сестрой! — Роза сделала шаг к двери, но Малфой преградил ей путь, нависая.
— Я сказал — пусть она спит, — нотки металла промелькнули в его голосе. — Все твои разговоры подождут до утра.
— Малфой, отойди! — девушка ни на шутку рассердилась. — С кем хочу…
— Хоти с кем хочешь, но Лили ты будить не будешь.
— Почему это?
— Потому что я так сказал!
— Распоряжайся в гостиной Слизерина! — Роза достала палочку, направив на Малфоя.
— Что тут происходит?
Скорпиус поднял глаза на парня, выглянувшего из-за соседней двери. Как же его фамилия? Ах, да, Уолтер, староста Гриффиндора.
— Черт, Малфой, какого … ты тут делаешь?!
— Все в порядке, Уильям, он уже уходит, — Роза опустила палочку, с победой глядя на Скорпиуса. Он же пожал плечами, сложил на груди руки и оперся спиной о запертую дверь.
— И не подумаю. Можете начинать поднимать панику, звать хоть всю школу. Я не двинусь с места, — Скорпиус с наслаждением смотрел на вытянувшееся лицо Уолтера и улыбался. Он из чистого упрямства не собирался уступать.
— Малфой, не глупи…
— Поосторожнее с выражениями, Уизли, — попросил Скорпиус, усмехаясь. — Вы мне еще должны будете за то, что я развлекаю вас, когда вас мучает бессонница. Не пытались, кстати, принимать зелья? Говорят, помогает…
Уизли и ее товарищ по несчастью переглянулись.
— Все, я иду к Фаусту, — Роза развернулась и начала спускаться по ступеням, но тут дверь за спиной Скорпиуса отворилась, и тот еле удержался на ногах, влетев спиной вперед в комнату Лили. Сама девушка успела схватить его за руку, помогая.
— Что тут происходит? — Лили выглядела очень милой после сна. Малфой кивнул в сторону застывшей на лестнице Розы:
— Уизли мучается бессонницей… Уолтер, скройся, без твоей поддержки обойдемся.
— Малфой… — Роза вернулась.
— Скорпиус, иди, — Лили мягко коснулась его руки.
— Можешь присоединиться к Джеймсу, — вдруг сказала Роза, — он сидит у кабинета директора. Надеюсь, что по пути тебя встретит Филч…
— Спасибо, Уизли, ты такая заботливая, — Малфой хмыкнул, подмигнул Лили и пошел по лестнице вниз: — Всем спасибо за веселый вечер.
Скорпиус вышел из гостиной Гриффиндора, потягиваясь и улыбаясь. Все-таки веселые они люди, гриффиндорцы. Любят грозиться, любят создавать много шума из ничего. Вот старосты Слизерина относятся к подобному терпимее — просто потому, что сами любят понарушать правила. Правда, гриффиндорцев в своей гостиной терпят еще меньше, чем те слизеринцев.
Малфой без приключений добрался до коридора с горгульей и действительно увидел там Джеймса. Что ж, это можно было предположить. Еще вчера днем Поттер патетично поведал о судьбоносном значении приезда Ксении в Хогвартс. Да, Ксения Верди просто поразила. Но Скорпиус принял это как факт и потратил много сил, чтобы отвлечь друга от предстоящего события. Но Джеймс отвлекаться не желал и почти весь день провел подле любимой девушки.
— Поттер, мы же решили, что поставим тебе памятник на берегу озера, — Малфой уселся рядом с гриффиндорцем на выступ. — Ушли?
— Да, уже час, как ушли…
— Поэтому Уизли тут носится по башне Гриффиндора, словно ее ужалил комар-мутант…
— Ты видел Розу? — Джеймс повернулся к другу. — Она же пошла поговорить с Лили…
— Зачем?
— Ну, мы решили, что Лили должна знать о том, что происходит с отцом.
— Вы просто два гениальных мыслителя, — фыркнул Скорпиус. — На кой ляд вам это надо? Сказали бы потом, когда все свершилось и благополучно завершилось… Мерлин, вы просто любите коллективно страдать и переживать!
— Нет, Малфой, мы просто хотим быть вместе и быть честными друг с другом. Тебе этого не понять, — огрызнулся Джеймс. Он теребил в руках снятый галстук.
— Не боишься, что тебя тут застанет любимый Филч? И как это великая староста Уизли не нажаловалась на тебя? — Малфой оперся спиной о прохладную стену.
— Наплевать на Филча… Это мой отец и моя девушка… А Роза только зря тратила слова, — Джеймс гипнотизировал взглядом горгулью.
— Ну, понятно, почему мне досталось так мало ее красноречия… — Скорпиус потер руками лицо.
— Где ты с ней встретился? — Джеймс устало взглянул на слизеринца.
— Да так, было дело… — пожал плечами Малфой, взглянув на часы. — Может, раз уж все равно не спим, сотворим что-нибудь в духе Хэллоуина? Погоняем привидений? Подвяжем миссис Норрис за хвостик к люстре? Прокрадемся к Моржу и намажем его рыбьим жиром? Свяжем Трелони ее же бусами?
— Заткнем Малфоя хотя бы на минуту, — буркнул Джеймс. — Хватит. Неужели ты не понимаешь, что в этот момент решается судьба моего отца?! И Ксении!
— Ну, куда уж мне понять, — Скорпиус усмехнулся. — В моей жизни все проще: никаких пророчеств, никаких подвигов, никаких страданий… И, спасибо бешеному гиппогрифу, потому что иначе я бы уже повесился… на пихте. Слушай, Поттер, ну, кому легче от того, что ты тут сидишь и грызешь ногти?
— Мне легче, — гриффиндорец закрыл глаза. — Я буду знать, когда она вернется.
Малфой тяжело вздохнул, осознавая, что этот ежик сегодня просто само упрямство, и замолчал, глядя на противоположную стену, с которой ему подмигивал портрет средневековой волшебницы. Скорпиус подмигнул ей в ответ.
Ну, кто-то же должен наслаждаться жизнью?! Тем более что есть огромный шанс, что сюда сейчас соберется половина Гриффиндора — морально поддерживать спящую горгулью. Не стоит пропускать такого веселого события. Вечеринка в пижамах возле кабинета директора. Зато наказание будет не менее увлекательным: Скорпиус Малфой и половина Гриффиндора.
Мерлин, за что мне это? Ну, кого я прогневил, что вся моя школьная жизнь протекает среди сумасшедших поступков Поттеров и Уизли…?
Глава 6. Гермиона Уизли.
Вот только что она лежала рядом с ним, глядя на его бледное, спящее лицо, острые черты лица. Она чувствовала холод руки Ксении и присутствие Теодика. Она видела свет пламени, ощущала тепло. А главное — она ощущала надежду.
Как это произошло? Как Ксения взяла ее за руку, а на самом деле — погрузила в странный транс. И не было спальни. Не было никого. Не было тепла и света.
Покалывание. Трепет. Волнение.
О, Гарри, как ты жил все эти годы? Как мог терпеть этот холод, который проникал в каждую клетку тела? Как дышал? И как ты шел?
Нестерпимый крик, — твой крик — разрывающий легкие, сердце, душу, отчего хочется зажать уши руками. Но нельзя, потому что нужно идти. Искать свет — свет для тебя.
Но как его разглядеть, когда мрак и туман становятся все гуще, все плотнее? Как найти свет в этом ужасающем холоде тьмы? Гарри, да как же ты выжил?!
Выжил… Вот ты, Мальчик, Который Выжил. Крошечный, со свежим шрамом на лице. Ты стоишь, держась за стену пухлой ручкой, и кричишь. И плачешь, заливаясь слезами. На что ты смотришь, маленький? Что ты видишь в этом мраке, в этом тумане? Какие силуэты скрыты от чужих глаз?
Дай мне руку, дай, пойдем со мной, ты не должен здесь оставаться. Какие мягкие у тебя волосы… Не плачь, не смотри, отвернись. Пойдем со мной, Гарри. Видишь? Видишь, справа отсветы пробиваются сквозь туман? Идем, идем туда. Ну, же! Почему ты так кричишь?!
Туман. Но все светлее. Туман, наполненный светом. Резкий поворот. Смотри. Смотри, маленький! Ты видишь? Видишь этого мальчика, с хохотом летающего на своей первой метле? Видишь, как этого мальчика ловит его отец? Видишь его маму, смеющуюся и полную любви? Видишь? Это ты. Это ты, помнишь?! Почему ты жмуришься? Открой глазки — они у тебя такие зеленые, такие невинные!
Куда ты тянешь меня? Ведь здесь хорошо, здесь ты не кричишь. Останься! Постой!
Опять эта тьма. Туман. Длинные переходы. Где ты? Я слышу твой надрывный крик и почти бегу в этом мраке, натыкаясь на стены. Ты хорошо знаешь здесь все, но я не вижу пути. Только слышу…
Поворот. И в тумане я вижу тебя. Почти таким, как ты ушел сквозь огонь, чтобы впервые столкнуться со своим врагом. И ты смотришь на свои руки. И кричишь. Словно тебя жгут, словно ты горишь. Кто там? Чей силуэт там в тени? Кто причиняет тебе такие муки? Мерлин, ты смотришь на Квиррела. Почему на Квиррела? Гарри, да ты же никогда не был виноват в его смерти! Гарри, он сам выбрал этот путь, слышишь? Ты не виноват.
Стой, не ходи туда! Дай мне обнять тебя, Гарри. Обнять, как тогда, на шахматной доске. Я знаю, что вокруг только тьма и боль, но взгляни — там есть свет. Ну же, идем, поверь мне, прошу. Уйдем отсюда. Я чувствую твою дрожащую руку. Тебе больно, я знаю. Но мы должны идти.
Смотри, здесь туман не такой густой. Ну же, посмотри! Всего лишь пару шагов в сторону. Гляди: ты видишь? Видишь этого смеющегося мальчика? Видишь, ты смеешься! И Дамблдор смеется. Он что-то ест и морщится, а ты смеешься. Гарри…
Почему ты уходишь? Что тянет тебя туда, во тьму? Почему ты не можешь оставаться здесь, где не так холодно, не так темно? Сколько лет ты пробыл во мраке? Ты отвык от света? Он режет тебе глаза?
Опять крик, хочется уйти, кинуться прочь, бежать, потому что этот, новый, крик уже нестерпим.
Стены, повороты, туман. Чья-то тень в узком переходе. И ты, застывший возле этой стены. В руке — меч, но он не сверкает. Мрак и дрожь. Ты в крови, твои глаза уже не невинны. Ты тяжело дышишь. Маленький, худой мальчик. Что за тень там, во мраке?
Свет. Здесь тоже есть свет, Гарри. Ну же, брось его, брось свое оружие. Идем, я покажу тебе. Да, ты убивал, но ты спасал. Видишь, видишь? Ты улыбаешься — так наивно, так радостно. Ты видишь, я с тобой? Я обнимаю тебя, и ты смеешься, потому что ты смог победить, смог вернуться и вернуть Джинни. А я с тобой, я тоже жива. Мы такие маленькие…
Стой! Гарри, не убегай! Постой здесь хоть минуту, передохни!
Я бегу за тобой, но впереди — лишь эхо твоих шагов и стонов. И ты кричишь, надрывно, долго. Где-то там, впереди, куда я мчусь, но словно ползу.
На губах — кровь, потому что невозможно слышать этот крик. Этот стон, переходящий в вой. Ты где-то там, впереди, ты уже снова видишь что-то, отчего тебе так больно, так страшно, так одиноко.
Где ты, Гарри? В ногах дрожь, слабость в руках. Все глубже в твой туннель, все громче твой крик и эхо на него. И слезы — я плачу, потому что ты лежишь на земле, окутанный черным туманом. Израненный, в костюме чемпиона Турнира Трех Волшебников. Грязный, в крови, ты бьешь кулаками о землю, глядя на тень Седрика.
Как же ты это вынес?! Скольких сил тебе стоило быть здесь? Дышать, смотреть, слышать. Я тоже слышу, теперь слышу — его дыхание. Дыхание смерти.
Поднимайся, я тебя прошу, поднимайся. Ты ничем не мог ему помочь. Ты сам себе не мог помочь. Ну, же, вставай! Я умоляю тебя, Гарри! Ты слышишь, я тоже кричу, потому что знаю — здесь ты утратил все то, что было до этого в твоей жизни. Ты стал тем, кто должен был убить Волан-де-Морта. Потому что Волан-де-Морт убил на твоих глазах. Потому что ты видел его. Ты дрался с ним. Ты Выжил. Вот здесь ты действительно Выжил. Сам. Ты действительно стал Мальчиком, Который Выжил. Ты ступил на тропу, которую давно для тебя готовили, которая ждала тебя тринадцать лет. Ступил осознанно и обреченно.
Гарри, я умоляю тебя, встань. Ну же! У меня почти нет сил, я разрываюсь от твоего крика. Мое сердце разрывается. Глаза не видят ничего, кроме тьмы, но где-то должен быть свет. Должен! Где? Где?!
Мы сидим на полу, и я плачу вместе с тобой, глядя, как ты кричишь и бьешься у тени Седрика. Бессилие. Как же так? Ведь я твой источник. Источник. Что там было написано? Источник света для тебя. Найти — если ты его не осознаешь, я должна найти его в тебе. Найти в тебе свет, которого ты сам никогда не видел.
Я чувствую чужую руку в своей руке. Но вижу тебя. И туман, который трепещет справа. Гарри, пойдем. Поднимайся. Открой глаза. Посмотри. Ты же видишь? Это твой свет в том году: видишь? Подними глаза! Он улетает, смотри! Вон взмахивают крылья в вышине, а твой крестный — спасенный и счастливый этим спасением — машет тебе рукой. И он будет с тобой, помнишь? Весь тот трудный год будет с тобой.
Ты тяжело дышишь, но я слышу — твой крик стал глуше, надсаднее, но глуше. Он уже не рвет во мне душу, он терпим. И туман стал прозрачнее, видишь? Дай руку. Не ходи туда один. Не ходи, Гарри.
Я иду с тобой. Потому что знаю, что еще нам предстоит пережить.
И ты вырываешься. Ты рыдаешь, глядя на тень крестного. Да, ты был виноват, да, здесь ты всегда был честен с собой. Но, Гарри, проходят года, заживают раны. Отпусти его, отпусти. Не вернешь, не исправишь. Отпусти его, он заслужил покой. А ты — прощение. Посмотри в его глаза — он тебя прощает. Он никогда тебя не винил.
Ты весь в крови, потому что бьешься о стены и пол, ты ничего не видишь и не слышишь. И я с трудом стою, потому что твой крик вновь нестерпим. Но теплая рука, ведущая меня, придает силы.
Вставай. Мы должны идти. Нет, я не позволю тебе остаться, я не позволю тебе остановиться. Потому что я знаю — если ты остановишься, ты умрешь. В тебе уже нет сил, но они есть у меня. И я выведу тебя отсюда.
Соленые капли на моих щеках, соленая кровь на губах. Но я веду тебя, и ты уже не сопротивляешься. Не убегаешь. Ты думаешь, что в то время у тебя не было света? Ошибаешься, его было много. Видишь? Отовсюду мерцает белый — не черный — туман.
Я держу тебя, я чувствую кровь на твоей ладони. Но ты идешь. Теперь смотри: ты целуешь Чжоу, ты ее целуешь, и ты счастлив. Я знаю, что счастлив в тот миг. И мы смеемся, видишь? Слышишь? Можешь ли ты слышать наш смех у камина?
Я вижу твои пустые глаза. В них не отражается огонь. В них отражаюсь я. Ты сейчас такой, как тогда, в те дни, когда ты потерял Сириуса. Я и забыла, каким ты был тогда нескладным, худым, растерянным. Потерянным. Напуганным. Но верным себе и пути, на который ты встал.
Ты тянешь меня прочь, мотая головой. Тебе нестерпим смех, да? Но ты привыкаешь, я вижу. Ты не убегаешь, ты лишь упрямо идешь прочь, словно приковал себя именно к тому пути — пути вины и скорби.
Я издалека вижу силуэт, я знаю, что тебе туда нельзя. Нельзя, ведь именно этим человеком ты был выкован, огранен, вставлен в оправу и подан, как великий камень судьбы. Не ходи, я не позволю. Нет, ты много раз там был, ты много раз смотрел. Сегодня ты туда не пойдешь. Я не позволю. Этот человек любил тебя, но он тебя привел в этот туннель. Он. Поэтому ты не должен быть там.
Моя рука, держащая твою холодную, безликую ладонь, болит. Она замерзла, ее жжет огнем, колет льдом. Но я не отпущу тебя.
Смотри: это ты. Ты входишь, уставший, а Джинни бросается к тебе. Видишь? Рон чуть не подавился. А ты был счастлив. И она была счастлива. Я вижу — ты вспомнил. В твоих глазах уже не пустота. Вспоминание. Узнавание. Ты же видишь: вместо боли и смерти я дарю тебе любовь. И она дарит тебе любовь. Забудь, забудь тот, другой, туннель.
Нет, мы не пойдем туда. Мы пойдем здесь, через поредевшую дымку тумана. Там слишком много лиц. Там ты уже был. Идем по этой дороге. Здесь дышится легче. Здесь нет стен, нет потолка. Лишь светлый туман.
Ты тянешься туда, назад, в пелену своей вины. Чужих смертей. Но я не пущу. Нет.
Мы снова в этом бесконечном туннеле. Конечно, все твои пути — и света, и тьмы — пересеклись в этой точке. Серебристая тьма. И презирающие глаза. Нет, Гарри, нет!
Неужели это то место? Место, откуда ты уже не мог вернуться? Конечно, здесь разбилась твоя надежда. Надежда на победу. В этом серебристом мраке Северуса Снейпа. Я слышу, — Мерлин! — я слышу, как разбивается на осколки твоя душа. Израненная, растерзанная, разодранная на части. Звон сливается с твоим обреченным криком.
Я задыхаюсь, я плачу, видя, как ты меняешься. Как сам превращаешься в тень. Но я все еще тебя держу. Моя рука горит адским пламенем, словно чуждые силы требуют тебя отпустить. И твой взгляд умоляет отпустить. Но нет.
Я покажу тебе надежду. Я верну тебе отнятую надежду. Ты снова сопротивляешься, но ты практически обессилен, я легко могу завести тебя в светлую дымку. Смотри, я тебя умоляю, смотри. Зеркало, в котором отражаешься ты. Ты в одиннадцать лет. Смотри — это твои родители, они тоже смотрят на тебя. Они любят тебя.
Они любили друг друга. И тебя. И они живы — в твоей искромсанной душе они живы. Ты видишь их в зеркале. Ты видишь отражение своего сердца.
Идем, идем, Гарри, мы должны пройти весь путь до конца. Если нет выхода, мы должны идти в темноте, пока не найдем свет.
Мы вместе плачем, глядя на тебя самого. И твоя тень смотрит на нас. Без осуждения, без надежды. Гарри, это же Мальчик, Который Выжил. Видишь? У него чужие глаза. У него чужое лицо. Он весь чужой. Он выкован чужими руками. Ты не создавал его. И не ты его убил. Ты просто вернул создание его создателю. Творцу. Не веришь?
Идем, я знаю, что будет вот там, где движется туман. И ты тоже знаешь. Твоя рука дрожит, как и моя. Мы оба тяжело дышим, но во мне еще есть силы. Я верю — мы выдержим. Вместе.
Ты узнаешь? Эти слова, выбитые на мраморном рукаве. Это дань памяти тому, кто остался позади. Он умер. Ты же понимаешь? Это памятник Мальчику, который Выжил. Его нет, он умер. Он дал тебе возможность жить дальше, самому. Он покорился смерти — во имя жизни. Во имя твоей жизни…
Ты дрожишь, сжимая в руке палочку. Чужую палочку. Палочку, которой ты убил. Но ты не просто убил. Ты спас. Всех. Себя. Меня. Джинни. Рона. Каждого. И ты отомстил за всех, кого потерял по вине этого страшного человека. Ты отомстил даже за Мальчика, Который Выжил. Почему ты просто не успокоился? Не принял все так, как оно было…
Я вижу ответ. Потому что ты буквально падаешь туда, где стоят они. Тени. Я вижу Люпина, я слышу твой стон. Поэтому ты не успокоился? Поэтому продолжал себя корить? Ты отомстил за тех, кто остался за спиной, но потерял его, Люпина. Ты снова потерял, а мстить было уже некому.
Вставай. У меня уже почти нет сил самой тебя поднять. Я плачу, потому что этот страшный туннель отнимает и у меня частички моего света. Потому что я вижу, как ты меняешься, как тускнеет твой взгляд, как западают щеки.
Но я все еще здесь, мы идем, я держу тебя за холодеющую руку. Я знаю, что ждет нас впереди. Слезы не сохнут, хотя меня сковывает ледяной ветер. Ледяной холод твоей души.
Мы замираем перед чем-то, чего я не вижу. Ты молчишь. Губы сжаты. Рука подрагивает. Ты просто стоишь. Что ты видишь? Кого? Чья судьба пересеклась с твоей и закончилась перед твоим взглядом? Чья тень бередит твои раны?
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 23 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |